Война красивых и беспощадных

Сулейман вернулся в столицу осенью. Как и полагается победителю, распорядился устроить праздник. В родном дворце помимо почестей его ждали беременные фаворитка и супруга. В сущности, он был одинаково рад в обоих случаях. Хюррем получила свою порцию внимания и оказалась чуть менее чем целиком довольна. Она старалась смотреть падишаху в глаза и тепло улыбалась. Тот коснулся рукой выпуклого живота и отошёл в сторону. Надеявшаяся, но не рассчитывавшая на большее, Хюррем склонила голову. — Моя душистая роза. — Сулейман с особым трепетом взял дочь на руки, прижимая ту к груди. — Кажется, ещё вчера я мог держать её одной рукой, а уже сегодня не обойдусь без двух. — Мы скучали, — Линфэй улыбалась, смотря на Туану. — И я, — султан передал малышку на руки своей матушке и забрал у светловолосой Гюлистан сына. — Вот он, османский лев. Линфэй наблюдала, как падишах двинулся вдоль процессии. Он подхватил на руки безумно скучавшего Мустафу, которого до этого за руку держала Хатидже. Валиде-султан рассыпалась в комплиментах. Её сын вернулся из второго похода победителем, и это делало женщину самой счастливой матерью в империи. Для неё в тот момент пропала краснота вокруг глаз родной дочери, она не заметила двух напряжённых спин беременных женщин, бросавших друг на друга неоднозначные взгляды. Она не обращала внимания ни на что кроме сына. На кухне Линфэй распорядилась подать жаренную в лимонном соусе рыбу и суп из морепродуктов. Шекер-ага с трудом отыскал пару деревянных ложек для трапезы и продемонстрировал свежую пастилу. Заправив прядь синих волос за ухо, она наклонилась и принюхалась. Взяла в рот небольшой кусочек, осталась довольна, но приказала принести лишь половину порции — падишах сладкое не любил, а сама Линфэй много не съест после первого и второго блюд. — Линфэй-султан, — мужчина треснул себя рукой по лбу, — совсем забыл. Ваш заказ прибыл. — Откуда именно? — Из Минской империи. Рано утром. — Шекер развязал узел на мешке, внутри которого находились засушенные мелкие травы. — Пробовал? — Да, сразу как привезли. Не понимаю, что хорошего? — А ты как пил? — Брал и пил. — О, Шекер-ага. — Линфэй скривилась, представляя каково пить одну чистую заварку. — Не так делают. Осталось ещё? Давай мне этот чайничек. И кипятка. Вот так. Наливаем в пропорции примерно одна к трём. При желании одна к четырём. Можно использовать и другие пропорции. Зависит от того, насколько крепка заварка. Можно половину того и того, если травы слабые. Возьми кусочек пахлавы, съешь и запей. И поймёшь суть напитка. Евнух насладился свежей сладостью и сделал несколько глотков. — Освежает. Изнутри тепло. — С улыбкой сказал мужчина. — Что-то в этом есть. А холодное делают? — Есть технология, но я никогда не любила, поэтому рецептуры не знаю. На моих землях данный напиток называют «чай». — Линфэй взяла чашку из рук мужчины и сама отпила. — Довольно разговоров. Оповести меня, когда придут заказы с русских и испанских земель. И подай чай к столу. В покоях падишаха, Линфэй вдохнула полной грудью воздух, поступающий с балкона. Выйдя на террасу, девушка прикрыла глаза, подставляя лицо солнечным лучам. Как и водится, в Стамбуле сентябрь походил на июнь в средней полосе. Тихие шаги прервали одиночество госпожи. Она было подумала, что это Сулейман подходил сзади, но вовремя поняла — звук идёт справа. — Рада видеть тебя, Ибрагим, — щурясь от солнца, Линфэй повернулась к хранителю султанских покоев с которым её разделяла преграда в виде мраморных перил, напоминающих девушке забор. — Госпожа, — мужчина уважительно поклонился. — Поздравляю с… беременностью. Да дарует Аллах ребёнку здоровье и удачу. — Аминь. — Как Мехмед-челеби? — внезапно спросил он. — М, — Линфэй пожала плечами, — по правде говоря не знаю. Мустафу с уроков Хатидже забирает. Надо спрашивать у неё, но она ничего такого не говорила. А в чём дело, эфенди? — Ему нездоровилось весной, когда мы уходили в поход. — Думаю, он в порядке. Ни одна обычная простуда дольше месяца не живёт. Либо уходит, либо… усложняет дело. И тогда уже ни о чём безобидном и речи идти не может. — Возможно, стоит проведать его. — Лишним не будет, — улыбнулась султанша и отвернулась. — Мустафа как? — Прекрасно, — повернув