Война красивых и беспощадных

Спустя пару дней поутру Линфэй проснулась от громкого детского плача. Над колыбелью тихо пела Арзу, пытаясь успокоить малышку. Пейк провела пальцами по лбу Хюмашах и нахмурилась. Приложила всю руку, а после резко отпрянула. — Линфэй, — испуганно проговорила она и повернула голову, — ты проснулась, слава Аллаху. Она горит. Хюмашах вся… — Что с ней? — Линфэй резко откинула одеяло и вскочила на ноги. Накинув халат и завязав пояс, она подошла к колыбели. Хюмашах вся покраснела, рот её раскрылся в крике. Она всё не затихала и не затихала. Гюлистан устало подошла ближе, придерживая за руки старших детей. Те порывались подойти, но служанка не позволяла. — За лекаршей, Арзу. Быстрее! Та кивнула и мигом выбежала из покоев. — Она заболела, это и дураку понятно. Гюлистан, отведи Туану и Османа к Валиде-султан. Она наверняка уже проснулась. — Ты уверена? — Да, не стоит им здесь быть. Заразятся. — Мамочка, — Туана требовательно протянула руки, не желая уходить. — Детка, делай, как тебе говорят. Повидайся с бабушкой. — Линфэй присела на корточки перед дочерью и взяла ту за плечи. — Она наверняка соскучилась по внучке и внуку. Осман, иди. Мустафа наверняка ещё не ушёл на занятия, успеете поиграть. — Идём, сестра, — Осман взял русоволосую девочку за руку и повёл прочь. Вскоре пришла лекарша. Она склонилась над девочкой и долго её осматривала. Когда Эмине-хатун встала, чтобы вынести диагноз, Линфэй заметила на её лице напряжение. — Что такое? Говори же! — Это оспа, госпожа, — эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. — О нет, — испуганно прошептала Гюлистан, пятясь назад. — Ты уверена? — с надеждой переспросила султанша. — К сожалению. Я займусь лечением, а вам следует уйти. — Я никуда не пойду, — Линфэй нависла над женщиной угрозой. — Это моя дочь. Моя! Я останусь, а ты делай что должно. — Но госпожа. Если вы заболеете… — Не могу я заболеть, — нервно воскликнула она. — Будучи ребёнком переболела. Вся прелесть оспы в том, что повторно ей не заражаются. Или я не права? — Правы. — Тогда я остаюсь. Детей увели, слуги ушли следом — Линфэй спокойна. Если в её положении это подходящее слово. Будь она в двадцать первом веке и привези полугодовалую дочь в частную клинику, то переживала бы куда меньше. Но шестнадцатый век на то и шестнадцатый. Она совсем забыла, что являлась единственным привитым от различных зараз человеком в этом мире. «По крайне мере здесь не лечат все болезни маковым молоком» — подумала она, вспомнив один небезызвестный выдуманный мир. Эмине соорудила себе тканевую маску, оставила одну для госпожи, сделала всё что смогла и вышла. В коридоре послышался шум из перебивающих друг друга голосов. Линфэй не обратила на них внимания, беря на руки дочь. Всё равно никто не посмеет войти в эти покои, зная, что произошло. Это не просто недомогание, которым страдала каждая девушка в гареме. Не простуда, поражающая горло и при правильном и своевременном лечении уходящая в течение пары дней. Это оспа. По щеке скатилась первая слеза и девушка зарыдала. Прижимая дочь к груди, и качая на руках, плакала что было сил. Закричала от ужаса и предчувствия конца. Часть её верила и надеялась, а вторая… готовилась увидеть маленький гроб. Линфэй зажмурила глаза, стараясь выбросить всё плохое из головы. — Хюмашах, — влажные капли попали на губы, — пожалуйста. Прошу-прошу-прошу-прошу-прошу… — Ты слышишь меня?! — послышался разъярённый крик падишаха за дверью. — Моя жена там! Выведите её немедленно! Двери распахнулись и на пороге показались евнухи в синих