***
Теребя пальцами край письма, Хюррем задумчиво и печально любовалась водами в фонтане. Её личная зима всё никак не желала обращаться весной и оттого девушка искренне страдала. Одинокие ночи в покоях и вечно довольная Линфэй-султан настроения не прибавляли. — Хюррем. В первую секунду ей подумалось, что показалось. В мыслях не укладывалось — Сулейман здесь и обратился к ней. Девушка испуганно вскочила, расправила складки на платье и глубоко поклонилась. — Что у тебя в руках? — …Моё письмо вам, — неуверенно ответила она. — Позволишь? — Конечно. Он взял пергамент из её рук и развернул. Хюррем сначала вся побледнела, а после начала резко розоветь. Она и подумать не могла, что он будет читать послание при ней. В последнее время она и вовсе отчаялась увидеть его ещё хоть однажды. — Очень чувственно, — прокомментировал он строки. — Долго писала? — Не помню, — честно призналась Хюррем, — просто села и… само собой вышло. Нет никакой трудности писать о любви, когда испытываешь её. — Позволь пригласить тебя на небольшую прогулку. …И в тот миг, кажется, всё начало между ними налаживаться. В светлых глазах рыжеволосой красавицы он видел искренние нежные чувства. С таким трепетом на него не смотрели очень давно. Девушка тихо подрагивала от нежных и осторожных прикосновений. Хюррем на полголовы выше Линфэй, шире в плечах и имела крупные, относительно матери второго шехзаде, формы. Но именно девушка перед ним казалась хрупкой и нуждающейся в защите. Линфэй напротив выглядела исключительно несгибаемой даже наедине с Сулейманом. Однажды, когда ещё Махидевран не покинула Топкапы, возлюбленная казалась падишаху слабой юной девушкой. Те времена прошли. — Какие цветы любишь? — Все, какие ты мне подаришь. Сулейман добродушно рассмеялся. И пока Линфэй переживала о благополучном плавании Луки и о собственном портрете, султан позвал на ночь к себе Хюррем. Слуги, с большими глазами от страха, сопровождали девушку по Золотому Пути. Та, впервые за год, плыла по коридорам дворца счастливая донельзя.***
— Ожидаемо, — прокомментировала новость султанша. — Ты не зла? — с сомнением спросила Арзу. — Зла, — Линфэй поставила бокал с яблочным щербетом, внутри которого плавали кусочки льда, на столик, — и я еле держу себя в руках. Будет слишком, если я ворвусь к ним с ножом и зарежу Хюррем прямо на шёлковых простынях? У Гюлистан в немом шоке открылся рот, а Арзу подавилась пахлавой, которую стянула с тарелки. — Да, — спокойно ответила Мелек. — Я так и подумала, — Линфэй раздражённо хлопнула в ладоши, — а других вариантов нет, потому… Она поднялась с места и направилась к выходу. Арзу чуть было не упала, вскакивая вслед за подругой. — Что с вашими лицами? — султанша остановилась, оглядываясь через плечо. — Не с твоим, Мелек. Ты привычно безразлична. — Ты… ты… — В сад пошла. А вы что подумали? — Линфэй через силу усмехнулась и вышла, хлопнув дверьми. — Я чуть не поседела от ужаса. — Ты её подруга, — повернув голову к служанке, сказала Мелек. — Это к чему было сказано? — К тому, что видимо только я её достаточно хорошо знаю. Это же была очевидная шутка. — Не смешная. — А по мне забавная. Мелек редко улыбалась и зачастую дарила эти знаки расположения одной Линфэй-султан. Уголки губ калфы растянулись, а глаза с крупными нависшими верхними веками делали взгляд безразлично-сонным. По мнению Арзу женщина выглядела жутко. Линфэй не удивилась, когда спустя пару месяцев Хюррем сообщила о беременности. Та сияла подобно самоцвету и радовалась так, словно уже родила второго сына. В гареме устроили праздник и наложница, облачившись в фиолетовое платье, пустилась в пляс. Наблюдавшая за этим Линфэй, пила чай и мрачно усмехалась. — Придёт время, и я заполню совет Дивана своими людьми, — прошептала она на ухо Арзу. Сулейман объявил о подготовке к очередному походу, и узнала об этом султанша от самого падишаха. Линфэй волновала судьба брата: собирался султан брать его в поход с собой, как и подобает