Война красивых и беспощадных

— Я хотела пригласить вас к нам на ужин. Во дворце закончили ремонт, так что… — Мы обязательно приедем, милая. — Валиде-султан положила ладонь сверху на руку дочери. — Я, наконец, увижу работу крымского мастера. Да и мы давно не собирались всей семьёй. — Для меня честь получить приглашение, — Линфэй коротко кивнула. «Вся семья» — эти слова резали слух девушки. Даже её — Линфэй — фактически причислили к членам династии. Отчего Хафса не желала вспоминать о своих оставшихся дочерях? Разве Шах, выданная замуж в четырнадцать лет, не заслужила приехать на свадьбу сестры? Было очевидно — её не пригласили, а навязываться она не пожелала. А Фатьма? Неужели санджак её супруга настолько далеко, что проще не приезжать? Для какой матери это стало бы приемлемым оправданием? — Хюррем поедет? — осторожно смотря на мать, спросила Хатидже. — … — Хафса возвела глаза к потолку и напряглась всем телом, — нет. Я этого не потерплю. Если мой сын простил её, это не значит, что то же самое сделала и я. К мнению своей матери падишах не прислушался. Находясь в объятиях мужчины и вслушиваясь в мерный стук колёс кареты, Линфэй думала о том, что в соседней едет мать третьего шехзаде. Истории Сулеймана из походов убаюкивали. Насчёт детей госпожа не переживала, они остались под пристальным надсмотром Арзу и Гюлистан. — Что за художник там нас ждёт, которого все так расхваливают? — Лука. Прибыл из Крыма. Приятель Ибрагима познакомился с ним на рынке, увидел несколько работ и посоветовал как мастера по отделке стен. — Не терпится увидеть его работы. Надеюсь, не сверну шею, когда буду разглядывать стены и потолки. Они вместе тихо посмеялись и продолжили отвлечённо беседовать до прибытия к месту назначения. Дворец снаружи не выглядел столь шикарно как тот, что принадлежал правящей династии, но в достаточной мере богато чтобы понять — тут живёт Великий визирь империи. В саду журчал фонтан, разбрызгивая свои воды в стороны. У главного входа их встречала семейная чета вместе со слугами и стражей. Позади визиря стоял его верный друг-миниатюрист. Он опустил глаза в землю и не смел их поднять. Самой султанше на диву хотелось, чтобы он хоть разок глянул на неё. Чтобы у него рот открылся от её прелести. — Дорогая моя, — Валиде-султан с улыбкой обняла дочь. — Рада вас всех видеть. Пройдёмте, слуги уже накрыли на стол. Линфэй подхватила супруга под локоть и краем глаза заметила недовольство соперницы. Та держалась позади, в ином случае она нервировала мать падишаха. Сулейман тепло улыбнулся своей возлюбленной и положил руку на их сцепленные. Внутри стены почти светились от факелов. Создаваемые полами платьев потоки ветра заставляли огоньки свечей дрожать. Столовая комната оказалась обширна. В центре возвышался стол из тёмного дерева — подарок венецианского дожа. Под потолками виднелись изображения молодых девушек в длинных тогах. Они напоминали христианских святых. От подобного на лице Хафсы проскочило что-то напряжённое, суровое и… злое. Женщина смолчала. К всеобщему удивлению она не проронила ни слова. — Мы будем ужинать за… этим столом? — Хафса вопросительно оглянулась на дочь. — Да. — Это не по традициям, — женщина покивала каким-то своим мыслям, — будем ужинать как те неверные европейцы. Вилки принесут или я их просто ещё не заметила? — Матушка, — Сулейман поспешил прервать поток недовольства Валиде. — Дерево обработано чудесно. — Линфэй решила вмешаться и сгладить острые углы ситуации. — А уж чудеса кулинарии местного повара мне и вовсе не терпится отведать. — И правда. Давайте присядем, — султан поспешил оставить возмущения Хафсы позади. Линфэй заняла место по левую руку от падишаха. Хюррем как назло села на соседний стул. Обе они