***
В конце весны Линфэй начала собираться. Слуги упаковали сундуки, Касым прощался с семьёй и приятелями из дворцовой школы. Сулейман с тяжёлым сердцем отпускал любимую в это небольшое «путешествие». Облачившись в закрытое платье мятного цвета с высоким воротником и рукавами-фонариками, Линфэй прикрыла волосы платком. Надев корону из изумрудов, она принялась раздавать последние указания. Хюмашах надлежало взять бразды управления гаремом в свои руки на время отсутствия матери. Арзу уезжала вместе с подругой и госпожой. — Осенью я вернусь, — с усмешкой сказала Линфэй, глядя на взволнованного падишаха. — Наша Хюмашах позаботится обо всех делах и не даст заскучать без семьи. — Как тут не скучать? Ты забираешь Касыма и уезжаешь к другим нашим детям. Лишь Хюмашах — моя отрада — остаётся. — Понимаю. Но и ты пойми меня. В династии пополнение, у нас родилась ещё одна внучка. Я хочу повидать малышку Разие и её мать Туану. — Удачной дороги. Касым, обними меня. — Я не заброшу учёбу, отец, — шехзаде обнял падишаха. — Обещаю, что найду временных учителей в Манисе. — В тебе у меня нет ни малейших сомнений, Касым. Сарухан — одна из ближайших провинций к столице, но с возрастом Линфэй стала плохо переносить дорогу. Долгие поездки потеряли своё очарование, превратившись в утомительный «аттракцион». От резкой смены погоды начиналась мигрень, как, например, сегодня. Ещё вчера солнце убивало всех своими губительными лучами, а уже сегодня поутру пролился страшный дождь. Приближался юбилей — сорок лет. Линфэй не чувствовала когтей смерти, но зато ясно ощущала силу возраста. Всё ещё красива и внешне молода, но… годы брали своё. К сыну султанша пожаловала с дикой усталостью, в плохом настроении. Касым, чувствуя состояние матери, и сам периодически жаловался Арзу. Пейк старалась развлечь шехзаде, но это работало лишь в первые дни пути. А после игры приелись. Да и много ли игр существовало для маленького замкнутого пространства? Одна похожа на предыдущую. Линфэй расслабилась на плече сына, когда тот налетел с объятиями. Гул в голове чуть утих, и султанша смогла слабо улыбнуться. Начавшаяся от резкой смены погоды мигрень не ушла в дороге, лишь усилилась. Хасеки с неудовольствием поняла — она стала ненавидеть дорогу и плохо её переносить. Раньше было иначе… Туана вынесла свою маленькую дочь — Разие-султан. Линфэй с улыбкой посмотрела на светлоглазую девочку и немного покачала малышку. Яхъя-бей низко поклонился и поцеловал тыльную сторону ладони свекрови. Эсмахан тихо стояла позади, поглядывая на Разие. Линфэй хмуро посмотрела на девушку, а после кинула взгляд на сына. Пройдя в выделенные покои для отдыха, она отправила Касыма на балкон насладиться видами. Арзу разожгла успокаивающие благовония. Линфэй развалилась на кровати, блаженно выдыхая. — Следи за Туаной. — Зачем? — Я боюсь, что там у Османа на уме. Между ним и Эсмахан наверняка что-то есть, но он даже не взглянет на неё покуда я тут. Зато Туана в курсе всех дел. Между близнецами никогда не было тайн. Что знал один, то знал и другой. Их дружба с Эсмахан… Туана точно всё знает. Пусть только даст намёк, взболтнёт лишнего и тогда… я прикрою лавочку. После обеда Линфэй пригласила к себе Дану-хатун, та управляла гаремом её сына. Линфэй понимала, что выспрашивать у неё подробности происходящего бесполезно. Дана-хатун долгие годы прислуживала Осману и была одной из немногих женщин, которых он по-настоящему уважал. — Пригласи фавориток моего сына, я желаю побеседовать. — Обеих? — Обеих. Линфэй сразу заметила, насколько материнство утомило Джансет. Родив девочку, та не получила прорву слуг, но… Линфэй удивилась. Некогда гордая и самоуверенная девушка стояла, вжав голову в плечи и не поднимая глаз. Кара-хатун, напротив, улыбалась и казалась счастливой. Линфэй не осудила выбор сына, она ведь родилась