Золото ярче, роспись изящнее, ковры мягче… Линфэй провела капитальный ремонт в главных покоях гарема, которые по традиции занимала либо Валиде-султан, либо управляющая. Слуги занесли последние сундуки с вещами и начали раскладывать всё по своим местам.
К вечеру с кухни принесли ужин: запечённые под сыром креветки с грибами, суп-пюре из красной чечевицы, плов из курицы со специями, айва со сливками, фаршированные баклажаны, булгур с овощами, чай и различные виды щербета, а так же впервые поданная по рецепту госпожи пицца с сыром и курицей.
Дети расположились вокруг матери за столом и после кивка принялись за трапезу. Хюмашах протянула руки к десерту, но остановилась под недовольным взглядом Линфэй, неловко улыбнулась и принялась за суп. Осман весь расслабился и даже решился помочь со столовыми приборами младшему брату, предостерёг о высокой температуре поданного.
— Матушка, — Туана резко выдохнула и подняла взволнованные глаза, — я хотела попросить вас...
— Да?
— Позвольте мне быть как Арзу-хатун. Лале недавно нас водила в Инжировый сад, и я видела… Арзу сражалась с каким-то мужчиной, словно мифическая воительница. Я тоже хочу владеть саблей.
— Упомяни это в беседе с отцом, если он отреагирует хотя бы нейтрально, тогда я позволю. Идёт?
— Идёт, — Туана заулыбалась и толкнулась плечом в близнеца.
— Посмотрим на реакцию повелителя, — с ухмылкой произнёс Осман.
— Касым! — Хюмашах искренне возмутилась, заметив, как шехзаде удалось стащить незаметно для всех айву и отправить половину себе в рот за три укуса.
— Стоять, — Линфэй вырвала остатки и поставила перед сыном тарелку с креветками, — ешь это. А после сладости.
— Ух, ладно, — хмуро проговорил мальчик.
Трапеза подходила к своему финалу, когда без стука в покои влетела разъярённая Хатидже-султан. Девушка недовольно оглядела убранство и остановила взгляд на давней подруге. Линфэй мастерски сыграла непонятливость, и дети остались сидеть на местах.
— Оставьте нас, — приказала дочь покойной матери падишаха.
— Я не доел, — ответил Осман, и начавшая вставать Туана села обратно.
Шехзаде с большим удовольствием приступил к совершенно новому для себя блюду, а сестра взяла с него пример. Касым, как ни в чём не бывало, протянул руки к недоеденной айве и с аппетитом решил «прикончить» сладость.
— Можешь присоединиться к нам. Поговорим, когда дети закончат.
— Я не собираюсь ждать! Выйдите, немедленно.
— С чего это вдруг? — Осман свёл брови и посмотрел на тётушку. — Вы не смеете приказывать ни мне, ни моим сёстрам и брату, ни Хасеки. Цените радушие, с которым вас принимают.
— Вот как ты воспитываешь детей? Учишь перечить династии.
— Я — династия, — шехзаде резко вскочил на ноги, — моя мать тоже. Не ставьте себя на ступень выше, ведь это не так. Ещё одно слово и отец будет уверен — вы оскорбляли нас.
— Осман… — шокировано проговорила Хатидже.
— Хи-хи, — совсем тихо посмеялась Хюмашах.
Хатидже ничего не осталось, кроме как присесть рядом и дождаться окончания трапезы. Напряжение застыло в воздухе, но волновано оно и доставляло дискомфорт лишь одному человеку — сестре султана. Когда отпрыски падишаха стали собираться, Хатидже выдохнула.
Стоило служанкам увести детей и закрыть двери, как жена Великого визиря разразилась бурной тирадой.
— Как ты посмела? Не успела матушка упокоиться, а ты уже провела ремонт и возомнила себя новой Валиде-султан. Эти покои предназначены только для одной женщины, и это не ты. Я сейчас же доведу данные сведения до повелителя. Посмотрим, что он скажет.
— Я посчитала занять эти покои разумным решением, — спокойно ответила Линфэй, ожидавшая подобной реакции.
— Но это не так!
— Если так думаешь, то… твоя воля.