кафтанах. Эмине-хатун неловко мялась за их спинами и поглядывала на падишаха. Тот ей кивнул, и она, преодолев расстояние в три широких шага, протянули руки, и попыталась забрать Хюмашах из рук её матери. — Нет! Убери руки. — Линфэй повернулась боком, чтобы женщина не смогла дотянуться. — Госпожа, это ради вашей же безопасности. — Я не могу заболеть, Сулейман, — девушка обратилась к султану, стоящему в дверном проёме. — Я уже болела, позволь остаться. — Я знал мужчину, который заболел оспой повторно. — Вряд ли он умер. — Он жив. Но это возможно. Поэтому я прошу, отдай Хюмашах лекарше. И пойдём со мной, — он протянул ей руку так, словно приглашал на танец. — Шанс заболеть снова минимален. Почти невозможен… — Но он есть. Я прошу… Ради других наших детей. Линфэй опустила глаза на успокоившуюся и закрывшую глаза дочь. Её кожа покрылась покраснениями, а лоб всё ещё горел. Линфэй погладила девочку по тёмному пушку волос на голове и с тяжёлым сердцем передала Хюмашах лекарше. — Я не уйду. — Она посмотрела на супруга уверенно. — Пусть и Эмине-хатун остаётся присматривать. Подходить близко к малышке не буду, но не уйду. Я не могу, Сулейман. Она моя дочь… Линфэй вновь зарыдала, плечи задрожали. Падишах покачал головой, опустил глаза в пол и решительно поднял их спустя несколько мгновений раздумий. Он стремительно подлетел к жене и подхватил ту под колени, поднял и силой вытащил из покоев. По коридорам дворца под стук крови в ушах и протестующие крики, он нёс её в покои сестры, где сейчас никого не было. Там он уложил успокоившуюся возлюбленную на кровать, которая поспешила повернуться лицом к стене и накрыть голову руками, поджимая ноги. И Хюмашах и её мать посадили на карантин. Линфэй безразлично наблюдала, как слуги ставили еду на столик у дверей, как притащили деревянную бадью, заполнили её водой и маслами. Как они оставляли сменные платья и уходили. Ей ничего не сообщали о дочке. Линфэй мучилась от предположений и плакала. Одно она знала точно, Хюмашах жива. В противном случае ей всё же сообщили бы. По крайне мере она надеялась… Однажды султанша услышала разговор слуг, которые пересеклись у дверей её новых покоев. Две юные девушки совсем не думали, что кто-то может их подслушать. — Говорят, улучшений нет. Хюмашах-султан всё так же плоха. — Ужас-то какой. Счастье, что остальные детки здоровы. Удалось выяснить, как госпожа заразилась? — Кормилица принесла во дворец беду. Она отошла в мир иной. — Три дня прошло всего. Так быстро она умерла? — Да. Остаётся молиться Аллаху за душу госпожи. — Да будет Аллах милостив к дитя. Идём. Линфэй в забытие метнулась прочь от дверей. В голове запульсировало, а окружающая обстановка поплыла. На глаза вновь навернулись слёзы, застилая обзор. От слабости и ужаса султанша упала на ковёр и закричала до хрипоты. Боль разрывала ей внутренности и выворачивала наружу. Линфэй вцепилась ногтями в собственной лицо. Она знала. И всё же не хотела верить, что дни её дочери сочтены. Свернувшись клубочком на полу, она издавала тихие всхлипывания. Когда одна из лекарш, имени которой султанша не знала, пришла, Линфэй не сдвинулась с места и не посмотрела. Женщина громко поставила свой чемоданчик на пол и подбежала. — Госпожа! — незнакомка потрясла девушку. — Уйди, — сквозь зубы прошипела Линфэй. — Госпожа… — Уйди! — Линфэй резко приподнялась и оттолкнула женщину. — Я в порядке, если ты пришла это узнать. — Я принесла лекарство. Выпейте, пожалуйста. — Что за лекарство? — Ничего такого, всего-навсего успокоительное. — …Ладно, — чуть помедлив и подумав, ответила