в двадцать первом веке и вид Кары-хатун нисколько не удивил. Таких африканских красавиц любили здесь, но им запрещали… рожать. В династии уж точно. — Как моя внучка Хатидже? — Прекрасно, госпожа. У неё сейчас дневной сон, простите. — За что ты извиняешься? — Я не привела её. — И не надо. Пусть ребёнок спит, успеем ещё повидаться. Когда Кара-хатун — с которой Линфэй толком не было о чём поговорить — вышла, Линфэй схватила Джансет за руку, задерживая. Та скривилась и зашипела от боли. Хасеки недоумённо разжала пальцы и задала закономерный вопрос. Получила ответ в виде жалкого оправдания и приказала задрать рукав. Прекрасную смуглую кожу украшал ужасного вида ушиб. Синяком это огромное пятно язык не шевелился назвать. — Как же это ты так упала? — Неудачно. — Джансет задрожала, не в состоянии скрыть ложь. — Кара-хатун сделала это? — Нет! Она совсем не сильна физически. — И Осман не стал бы терпеть подобное. Он всегда не любил, когда трогали его… вещи. — Линфэй скривилась от сравнения. — В этом месте есть только один человек, которому он бы спустил подобное с рук и это… «…он сам» — напряжённо подумала Арзу, сидя в отдалении. — Ха, нет. — Хасеки нервно посмеялась. — Он бы так не поступил. Джансет, скажи мне… Линфэй положила девушке руку на плечо и та снова скривилась. Хасеки отпрянула от хатун как от огня. Она несколько мгновений тяжело дышала, складывая в голове паззл. — Раздевайся, — приказала Линфэй. — Не бойся. Джансет не смела противиться приказу, как бы ни хотела. Закрытое платье пыльно-розового цвета упало к ногам девушки. Лицо Линфэй преобразилось, она подскочила с тахты и бросилась к зеркалу. С ужасом увидела свои краснеющие глаза. И отражение девушки. Тело Джансет покрывали старые и новые синяки, ушибы. Нашлось несколько шрамов и порезов. — Скажи честно, это сделал Осман? Линфэй не хотела слышать ответ, зная его. Но убежать не смела. Ей нужно было услышать это. Подтверждение, которое принесёт с собой тишину и разбитое сердце. — …Да. Линфэй смотреть не могла на тело Джансет. Избиение, вот что с ней происходило. Много-много раз. И самое страшное — её сын не был слепцом вроде своего отца, который не замечал зверств собственных наложниц. Потому что зверства совершал сам Осман. — Как часто он это делает? — Каждый день. — Почему? — Некоторые вещи злят шехзаде, и он приходит ко мне. Я ничего не могла поделать. Воля шехзаде — воля Аллаха. — Что за глупости? — еле проговорила Линфэй. — Он бьёт тебя, потому что кто-то или что-то там его злит? И ты обязана терпеть? Оденься и сиди тут. Арзу, не смей никого пускать. Хасеки вылетела из покоев. Из глаз её потекли слёзы, но она быстро их вытерла. Осман, как и ожидалось, находился у себя. Сидя за рабочим столом, он разбирал бумаги и постановления. Увидев ворвавшуюся мать, он резко встал и нахмурился. Не от злости, а от недоумения. Линфэй подлетела к сыну и влепила хлёсткую пощёчину. Закричала. — Чудовище! Голова Османа дёрнулась в сторону, он замер. Запоздало приложил руку к покрасневшей коже и ошеломлённо посмотрел на мать. Рот его приоткрылся, глаза распахнулись. — Что с тобой не так? — Мама… — Нет никакого оправдания твоему поступку. Ты видел тело Джансет? Хотя о чём я… Видел! Её тело ужасно и походит на одну большую рану. Чем ты там оправдываешь свои действия? Волей Аллаха? Не надо его сюда приплетать! Это твоя воля! «Это твоя воля!» — отдалось в голове шехзаде. — Прошу, мама… Я всё объясню. Спесь и важность слетели с лица парня. Линфэй вновь увидела в нём ребёнка, каким он когда-то был. Это принесло невообразимо много боли. Он заплакал и упал ей в ноги. Полился бред. — Вы правы, матушка. Это моя воля. — Осман вцепился в подол её платья. — Может в этом и суть? Я — воля Аллаха на земле, его тень. Так всегда было, но… теперь… Что если Бог — это я? Линфэй задрожала и судорожно