или решил позволить остаться в столице? К моменту, когда живот Хюррем вырос настолько, что все знали — она скоро родит — закончилась подготовка. Они находились в Эдирне — завершали Рамадан. Хатидже за месяц до того разродилась чудесным мальчиком Мехмедом. В разгар пира, рыжеволосой султанше стало плохо, отошли воды и начались стремительно развивающиеся схватки. Нигяр крутилась вокруг широкой постели и командовала служанками. Линфэй тем временем закончила ужин и вместе с остальными переместилась на диванчики. Присела рядом с возлюбленным и переплела собственные пальцы с пальцами его правой руки. А левой мужчина обхватил девушку за талию. — Надеюсь, малыш родится здоровым, — сказала Хафса. — Иншаллах, — ответила Линфэй. — Ещё один брат? — спросила у бабушки Туана. — Может да, а может, и нет. Это не важно. — Аллах был так милостив к нам, когда у Хатидже-султан родился малыш. Пусть будет и впредь столь же щедр, — Линфэй постаралась послать как можно более благочестивую улыбку. — Материнство — счастье, — качая дитя, сказала сестра султана. На исходе ночи Хюррем родила девочку. Увидев её, Валиде произнесла: — В эту ночь такая красивая Луна, но девочка словно солнышко. Михримах — лучшее имя для тебя. Что скажешь, сын? Губы Хюррем подрагивали, а пальцы до побеления сжимали край простыни. В глазах её собиралась влага. Обещавшая сотни раз родить сына, сейчас Хюррем была разочарована и разбита. — Согласен. Линфэй и не знала: ей радоваться или горевать? Очередного претендента на трон не появилось, зато возникла отличная фигура для интриг в совете Дивана. — Чего такой хмурый? — спросила Линфэй у сына, когда они вошли в выделенные им покои. — Я не хотел сестру. Осман нахмурился и недовольно уселся на тахту. Его тонкие брови свелись у переносицы, а губы скривились, будто в преддверии плача. — А кого тогда? Брата? — Нет. Я хотел, чтобы Аллах забрал… её. — Ты где такие слова услышал? — Линфэй вмиг посерьёзнела, подошла к сыну, присела на корточки и осторожно взяла за плечи. — Я… не помню. Кто-то говорил, что ребёнка может Аллах забрать. Почему он не забрал Михримах? Она нам не нужна. — Не говори так никому больше, иначе отец разозлится. — Почему? — Потому что он любит её. — Больше меня? — спросила до того лишь стоявшая в стороне Туана. — Нет. Сильнее нас отец никого любить не может. Вы двое, я и Хюмашах — его самые близкие люди. — Правда? — Да. Но молчите об этом. Кто-то от таких слов может сильно разозлиться и наказать вас. — Как? — Поркой, — просто ответила она. — Что такое порка? — спросила Туана. — Вам нужно лишь знать, что это очень больно. — Больнее чем когда болит живот? — Намного больнее. Все последние ночи в Эдирне Сулейман провёл с Линфэй. В одну из них она подняла важную для себя тему. Лёжа в постели и выводя кончиком пальца незатейливые узоры на груди гражданского супруга, султанша завела разговор о старшем шехзаде. Тот изъявил непреодолимое желание присоединиться к военному походу против короля Лайоша. У Линфэй были основания не допустить этого. — Он юн, ещё совсем дитя. Ты и сам знаешь, какой наш Мустафа. Он вошёл в пору того возраста, когда весь мир резко меняется и уверенность в собственных правоте и силе пересекает все допустимые границы. — Думаешь, не стоит его брать? — Не стоит. В силу возраста он может… сделать глупость. Пусть лучше побудет со мной. — Ты хорошая мать, — Сулейман притянул девушку ближе и запечатлел поцелуй на лбу, — я понимаю беспокойство и поддерживаю его. Мустафа действительно слишком мал. Линфэй улыбнулась, пригреваясь на чужой груди. Ей не на руку участие Мустафы в походе. Не стоило шехзаде вникать в государственные дела и постигать науку войны. Чем меньше опыта и знаний у Мустафы, тем проще будет детям Линфэй. И лучше чтобы янычары не видели шехзаде… вообще. — Саид в поход отправится? — осторожно спросила она. — Да, но ты не тревожься. Он будет рядом со мной, а не на передовой. — Об этом я и переживала, не хочу потерять его, только обретя вновь. — Он твоя семья, а ты моя. Я не позволю ему навредить.***