лишь голову, ответила Линфэй. — У него пока нет забот помимо учителей. — Он уже больше года мать не видел. Он ребёнок. — Вот именно, Ибрагим. Он ребёнок и очень быстро забыл… горести. — То есть её? — …В том числе, — после небольшой паузы ответила она. — Может это и к лучшему? — Она ведь его мать. — Да. — Линфэй развернулась всем корпусом и подошла близко к мужчине. — Но посмотри с другой стороны. Он не страдает. Помни он всё, то переживал бы каждый миг своей жизни. Он ещё слишком мал и лишние волнения вредны. Сейчас шехзаде растёт эмоционально здоровым ребёнком. У него нет недостатка во внимании со стороны окружающих. Не переживай, Ибрагим. Мустафа наше общее сокровище. Каждый в этом дворце так или иначе присматривает за ним. Девушки в гареме и поиграть не прочь. — Мать ничто не заменит. — Бывают хорошие матери, а бывают плохие. Хорошая спасёт и наставит на путь истинный. А плохая жизнь разрушит. Махидевран уже сделала это со своей. — Может вы и правы. — … — Линфэй кивнула и с улыбкой положила руки на плечи мужчины. — Всё что я делаю — ради династии. Как и ты. У меня хорошее предчувствие. Думаю, Сулейман вознаградит тебя в скором времени за верную службу. — Иншаллах. Султанша кивнула и ушла с террасы. Слуги заканчивали приготовления к обеденной трапезе. За ними зорко следил Сюмбюль-ага. Никто не хотел повторения инцидента с ядом. Иначе полетели бы головы не только виновных. Сулейман вернулся из бани благоухающим и чистым. Дорожная пыль смылась тёплыми потоками воды, а цитрусовые масла создали особый флёр. Плохие новости — на радость — падишаха не ждали. Насладившись первым и вторым блюдами, они приступили к десерту. Как и в большинстве случаев, Сулейман решил не пробовать творения повара. — Я знала людей, которые не ели пирогов без чая. Для них всё было слишком приторным и сладким. Но чай… Давай же. — Ради тебя, — султан шумно вздохнул. — С-с-с, горячий. — Можем разбавить водой. Я люблю погорячее. — Знаю, — посмеялся мужчина, — в хаммаме ты кипятком моешься. — Верно. Ну как? — Неплохо. Чай смягчает пахлаву. У неё не такой резкий вкус становится. — У пахлавы резкий вкус? — Резко сладкий. Для меня. С чаем вкуснее. — Да, а ещё он согревает. Чай из ромашки, например, служит профилактикой болезней горла. Хотя он и не особо вкусный, его всё же довольно часто пьют. Незаметно Линфэй перевела тему на политику. Ей были интересны дальнейшие планы возлюбленного. Собирался ли он проводить изменения внутри страны или его взор направлен исключительно на внешние дела? О чём она поняла довольно скоро — изменения произойдут в совете Дивана. Память услужливо подсказывала, что случится в ближайшее будущее. Начнётся цепочка событий, которые она не пыталась и не смогла бы изменить. — Принимай то решение, которое посчитаешь нужным и справедливым. Если кто-то проявил себя в походе, то пусть получит то, что заслужил. Даже если это понижение в должности. — Такие решения просто не даются. — Сулейман с небольшим подозрением посмотрел на супругу. — Конечно, мы ведь люди. Чем больше власть, тем больше ответственность. И порой не ясно, какое решение окажется лучшим. Но принять его нужно. Такова твоя ноша. — И я буду её нести, — падишах положил свою ладонь на её руку. — Как то и требуется. Ибрагим как следует тебя защищал? — Он, — Сулейман убрал руку и задумчиво склонил голову, — спас меня. Как и ты однажды. Аллах даровал мне прекрасных людей, которые за мной и в огонь и в воду. Чем я заслужил это? «Ты не заслужил» — подумала она. — А может это нас с Ибрагимом Аллах наградил? — Моё ты солнце, — мужчина поцеловал её в щёку. — Так Ибрагим получит что заслужил? Если он спас тебя, то… заслуживает поощрения. — Да, — кивнул султан, — я принял важное решение относительно его судьбы. В совете Дивана скоро освободится место. Я планирую назначить на эту должность Ибрагима. — О, он будет верно служить интересам империи и тебе, — Линфэй улыбнулась, чуть наклоняясь к падишаху. — Ибрагим не подведёт. До меня так же дошли слухи… — В чём дело? — Говорят, Мехмед-челеби болен. Ещё с весны и никак не поправится. А он ведь у Мустафы преподаёт. Прошу, дорогой, узнай, что да как. Я переживаю. — Хм. — Сулейман посерьёзнел, лицо его сделалось суровым. — Я разберусь. Сегодня же.

