***
Ясемин устало присела на подушки в ташлыке. Её живот «раздулся» и иногда девушка опасалась, что тот мог лопнуть подобно спелому фрукту. Опасения её были беспочвенны, ведь беременность проходила спокойно. Вот только наложница не знала, что слишком спокойно. Пережившая одни роды Аден-хатун не спешила сообщать о том, что ребёнок на последнем сроке должен вести себя достаточно активно. На роды сбежалась куча народа. Дениз-калфа не привыкла к власти и управлению, потому не смогла пресечь ситуацию. Помимо акушерки и её помощниц в комнату забилось множество простых наложниц. Дениз-калфа с сомнением посмотрела на спокойную Аден, за спиной которой притаились её верные служанки. Роды продолжались долго, а когда должен был позвучать заветный крик… стояла тишина. Все вытянули шеи, желая лучше рассмотреть младенца. Акушерка испуганно посмотрела на Дениз-калфу и поджала губы. Она перевернула младенца и несколько раз ударила того по спине. Ясемин от боли еле-еле соображала. Она протянула руку к ребёнку, но… Акушерка отрицательно помотала головой. Шанса не было, ребёнок уже вышел синим. — Дайте мне моего мальчика… Это действительно был мальчик. Мертворождённый шехзаде. Аден хмыкнула и удалилась. Половина наблюдательниц последовала за ней. Узнавший о новости Мустафа поник и заперся у себя. Он раз посетил Ясемин, выразил слова поддержки. Мустафу снедали подозрения. Что с ним не так? Почему его женщины не могли родить мальчика? Прошло несколько дней прежде чем Аден начала действовать. Ночью с помощью верных девушек пробралась в лазарет, где спала Ясемин. Аден не боялась — в этой части гарема никого сейчас не было. Она зажала Ясемин рот ладонью и разбудила. — Тише-тише, — прошептала Аден, удерживая брыкающуюся наложницу. — Не кричи, тогда поговорим. Ясемин заметила служанок, которые ждали… начала. — Зачем ты здесь? — спросила Ясемин, когда ей позволили говорить. — Попрощаться. Вот и пришёл твой конец, милая. Напугана предстоящим? Даже оставь я тебя в живых… У тебя нет и шанса. Мустафа сослал бы тебя в Старый дворец, ко всем тем старухам. Никто не позволит ходить по гарему девушке, которая не способна родить живого дитя. А вдруг в следующий раз это будет юродивый? Тц-тц-тц, нельзя позволить тебе понести вновь. Династии не нужны уроды. — Ты — уродка! Внутри твоей чёрной души зияет дыра, которую ничем не заполнить. Ты неполноценна… да ещё и занимаешься самообманом. Мустафа не сослал бы меня. Иначе, зачем ты решила избавиться от меня сама? Потому что боишься. Даже бесплодная я была бы нужнее Мустафе, чем ты. Ясемин понимала — ей не выбраться. Ослабленная после родов она не представляла собой сильную соперницу. Её скрутят быстро. Как Аден собиралась убить её? Яд — не лучшее решение. Начнётся расследование, обвинения сразу падут на Аден. Так как? — Дрянь! — Аден схватила наложницу за шею и сжала. Одна из служанок остановила госпожу, напомнив: — Пальцы оставят следы на коже. Когда тело снимут, то сразу станет понятно — не самоубийство. — Снимут тело? Самоубийство? Вон оно как… Повесить меня решила. Линфэй-султан узнает, и тебе с рук это не сойдёт. Нора-хатун не забыта и её участь тоже. Ты опасна и госпожа это знает. Жди свой конец, сука. — Линфэй-султан мне больше не хозяйка. Мустафа — вот моё будущее. Без него я буду забыта, как и остальные женщины… Меня могут выдать замуж. Удивлена? Да-да, тех девушек, которым не посчастливилось родить исключительно девочку… Их могли выдать замуж за государственных деятелей. — Говоришь так, будто Мустафа скоро умрёт. — Я не допущу этого! В отличие от тебя, у меня имеются зачатки разума. Я не дура. Линфэй-султан послала нас следить за Мустафой. Точнее одну из нас, ведь ты тут ради меня. Я всё знаю. Тайный посыльный из тебя дерьмовый. Я читала все те записки, которые ты прятала в стенах. Умно. Мои выносила торговка тканями, которую после раскрытия больше и на порог не пускали, а твои забирал подкупленный евнух. Ты служила верой и правдой госпоже, а я себе. Мы обе — марионетки. Только у меня хватило ума оборвать ниточки, а у тебя нет. — Марионетки? Мы просто следили за пасынком госпожи! — Какая же ты идиотка! Мне было приказано доносить обо всём, что делал Мустафа. Линфэй-султан ждала мои послания в надежде на ошибку шехзаде. Она пользовалась информацией во зло. Чтобы уничтожить Мустафу. Да только ты искренне верила в любовь госпожи к шехзаде. Единственная задача каждой султанши — сделать всё ради сына. Вообще всё. Я это понимаю и готова защищать своё ещё не родившееся дитя. И Линфэй-султан готова! На мне тяжкая ноша — защищать