начала мотать головой. — Я вышел из вашего чрева. Богоматерь… — Осман, пожалуйста… — Линфэй разрыдалась. — У меня миссия. Вы так говорили мне в детстве. Помните? Это всегда была правда. Бог в моём лице спустился в мир смертных привести нас к процветанию. Распространить ислам во все уголки света. Пришло время изменить каноны и услышать новую волю — мою волю. Линфэй резко отпрянула и кинулась в сторону. Громко рыдая, она упала на его кровать. Приложила руки к груди и начала качаться. Мысленно твердила: «Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет». В тот миг она будто потеряла своё дитя. Оно растворилось в безумии. — Бог не жесток! — Линфэй вздрогнула, когда Осман присел позади и обнял её. — Он не бьёт женщин, не истязает их разум и тело. Бог умереть не может, а ты своими речами ищешь путь к могиле! И окажешься там, если отец всё узнает. — Падишах — мой земной отец. Духовно я ваше дитя и ничьё больше, — Осман успокоился, начав говорить более спокойным тоном. — Очнись, Осман! — Линфэй подскочила и нависла над парнем. — Ты — мужчина и не более. Никакая не тень Аллаха на земле и уж точно не он сам! Маленький жестокий человек. Разуй глаза, чёрт тебя дери! Послушай себя. Это больше, чем еретичество, это сумасшествие. — Когда я стану падишахом… — Если станешь. — Линфэй вскинула указательный палец. — У тебя три соперника за трон и каждый из них в своём уме… к сожалению. — Четыре. — Что? — У меня четыре соперника за трон, — Осман нахмурился от этой мысли. — Не вычёркивайте из списка Касыма, матушка. Он такое же препятствие на пути, как и остальные. — Не говори так, — Линфэй всхлипнула. — Касым — твой брат, твоя семья. — На пути к трону у меня есть только вы и Туана. Однажды мне придётся принять трудное решение, и я верю в ваше понимание, Валиде. Закон Фатиха жесток, но это закон. — Замолчи! Не смей даже думать поступить так с Касымом! Я больше не могу… не могу. Завтра. Всё завтра… Линфэй на ослабевших ногах вышла из покоев. Осман кинулся следом, придерживая мать. Послышался голос Кары-хатун, руки Османа исчезли. Она заторможено повернула голову и увидела как тот толкнул наложницу к стене. Схватив за подбородок, несколько раз ударил о мрамор. У Линфэй в голове бил набат. Схватившись за голову, она побрела прочь. «Завтра. Всё завтра…» — мелькали у неё мысли. В покоях она свалилась на постель. Арзу вывела Джансет, но после не смогла получить ответа от подруги. Слушая тихие всхлипы, притаилась в смежных покоях. Приоткрыв дверь, тихо слушала. Боялась упустить момент. Тихие шаги Касыма заставили Линфэй вытереть слёзы и приподняться. Она посмотрела на своего черноволосого и бледнокожего сына. Нет, он не был ярким представителем восточного типажа. Напротив, казался прекраснейшим из принцев западных государств. Он походил на неё и Саида. В нём, прежде всего, текла кровь Линфэй, а уже потом Сулеймана. — Мама, что случилось? — Касым взволновался. Линфэй увидела — он уже не дитя. Ему стукнуло тринадцать лет, приближалась пора в которой ему предстояло оставить семью и уехать в санджак. Линфэй распахнула объятия и притянула юношу к себе. — Ты — моя надежда, Касым. Только ты можешь обеспечить светлое будущее этой империи. — С чего вы вдруг так заговорили, матушка? — Однажды ты поймёшь, либо я расскажу.***
Праздный и детский интерес. Маленький птенчик выпал из гнезда. Осман осторожно взял детёныша в ладони, рассматривая. Маленькая грудь птицы трепетала. Осману вдруг стало интересно, что если… Он уверенно взял птенчика за голову и свернул тому шею. Тёмные глазки застыли, жизнь утекла из крохотного тельца. — Осман! Туана подлетела к брату и прикрыла того своим телом. Напряжённо оглянувшись, она склонила голову над его ладонями, в которых лежал труп. — Это было так легко. Я отнял его жизнь, не прикладывая усилий. — Никто не должен знать об этом. Матушка тем более. — Что? Почему? — Осман, это… — Туана заметила идущую к ним служанку. — Выкинь птичку незаметно. Я позже всё объясню. Осман вынырнул из воспоминаний минувших дней. Стоя перед покоями матери, напротив Арзу-хатун, он так погрузился в мысли, что перестал замечать окружающую действительность. Опустив голову, шехзаде развернулся и ушёл.***