благожелательно друг другу улыбнулись, играя на публику. Слуги учтиво подали первым блюдом гороховый суп с овощами. В молчании все приступили к трапезе. — Художник, который расписывал эти стены ещё здесь? — вскоре спросил Сулейман. — Да, позвольте его пригласить, — Ибрагим приложил руку к груди и поднялся из-за стола, — он очень талантлив. — Зови. Линфэй невольно кинула взгляд на соперницу. Та не обратила внимания, слабо улыбаясь. Вскоре показался молодой парень в классической славянской рубашке с алой вышивкой на воротнике и рукавах. Меховая накидка выглядела потёртой и ношенной. Сопровождал крымчанина Насух-эфенди. Лука напрягся, на его лице появилось суровое выражение. Он кинул короткий взгляд на сидящих за столом. — Говорят, ты из Крыма? — Да, повелитель. Прибыл сюда за несколько недель до объявления помолвки Ибрагима-паши и Хатидже-султан. — Как тебе столица? — Очень красива, — его лицо так и не сменило своего выражения, — люди здесь хорошо приняли меня. — Я прошу тебя задержаться, если ты вдруг решил вернуться на родину. Напишешь мой портрет. — Портрет? — Хафса отложила ложку, опустошив тарелку. — Я должно быть ослышалась. — Нет, матушка, не ослышались, — Сулейман подарил матери свою безразличную к чужому мнению улыбку. Линфэй с издевательской усмешкой посмотрела на Хюррем, которая замерла. Лицо той за считанные секунды покрылось красными пятнами, а в глазах собралась влага. Она не замечала ничего и никого кроме склонившего голову бывшего жениха. Дух у неё перехватило, и воздух вдруг перестал выходить через горло. Хюррем схватилась за грудь. — Что с тобой? — вопрос Линфэй вмиг обратил внимание всех в комнате на рыжеволосую мать шехзаде. — Всё нормально. Позвольте мне отойти на минутку. — Иди, — махнула рукой Хафса. Под пристальными взглядами Хюррем поспешно выскочила через дверь. Линфэй расслабленно откинулась на спинку стула и приподняла один уголок губ, усмехаясь. Лука заметил это и вновь опустил глаза в пол. Хатидже подозвала одну из служанок и отправила за Хюррем. Линфэй же внимательно слушала мужа и его разговор с художником. Если сказать что Лука был не в своей тарелке, то это некорректно выразиться. По парню явно было видно, что он желал уйти с глаз господ как можно скорее. В тот миг Линфэй вдруг и правда почувствовала себя особенной. Она поняла, что прежнее прислуживание во дворце ей виделось скорее ролевой игрой. И только тут и сейчас девушка вдруг поняла — её статус куда выше большинства людей в этой стране. Каково ощущать себя на вершине, когда прежде ты был как все? Она и сама толком не могла дать ответа. Вскоре вернулась Хюррем. Натянутая и напряжённая как струна, она заняла своё место. Хафса бросила на неё подозрительный взгляд, но поспешила отвести и вновь сосредоточить на сыне. Тот как раз, обменявшись любезностями с другом, высказал небольшую колкость по поводу того, что Хафсе неприятно находиться в этом дворце. Линфэй спрятала улыбку за бокалом. Ей нравилось, как мог падишах без зазрения совести подтрунить над Валиде-султан. Хафса с достоинством ответила и самодовольно посмотрела на сына. В уголках глаз Хюррем вновь собрались слёзы, та сделала несколько вдохов-выдохов, успокаивая себя. Наблюдать за «мёртвым» бывшим женихом ей было тяжело. На удивление она умудрилась взять себя в руки. — Пусть Лука в ближайшее время посетит нас. — Сулейман посмотрел на Ибрагима. — Писать портрет? — Да, мы с Линфэй будем позировать вместе. Султанша подняла удивлённые глаза на гражданского супруга. Не то чтобы он мог выбрать для этого другую женщину, ведь с рыжеволосой «преступницей» не успел достаточно сблизиться, а гордость Черкесии находилась в ссылке. — Для меня это честь, милый, — Линфэй положила ладонь сверху на