— Немедленно освободи покои.
— Нет, — твёрдо ответила султанша.
Линфэй лишь понимающе улыбнулась, когда Хатидже фурией вылетела за двери и подобно урагану понеслась к повелителю. Долго ждать не пришлось, вскоре пожаловал и сам падишах. На лице его застыло недовольство.
— Ты не имела права распоряжаться судьбой этой комнаты.
— Я управляю гаремом, любовь моя. И я имела право.
— Хм, и всё же я попрошу…
— Осману уже давно пора променять ту комнатушку на достойные покои. Я отдала ему свои, и он в восторге. Туана так же получила причитающееся. Младшие пока остались в моих первых покоях. Не могу я забрать у детей то, что дала им. Если желаешь, иди и скажи им всё сам. Что отнимаешь подаренное матерью.
— Откуда такая дерзость? — на лице мужчины появилось искреннее недоумение.
— Я Хасеки Линфэй-султан, законная супруга повелителя мира, твоя жена.
Он будто заново взглянул на неё. Ответа не прозвучало, падишах ушёл.
Тем же вечером он решил наказать её…
— Как предсказуемо, — Линфэй грубо хмыкнула.
Падишах позвал к себе Хюррем, которая услышала это от слуг и вмиг расцвела, бросившись обнимать подругу. Девушка немедленно направилась в баню, а оттуда прямо в руки умелых рабынь. В покои повелителя мать двух шехзаде вошла донельзя взволнованной и счастливой.
Но вот незадача… Стоило паре перейти к попытке если не завести ребёнка, то получить удовольствие, как Сулейман увидел слёзы на девичьих щеках. Хюррем не сдержала болезненного стона и вмиг всё прекратилось. Поникшая и низко опустившая голову девушка ждала лекаршу. Султанша не слушала быстрых и сбивчивых объяснений Эмине-хатун.
Хюррем пришлось вернуться к себе.
Там она упала прямо в объятия Гюльнихаль и горько расплакалась. От обиды, горечи. Неудачные роды сломали девушке жизнь, закрыв двери в покои повелителя навсегда. Он согласился принять её, зная — Хюррем не способна понести, а теперь…
— А-а-а-а! — раздался душераздирающий крик рыжеволосой султанши.
— Прошу, успокойся, — умоляла Гюльнихаль.
— Почему я?! А-а-а-а! — крик на мгновение перешёл в визг.
Хюррем не поднималась с постели несколько дней, бездумно рассматривая стены. Ни перепёлки в гранатовом соусе, ни успехи детей в учёбе не могли утешить её. Кожа её стала белее снега, а цвета в глазах становилось всё меньше и меньше.
По приказу Линфэй и при содействии Саида в гарем привели одну целительницу из Эдирне. Сулейман оценил этот жест со стороны супруги, пусть и не сказал ничего. Для Хюррем в тот день прозвучали страшные слова, похоронившие любую надежду.
— Нельзя безопасно пить из разбитой и склеенной чашки. Нельзя отделить травы от настоя. И ваш недуг с вами до конца.
— Прощай, — неслышно для всех прошептала Линфэй и вышла.
В то время как слуги пытались привести в чувство Хюррем, Линфэй занялась созданием вакфа имени себя. На это султан милостиво дал своё согласие и выделил некоторое количество средств из государственной казны.
Спокойствие Линфэй нарушили планы Махидевран. Та пришла к султанше в один из обычных дней и во время завтрака изложила мысли.
— Мы обе любим Мустафу. И я посчитала эту идею прекрасной.
— Они родственники, милая. Не будем помогать плодить инцест в этой династии. Да и Айбиге-хатун пора бы вернуться домой.
— Но это… лучше для Мустафы и его будущего.
— Нет, — покачала головой Линфэй, — и своего благословения я не дам.
— Зачем оно Мустафе? Я его мать.
— Мать та, что воспитала, а не родила. Я отвергаю это… предложение, Махидевран.
Желваки на лице женщины заиграли от еле сдерживаемого потока проклятий в сторону соперницы. Махидевран вынужденно кивнула и молча ушла. И всё же оставлять ситуацию она не собиралась, а потому смело направилась прямо на приём к падишаху.