Гюльбахар прищурившись, наблюдала за тем, как слуги паковали сундуки. Одна из девушек пронесла мимо парадный кафтан, который Ахмед надевал в исключительных случаях. Тот имел искусную вышивку и являлся гордостью местного портного. Хатун недовольно цокнула и подошла к мужу, старательно контролирующему процесс. — Не понимаю, зачем ехать так рано? — Гюльбахар, соединив руки в замок под небольшим животом, с затаённым подозрением посмотрела на мужа. — Повелитель ещё в Эдирне. А до столицы не так далеко. — Я должен вникнуть в дела как можно раньше. Наш султан рассчитывает на меня. — Стамбул не провалится под землю, если ты приедешь позже. К тому же, — Гюльбахар нервно задрала подбородок, — я решила, что еду с тобой. Нуршах уже начала собирать мои вещи. — Что? — Ахмед чуть улыбнулся и вскинул брови, словно жена сказала нечто забавное. — Не говори глупостей. В столице у меня не будет на тебя ни минуты времени. И где ты собираешься жить? В гареме? — Да хоть и там. Мне не впервой. — И кто тебе позволит? — визирь выдохнул, покачал головой и возвёл глаза к потолку. — Гаремом Валиде-султан управляет, а не наша бессменная союзница. Не думай о плохом, принимай заботу слуг и всё будет хорошо. Я вернусь. — Ты меня не слышал? — Гюльбахар пыталась выглядеть угрожающе, надвигаясь, но в силу «положения» это выходило слабо. — Я. Еду. С тобой. — Не устраивай сцен, — Ахмед вскинул руку, — я своё слово сказал. — Ты кем себя возомнил?! — несдержанно закричала женщина. — Я еду. Еду! — Кем возомнил? — с лица паши спало мнимое благодушие. — Вторым визирем. А ты кто? — Я фаворитка Селима Хана. Не забывай этого. — Вот уж, — ноздри мужчины раздулись от гнева, — не забыл. Помню. Удивительно как он только не приказал тебя обезглавить или удушить в постели… — Ведь с твоим отцом он так и поступил? — … — Ахмед нервно улыбнулся и сделал шаг назад, вскинул указательный палец, потряс им в воздухе и болезненно посмеялся, а после совершенно серьёзным тоном сказал: — Убирайся. — Ты меня верно не… — Убирайся! — сорвался он. — Иначе я разведусь с тобой быстрее, чем ты родить успеешь. А может… Ахмед расхохотался, запрокинул голову, раскинув руки, а после, наклонившись немного вперёд с расслабленной улыбкой сказал: — Я так и сделаю. Родишь и вылетишь отсюда на улицу. Из-за всего этого спектакля, который ты ради меня разыграла, я и забыл о том, насколько же мне была противна мысль спать с женщиной убийцы моего отца. — Правда? — Гюльбахар зло скривилась. — Что-то ты ни о чём таком не думал все те ночи, которые мы провели вместе. — Ты же в гареме выросла. И Аллаха одурачить своим очарованием способна. А теперь убирайся уже. Видеть тебя не могу. — Не смей мне приказывать. Напоминаю, я — наша связь с дворцом и Линфэй. — Смешно. Ты была мостом между реками, которые слились. Твоя помощь уже не требуется. Да и мысли здраво, Линфэй-султан нужен был я и моё место в совете. И ей будет глубоко плевать, есть ты или нет, пока между мной и ней существует договорённость. Гюльбахар оскорблённо встряхнула длинными рукавами и резко развернувшись, ушла.***
Линфэй находилась в хаммаме и втирала в тело кунжутное масло с тёртым миндалём. Гюлистан, сидевшая позади, наносила глиняную маску на волосы госпожи. Вошедшая Арзу смущённо опустила глаза и протянула маленький свёрнутый пергамент, перевязанный верёвочкой. — От кого? — спросила Линфэй, ополаскивая руки водой и вытирая лежащим рядом полотенцем. — Посыльный передал. Он сказал, что ты поймёшь. — А я вот не понимаю, — султанша взяла клочок бумаги и развернула. Внимательные светлые глаза султанши прошлись по ровным строкам. После она кинула бумажку в воду и порвала на части. Теребя обрывки, превращала их в ничто. Кивнув Гюлистан, дождалась пока та выйдет и только после заговорила с Арзу. — Ахмед-паша написал. И почему он ещё не в столице? Придётся организовать встречу. — Что-то важное? — Не знаю. Ничего конкретного он не написал. Нужно собираться уже сейчас, чтобы вернуться до хальвета. Последняя ночь перед расставанием как-никак.***
