— Валиде-султан ждёт вас на обед.
Линфэй слабо улыбнулась и кивнула хазнедар, перебирая в руках ткани, принесённые торговкой. Розовый шёлк, алая парча, фиолетовый бархат… Госпожа поднесла струящуюся светлую ткань к личику младшей дочери и удовлетворённо кивнула.
— Пусть сделают прелестнейшее платье для моей любимицы.
— Линфэй-султан, — Дайе вновь заговорила, опуская глаза, — я настоятельно прошу вас поторопиться. Невежливо заставлять Валиде ждать.
— Невежливо звать куда-то за пару минут до начала, — Линфэй подарила хазнедар фальшиво-благожелательную улыбку, продолжая копаться в товаре Ширин-хатун.
Отобрав ещё несколько экземпляров для кафтанов сына, Линфэй подозвала служанок. Те вскоре отправились в гардеробную за подходящим нарядом.
— Можешь идти, Дайе-хатун. Скажи нашей достопочтенной госпоже, что я скоро пожалую. Только переоденусь, негоже являться перед матушкой нашего повелителя в неподобающем виде.
Пожилая женщина поклонилась и вышла, оставив султаншу. Линфэй указала рукой на платье, пошитое на днях. Ярче крови, а золотая вышивка по краям рукавов и декольте делала его прекраснее самого драгоценного камня. Айсу принесла венец творения дворцового ювелира — бриллиантовую корону с комплектом, включающим ожерелье и серьги. Арзу заколола волосы на затылке, открывая шею.
— Ты самая красивая во всём мире, мама, — Осман отложил в сторону учебные записи, встал из-за стола и приблизился.
— Мой обаятельный шехзаде, — Линфэй поцеловала сына в лоб, — спасибо. День за днём ты радуешь меня всё больше и больше. Вижу, ты даже вне уроков старательно учишься. Молодец. Бабушку увидеть хочешь?
— Не очень. Но она хочет, да?
— Вежливо будет зайти, — кивнула Линфэй.
Осман недовольно закатил свои карие глаза и отошёл к столу, собирая записи. Туана, вернувшись с конной прогулки, согласилась сопровождать брата. Хюмашах же молчаливо сидела, ожидая выхода — её не спрашивали о желании навестить Хафсу.
— Валиде-султан разозлится, — отстранённо и тихо проговорила Арзу, отступая назад, — из-за короны. Будет выглядеть так, словно ты себя выше её ставишь.
— Её мнительность меня слабо заботит. Я действую согласно статусу, она не вправе винить меня в гордыне или неуважении.
— Она старая, вот и завидует, — пожал плечами Осман.
— Только при ней так не говори, а-то проблем не оберёмся.
— Я уже всё понял, мама, — шехзаде выглядел на диву решительным, — нельзя доверять никому кроме вас. Если позволите, я хотел бы обсудить кое-что.
— Вечером, согласен?
— Да.
В покоях Валиде-султан уже многие собрались: присевшая в ногах Хафсы Гюльфем-хатун, расположившаяся рядом с первой Хюррем, положившая ладонь на колено матери Хатидже-султан, дети. Линфэй чуть склонила голову и прошла мимо места, на которое указала мать падишаха.
— Что за дерзость? — вопросила Хафса, когда султанша присела рядом — на место положенное лишь для самой женщины и её дочери.
— Не понимаю о чём вы, — будто бы искренне ответила Линфэй.
Валиде-султан пожевала мгновение губы, возвела глаза к потолку, крепко сцепила руки в замок, а после встряхнула плечами. Напряжённая словно крепко-накрепко натянутая струна, Хафса позволила приступить к еде.
Большая часть трапезы прошла в молчании, прерываемом лишь насквозь клишированными по своему содержанию репликами Гюльфем. Та периодически выказывала глубокое уважение всем присутствующим за столом.
Осман тихо перешёптывался с близняшкой, а вечером ждал свою мать, сидя у той на постели. Линфэй сразу заметила напряжение сына, которое тот не мог скрыть. Мальчик, нахмурившись, ждал несколько мгновений, прежде чем начал разговор.
— Мустафа. Вы его правда любите, матушка?
— С чего вдруг спрашиваешь? — Линфэй присела рядом, кладя руку мальчику на плечо.
— Он нам с Туаной не брат, ведь вы не его мама. Но почему тогда Мустафе уделяется столько времени и внимания?
— Потому что твой отец хотел бы этого. Вряд ли повелитель одобрит мою холодность по отношению к его старшему сыну.
— И это всё? Единственная причина?