руку султана. Госпожа вела себя фамильярно, но, как правило, падишах спускал ей это с рук. Как полагала сама девушка — его всё устраивало. — Ты уж постарайся в полной мере передать наше счастье. А теперь можешь идти, Лука. Молодой парень бросил последний взгляд на притихшую и застывшую Хюррем и вышел. Насух-эфенди поклонился и удалился следом. Остаток ужина прошёл за мирной и тихой беседой и с периодическими обменами комплиментами и тёплыми словами. Когда все засобирались расходиться, Линфэй подошла к замужней султанше и крепко обняла. Они обменялись прощаниями и Линфэй под руку с Сулейманом ушла. Во дворец кареты с членами династии прибыли уже, когда на небе вовсю засияла Луна. Ночь прошла в тиши. Дети сладко спали, и ничто не смогло потревожить их покоя. Поутру Линфэй облачилась в своё лучшее платье. Лиф его состоял из жёстких чашечек холодного и сияющего серебряного цвета. От лифа спускалась двухцветная ткань. Верхнюю часть мастера выкрасили в алый, а нижнюю в оранжевый. На удивление султанши переход вышел плавным. Всё платье украшали тонкие нити жемчуга. Из них же состояло небольшое ожерелье на шее и браслет на руке. Служанки свободно заплели часть волос на затылке, оставив две длинные пряди спереди вплетя в них тонкие полоски ткани. Гюлистан принесла ангельский венец — подарок Сулеймана. Линфэй коснулась пальчиками свисающих тонких бриллиантовых полосок. — Ты будто ангел, — с восхищением прошептала Арзу. — Спасибо. Не думала, что местные мастера могут сотворить что-то настолько… изящное, необычное и непохожее ни на что. После громкого стука в дверь, вошла одна из служанок и сообщила: — Повелитель ждёт вас в саду. Художник Лука прибыл и готов работать. — Поверить не могу, — Гюлистан подошла сзади, — целый портрет. Его, возможно, увидят далеко за пределами столицы. О тебе узнают в других уголках света. — Это невозможно, — возразила Арзу, — на портрете и повелитель будет. Он захочет оставить работу себе. Может, повесит в покоях. — Да, ты права, — согласилась Гюлистан. — А жаль. Я бы и сама хотела, чтобы обо мне знали во всём мире. Линфэй задумчиво посмотрела на светловолосую служанку, закусила губу и сузила глаза. Гюлистан неловко опустила взгляд в пол, но султанша в тот миг думала вовсе не о ней. Мыслями она улетела к портрету и художнику. Решила для себя кое-что. В саду уже расставили шатёр и принесли трон для падишаха. Лука не смел открыто и нагло смотреть на госпожу, а потому старался сосредоточиться на мужчине. Парень раздал указания. Сулейман присел на трон, а девушка встала позади него слева. Линфэй натянула одновременно милую и заискивающую улыбку, позируя. Одну руку положила падишаху на плечо. Линфэй переоценила себя. Уже через тридцать минут она думала лишь о том, что устала стоять. Мысленно надеялась, что кто-то прибежит и сообщит — дети плачут и требуют маму. Тем не менее, девушка стойко продолжила позировать. Ещё через час показался Ибрагим с шехзаде. Пока султан отошёл, чтобы поговорить с сыном, Линфэй подошла к мольберту и взглянула на набросок. — Неплохо, — прокомментировала она. — Спасибо, госпожа, — Лука смотрел в землю. — Хюррем бы понравилось. Она наверняка не раз видела, как ты рисуешь, — Линфэй с тёплой улыбкой смотрела на эскиз, не обращая внимания на художника. — Я знаю, кто ты и что вас связывало. — Госпожа… — Если падишах узнает, то Хюррем немедленно казнят. Тебя тоже. — Госпожа, я прошу… — Не говорить? — Да, — Лука тяжело задышал и задрожал. «Наивный» — подумала султанша. Ничего и никому она бы не рассказала. На руках ноль доказательств. И как бы она объяснила, каким образом всё узнала? Наличием знания о прошлом ту же Хюррем шантажировать слишком опасно. Она догадается, что дело не чисто и