Линфэй поправила рукав плаща и натянула капюшон пониже, проходя на второй этаж питейного заведения. Местечко выглядело на диву отвратительно или же это она привыкла к роскоши. Девушки в шароварах развлекали посетителей, беря не столь много за ночь. Госпожа проплыла мимо комнаты, из которой раздавались характерные звуки. Внутри другой, наблюдая из окна за редкими прохожими, стоял спиной к двери Ахмед-паша. Без характерных для второго визиря атрибутов, он казался обычным — ладным на лицо — мужчиной. Стянув вуаль с нижней части лица, Линфэй заговорила: — Интересное место. О чём вы хотели поговорить? — Госпожа, — Ахмед развернулся и низко поклонился, — в отсутствие повелителя я беру на себя управление столицей… — И? — потребовала продолжения султанша после длительного молчания. — Я рада, что Сулейман стал доверять тебе. Ты отлично поработал над мнением о себе. Это всё ради чего ты меня позвал? — Хотел сказать, что в отсутствие повелителя я мог бы помочь вам… с проблемами в гареме. — У меня нет проблем в нём, а у тебя доступа. — Я про Хюррем-султан, госпожа. — И что ты предлагаешь? — Линфэй устало выдохнула и, приметив стул, подошла и села. — Избавиться от неё? Каким чудом? — Мы могли бы что-нибудь придумать. — Знаешь, на кого все подумают, если Хюррем умрёт или исчезнет? На меня. А уличить эту рыжую ведьму не в чем. Тут придётся просто ждать. — Простите, госпожа, — Ахмед присел напротив и положил левую руку на стол. — Я не подумал. Гаремные интриги далеки от меня. Хотел лишь помочь. — Я признательна, — без задней мысли она накрыла руку мужчины своей, как делала с Сулейманом. Для неё этот жест мало значил и являлся настолько автоматическим, что не требовал мысленной команды и происходил неосознанно. Тёплая улыбка расплылась на губах девушки и Ахмед-паша замер. — Всё для вас, султанша, — мужчина опустил голову. — Раз ты теперь в столице всем управлять будешь, — девушка похлопала его по ладони, — то следи внимательно за всем. Если что-то касательно гарема случайно вызнаешь — сообщи мне. Неважно какой будет информация. Я даже о чихе Валиде-султан знать хочу. — Разумеется. Всё что узнаю немедленно… — Ахмед поднял глаза и накрыл второй рукой ладонь Линфэй. Та вмиг будто бы очнулась и отпрянула. В голове невольно всплыл образ Луки. Тот был слишком скромен и влюблён, чтобы позволить себе лишнего. Рядом с художником не приходилось думать о приличиях, он бы никогда не кинулся в омут с головой и не позволил сделать этого госпоже. — На этом встречу лучше всё же закончить, паша, — Линфэй встала со своего места, — к тому же я уже вдоволь наслушалась парочку за стеной. — Приношу извинения за доставленные неудобства. Лучше и безопаснее места для встречи не нашлось, — Ахмед постарался спрятать лёгкую усмешку. «Бесполезная поездка» — подумала она, прежде чем ушла.***
Ей бы не стоило так часто видеться с визирем. Не стоило поощрять эти бессмысленные в стратегическом плане встречи. Она не узнавала в сущности ничего важного, лишь вела философские беседы. Иногда они сплетничали, а это так сильно сближало людей во все времена… — Разводишься? — удивлённо спросила она в одну из встреч. — Да. Гюльбахар оказалась именно такой, какой я с самого начала её видел. — В смысле? — Она ослепила меня своим обаянием. Я с чего-то вдруг решил, что она любит меня. Но она… невыносимо высокомерна. Да и я сам понял, что не люблю её. Хотя на миг… на миг мне показалось… — И ты решил развестись? Заведи гарем, если угодно. Она родила тебе сына совсем недавно. Поверь, если мальчик однажды узнает — а он узнает — что отец выгнал маму на улицу, то… он возненавидит тебя. И будет прав. Гюльбахар в силу своего положения полностью зависима. И это не её вина. — Госпожа, вы… сочувствуете ей? — ожидавший другой реакции, Ахмед растерялся. — Да. Не ты выбрал