— А ты думаешь, я его как родного люблю? Это не так. Только ребёнок, который был тут, — султанша указала на выпирающий животик, — является моим.
— Матушка, дайте слово.
— Какое?
— Сделайте всё, но не позвольте Мустафе занять трон, который ему не принадлежит и не должен принадлежать.
— Обещаю, этого не будет, — Линфэй притянула Османа в свои объятия.
Высокомерие, проявленное при встрече с Валиде, аукнулось султанше через пару недель. Направляясь из бани в собственные покои, она обнаружила слуг, которые спешно выносили сундуки с вещами. Ожидаемо Хафса решила нанести ответный удар, отдав покои старшему шехзаде.
— Если желаете, то поговорю с отцом, — тут же предложил Осман, узнав.
— Поступим хитрее. Смотри и запоминай, сынок. Можно использовать оружие врага против него самого. И это будет больнее.
Линфэй приказала позвать Мустафу в покои, из которых она мигом запретила что-либо выносить. Шехзаде явился незамедлительно. С улыбкой подошёл, поклонился и поцеловал тыльную сторону ладони.
— Несчастье случилось, милый.
— Что такое? — вмиг взволновался Мустафа.
Осман тем временем набыченный сидел за ширмой и слушал. В начале разговора мальчик хотел выскочить и прогнать старшего брата, с которым их объединяла кровь отца. А после он навострил уши и улыбнулся, разгадав план матери.
— Помнишь, как я обустраивала эти покои? Ремонт шёл месяцами.
— И прекраснее этого места во дворце нет, — согласился Мустафа, присев рядом.
— Но наша Валиде Хафса-султан решила отдать их тебе, — Линфэй чуть отвернула голову и поднесла пальцы ко рту, еле его касаясь, — столько усилий и теперь у меня отбирают тот клочок рая на земле, который с таким трудом заполучила.
— Я ничего не знал, Линфэй-султан!
— Не знаю, что и делать… — продолжила говорить девушка преувеличенно печально, — Валиде-султан — это закон в гареме. Как я могу ей перечить? Разве что повелитель мог бы отменить решение… Но кто с ним поговорит?..
— Я могу, — воодушевлённо проговорил Мустафа, — не расстраивайтесь. Я не буду жить в этих покоях, даже если попытаются заставить.
Линфэй тепло и по-матерински улыбнулась, погладив шехзаде по русоволосой голове. Тот подарил ответную счастливую улыбку, обнажившую стройный ряд зубов. Поклонившись, мальчик вышел из покоев и немедленно направился к отцу.
Тот с радостью принял сына, но вмиг насторожился увидев мрачного и решительного шехзаде. Мустафа стоял некоторое время, собираясь с мыслями и силами.
— Мне хотят отдать покои Линфэй-султан, Валиде так распорядилась.
— Если она так…
— Я не хочу. Госпожа очень расстроилась, ведь она делала их под себя, потратила много усилий. Уверен, для меня найдётся другое место. И не придётся никого обижать решениями.
— Мустафа… ты уверен?
— Да, более чем.
Линфэй меж тем подозвала к себе Османа, который осторожно выглянул из-за плотной ширмы. Губы мальчика растянулись в довольной и победной улыбке. Он подлетел к матери и попал прямо в объятия.
— Видел, как надо делать?
— Да, всё теперь по-вашему будет, матушка. Но в тоже время вы будто…
— Не при чём? — Линфэй чмокнула шехзаде в щёку. — Сделала дело чужими руками.
— Восхитительно! — восторженно заявил Осман.
Спустя пару минут беседы после тройного громкого стука, ворвалась Хафса. Пыша пламенем и гневом, она посмотрела на сноху и кивнула в сторону шехзаде. Тот несколько мгновений медлил, но всё же вышел на балкон. Оставив щёлку, он прислонил ухо.
— Как грязно, — заявила Хафса, — использовать дитя в своих интригах.
— Интриги? — Линфэй неловко повела уголком губ. — Вы о чём?
— Разве это не ты отправила Мустафу к повелителю?! Только не отпирайся. Запудрила голову не только моему сыну, но и внуку. Ты кто такая, а? Дьяволица. Нет, ядовитый плющ. Овила своими побегами весь дворец и медленно травишь. Я тебя по ошибке когда-то за благочестивую девушку приняла… фатальная ошибка.
— Это не я опустилась до мелкой мести, — Линфэй вскочила со своего места, — почему вы разлюбили меня? Да, я добилась того, что ни одной рабыне и не снилось. И всё лишь благодаря любви и преданности повелителю. Ничего плохо я не сделала, никому не вредила. Разве за мной был хоть один проступок, Валиде?