Между ними пролегла пропасть, которой не существовало конца и края. Его глаза смотрели безразлично и с каплей неприязни. Счастливые годы в Манисе обернулись прахом, да и сама Махидевран… разлюбила мужчину.
— Я выдвинула предложение… женить Мустафу на Айбиге. Поговорила об этом с Линфэй-султан, но та отказалась.
— Почему?
— Сказала, что это инцест.
— Категорично, — вздохнул Сулейман, — моё же решение таково: нужно спросить Мустафу, да и мнение Айбиге не помешает выведать. Но знай, в отличие от Линфэй, я считаю это хорошей идеей.
— Я поговорю с сыном.
Мустафа ожидаемо и резко отказался от данной затеи, выразив протест. Глаза его удивлённо и недоумённо остановились на матушке, ища вразумительный ответ.
— Она мне как сестра, — сказал это шехзаде как само собой разумеющееся.
— Я примерно это и сказала, когда отказала, — Линфэй кинула суровый взгляд на Махидевран.
Линфэй совершенно случайно стала третьим участником данной беседы. Придя к шехзаде для небольшого и стандартного разговора, целью которого было сближение, султанша застала возвращение Махидевран. Мустафа пожелал говорить в присутствии мачехи.
— Это очень… хорошее решение.
— «Выгодное» — ты хотела сказать? Подумай о счастье сына.
— Айбиге чудесная девушка, воспитанная и скромная.
«Скромная?» — Линфэй мысленно рассмеялась во весь голос.
Айбиге-хатун за словом в карман лишний раз не лезла, находя быстрый и колкий ответ не только для наглой наложницы, но и для самоуверенной султанши. В кожаных штанах, тюрбане и жилетке она чувствовала себя так же уверенно, как и в платье. Владела саблей наравне со многими мужчинами и мечтала о большой великой любви.
— Она госпожа, дочь крымского хана. Думаешь, смирится с гаремом у Мустафы?
— А что она сделает? — Махидевран задала вопрос прежде чем подумала.
— Возьмёт саблю в руки и решит дело быстро.
— Не говори глупостей.
— Махидевран… — Линфэй замолкла, а после глубоко вздохнула, — пойду-ка я к себе. Мустафа, зайди сегодня. Поговорим наедине.
Махидевран поджала губы и скривилась, когда мелькнула спина Линфэй на выходе. Стало ясно — супруга падишаха пойдёт на многое, чтобы расстроить помолвку. Махидевран уверилась в мысли — Линфэй не желала перспективного будущего для Мустафы. Чего и стоило ожидать…
Мустафа послушен. И он пришёл.
Линфэй указала рукой на яства, которые принесли слуги. Разговор она начала сразу, не желая заходить издалека. Необходимо было как можно быстрее повлиять на парня и настолько сильно, чтобы слова родных матери и отца возымели нулевой эффект.
— Никогда не забывай думать о себе, милый. Эта страна видит свои лучшие времена, за последние двадцать лет империя значительно расширилась. Союз с Айбиге-хатун может и не принести выгоды, а вот неприятности появятся.
— Какие неприятности?
— Айбиге-хатун госпожа, такая же, как я или покойная Валиде-султан. Не в её нраве ждать и смиренно терпеть измены. С её боевыми навыками… кто-то из простых девушек может пострадать, умереть. И ты ничего не сможешь сделать Айбиге, лишь наказать молчанием и безразличием. Она дочь крымского хана, такую без последствий ни казнить, ни выслать.
Линфэй замолчала, обдумывая дальнейшие слова.
В глазах Мустафы небольшой ком сомнения обратился лавиной. Он опустил взгляд на сцепленные на коленях руки, задумался.
— Ты её не любишь. А она не любит тебя. Вред от этого союза очевидный, а польза… столь призрачная. Не пожалей о своём решении, Мустафа. Брак без любви — наказание для всех. Да и как бы… детки больными не родились.
— В смысле?
— Не тайна — дети от инцеста частенько рождаются юродивыми: с внешними или внутренними дефектами. Подумать только… обречённое судьбой на муки с момента рождения и до смерти дитя… Это страшно.