***

— Надеюсь, никто нас не видел, — осторожно выглядывая из-за угла, сказала Линфэй. — Ручаюсь. Зал совета пуст, а падишах на прогулке в саду. Никого лишнего тут нет. Мелек взглянула на госпожу и кивнула на двери в конце коридора. Султанша ловко прошмыгнула мимо больших дверей и зашла в небольшую приёмную комнату. Внутри Гюльбахар что-то шептала на ухо улыбающемуся мужу. Ахмед, расположившись на диванчике, пил щербет. — Линфэй-султан, — мужчина мигом подскочил и уважительно склонился. — Приветствую. После кивка госпожи, Мелек вышла в коридор. — И я вас. Предстоит важный разговор. Сядем, — Линфэй указала на мягкую алую поверхность диванчика. Они смотрели друг на друга испытывающе. — Гюльбахар-хатун должна была немного рассказать о Сулеймане, — после кивка, госпожа продолжила, — напомню, он не Селим Хан. Правду выносит с трудом и со спокойствием терпит её лишь от близких людей. И то не всегда. Любит подхалимство и комплименты. Не груби, лишний раз своё мнение с нейтральной или отрицательной окраской не выражай. — Я понял, что должен делать. Лебезить и улыбаться. Казаться безобидным. — Верно. — Линфэй добродушно улыбнулась. — Насчёт моей просьбы приехать. В совете будут изменения. В скором времени. Ахмед-паша, проявите уважение к Ибрагиму-эфенди. — Что? К этому рабу? — Да. Пири Мехмеда-пашу снимут с должности Великого визиря. Но вы этот пост не займёте, как и Ферхат-паша. — Хотите сказать, Ибрагим станет Великим визирем? Из хранителя покоев сразу… — Да, — уверенно кивнула Линфэй. — Вот так сразу. Он спас Сулейману жизнь на Родосе. И не надейтесь сместить его в ближайшее время. Падишах ему доверяет как члену семьи. А сын Пири Мехмеда-паши болен. — Нет, — сомневаясь в собственных мыслях, произнесла Гюльбахар, — не может быть… Никто не отдаст ему её. — Отдадут, — заявила султанша. — Верьте мне. Я в гареме не первый день живу и вижу, к чему всё идёт. Ветра дуют в определённую сторону, и не одна я знаю в какую. Ахмед-паша, сделайте вид, что уважаете Ибрагима. И тогда вы останетесь в совете. Иначе… отошлют. — Звучит как выдумка, — прокомментировал новости от Линфэй Ахмед-паша, — но я верю. Никто не станет придумывать столь неправдоподобную ложь. Мне не в тягость лишний раз улыбнуться этому рабу при условии, что это пойдёт на пользу. В любом случае, скоро мы всё узнаем. Совет назначен на следующую неделю. — Просто помни, паша, все доверяют друзьям. Особенно тем, кого приравнивают к членам семьи. На этом всё. До встречи. Линфэй кивнула на поклоны и вышла. Мелек, сторожившая вход, вопросительно приподняла бровь. Султанша улыбнулась и обе они спешно вернулись в гарем.