— Я была слепа, — Хафса смотрела разочарованно, — не могла простая девушка без амбиций и хитрости разгадать секрет лже-принцессы Изабеллы. Кто знает, сколько нераскрытого зла ты совершила.
— Ни вам, ни моей доброй подруге Хатидже я в жизни не вредила. Всегда была ей верной опорой. Именно я была рядом, когда её сердце разрывалось от тоски по Ибрагиму. Поддерживала, оберегала. А вас безмерно уважала. Неужели всё это отныне тлен лишь оттого, что я стала свободной женщиной и законной супругой падишаха?
— Ты — это смерть, — Валиде оказалась непреклонна, — Хюррем разрушает всё, к чему прикасается. Ты же ждёшь момента, когда сможешь оплести этот дворец своим змеиным хвостом и сжать, обрушив стены и потолки на наши головы. Умно, но я разгадала план. И сними эту корону…
Линфэй горько усмехнулась последней реплике. Бриллиантовая шикарная корона немаленьких размеров волновала эго Хафсы почти так же сильно, как и статус свободы бывшей невольницы.
— Нет у меня злого умысла, — спокойно ответила, — а корону эту я по статусу имею право носить. Моё жалованье увеличилось в…
— Знаю! — прервала её Хафса, вскинув руку. — Если бы Сулейман мог, то отдал бы тебе всё золото казны… Что ж, в этот раз всё по-твоему свершилось. Живи в этой комнате, пока есть возможность… которой в любой момент можно лишиться.
— Никто эти покои у меня не заберёт, покуда сама не пожелаю отдать.
— …ты пожалеешь обо всём что сделала.
Валиде-султан взмахнула полами платья и вылетела прочь в коридор. Линфэй провела языком по верхним зубам и скривилась. Тихие шаги прервали её размышления.
— Осман… — сразу догадалась госпожа.
— Я ненавижу её, — глаза мальчика покраснели и заслезились.
— Милый, — Линфэй тут же приблизилась к сыну и наклонилась обнять, — ты чего?
— За что она так с вами? Она ведь и сама законной женой была, вы рассказывали об этом. Пусть захлебнётся словами, которые недавно произнесла, — зло проговорил Осман, шмыгнув носом.
— Это злые слова, дорогой. А ты у меня такой хороший, добрый и одарённый мальчик.
— Бабушка потеряла мою любовь. Я буду добр только к тем, кто добр к вам, мама.
— Мой храбрый лев. И я тебя люблю. Иди к себе, Туана наверняка разнервничалась. Сам знаешь, ты её единственный близкий друг.
Стоило шехзаде выйти, как Линфэй нервно дёрнувшись, позвала слуг и наказала немедленно привести Мелек-калфу. Та явилась с некоторым опозданием.
Встречу эту застала одна из девушек, прислуживающая Валиде-султан. Она оказалась там неспроста, ведь малышка Лале упомянула в ташлыке о злой госпоже, пожелавшей видеть калфу. Девушка прислушивалась к крикам за дверьми и смогла наблюдать показавшуюся Мелек с опущенной головой. Женщина провела пальцами по нижнему веку правого глаза — вытерла слезу — и вскоре ушла.
Узнавшая о случившемся Валиде-султан в ближайшее время пожелала видеть Мелек-калфу. Та появилась как только смогла, глубоко поклонившись.
— Линфэй лишила тебя своего расположения, верно?
— Да, госпожа.
— Какова причина?
— Множество мелких обстоятельств. Султанша припомнила все свои промахи, которые обрушила лавиной на мою голову. Предпочла обвинить меня в том, что Хюррем так возвысилась. К тому же я посмела выказать некоторые мысли относительно Гюлистан-хатун, которую выслали из дворца и на днях выдали замуж… Госпожа прогнала меня.
— А может я и переоценила её, — себе под нос прошептала Хафса, — вот что, Мелек. Иди и моли прощения, в ногах ползай.
— Валиде…
— Вижу, ты увидела истинное лицо женщины, которой так долго служила. И не совершишь повторной ошибки. Будешь докладывать обо всём, что делает Линфэй, куда ходит и с кем общается. Ясно? Не забывай, это я управляю гаремом и одно моё слово — вылетишь вон.
— Я всегда была верна династии в целом, а не одной госпоже в частности. Особенно теперь…
Стоило Мелек-калфе выйти, как Дайе взволнованно спросила:
— Можем ли мы ей доверять?
— Не полностью. Но и служить Линфэй у неё более причин нет. Она может быть очень полезна.