Линфэй видела, насколько сильно её слова проникли в разум шехзаде. Тот весь напрягся, и в голове его не осталось ни единого плюса от брака с кузиной. Султанша положила ладонь на плечо юноши и легонько сжала.
***
Розовый сад, излюбленное место Хафсы, почти не изменился за несколько последних лет. Появилось несколько новых сортов тюльпанов, посадили белые лилии. Оранжевый закат опустился на столицу, позволяя Фатьме насладиться одиночеством, тёплым ветром и свежестью.
— В порядке?
— Что? — султанша вздрогнула, оборачиваясь.
— Вы в порядке?
— Саид-паша… да-да, всё нормально. Почему спросили?
— У вас несколько несчастий случилось не так давно. Умер муж, а после матушка.
— Да, верно. Но я уже отошла. Меня огорчило кое-что… другое.
— Позволите узнать?
— Хатидже закрылась в себе, — Фатьма поджала губы, качая головой, — а я ждала встречи. Чуть-чуть и всё-таки ждала. Она же заперлась у себя во дворце и приехала всего раз. Сбегала к вашей сестре, к брату и исчезла вновь. Я уже не первый месяц в Стамбуле, а Хатидже даже не подошла ни разу.
— Грубо, жестоко… Она плохая сестра.
— А-ха-ха, — султанша горько посмеялась, — это так. Хатидже с самого детства дружила с Бейхан, а на нас с Шах обращала внимание лишь… если чего-то хотела. Любимица матери и брата… я как-то из ревности столкнула её в яму.
— Что? — Саид неловко хохотнул.
— Я… я… чёрт, забудь.
— Нет-нет, говори. У меня за душой грешки тоже имеются.
— Да? Какие?
— Линфэй как-то неделю прогуливала… занятия с учителем. Тот ничего не говорил родителям, а ей в радость. Я знал. И… мы поссорились из-за какой-то глупости… я настучал. Отец сильно отхлестал её ремнём, до сих пор его за это ненавижу. Её слёзы, красное лицо и взгляд… заставили чувствовать себя предателем.
— Она простила тебя, да?
— Не сразу. Пакостила ещё неделю, а припоминала несколько лет. Обида сошла на нет, когда…
— Когда?
— Когда уже я получил от отца, — Саид болезненно улыбнулся, — теперь мы истинная семья, не только по крови… Так что там за история с ямой?
— Эм, брат тогда только начал делать украшения. Я мельком увидела эскизы… кольцо, кулон, серьги и браслет. Думала, Сулейман подарит по одной вещичке нам всем… Нет, — в глазах Фатьмы появилась лёгкая краснота, — браслет отошёл матушке, а остальное Хатидже. Я ничего так и не получила. Лишь на свадьбу… небольшой комплект.
Фатьма махнула рукой в сторону прикрытой кустами лавочки. Присев на разные её концы, пара продолжила беседу.
— Хатидже так хвасталась… сил не было терпеть. Всё болтала: «Он меня любит. Только меня. Посмотрите на это». Я наступила ей на подол платья, и Хатидже кубарем свалилась по небольшому склону прямо в грязь. А-ха-ха…
Султанша искренне рассмеялась. В воображении её появилась картинка юной девочки, которая визжала и оплёвывалась. Волосы и платье её запачкались, превратив госпожу в нищенку.
— Дальше что?
— Она подумала, что случайно подскользнулась. А после… ещё месяц над ней ворковали, бегали, словно она больная. Да там и ушибов толком не было.
— …И что хорошего в хрупкой скучной розе?
— Э, что? — Фатьма недоумённо свела брови.
— Не понимаю… — Саид приподнял уголки губ, и Фатьма понятливо расплылась в улыбке, — солнце ведь прекраснее. Тень от розы, существующая благодаря этому солнцу, и то интереснее.
Щёки Фатьмы заалели, она закусила губу. Давно её не превозносили в сравнении с сестрой. От Саида же подобное звучало в стократ приятнее.
Он поднялся на ноги, поклонился. Осторожно оглянулся и взял её ладонь, касаясь губами внешней стороны. Последний раз улыбнулся и ушёл.