девушка. Линфэй поднялась с пола и размяла рукой затёкшую шею. Лекарша вернулась к своему чемодану, раскрыла его и достала флакон с бледно-жёлтой жидкостью. — Три капли на стакан воды, — дала инструкцию женщина, — если будете волноваться очень сильно, то пять капель. — Хорошо, — Линфэй приняла флакон и подошла к столику. Один из кувшинов наполнял щербет из айвы, а второй проточная вода. Линфэй выпила успокоительное и молча вернулась в постель. Лекарша бросила последний взволнованный взгляд и ушла. Султанша вскоре смогла задремать. Во сне ей виделись лица семьи и лицо брата. Отец с матушкой медленным плывущим шагом удалялись, улыбаясь. Марк крепко держал Линфэй и не давал броситься за родителями в след. Те сели в лодку, помахали детям и исчезли в тумане, стелящемся над рекой. — Мама, — Линфэй проснулась и не в себе протянула руку в пустой надежде ухватить за рукав матушку. Снаружи раздался тихий стук, и следом прозвучал неразборчивый еле слышный шёпот. Линфэй на слабых ногах подошла и прислонилась ухом к проёму между дверьми. — Милая, — теперь она смогла разобрать слова, — как ты? — Сулейман? — зная ответ, всё же спросила она. — Я… разбита. Как Хюмашах? — Ей лучше. Линфэй зажмурилась, не зная, врёт ли мужчина или говорит правду. Как же ей хотелось, чтобы в этот момент он был с ней искренен как никогда прежде и никогда впредь. — Правда? — дрожащим голосом переспросила Линфэй. — Да. Эмине не стала бы лгать падишаху. Никто не посмел бы. — Сделай всё, что можешь. Пусть она выздоровеет. Пригласи других лекарей столицы. — Я сделал всё, что нужно. Скоро мы увидимся. — Ха-ха, — Линфэй слабо посмеялась и съехала по деревянной поверхности прямо на пол, покрытый ковром. — Надеюсь. — Тебя не смогут здесь держать вечно. Если ты не болеешь уже сейчас, то не сможешь завтра. Ты ведь не…? — Мне плохо от тревог, а не от… Ты понял. Они проговорили ещё полчаса, прежде чем прибежали слуги с важными вестями. Линфэй постучала по двери, надеясь узнать, с чем они связанны. Сулейман сказал нечто успокаивающее и ушёл. Султанша неистово начала дёргать за ручки, но знала, что не сможет открыть двери — её заперли снаружи. Спустя два дня её выпустили и вместе с тем, пришёл сам Сулейман. Он с широкой улыбкой обнял супругу и зашептал: — Она выздоровела. — Да? — неверяще прошептала Линфэй и с надеждой заглянула ему в глаза. — Это правда. Оспины сошли, жара нет и… ничего нет. — Быстрее, давай навестим Хюмашах. Линфэй пролетала за руку с мужчиной по коридорам подобно певчей птичке. В покоях её уже встречала улыбающаяся Арзу с ребёнком на руках. Хюмашах сладко причмокивала и поглядывала попеременно на всех, кто крутился рядом. — Хюмашах, — Линфэй трепетно приняла дочь на руки, — моя самая любимая малышка. Вскоре показалась радостная Валиде-султан, пришедшая вместе с младшими детьми. Мустафа первым подлетел к отцу и «мачехе» с объятиями. Линфэй присела на корточки, что позволило всем детям поворковать над сестричкой. Хюмашах сонно улыбнулась и прикрыла глаза. — Мама-мамочка, — Туана требовательно протянула руки. Линфэй уложила Хюмашах в кроватку и немного покачала, после чего поцеловала старшую дочь в лоб и, встав, притянула её к своим ногам рукой. Обратилась к матери падишаха: — Рада видеть вас, Валиде-султан. — И я, дорогая, — женщина подошла и тоже обняла невестку, — так переживала. Всю неделю спать спокойно не могла. Ох, Аллах благословил нас, отвёл беду. Теперь я могу не тревожиться. Кстати, пока ты была на карантине, я подыскала хороших учителей для Османа и Туаны. — Спасибо, пора бы им уже начать обучение.