На следующий день Линфэй была полна решимости поговорить с дочерью. С раннего утра она направилась к покоям, в которых зачастую жила Туана. Линфэй несколько удивило пристрастие дочери мотаться между их общим домом с Ташлыджалы и гаремом. Линфэй не увидела служанок перед дверьми и потому без помех ворвалась к дочери. Каждый шаг наполнял её уверенностью — Туана знала о зверствах брата и потворствовала. Линфэй одёрнула в сторону балдахин, закрывающий вид на постель и замерла. Первой открыла глаза Эсмахан, она испуганно застыла и сглотнула. Прикрывая наготу одеялом, приподнялась и судорожно замотала головой. — Госпожа, вы всё не так поняли. — Вставай! — Линфэй схватила спящую дочь за руку и встряхнула. — А ты прочь, Эсмахан! Дочь Шах-султан спешно вылезла из кровати и принялась одеваться. Туана продрала сонные глаза и недоумённо уставилась на мать. А после испуганно посмотрела на вылетающую прочь Эсмахан, попыталась подскочить и кинуться следом, но была остановлена крепкой хваткой матери. — Позор, — выплюнула Линфэй, отходя в сторону. Туана накинула халат и встала напротив султанши, твёрдо смотря ей в глаза. — Вы не имели права врываться… — Я имею право обрушить этот дворец тебе на голову! Бесстыжая девица… Я-то думала, это Яхъя будет тем, кто отдалится, но ты… сделала это первой. Бедный-бедный парень. Ты позоришь династию не только своей неверностью… «Чья бы корова мычала» — подумала Линфэй. — …но и связью, которая не приветствуется в обществе, — продолжила Хасеки. — Будь ты обычной наложницей, я бы и слова не сказала. Но ты не рабыня. «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку». В некоторых случаях и наоборот. Никто не будет пускать слухи про какую-то там наложницу по всей столице, а вот… слухи о тебе опозорят всю семью. Вот он минус — быть госпожой по рождению. Ты не себе одной принадлежишь, а целой династии. Ты и есть династия. Звучит просто и гордо, но у фразы глубокое значение. — Я искала любви, — голос Туаны задрожал. — Разве это преступление? — В современной империи? Да. Мне жаль тебя, но… ты обязана была держать себя в руках. И уж точно не имела права развлекаться в постели с сестрой. Одна неприятность за другой! Что с Османом и тобой не так? Я не была жестокой матерью, чтобы вы выросли… душегубами. Как давно ты знала о недуге Османа? — Недуге? — недоумённо нахмурилась Туана, вытирая дорожки слёз. — Он не в себе, обезумел. — Брат в порядке. — Ты знала о Джансет и её… травмах? — Да. — О «комплексе Бога» Османа? Он возомнил себя Аллахом. — С чего сразу возомнил? Брат прав, он… — Ты дрянь! — Линфэй с размаха ударила дочь по лицу. — О, Туана, прости… Я не хотела бить тебя. Линфэй задрожала и притянула заплакавшую дочь к себе. Стала гладить по голове и шептать любящие слова. Ей было нелегко, и она сорвалась. Сделала то, чего не должна была. Бить своих детей — отвратительно. Но Линфэй ничего не могла сделать с собой. Туана и Осман давно выросли, обзавелись семьями и детьми. Им не пристало вести себя подобно двум умалишённым подросткам. Хасеки усадила успокаивающуюся дочь на тахту и со всей серьёзностью заявила: — Это не может продолжаться. Я забираю Эсмахан в столицу. — Что? Нет! — У тебя муж, свадьбы с которым ты так жаждала. И дочь от него. От него же? — Да! — Вот… заботься о них. Укроти свои желания и забудь об Эсмахан. Выбора я не оставляю. Не забывай, я Хасеки Линфэй-султан Хазрет Лери. В этой империи выше меня только султан