***

— Чахотка? — Валиде-султан вскочила с тахты, панически всматриваясь в записку от лекаря. — О, Аллах. Нужно немедленно поговорить с сыном. — У кого чахотка? — спросила рядом сидевшая Линфэй. — У Мехмеда-челеби. — Жениха Хатидже-султан? О, мне так жаль. Подождите, — госпожа вскочила следом, — он же учитель Мустафы… Мустафа! Девушка поклонилась матери падишаха и выскочила из её покоев. Валиде-султан, пусть и взволнованная, удовлетворённо посмотрела вслед фаворитке сына. В её идеальной картине мира все женщины султана должны были любить детей от других наложниц. В своё время Хафса не тронула ни одну фаворитку Селима Хана. Но не сдержала обещания данного одной из них. Айше, рассчитывавшая на домик в центре Стамбула и лавку с тканями, оказалась в Старом дворце без средств к существованию. Подхватив подол платья, женщина в сопровождении слуг вышла в коридор и направилась к покоям султана. Стражники сообщили — падишах на совете. Валиде-султан прошлась из стороны в сторону, нервно сжимая кулаки. Начав растирать ладони, она приложила их ко рту и возвела глаза к потолку. Она потеряла счёт времени и не знала сколько прошло минут или часов, прежде чем в поле зрения появился султан. Рядом с ним шёл верный Ибрагим-паша. Хафса замерла, видя новенький кафтан и конусовидную шляпу с золотой лентой на рабе. — Валиде-султан, — оба они поприветствовали её и поклонились. — Нужно поговорить. — Конечно. Мать и сын прошли в покои, Ибрагим же остался позади. — Мехмед-челеби болен. Тебе уже сообщили? — Да, я знаю. — Хорошо. — Женщина поджала губы и покивала. — Нужно отменить помолвку. Ничего хорошего этот брак не принесёт. — Валиде… — Нет, послушай. — Хафса подняла руку в жесте, просящем тишины. — Сначала Хатидже слегла, а в ночь праздника в честь помолвки девушку в гареме убили. Нехорошие это знаки. А вот теперь… выясняется, что жених болен. Чахоткой. Хуже только оспа. — Валиде, — султан снисходительно улыбнулся, но в глазах его стоял лёд, — не тревожьтесь. Это лишь совпадения. Я не собираюсь отменять помолвку. Мехмед-челеби на лечении, вместе со своим отцом он уезжает в Эдирне вскоре. Я уверен, он поправится. — Чахотка! — Я всё решил, — прозвучали слова приговором.