впредь не спустит с Линфэй взгляда. Но Лука… он другой. Он поверит в угрозы, не найдёт в себе смелости кому-то что-то рассказать и пойдёт на поводу у шантажиста… Всё ради безопасности возлюбленной. — В обмен на кое-что. Тебя поселили во дворце? — Да, выделили маленькую комнату. — Отлично. Где? Он как на духу ответил и расписал весь путь. — Моя калфа придёт к тебе. Подготовь мольберт и краски. Нарисуешь мой портрет. Отдельно. И не смей болтать. Иначе Хюррем не сносить головы. — Я понял. Линфэй последний раз взглянула на набросок и подошла к падишаху. — Мустафа, — госпожа обняла мальчика, — ты куда такой красивый? — В корпус янычар. Мустафа получит свою первую саблю, — немного склонив голову, ответил Ибрагим. — Вон оно как, — улыбка Линфэй «затрещала по швам», — удачи, малыш. Веди себя как подобает. — Конечно, Линфэй-султан, — Мустафа с яркой и сияющей улыбкой посмотрел на синеволосую девушку. — Я не опозорю вас. Клянусь. Вы ещё будете гордиться мной. Они проводили визиря с шехзаде и вернулись к позированию для портрета. Линфэй кинула прищуренный взгляд вслед уходящим, почувствовав, как громко колотится сердце. Она ничего не могла и не смогла бы сделать. Дать ребёнку пару плохих советов как вести себя в корпусе янычар при его отце? Нет. Оставалось лишь пустить всё на самотёк. Вечером, облачившись в плащ с капюшоном, закрывающим лицо, Линфэй следовала по коридорам. Мелек-калфа по пути причитала: — Как я только на это согласилась? О, Аллах. Я, конечно, стальная женщина, но сердце сейчас остановится. — Впервые вижу тебя такой взволнованной, — усмехнулась Линфэй. — Ещё бы. Кто узнает и казнят обеих. — Спокойно. Пока мы не внутри той жалкой комнатушки, то просто гуляем по дворцу. Или направляемся в сад. — А если застукают? — А ты для чего? Услышишь шаги и сразу быстро залетай внутрь. А там уже где-нибудь спрячемся. Как и было оговорено, Мелек осталась снаружи сторожить. Комната художника действительно оказалась крохотной. Односпальная кровать с потемневшим от времени матрацем и бельём неопределённого цвета. В углу покосившийся столик и склад из принадлежностей для рисования. В углу стоял большой, но жутко старый шкаф. В него девушка и решила прятаться при случае. — Я всё приготовил, — Лука указал на мольберт и стул. Линфэй скинула плащ и присела на предложенное место. Художник установил поблизости несколько свечей для лучшего освещения и приступил к работе. Позировать в сидячем положении оказалось куда как легче, чем стоя. Прошло примерно полчаса, когда Линфэй устала сидеть и объявила о небольшом перерыве. Лука подал стакан с водой и несколько ломтей хлеба. Девушка посмотрела на него как на дурака, но воду всё же выпила. — Ты случайно Хюррем встретил во дворце Хатидже-султан или приехал за ней, подозревая, что она тут? — Линфэй плавно подошла к парню. — И то, и другое. — Знаешь, — султанша зашла ему за спину и провела пальцем по плечу, — ты мне нравишься. И мне даже тебя жаль. Но не будь глупым, как нарисуешь портрет сразу уезжай. Не ищи смерть. — Я не уеду пока не поговорю с ней, госпожа, — Лука весь сжался. — Откуда вы узнали что мы знакомы и… связаны? — От самой Хюррем, — не думая солгала девушка. — Но почему же вы тогда…? — Шантажирую тебя? Потому что Хюррем думает что мы подруги, но это не так. В другой обстановке и при других обстоятельствах, я бы, несомненно, постаралась узнать её лучше и сблизиться не ради выгоды. Но как видишь, обе мы фаворитки падишаха. Нам не быть друзьями. — Александра не заслужила лживую «подругу», — Лука нахмурился. — Это философский вопрос, — Линфэй постаралась увести разговор, — не будем об этом. Лучше расскажи о себе. Ты пишешь картины ради удовольствия или заработка? — Мне нравится изображать лица