***

— Бросить её? — Линфэй возмущённо посмотрела на калфу. — Я не могу. — Ну не брать же малышку на охоту в Эдирне. — Зачем мне вообще ехать? — госпожа эмоционально взмахнула руками. — Не лучше ли остаться? — Ты можешь это сделать. Но давай говорить откровенно, — Мелек не боялась чётко и прямо выражать своё мнение, — ты знаешь падишаха, и я его знаю. Не поедешь ты, он позовёт другую. И обе мы предполагаем кого. — Ха, — Линфэй устало выдохнула и кивнула, — естественно. Он позовёт Хюррем, и она поедет. — Не давай ей и шанса сблизиться с падишахом. Хюррем-султан будет ждать любой возможности. — «Хюррем-султан»? Не называй её так при мне. — Линфэй задумалась и закусила губу. — Я довольно груба, верно? Она ведь заслужила этот титул. Но ничего не могу с собой поделать. Раздражает. Что там с художником? — Он закончил портрет для падишаха. Собрал вещи и уехал во дворец Хатидже-султан и… — А мой портрет? Что с ним? — Он его не дописал и увёз с собой. Передал вот что, — Мелек-калфа вытащила записку. «Я буду ждать вас в своей мастерской. Приезжайте через неделю, к этому времени я закончу. И прошу, позвольте мне хоть раз поговорить с Александрой. Возьмите её с собой». — Наивен как дитя. — Линфэй порвала записку и бросила к дровам в камин. — Арзу, затопи его вечером, чтобы всё сгорело. — Надеюсь, никто не видел тебя в компании художника, — Арзу встревоженно покачала головой. — А кто мог видеть? — Линфэй задумчиво посмотрела в окно. — Только Дайе не смолчала бы, но… — Уже рассказала бы всё Валиде-султан, если бы что-то таки знала, — возразила Мелек. «Гюльшах мертва. Больше никто особо и не шпионил за другими» — подумала Линфэй. — Так что написал художник? — спросила Мелек. — Просит приехать за картиной через неделю. И захватить Хюррем. — Она тут при чём? — нахмурилась Арзу. — У Луки язык как помело. Он разоткровенничался и рассказал кое-что. На ужине во дворце Великого визиря он узнал Хюррем. Она его бывшая невеста. — Это можно использовать, — приподняв брови, сказала Мелек. — Нет. Потому что доказательств никаких. — Кинуть пацана в темницу и пусть из него выбьют информацию, — просто предложила калфа. — Я не хочу так, — возразила Линфэй и отвернулась, чтобы никто не видел её лица. — Лука не заслужил смерти… или пыток. — Нужно посмотреть его записи. Многие приезжие деятели искусства ведут дневники и записывают обо всём что видят. «Какая догадливая» — глаза Линфэй обратились двумя безразличными голубыми камнями, та наклонила голову и посмотрела на калфу. — Может быть. Проверю, как навещу его. Если и правда что-то есть, то я воспользуюсь этим не раньше, чем Лука сядет на корабль отсюда. — Чудно, а теперь пусть служанки соберут вещи. Где Гюлистан? — Ушла за детьми. У них уроки заканчиваются скоро. — Хм, — Мелек поджала губы и покачала головой, — тебе нужны ещё слуги. — Не хочу требовать у Валиде. Нужно намекнуть ей осторожно. Пусть даже мне и по праву полагаются ещё девушки. — Я сделаю. Как раз иду к ней. — Зачем? — А ты как думаешь? Я заполнила отчётные книги по финансам, нужно сообщить Дайе-хатун. — Тебе хоть доплачивают за это? — К счастью да. До встречи. — Стой. — Линфэй остановила уходящую женщину. — Насчёт слуг. Что скажешь о Сюмбюле-аге? — Исполнительный и забавный. А что? — Думаю переманить его на нашу сторону, — Линфэй невинно улыбнулась и отправила в рот ягоду с тарелки. — Он верой служит Валиде-султан. — Разве это не значит что он на нашей стороне? — удивилась Арзу. — Отнюдь нет. После Махидевран… я и слова лишнего боюсь Валиде сказать. У неё есть горький опыт. Одно моё неверное действие, и она постарается меня уничтожить. — Линфэй недовольно скривилась. — Если бы она только могла, то вновь отправила бы к Сулейману в покои Гюльфем. Не удивлюсь, если она когда-то и пыталась это провернуть. — Почему Валиде-султан так добра к Гюльфем? — спросила Арзу. — Покорность её третье имя. Первого не