***

Линфэй за руку привела Мустафу в гарем. Полилась звонкая струнная мелодия, под которую все пустились в пляс. Госпожа кружилась с шехзаде, стараясь забыть недавний скандал. Она всё ещё отчётливо помнила метавшегося по покоям падишаха. В гневе тот опрокинул поднос с обеденного столика. Ибрагима-паша, получивший великую должность визиря, сбежал из столицы. Оставил после себя письмо, чьим содержанием оскорбил, прежде всего, мать султана. Хафса накричала на родную и любимую дочь, заперев ту в собственной спальне. Жёстко и радикально династия пресекла все слухи. Валиде-султан лично поговорила с Линфэй, запретив упоминать раба и султаншу в одном предложении. Мустафа блаженно пританцовывал, веря, что его великовозрастный друг вскоре вернётся из путешествия в родные края. И лишь небольшое количество людей знало, что Великий визирь не собирается вновь посещать Стамбул. Линфэй мысленно отдала должное паше. Он оказался достаточно смел и решителен, чтобы отказаться от места в совете и стать простым рыбаком. И ради чего? Не желал наблюдать за горем любимой, которая однажды окажется в объятиях другого. Трусливо и… отчасти благородно. Сидящей за столиком и поедающей сладости на глаза султанше попалась беременная и опальная фаворитка падишаха. Линфэй восприняла её присутствие со всем доступным себе спокойствием. В отличие от госпожи, Хюррем не сводила с танцующих цепкого и напряжённого взгляда. Уже сидя за столом и поглаживая живот, султанша с затаённым ужасом осознала, что успела привязаться к ребёнку, который ещё не родился. Девушка тепло улыбнулась этим мыслям. Дитя было зачато в страсти, на пике смешанных чувств. Гнев, извращённая любовь и… единение. Прошло несколько недель, прежде чем Ибрагим прибыл под конвоем в столицу. Линфэй в тот промежуток времени сидела в покоях султана и рассказывала очередную сказку. Об отверженных воинах, спасающих мир от чудовищ, о коварных и соблазнительных чародейках, о заговорах и о желании, обращённом в чувства. Линфэй притворно тяжко вздохнула и предприняла попытку подняться с подушек. Сулейман вскинул ладонь, призывая возлюбленную остановиться. Девушка чуть улыбнулась и бросила взгляд на визиря. Тот стоял бел, как мел и не решался ничего сказать. — Ты понимаешь тяжесть своего проступка? — Да, повелитель, — Ибрагим не опускал головы, нерешительно смотря в глаза султану, — я огорчил вас. Прошу, не думайте, будто это было предательство. Нет в мире ни благ, ни богатств, ради которых я бы забыл все клятвы, данные вам. Я виноват и готов к наказанию. Я лишь хочу попросить милости — отдайте моё тело родным, они ждут за воротами. — Ты решил, что я убью тебя? — Сулейман отвернулся от друга, и девушка увидела прощение в глазах падишаха. — Линфэй, моя сестра рассказала и о твоём участии во всём этом. «О нет!» — возопило сознание госпожи. — Ты обещала защитить Хатидже, не дать ей выйти замуж за Мехмеда-челеби. Правда? — Да, — сглотнув, ответила девушка, чувствуя резко охвативший тело жар, — я пойму, если ты будешь злиться. Хатидже моя дорогая и близкая подруга, я глубоко привязана к ней и хотела… счастья для неё. Лишь чтобы она своего будущего мужа любила так же, как я люблю тебя. Она уже однажды вышла за нелюбимого и я… Моё сердце пустило бы трещину, если бы она зачахла в браке с сыном Пири Мехмеда-паши. — … — мужчина серьёзно покивал и развернулся к другу, — я принял решение. Линфэй и Ибрагим замерли. Девушка со страхом заглянула в глаза визиря, тот болезненно и благодарно улыбнулся, а после со смирением и готовностью обратил свой взор на падишаха. Султанша прикрыла веки и сделала несколько глубоких вздохов. В памяти снова всплыли события прошлого. Кровь на кулаках. Крики отчаяния и боли. Её крики. Сильный порыв ветра сорвал пожелтевшие листья с деревьев. Девушка, схватившаяся за нос, спряталась за одноклассников. Оксану держали друзья, не позволяя причинить ещё большего вреда бедняжке. Первая драка. Ради брата. — Я расторгнул помолвку Хатидже и Мехмеда-челеби, — тишина разбилась, на лице султана появилась явственная улыбка. — Кто я такой, чтоб разлучать любящие сердца? Не монстр, в конце концов. Если моя сестра и лучший друг будут счастливы вместе, то я тоже. — Повелитель, — неверяще прошептал Ибрагим, — вы хотите сказать… — Да, ты и Хатидже поженитесь. Я даю своё благословение. Забирай печать Великого визиря обратно, — падишах протянул небольшой предмет. — Можешь идти к семье. Уж попроси их задержаться в столице до свадьбы. Я буду не прочь познакомиться с ними. — Повелитель, — Ибрагим упал перед султаном на колени и коснулся губами края подола. — Спасибо, спасибо, спасибо… Я… — Иди. Линфэй выдохнула, когда вся эта напряжённая сцена закончилась. Она ведь знала. Что он простит. И всё же испугалась. Плечи расслабленно опустились, а сама она устало улыбнулась. Рахат-лукум призывно лежал на серебряной тарелке, но девушка не пожелала к нему прикоснуться.

***

Время летело стремительно. Отгремел праздник в честь помолвки Хатидже и Ибрагима. Гнев матери падишаха утих, и она уже не смотрела на дочь с осуждением. За месяц до их свадьбы подошёл срок у обеих рожениц. В день, когда Хюррем рожала, Линфэй пыталась медитировать. Сидя на расстеленных подушках и одеяле, она, прикрыв глаза, делала вдохи-выдохи. Мыслями пыталась унестись далеко: на тёплые луга и сияющие от солнца моря. — Нет, — выдохнув, произнесла госпожа, — я иду. Ты присматривай за детьми, Гюлистан. — Мама, — Туана пошатываясь, подошла, — на ручки. — О, малышка, — Линфэй поцеловала прямоволосую и пухлощёкую дочь в лоб. — Я скоро вернусь. Поиграй с братом. Осман увлечённо пытался построить из деревянных кубиков башенку. Линфэй сделала заметку в голове — разработать ещё хотя бы двадцать игр. Она знала основы педагогики и понимала, как сильно на развитие влияют внешние факторы. В отличие от нынешних учителей она видела связь между мелкой моторикой и речью. Линфэй прошла в ташлык и мигом услышала крики со второго этажа. Мелек-калфа стояла перед дверью, словно не решалась или не хотела входить. Она поклонилась госпоже и, взяв ту под локоть как давняя подруга, вошла в комнату. Повитуха, в сущности, мало что могла сделать. Много зависело от того как роды будут протекать. Женщина не могла просто взять и силой начать вытаскивать дитя. Это грозило переломанными костями у младенца и последующей смертью. Хюррем заметила соперницу и на миг замолкла, а после её вновь стало разрывать от боли. Сцепив руки под животом, султанша подошла и увидела, как выходит головка. Медленно, но малыш появился на свет. Его пол Линфэй узнала раньше родной матери ребёнка. Ей было достаточно посмотреть на тело и увидеть явные половые признаки мальчика. Линфэй стояла в стороне, когда пришли члены династии. Ей хватило сил улыбнуться. Она знала и была немного готова. Черноглазому мальчику дали имя Мехмед, в честь известного предка, который ввёл закон о братоубийстве. Линфэй приблизилась вплотную к супругу и взглянула на дитя. С лица Хюррем пропала улыбка и краски. Плотоядно улыбнувшись, госпожа посмотрела на новоявленную султаншу. Еле убрав с лица прилипшие рыжие волосы, Хюррем нахмурилась и сжала дрожащие губы. — Расти здоровым и умным, — пожелала малышу Валиде-султан. — Иншаллах, — усмехнувшись, сказала Линфэй.