***
— Я не согласен, — твёрдо проговорил Мустафа, — Айбиге моя сестра и брак этого не изменит. Как я могу к ней прикасаться, отец?
— Согласна, — кивнула девушка, — Мустафу я помню мальчишкой… это из памяти ничто не уберёт. Да и я так же воспринимала его семьёй всегда, не мужем. Не могу на это пойти, повелитель.
— Вы тщательно всё обдумали?
— Да.
Снаружи покоев падишаха тем временем Махидевран ходила кругами. Взволованно упираясь взглядом в закрытые двери, она замирала на мгновение, а после начинала круг заново. Прислонив сложенные лодочкой ладони к лицу, женщина прикрыла глаза и взмолилась.
— Мустафа внутри? — спросил появившийся Ибрагим.
— Да, он откажется. Змея, змея… змея!
— Откажется? Я поговорил с ним.
— Моё слово против слова Линфэй ничего не стоит… Не думай, будто в твоём случае иначе.
— Махидевран, я находился рядом с шехзаде все эти годы, воспитывал, любил. Он прислушивается ко мне. Я настоятельно попросил подумать о браке с Айбиге-хатун, и он согласился.
— Сейчас посмотрим, насколько же…
Двери отворились и показались радостные лица юных людей. Айбиге-хатун поклонилась матери шехзаде, визирю и ушла прочь. Мустафа проводил её глазами, а после посмотрел на султаншу.
— Мы отказались. Повелитель принял во внимание наши доводы и согласился. Помолвки не будет.
— Мустафа, — Ибрагим чуть опустил голову, смотря из-под бровей, — почему ты… Этот брак был бы очень выгоден.
— Вы ошибаетесь, паша. Ни нашему государству данный союз не требовался, ни… Пожалуй, я вернусь к себе.
— Этого я и ожидала, — горько произнесла Махидевран, когда Мустафа скрылся за поворотом.
Узнавшая об окончательном решении Линфэй тут же приказала начать сборы для отправления Айбиге-хатун на родину. В Крым отправили весточку для Сахиб Гирея. Линфэй толком и не позволила влюблённым проститься, Бали-бей не смог ни увидеть девушку перед отправлением, ни сопроводить до дома. Линфэй не волновала маленькая интрижка горячих сердец.
***
— Я очень благодарна госпоже, — Нора через плечо оглянулась на Мелек-калфу, в то время как служанки поправляли рукава лёгкого белого платья наложницы.
— Не стоит, тебя отобрали для гарема шехзаде, а значит, войти в покои Мустафы имеешь полное право. Линфэй-султан лишь приблизила эту возможность.
— Я не подведу, клянусь.
— Всё помнишь?
— Да.
— Повтори.
— Зайти… опуститься на колени и поцеловать край кафтана. Глаз не поднимать… Без дозволения не говорить и… Э…
— Вот полоумная, — прошептала тихо Мелек, — громко не смеяться. Боюсь, скажи я ещё что-то и твоё маленькое умишко перенапряжётся.
Нора неловко замолчала и повторно выслушала основные правила поведения при наследнике престола. Тяжело сглотнув, она кивнула и последовала в сопровождении слуг к покоям шехзаде. Вышедшая оттуда Аден-хатун замерла, и стан её напрягся. Фаворитка Мустафы преградила процессии дорогу.
— В чём дело, Мелек-калфа? Неужели её к шехзаде ведут?
— Верно. Возвращайся к себе.
— Аг-ха-ха… да, конечно, — Аден скривилась так, словно перед её лицом вывалили кучу навоза.
Нора провела прекрасную и волшебную ночь в объятиях юного парня. Утро встретило её завтраком на низком столике, читающим книгу на балконе шехзаде и свежестью, навеянной дождём, пролившимся на рассвете.
Он был с ней нежен… Куда более, чем Нора ожидала или заслужила.
Возвращаясь в ташлык, девушка настолько погрузилась в размышления, что не заметила рассерженное лицо Аден, которое обрамляли длинные светлые волосы. Фаворитка шехзаде схватила новоявленную гёзде за локоть и толкнула в стену. Нависла грозной тучей.