людей на полотне, — Лука смущённо улыбнулся. — Они куда интереснее тел или пейзажей. Я рад, что великий падишах доверил мне рисовать себя. И я чту за честь изобразить и вас. — Такой вежливый. Право слово, как и все вокруг. Убери это напускное уважение, — Линфэй села на рабочий стол художника. — Никто тебя не накажет за дерзость. Если я попытаюсь, то… ничего хорошего ни для одного из нас не выйдет. — Разве могу я проявить неуважение? — Лука обернулся, вставая лицом к лицу. — Я разрешаю, — сказала Линфэй как само собой разумеющееся и развела руками в стороны. — Между нами пропасть, но это не значит что истоки разные. Я родилась в простой семье. Никаких дворян. Обычные, временами даже бедные, люди. Да, проблемы с деньгами у них возникали. И родилась я не в таком городе как Стамбул или Москва. По правде говоря, это даже не город. — Вы с московских земель? — заинтересованно спросил Лука. — Почти. «Совсем не почти» — про себя подумала она. — Я рассказала о себе, — Линфэй указала рукой на себя, — твоя очередь. — Я тоже родился не в городе, — парень расслабился и облокотился на край стола рядом, — в небольшой деревушке. Там я впервые занялся росписью стен церкви. Татары никогда прежде не совершали на наш дом набег, и никто не ожидал… Никто не был готов. Александру увезли, а меня ранили. Я не мог жить без неё. Был в шаге от брака, почти получил всё чего желал и тут… Я отправился её искать. Случайным образом узнал, что татары продали всех захваченных в плен девушек в Крым. — Поехал туда? — Да. На месте познакомился с одним местным мужчиной. Архитектором. Он взял меня в помощники. Помог обучиться, и я стал писать картины куда лучше. Там я смог узнать, что из дворца всех молодых девушек давно отправили в подарок новому султану. Надеялся, что среди них не было Александры. Пытался что-то узнать, связавшись с людьми Гиреев, но… В итоге понял, что моей невесты нет в Крыму. — Ничего себе. — Линфэй раскрыла рот от удивления. — С твоей-то наивностью ты смог… столько разузнать, найти полезные знакомства. Признаюсь, я восхищена. Вряд ли бы я смогла столько узнать без своего нынешнего положения. — Спасибо, госпожа, — Лука тихо посмеялся, щёки его стали совсем уж алыми. — Вернёмся к работе. Линфэй присела на стул и постаралась принять то выражение лица, какое было у неё прежде. Лука взял в руки карандаш. Внутренне госпожа надеялась, что за сегодняшний вечер парень сможет закончить набросок и в следующий раз начнёт работать красками. — Заканчивать картину придётся в одиночестве. Я не смогу ходить сюда слишком часто. Мелек-калфа, светловолосая женщина снаружи, заберёт работу. — Хорошо, госпожа. — Ты хороший человек. Если падишах узнает, что ты смог найти способ переговорить с Хюррем… по правде говоря, и за меньшее казнить могут. — Я не могу уехать просто так. — На что ты надеешься? — Линфэй нахмурилась. — Что она любит тебя до сих пор и предложит сбежать вместе? Она не сделает этого. Не поедет с тобой. Уж слишком в Сулеймана влюбилась. Да и сын у неё есть. Лука поднял полные боли глаза. — Да-да, сын. Как и у меня. — Я знаю. — Откуда? — Видел того мальчика, которого вы обнимали. — Я не его мать, — сурового отчеканила слова Линфэй. — Его непутёвая матушка в ссылке. Надеюсь, до конца своих дней. — Она сделала что-то? — Пыталась убить меня. — Это ужасно. Мне жаль. — Не стоит. Я не пострадала… Продолжай работать. Когда он закончил фундаментную часть работы, Линфэй засобиралась уходить. Время близилось к девяти, а ей ещё нужно было сходить в баню. Она и не знала, ищет ли её падишах или решил провести эту ночь в одиночестве. — Ты умрёшь тут, если не забудешь Хюррем, — напоследок сказала она и вышла за дверь, прежде этого накинув плащ. В личной комнате