Сулейман. Мои решения он один во власти оспорить. Ни Великий визирь, ни шехзаде мне перечить не смеют. Позови брата, я расскажу и ему о своём решении. Туана наверняка рассчитывала на помощь близнеца, на его твёрдое слово. Но что он мог возразить матери? Та могла взять вещи, вернуться в столицу и изложить отцу ситуацию во всех подробностях. Осман был рад увидеть мать без слёз в глазах. — Ты покрывал её, а она тебя, — голос Хасеки звучал твёрдо и холодно. — Двое невежд, вообразивших из себя невесть что. Каждый из вас ставит репутацию династии под удар. А ты ещё и бежишь навстречу палачам, Осман. Отец не пожалеет вас, он уже никого не жалеет. Его часто предавали, жёны и друзья… Не рассчитывайте на милосердие повелителя. Ради вашего же блага я решила оставить Арзу-хатун здесь. Она будет присматривать за гаремом и не позволит вам делать глупости. Осман, не смей трогать Джансет. А ты, Туана, не смей тр… заводить романтических отношений с наложницами брата. Арзу-хатун будет сообщать мне обо всём. И если с ней что-то случится… — Она нянчилась с нами! — Туана возмутилась. — Верно, но я не доверяю вам. Если с Арзу-хатун здесь что-то случится, я заберу ваших детей и вторых половинок. Я всё у вас заберу. Манису в том числе. — Ты уже забрала Эсмахан, — голос Туаны дрогнул. — Я не о ней, моя милая неопределившаяся с выбором дочка. Яхъя ведь остался с тобой… пока что. — Вы наказываете нас, — проговорил Осман. — Чего почти никогда не делали в детстве. — И зря. — По крайне мере Хюмашах и Касым ещё не успели вас разочаровать, — с болезненной улыбкой сказал Осман. — Это правда, — улыбка Линфэй была настолько же наполнена болью, как и его. — Их я воспитала как надо. У Линфэй сжалось горло от этих слов. Она невольно причинила боль детям, в отместку за ту, которую они доставили ей. Хасеки было больнее, чем Туана и Осман могли представить себе. Линфэй сдержала слёзы и молча вышла из покоев дочери. Ей хотелось оставить Сарухан далеко позади. Она вернётся в столицу осенью, но не потому что предпочла остаться в гостях у детей настолько насколько планировала, а потому что решила навестить и других шехзаде.***
— Иногда я не понимаю, учителя искренне хвалят меня или раболепствуют. — Касым сидел рядом с матерью в саду и рассуждал, глядя в собственные записи. — Я изучал великие сражения, искал тактики, которые и сам мог бы однажды применить. Учился на успехе победивших и неудачах проигравших. Некоторые говорят, что лучший урок — своя ошибка, но… Что скажете, матушка? Стоит ли положиться именно на это? Учение на чужих ошибках может дать результат или нет? — На поле боя даже знание собственной возможной ошибки может помочь. Поэтому да, чужой опыт — в том числе неудачный — важен. — Так и знал. Селим сказал, что я лишь зря трачу на это время, но теперь… Слышите? — Касым вдруг резко выпрямился и завертел головой. — Писк. — Хм, теперь слышу, — Линфэй отложила вышивку и оглянулась назад. — Это птичка, милый. — Она на земле, я слышу это, — шехзаде поднялся и направился в сторону шума. — Она не может лететь, мама! Линфэй отодвинула ветки в сторону и заметила присевшего на корточки сына. Она склонилась и увидела взрослую птицу у него в руках. — Она ранена, вряд ли мы сможем помочь. Милосерднее было бы убить её. — Я… не хочу. Может, ещё есть шанс помочь? — Держи руки, я посмотрю. Линфэй осторожно ощупала тело птицы, та пыталась вспорхнуть, но не издавала звуков. Хасеки сразу догадалась в чём дело. — У неё что-то с крылом. Тут мы не бессильны к счастью. Отнесём её к лекарше, та наложит шину и… заботиться о птичке сам будешь. — Конечно. В течение нескольких недель Линфэй наблюдала как сын выхаживал бедное создание. Приносил корм и не позволял другим прикасаться к птице. В конце концов, животное поправилось и взмыло в воздух. Касым немного расстроился, но был готов