Спустя пару месяцев Мустафа решил завести с мачехой давно волнующий его разговор. Младшие отправились на занятия, не могли помешать или подслушать. Долгие минуты шехзаде собирался с мыслями, не зная с чего начать. А когда мысль приходила в голову, то тут же отметалась в сторону как неподходящая.
— Матушка писала. Уже много раз, — наконец выдавил он.
— Махидевран? — удивилась Линфэй.
От этой бедовой женщины не было вестей уже много-много лет и султанша успела забыть разбитую горем черкешенку. Ничего удивительно в том, что она пыталась связаться с сыном не было. Поддерживать контакт с дитя нормально для любой матери.
— Не просто так ты об этом заговорил. В чём дело?
— Мне… неловко, — Мустафа стыдливо опустил глаза в пол, — я не знаю как реагировать на письма и что отвечать. Она пишет такие длинные послания, а я не в состоянии пару абзацев из себя выдавить. Это моя мама, а я…
— Не печалься. Твоя реакция абсолютно логична. Расстояние сделало своё дело, твоей вины тут нет. Махидевран собственными руками сделала так, что была вынуждена отдалиться.
— Что она совершила? Уже столько лет прошло, а мне никто не сказал.
— Верно, — Линфэй поджала губы, — думаю, время пришло. Ты вырос и заслужил узнать правду. Махидевран подложила яд в еду повелителя в надежде отравить меня и близнецов. Но вкусил это предательство твой отец. До сих пор помню ту ночь. Я была на грани ада и рая. Утро принесло бы падение или подъём.
— Матушка отравила отца? — шокировано переспросил Мустафа.
— К сожалению. Вот почему тебе никто не хотел говорить. Махидевран вероломная преступница, которая чуть было не погубила будущее целой империи. Ей сохранили жизнь за предательство лишь потому что она твоя мама. Разве мог повелитель казнить женщину, которая родила ему любимого сына?
Вскоре Линфэй услышала несколько шмыгов носом и поспешила погладить мальчика по голове. Обняв шехзаде, султанша зашептала какие-то успокаивающие и не имеющие особо смысла глупости.
Правда ожидаемо расстроила шехзаде, огорчила… и может, разбила. Нелегко принять истинное лицо матери — злое — в столь юном возрасте. И пусть он толком не знал той красивой женщины с длинными русыми волосами, он всё же глубоко внутри любил её.
***
Хюррем, держа сына за руку, шла в покои падишаха с надеждой на встречу. Первое время после никяха у повелителя не находилось желания даже на короткую встречу с наложницей. Не собиравшаяся более ждать у моря погоды, Хюррем решила проявить инициативу.
Так она и столкнулась с визирем Ибрагимом-пашой. Одежды того становились с каждым днём всё богаче и сложнее в своей конструкции. Алый кафтан прекрасно сидел на мужчине и невольно привлекал взгляд. Хюррем не могла и не хотела молча проходить мимо.
— Добрый день, — девушка широко улыбнулась, — давно не виделись.
— Хюррем-султан, — поклон Ибрагима больше походил на кивок, — если вы к повелителю, то он свободен. Но вряд ли надолго. Видите ли, наш достопочтенный падишах предпочитает все приёмы пищи проводить в кругу семьи.
— Мехмед тоже член семьи.
— И он наверняка останется, — ядовито улыбнулся мужчина.
— Не забывай, Ибрагим…
ты не член династии. Брак с Хатидже-султан не сделал тебя частью семьи Сулеймана. Да и как Великому визирю тебе недолго осталось…
— Что ты такое говоришь? — Ибрагим самодовольно усмехнулся.
— Я про Саида-эфенди, брата нашей любимой госпожи. Он твоим путём идёт, паша. Смотри, как бы следующим шагом не стало вступление в совет Дивана.
— Не болтай попусту, пока я жив, никто моё место не займёт.
—
Пока ты жив. Линфэй не позволит тебе до естественной смерти занимать столь значимый пост. Саид-эфенди намного ближе к династии, чем ты думаешь.
— Он брат супруги повелителя. Разве можно быть ещё ближе?
— Можно. Одно имя: Фатьма-султан.
Хюррем проплыла мимо, увидев какой эффект возымели её слова. Ибрагим застыл на месте, не в состоянии принять мысль о возможной близости между хранителем покоев и сестрой падишаха.
И всё же слова Хюррем подействовали. Семя сомнений упало в плодородную почву и проросло. Ибрагим весь напрягся, представляя насколько далеко мог пойти мужчина, ещё пару лет назад бывший обычным янычаром.