— Не вставай у меня на дороге, — прошипела Аден, откидывая уложенные горячими щипцами волосы.
Нора неловко опустила глаза. Девушка перед ней представляла собой классический идеал красоты, рядом с которым тягаться другим оказывалось крайне тяжело. Нора имела не типичные для наложниц черты лица: необычные губы, тонкий нос, узкие скулы, впалые щёки.
Рядом с Аден и принцесса могла показаться обычной кухаркой.
«Не красота западает в сердце» — сказала ей когда-то матушка.
— Я лишь выполняла приказ. Госпожа сказала идти, и я пошла. Разве можно отказаться?
— Госпожа? Махидевран-султан? Кто ей позволил решать…
— Нет. Линфэй-султан выбрала меня.
— Чёрт, — выругалась Аден и схватила попытавшуюся улизнуть Нору, — если он позовёт тебя вновь, притворись больной. Для собственного блага. Дважды я не повторяю.
***
— В чём дело, брат? Что за срочность?
Саид кивнул на место рядом и дождался пока Линфэй присядет. После указал рукой на бокалы с вином и принялся рассказывать новости.
— Ибрагим-паша заказал свой бюст у мастера, которого нанял для реставрации статуй. Случилось это не вчера и не на этой неделе. Но на днях… работу закончили. Повелитель увидел это… искусство. И отсёк ему голову.
— А-ха-ха, правда? Аллах-Аллах, вот и очередной шаг паши к пропасти. Такое чудо… нам не нужно ни создавать пропасть искусственно, ни вести к ней Ибрагима, ни толкать его. Гордец сделает всё своими руками. Главный враг Великого визиря не Хюррем, не я и не ты… Лишь он сам.
— Это не всё. Лучшее впереди.
— Так… я слушаю, — Линфэй улыбнулась и устроилась поудобнее.
— Между повелителем и Ибрагимом состоялась беседа наедине. Я стоял снаружи и слышал повышенные голоса. А после… паша вылетел как ошпаренный, унёсся. Мне доложили — он собрал вещи, бросил жену и ушёл. Печать Великого визиря… он сдал падишаху.
— А-ха-ха-ха! Идиот, — Линфэй радостно хлопнула в ладоши, — он нанёс оскорбление повелителю. И не в первый раз отдал печать. Хм, что будет дальше?
— Думаешь, его казнят?
— Любого другого на его месте — да. Но не Ибрагима. Ещё недостаточно оснований.
***
Хатидже поутру получила посылку из Топкапы, внутри оказалась голова бюста. В истерике госпожа приказала запрячь лошадей и приготовить карету. Облачившись в зелёное, она немедленно отправилась во дворец. Гюльфем-хатун безуспешно пыталась успокоить подругу.
— Покажите мне его тело! — Хатидже ворвалась в гарем с душераздирающими криками и мольбами.
— Ибрагим-паша уехал вчера из Топкапы и этому есть много свидетелей. Мы не знаем где он, — спокойно ответила Линфэй, вышедшая на шум.
— Вы убили его, — Хатидже закричала и упала на колени, — вы все. Мою любовь… кроме него никого не осталось. А теперь отняли и Ибрагима.
Лицо у султанши осунулось, припухло. Глаза покраснели, слёзы закрыли обзор. Хатидже чувствовала смерть, растекающуюся по венам. Будучи живой, она гнила на виду десятков взоров. Кожей она ощущала то безразличие, которое заполнило воздух.
— У меня ничего не осталось. Жизнь — ад. Верните мне его тело…
Хатидже слегла и оказалась в лазарете.
Разгневанный безответственностью визиря и расстроенный состоянием сестры, Сулейман приказал немедленно вернуть Ибрагима. Разыскать, где бы он ни был. В ярости падишах дал обещание казнить друга, если тот не приедет до вечера следующего дня.
Ибрагим, с помощью уговоров со стороны Махидевран и шехзаде Мустафы, вернулся. Оказался в темнице и провёл там ночь. Позже его ожидаемо выпустили, сохранив жизнь и должность. Хатидже получила отдушину, увидев супруга.
Всё вернулось на круги своя… но шаг к пропасти сделан.