её себе в жёны, и не она выбрала тебя в мужья. Вы в равном положении, даже если кажется иначе. Это не было сочувствие в истинном его проявлении. Линфэй чувствовала родство с женщиной, которая оказалась не во власти над собственной судьбой. Женская солидарность имела место быть в словах султанши. — Прошу простить меня за ранее сказанное, я… — Ничего, — Линфэй хлопнула его по плечу, — я не осуждаю. Сложно справляться с эмоциями, когда тебя вывели из себя. Развестись — твоё право. Просто подумай о будущих проблемах. Поверь, ненависть собственного дитя тебе ни к чему. И скажу честно, Сулейман узнает — беды не миновать. Он будет на стороне Гюльбахар. — Вы лучше знаете повелителя, — кивнул Ахмед, задерживая долгий взгляд на султанше. Спустя несколько месяцев пришла весть о победе султана в битве при Мохаче, следствием которой стало взятие Венгрии и смерть короля Лайоша. — Наш падишах вернётся великим полководцем. Всем станет ясно, что прошлые победы не случайны. — Я ожидала этого. — Ваша вера должна льстить повелителю. — Не думаю, — покачала головой госпожа. Линфэй нервно поправила прядь волос, спускающуюся по плечу скрытому за жёлтой тканью платья. От неё веяло свежими цитрусами, а на руке свободно болтался браслет из маленьких камней. Султанша выглядела сегодня прекрасно, будто заранее знала о доброй вести… Или дело в ином? — Пойду, — она словно одумалась и резко подскочила. — Постойте, — Ахмед схватил её за запястье, — я что-то не то сказал? Прежде ты всегда оставалась… мы… — Нужно с Валиде-султан переговорить, ты ведь уже наверняка сообщил ей всё. Будет праздник в честь… Сулеймана. — Конечно, — Ахмед взял её вторую руку и поднёс обе к своим губам, оставляя поцелуй, — просто знайте, я бы не посмел оскорбить вашу добродетель. Столь прекрасной… девушкой можно только любоваться. — Паша, — Линфэй покачала головой и положила ладони на плечи Ахмеда, раздумывая, — вы чудесный мужчина. «Аллах! Что я несу?» — подумала она. Зрительный контакт продлился мучительно долго. Линфэй боялась, а он ждал. На её месте любая здравомыслящая женщина падишаха предпочла бы сбежать. Но одинокая и оскорблённая изменами султанша не желала уходить. И это было глупо. Смертельно глупо. «Я сумасшедшая идиотка» — мелькнула в голове госпожи мысль. Она поддалась первой. Приблизилась и потянулась. Ахмед понял намерения султанши, и они слились в поначалу неуверенном, а после диком поцелуе. Он обхватил руками её лицо, а Линфэй непроизвольно постаралась прижаться всем телом к нему. Отстранившись, они взглянули друг на друга. Линфэй казалась сама была удивлена своим порывом. А он снова ждал. Для Ахмеда всё зависело от реакции госпожи. Он… был готов ко всему. Линфэй дала слабину и вновь прильнула с поцелуем. Внутри поднялось напряжение, когда она позволила ему большее. Крепкие и горячие мужские руки двинулись вдоль стана и крепко вцепились в талию. Это было слишком, слишком, слишком, слишком, слишком, слишком, слишком… Нельзя! «Никто не узнает! Никто не узнает. Никто не узнает…» — вторила она себе мысленно. Спустя несколько секунд Линфэй отпрянула, пальцем осторожно и неуверенно вытерла губы и, бросив что-то неразличимое на родном языке, выскочила из комнаты. Арзу снаружи вздрогнула, но молча последовала за стремительно удаляющейся подругой. Когда они вновь оказались в покоях султанши, Арзу уточнила: — Что-нибудь узнала? — Сулейман победил. — Получается, возвращается? — Да. — Хорошая новость, — Арзу широко улыбнулась, — а там и не за горами ещё один ребёночек. — Я пью настой от… сама понимаешь. — Ты шутишь? — Арзу резко побледнела. — Это запрещено. — У меня хватает детей. Да и я не кошка, чтобы без последствий нескончаемые роды выносить. — Ты давно в последний раз рожала. Линфэй махнула рукой на заявление подруги. Для дочери крестьянина подобные слова являлись абсолютной нормой. Султанша помнила — Арзу не была ни первым, ни последним дитя своих родителей. Вскоре в столицу вернулся падишах.