В середине зимы, которая выдалась на диву тёплой, вспыхнула эпидемия чумы. Линфэй пыталась вызнать чуть больше о симптомах, но ничего толком кроме слова «лихорадка» не получала. По словам очевидцев — с улиц города — сначала поднимался жар, а лихорадка уносила в могилу.
И всего спустя неделю во дворце Великого визиря одна из нянечек нашла мёртвого ребёнка в кроватке. Хатидже о смерти собственного сына узнала последней и даже не смогла взглянуть на тело хоть раз. Отрешённая Линфэй наблюдала, как служанки вытаскивали из кареты бледную и красноглазую султаншу. Та еле передвигала ногами, не обращая внимания на окружающую действительность.
Виновного в смерти малыша не наказали — кормилица умерла за пару часов до дитя.
Линфэй пришлось взять на себя обязанности по уходу за молодой девушкой. Её уложили в постель матери и приставили кучу слуг. Линфэй гладила подругу по голове, когда та подняла полные боли и ужаса глаза.
— Мне больно.
— Я понимаю…
— Нет, мне… — Хатидже взяла султаншу за руку и приложила к области чуть ниже живота, — посмотри…
— За лекаршей, — кинула Линфэй приказ через плечо и одна из дежурных одалык убежала, — ты не переживай. Наверное, от волнения заболело. Я сейчас проверю.
Линфэй откинула край одеяла и осторожно подняла верхнюю юбку госпожи. На светлой нижней расплылось алое пятно в паховой зоне. Глаза супруги падишаха от страха расширились, а сама она часто задышала. Вмиг прикрыла всё и вскочила.
— Что там? — Хатидже зарыдала, зная ответ и всё же задала вопрос.
— Наверняка цикл начался. Вот и стало больно.
— А-а-а-а-а! — Хатидже чуть приподнялась и закричала. — Валиде-е-е-е…
Хафса прибежала одной из первых, влетая в покои вместе с лекаршей. Эмине-хатун работала оперативно, но при виде крови ещё два человека догадалось о случившемся — сама Хафса и Дайе.
Приговор ожидаемо привёл в ужас, но не удивил — выкидыш.
Линфэй страшно было представить что почувствовала девушка, которая страстно мечтала о большой семье, но потеряла вмиг двух детей. Следующие несколько недель выдались для султанши и обитателей Топкапы особенно тяжёлыми: несколько попыток суицида госпожи, нервный и злой визирь, ещё более строгая Валиде-султан.
На одной из конных прогулок, Линфэй познакомилась с одним юношей. Он помогал главному конюшему, являясь правой рукой. Султанша подозвала его и завела непринуждённую беседу, из неё она довольно быстро выяснила о неком Искендере-челеби.
— Я бы хотела увидеться с ним.
— Организую встречу, если желаете.
— Прекрасно. Может мы станем союзниками в скором времени. Общий враг прекрасно объединяет. И да, Рустем-ага, полезнее было бы тебе стать главным конюшим.
Прервала разговор Мелек-калфа, пришедшая с новостями.
— Чего тебе? — Линфэй даже не посмотрела на неё.
— Хатидже-султан к себе едет. С ней Нигяр-калфу посылают, она отныне здесь прислуживать не будет.
— Удачи ей там. А теперь прочь.
— Госпожа…
— Прочь.
Линфэй смогла встретиться с Искендером-челеби и даже заручилась его поддержкой. Тот организовал несколько покушений на пашу, но смог лишь опорочить в народе честное имя Великого визиря. Не ожидавшая иных результатов, она похвалила мужчину за проделанную работу.
Той же весной Сулейман ушёл в поход на Венгрию, в котором Искендер задумал положить конец правлению Ибрагима-паши, на что Линфэй мысленно ухмыльнулась. Не верила она ни в удачу, ни в талант эфенди и не ждала хороших вестей.
***
Кое-что случилось за несколько дней до отправления в поход. Хатидже, как и много ночей назад, заснула в кресле детской комнаты. Ибрагим же терпеливо ждал супругу некоторое время, а после решил немного расслабиться сыграв на скрипке. Если бы он только
желал броситься за супругой, схватить на руки и принести в общую спальню… но он не хотел.
«Твой долг — служить османской династии, а значит мне».
Из воспоминаний выдернул стук в дверь и тихо вошедшая Нигяр-калфа. Та скромно улыбнулась и поставила на столик поднос с щербетом и сладостями. Молодая женщина стояла несколько мгновений, заглядывая в глаза визиря.
— Можешь идти, Нигяр.
— Я вижу вас что-то тревожит, — калфа проигнорировала реплику Ибрагима, — если хотите, то могу сделать массаж. И боли уйдут, если есть и…
— Давай. Шея действительно что-то затекла.