***

— Хюррем-хатун, — в покои, которые девушка только-только получила, вплыл евнух Сюмбюль-ага, — повелитель пожелал видеть шехзаде. — Чудесно, — Хюррем поднялась с тахты, покачивая малыша, — я готова. Идём. — Нет, — в собственной манере мужчина напряжённо улыбнулся, — тебя не ждут. Падишах велел принести шехзаде Мехмеда. — Я всё равно пойду. Буду просить прощения. — Мг, — Сюмбюль скривился как от зубной боли, — не сегодня. Повелитель только разозлится. — Она у него, да? — Что значит «она»? Говори, как подобает. Да, Линфэй-султан на ужине с падишахом. — Остальные тоже там? — О ком ты? — Дети. Мустафа? — Все там. — Семейный ужин, — горько произнесла Хюррем, усмехнувшись одним уголком губ. — И без меня. Я ведь не часть семьи. Пусть и родила сына. Так? — Я ничего говорить не буду. Но ты и сама понимаешь, почему тебя видеть не хотят. — Я не трогала Викторию! — Что за крики? — в покои вошла Нигяр. — В коридоре слышно. Разобравшись в чём дело, калфа отпустила евнуха и служанку Марию с ребёнком. Присев на тахту, Нигяр подозвала мать младшего шехзаде. — Что мне делать? — спросила в отчаянии Хюррем. — Просить прощения. Пиши любовные письма. — Я их каждый день пишу, ответа нет. — Продолжай. Если придётся — моли на коленях. Иначе вскоре вышлют. Валиде-султан услужливо напомнит о твоём наказании падишаху. Делай что хочешь, но не медли. И не смей упоминать Линфэй-султан, когда будешь вину скидывать! — Я и не собиралась. Мы всё выяснили. — Это хорошо. Падишах ей доверяет. — Почему? — недоумённо спросила Хюррем. — Ну, — задумчиво проговорила Нигяр, — причины есть. Склоки она не устраивала. Из каждого конфликта выходила либо жертвой, либо нейтральной стороной. Никакой вины или соучастия. Я слышала как-то… она жизнь ему спасла. И не сложно догадаться в какой момент. После инцидента с Махидевран она одна у него осталась из женщин. С Хатидже-султан они всё равно, что лучшие подруги. А Валиде-султан потеряв доверие к Махидевран и не в состоянии доверять тебе, всё своё расположение ей одной оставила. — Она плотно оплела своим змеиным хвостом дворец. — Прекрати так говорить. Но в одном ты права — влияние её огромно. Её бывшая госпожа и ныне подруга является женой второго визиря. — У неё есть друзья в совете Дивана? — Громко сказано. Вряд ли Гюльбахар-хатун ладит с мужем. — Ты знала эту Гюльбахар? — Не близко. Я появилась в гареме за месяц до её отъезда. Но успела на себе её нрав испытать. Линфэй тем временем с улыбкой встретила Марию и шехзаде. Подруга Хюррем оставила малыша и ушла. Султанша погладила Мустафу по голове и присела вместе с остальными за стол. Сулейман взял на руки младшего сына, прижимая среднего к боку. Туана активно орудовала ложкой и ела кашу из крупы. Семья в сборе.