Мелек она скинула его и убрала в шкаф. — В этот раз повезло. — Так будет и впредь, — уверенно заявила девушка. — Я пошла. И как договаривались, помнишь? — Помню, иди. Линфэй выскочила из комнаты и исчезла за одним из поворотов. Отослав одну из мимо проходящих девушек к себе в покои за Арзу, отправилась в баню. Мелек вытащила плащ из шкафа, расправила и аккуратно сложила. Повздыхала над природной неряшливостью госпожи и вздрогнула от стука. С опаской открыв дверь, женщина тут же глубоко поклонилась. — Повелитель. — Где Линфэй? — тон его голоса не предвещал ничего хорошего. — Она только-только ушла в баню. — Долго здесь пробыла? — Да. Почти два часа. Мы беседовали. Сулейман резко развернулся и ушёл. За его спиной калфа заметила бледного, как смерть Сюмбюля. Тот приложил руку ко рту и, казалось, готовился упасть без чувств в любую секунду. Калфа покачала головой и захлопнула дверь. Линфэй тем временем успела только скинуть платье и сесть в ванную как двери в хаммам распахнулись и на пороге показался Сулейман. Он влетел подобно урагану, двери столь громко ударились о стены, что девушка вздрогнула. Обернувшись, она увидела одновременно злого и получившего желаемое падишаха. — И с каких пор ты проводишь своё время в комнатах слуг? — А в чём дело? — она недоумённо нахмурилась. — Мелек моя подруга. Зашла к ней на пару минут, да заболтались мы что-то. Она куда образованнее и умнее многих девушек тут. — Водишь дружбу со слугами? — Сулейман улыбнулся, растеряв весь свой гнев. — Вожу, — кивнула девушка. — А что такого? — Я и забыл какая ты. «Многоуважаемые слуги», так ты однажды сказала? — Запомнил? Ну да. Сказала. Мужчина медленно приблизился, опустив часть ладони в воду, и провёл по поверхности. Под насмешливо-пристальным взором супруги он разделся. Забрался в мраморную ванную следом. Они уставились друг на друга с лёгкими и добрыми усмешками. Он не выдержал первым и подплыл ближе. Коснулся пальцами ключиц. Поцеловал. Когда Линфэй вернулась в покои, то первым делом выпила настой от лекарши. Снова. Она пила его каждый день, опасаясь, что может забеременеть вновь. Её организм ещё недостаточно восстановился, а султанша не хотела родить больное дитя, которому впоследствии пришлось бы мучиться от своего недуга. Следующим днём после позирования для общего портрета, она сразу же отправилась в коморку Луки. Не хотелось вызывать подозрения у падишаха повторным резким исчезновением. Тот пусть и искренне верил своей возлюбленной, всё же мог что-то заподозрить. — У Ибрагима во дворце ты где живёшь? — спросила она Луку. — В небольшой комнате. Она лучше этой. — Не удивительно. Там только закончили ремонт. Облагородили все помещения, даже складские. Встречался уже с Хюррем? — Нет. — Вот видишь? Она не хочет тебя видеть, — Линфэй встала со своего места и подошла к парню. — Пойми ты уже, она любит падишаха и счастлива с ним. — Деля его с тобой? — Её всё устраивает. — Линфэй пожала плечами. — Да и он… не особо её любит и ждёт у себя в покоях. Но сын… Шехзаде совсем ещё маленький. Она его не бросит, ты хоть лоб расшиби. — Я люблю её. — Послушай, — Линфэй забрала у него кисти и палитру, откладывая в сторону, — я же тебе лучшего хочу. — Почему? — недоумённо спросил Лука. — Потому что ты не заслужил смерти. Но ты упорно идёшь ей на встречу надеясь поговорить с Хюррем. Сулейман, — она взяла его лицо в свои ладошки, — убьёт тебя. — Ну и пусть. — … — Линфэй прикрыла глаза, не убирая рук, — и её. Хюррем и мальчика ждёт смерть. Его зовут Мехмед. Хочешь чтобы малыша убили? — Я… нет. — Тогда заканчивай портреты и возвращайся в Крым. — Может и правда стоит. — Ты мне нравишься, поэтому не умирай. — Хорошо, — Лука смущённо улыбнулся, щёки его заалели, — госпожа.