к такому финалу. Линфэй печально улыбнулась от мысли… Вот Касым облачился в алый кафтан и белый тюрбан, она провела его к трону и усадила на него. Янычары бы принесли клятву служить новому падишаху в жизни и желательно в смерти. Хасеки приказала собирать вещи, решив отправиться в Амасью. Там её ждал шехзаде, который никогда бы не смог её разочаровать. Справедливый, добрый и жертвенный Мустафа. — Мама, останься, — Туана почти умоляла. — Я планировала заехать к Мехмеду, так что… не могу. — Ты мне сейчас очень нужна. — Я или она? — Линфэй кивнула головой в сторону тихой Эсмахан. Осман поджал губы, глаза его покраснели. Линфэй не ожидала такой реакции, ведь в санджаке он жил не первый год вдали от матери. — Ты сбегаешь, — вдруг громко сказал он, начав приближаться. — Испугалась. Не хочешь даже смотреть на собственных детей — на нас. Разве хорошая мать не осталась бы исправить ситуацию? Поговори со мной и может… Линфэй грозно посмотрела на Эсмахан и та, взяв Касыма за руку, поднялась по ступенькам и скрылась в карете. — Ты не веришь, что я могу что-то изменить в твоём отношении к миру. — Линфэй повернулась к сыну. — И ты знаешь, что я не смогу. А хочешь, чтобы я осталась совсем по другой причине. — Мне нужна мать… — Я заеду на обратном пути. — Эсмахан может остаться, — неуверенно проговорила Туана. — Зачем тащить её сначала к Мехмеду, а потом к Мустафе? Пусть немного погостит, смирится с… судьбой. — Нет, — твёрдо ответила Линфэй. — Арзу, подойди. Я хочу на время проститься. — Когда же я вновь смогу вернуться в Топкапы? — женщина печально улыбнулась. — Это время настанет, не переживай. Но сейчас ты нужна здесь моим детям. Удачи. Пейк и султанша обнялись. Линфэй развернулась и поставила ногу на первую ступень, чтобы забраться в экипаж. — Нет! Не бросайте нас вот так! Линфэй с трудом сглотнула вязкую слюну, услышав почти истеричный голос Османа. Хасеки видела, что проблемы в психике её ребёнка глубоки, его бросало от полной уверенности в своей исключительности к жалким мольбам. Ей бы стоило серьёзно поговорить с близнецами, но… она так испугалась. — Матушка, вы даже не говорили с нами последние пару недель. Разве это правильно? — Туана задала верный вопрос. — …Мне пора. Линфэй быстро зашла в карету и стукнула по стенке, давая сигнал кучеру. Она слышала гнев и горечь Османа, разразившегося криком. И самое паршивое — шехзаде был прав, ведь Линфэй сбегала от проблем. Она никогда прежде такого не делала, действовала и находила решения. Так почему сейчас? Неужели эта ошибка в воспитании была столь болезненным ударом, что…? Никаких оправданий. Линфэй сделала то, что сделала.***
— Арзу-хатун, вы ведь… всегда были рядом с мамой? Лучше вас её никто не знает. — Это ошибочное мнение, Туана, — Арзу расчёсывала волосы девушки, сидя на тахте. — Мелек-хатун знает её ничуть не хуже. Ты к чему-то ведёшь? — Да. Хотела спросить… мама поднимала на вас руку? — Нет. Хотела, да и я предлагала, но ей духу не хватило. Такая уж Линфэй, — Арзу тепло улыбнулась, откладывая расчёску и беря голубые шёлковые ленты. — Она любила меня. Туана застыла, судорожно выдохнула, из глаз её хлынули слёзы. Вмиг перед ней разрушился весь привычный мир. В груди всё сжалось, девушка вскочила и развернулась к «тётушке». Арзу удивлённо посмотрела в красные глаза госпожи. — Меня она так же сильно никогда не любила, — голос Туаны страшно дрожал. — И уже не полюбит. Почему я?! Это не справедливо. Не справедливо! Не справедливо! Не справедливо! Арзу встала и осторожно приблизилась к султанше, положила руку на плечо и поддерживающе сжала. Туана зарыдала взахлёб и бросилась на кровать. Бывшей пейк оставалось только сидеть рядом и гладить по голове. Она не знала что именно случилось между Туаной и Линфэй, но понимала — ничего хорошего. Линфэй тем временем направлялась в Конью.