знаю, — словно яд, выплюнула эти слова госпожа. — Идеал в глазах Хафсы. Если она поймёт, что я интригую… хорошо дело не кончится. — Это правда, — безразлично кивнула Мелек, — и неважно против кого ты плетёшь паутину. В ярость Валиде-султан придёт в любом случае. — Вот что, — прервала этот разговор Линфэй, поднявшись, — когда я вернусь из Эдирне, то хочу чтобы ты отправила Сюмбюля ко мне по надуманному поводу… Хотя знаешь… Я даже придумала по какому. — И? — Когда я вернусь, покои Хатидже уже будут моими. Я даже обжиться там успела, — Линфэй театрально радостно хлопнула в ладоши и отпустила калфу. — Арзу, помоги Гюлистан собрать вещи. Она едет со мной. Столицу государства падишах оставил на Великого визиря, который пообещал навещать дворец каждый день. Самому ему было спокойнее ночевать с женой, которая только-только сообщила о беременности. Хафса подняла на уши весь гарем и устроила праздник, Линфэй поздравила семейную чету с предстоящим пополнением. При этом внутри она оставалась нейтрально-безразличной к данной новости. Эдирне мало чем отличался от столицы по ощущениям султанши. Всё те же климат и зелень. Сидя позади супруга в седле и прижимаясь к его спине, Линфэй слушала падишаха. — Лучше целиться в глаз, если шкура ценная. — Это лиса, — тихо проговорила девушка, отклоняясь влево так, чтобы Сулейман мог свободно выстрелить. — И всё же её шкура имеет некоторую ценность. Да и я привык стараться вне зависимости от цели. Поэтому… Сулейман резко выпустил стрелу, которая пронзила лисе глаз. Мёртвое тело животного мигом повалилось и перестало шевелиться. Один помощник падишаха ехал на соседней лошади, присматривая за Мустафой, а второй собирал добычу. Позади плёлся небольшой отряд янычар для охраны. Линфэй поправила штанину, неприятно сложившуюся в паховой области. Местный портной сделал всё наспех, лишь бы успеть к началу выезда. Сулейман поначалу жёстко отказал супруге в просьбе поехать вместе с ним, а после сдался. Процесс передачи собственных знаний и опыта доставлял ему неимоверное удовольствие. Султан неизменно расцветал, если кто-то из близких интересовался тем же, чем интересуется он. Ей выдали жеребца. Сулейман продемонстрировал позу, необходимую для устройства в седле, показал, как держать лук и дал стрелу. Линфэй последний раз держала это дальнобойное оружие лет десять назад, когда они с братом пошли в специализированный центр. Сулейман направил её руки и скорректировал полёт стрелы. Выпущенная она пригвоздила зайца к земле за хвост. — Отлично! — Я целилась в голову, — неловко посмеялась султанша. — И всё равно неплохо, — Сулейман чмокнул её в щёку и, ударив коня по бокам, увеличил между ними расстояние и добил зайца метким выстрелом в голову. Пешком около госпожи шёл мужчина с колчаном, который подавал госпоже стрелы. Та бросила на незнакомца короткий взгляд и отвела глаза, не собираясь нервировать возлюбленного. Вскоре показался главный сокольничий, который старался не смотреть на единственную женщину в компании. Показались янычары с охотничьими псами. — Вернёшься во дворец? Дальше будет сложнее. Придётся скакать несколько часов. После может быть… больно. — Я знаю, милый. И я еду с тобой. — Хорошо, тогда… Орхан-ага, — Сулейман обратился к сокольничему. — Пусть возьмут побольше питьевой воды и еды. Мужчина кивнул и отдал приказ одному из своих личных слуг. За время охоты Линфэй дико устала, но не пожелала в этом признаться. Нижняя часть тела затекла и когда девушка слезла с коня, то почувствовала одновременно лёгкость и тяжесть. Покрутив шеей и пару раз незаметно хлопнув по ягодицам, она подошла к улыбающемуся супругу и тепло поцеловала того. Сокольничий Орхан-ага отвёл глаза, боясь задержать взгляд на жене падишаха хоть на секунду дольше положенного. — Сегодня на ужин олени да зайцы? — спросила она, посматривая на добычу. — Да, вон того, — он указал на серенькую шёрстку и голову, из которой так и не извлекли стрелы, — съедим вместе. — Это тот… — В которого ты попала. И которого я помог убить. Идём. Ближе к концу трапезы Мустафу и Османа увели слуги, женщина сорока лет обещала уложить их. Линфэй звонко хохоча и облокотившись на грудь падишаха кормила его сладостями с рук. Сулейман картинно возмущался, но покорно ел. Линфэй задрала подбородок и оставила лёгкий поцелуй на нижней челюсти. И прошептала: — Я тут подумала… Может мне стоит занять покои Хатидже? В моих детям уже сейчас мало места, не успеем оглянуться, как и Хюмашах подрастёт. И там такой чудесный балкон, малыши смогут подышать воздухом перед сном не выходя в сад. — Ты права. Твои достойны матери шехзаде, а не любимой женщины, которая родила мне троих детей. Забирай покои Хатидже. Приедем, я отдам приказ слугам начать ремонт. Детали обговори сама, сделают всё, как пожелаешь. — Ты так щедр, дорогой, — Линфэй слабо усмехнулась, прижимаясь ближе. Они оба посмотрели на небо сквозь распахнутые двери на балкон. Луна возвысилась над Эдирне подобно прекрасной богине, которая своим обликом не походила на людей. Слабый ветер приобрёл свежесть. Вокруг них стояли свечи на резных серебряных подставках. Тёплый свет внутри покоев, и холодный снаружи — на террасе. Покой и мир. — Аллах, как мне всё это нравится. Ты чувствуешь эту неуловимую атмосферу… идиллии, Сулейман? — Да, вот бы этот вечер не кончался. — Согласна. Ты и я. Остальные пусть подождут. Линфэй не врала. Это не было спланированным потоком витиеватых слов, придуманных специально для султана. Не было это и лживой попыткой доказать, что она влюблена в него. Пожалуй, впервые за долгое время она была с ним абсолютно откровенна. Вскоре раздался уверенный стук в дверь и на пороге показался евнух. Он поклонился и поставил у ног господ ящик с красками и кистями. Когда спина мужчины скрылась за выходом, падишах спросил: — Зачем это? — Мы будем рисовать. — Я почти не умею, — покачал он головой. — И не надо. Линфэй поднялась на ноги и, развязав тонкие ленты за спине, стянула платье. Она нисколько не стеснялась своей наготы… И не должна была впрочем. Тонкими пальцами она расстегнула пуговицы на его кафтане. Покорно он обнажился. — Не думай о каких-то сюжетах. Рисуй линии, подбирай цвета. Она макнула кисть в воду и подцепила на край немного синей краски. Поднесла к его шее и прочертила прямую линию от яремной впадинки до пупка. Он почувствовал лёгкую дрожь: от холода и странности происходящего. Сулейман взял вторую кисть и набрал на неё алой краски. Ей он очертил контур её груди. Столп мурашек пробежал по шее и спине Линфэй. Крупными и тонкими мазками, полосами, завитушками они разрисовали тела друг друга. Когда кисточка прочертила линию от бедра до паха, Линфэй вздрогнула. Сулейман поднял на неё смеющиеся глаза и продолжил рисовать. Краска на коже высыхала очень быстро. Лёжа на животе, Линфэй наслаждалась своеобразным массажем. Она не видела, что он вырисовывал на её спине, но это было и не важно. Расслаблено девушка прикрыла глаза, наслаждаясь прикосновениями, пусть и не его рук. Сулейман подул на последний виток узора, чтобы он скорее высох. Провёл горячей рукой по бедру и прижался со спины. Поцеловал в шею, собирая волосы другой рукой в пучок на затылке. Плавно рука с бедра переместилась на спину, а после «нырнула» вниз, сжимая грудь. Ей не нужно поворачивать головы, она чувствовала его возбуждение. Тяжёлая рука прижала её к подушкам на полу. Линфэй посмеялась, думая: «Он от меня понабрался такой… притягательной грубости?». По её реакции он понял — можно продолжать. Им не нужна была кровать или дополнительный комфорт. Они занялись любовью на полу. Спустя пару дней, Линфэй изъявила желание уехать. Она собрала вещи, забрала детей и временно попрощалась с супругом. Охота утомила её куда быстрее, чем Сулеймана. Ей было интересно, что бы подумал брат, зная кто она отныне.