Мустафу от его любви к мачехе. Я не могу ничего сказать о ней лишнего, ведь знаю, что тогда Мустафа отдалит меня от себя. Но я готова сражаться. И клянусь, в этой войне мне нет, и не будет равных. — Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Когда я умру, тебе тоже придёт конец. Госпожа ни на секунду тебя не доверяла. Никогда. Одно неверное действие и Хасеки Линфэй-султан тебя убьёт. Аден покачала головой и кивнула служанкам позади себя. Вмиг те схватили Ясемин и завязали ей рот. Бедная наложница брыкалась, изо всех сил боролась за жизнь. К сожалению, ослабленное тяжёлыми родами тело не могло оказать достойного сопротивления. Вскоре на шею Ясемин накинули петлю и выбили стул из-под ног. Аден наблюдала за безуспешными попытками соперницы выбраться из смертельной ловушки. Когда тело замерло, перестав махать руками и ногами, Аден встала на стул и сняла повязку со рта Ясемин. — Уходим, — сказала она своим верным служанкам. Утром тело обнаружили. Мустафа после похорон заперся в покоях, приказав никого не пускать. Аден-хатун несколько раз пыталась проникнуть внутрь, но каждый раз её останавливала стража. Ни подкуп, ни угрозы на них не работали. Пришлось смириться с положением дел.***
— Из Амасьи, — сказала Мелек, отдавая письмо. — Мустафа? — уточнила Линфэй, и тут же отрицательно мотнула головой — печать не его. — Нет, — подтвердила мысли госпожи Мелек. — Думаю, от Аден-хатун. «С прискорбием вынуждена сообщить, что Ясемин-хатун родила мертворождённого мальчика. Она не перенесла такого горя и покончила с собой». — Ошибка, — тихо сказала Линфэй и бросила послание на пол. — Аден совершила ошибку, решив убить мою девушку. Ясемин была одной из нас, Мелек. Хазнедар усмехнулась. Она понимала — это не так. Но повод избавиться от опасной Аден-хатун появился. Не то что бы он был нужен Хасеки, но… — Что прикажешь? — Замени в Амасье дворцовую лекаршу на одну из верных мне. Так же отправь туда с десяток юных красавиц. Одной из этих наложниц дай задание — докладывать мне о происходящем. Это отвлечёт внимание Аден от реальной угрозы. — Есть одна женщина. Элиф-хатун. Мне выдать ей задание? — Нет. Но пусть знает, что однажды приказ поступит. — Будет сделано.***
— А если мальчик родится? — взволнованно спросила Эсмахан. — Мальчики всегда будут принадлежать династии и шехзаде. Если однажды решим уехать, то забрать его с собой не сможем. Надеемся и молимся на девочку. Эсмахан с сомнением посмотрела на любимую. Она не верила в удачу и не видела смысла молиться. Пол ребёнка от этого не изменится. Отдыхая в ташлыке, она заметила хищно улыбающуюся Кару-хатун. Та уже долгое время оставалась любимицей Османа, чем заслужила верных слуг и заклятых врагов в гареме. Она знала тайну, связывающую Туану и Эсмахан. Остальные наложницы — нет, оттого и удивлялись столь спокойным взаимоотношениям между законной женой шехзаде и фавориткой. — Эсмахан-султан, — Кара приблизилась и поклонилась, — есть разговор. — Конечно. Здесь? — Нет. Наедине. У вас? У меня? — Мне всё равно. Кара помогла султанше встать на ноги, тому мешал большой живот. Ребёнок должен был вот-вот появиться на свет. Эсмахан присела на тахту в покоях и устало выдохнула. Ходить с каждым днём становилось всё труднее и труднее. — О чём будет разговор? — О ребёнке, — Кара обнажила ровный ряд белых зубов, улыбаясь. — Это может быть мальчик, тогда ваши права на него сомнительны. Я хочу предложить лучший выход — родится мальчик, отдадите мне. Воспитаю как своего. Ведь зачем привязываться к ребёнку, с которым придётся расстаться? Туана-султан сказала, что хотела бы однажды покинуть Сарухан и уехать на край империи для спокойной жизни вдали. Вы сделаете это после восшествия шехзаде на престол… с мальчиком придётся расстаться. Так зачем терзать сердце? — Я не могу так поступить. Это мой ребёнок… — Подумайте об этом варианте, госпожа. Эсмахан так ничего и не решила к тому моменту, когда начались роды. Ей было крайне тяжело следовать указаниям повитухи. Жгучая боль наполнила чресла, заставляя верить — там всё в пламени и крови. Когда раздался первый крик, Эсмахан увидела лицо Туаны — расстроенное, разочарованное. Это был мальчик. Джихангир. Его почти сразу забрали и унесли прочь. Эсмахан тихо рыдала и даже не попросила взять его на руки. Боялась привязаться. Кара-хатун снаружи покоев приняла мальчика в свои руки и вместе с шехзаде Османом направилась прочь. В её покоях уже поставили колыбель для малыша, нашли кормилицу. Кара-хатун, неспособная получить дитя естественным путём, нашла выход. Этого мальчика уже никто не вырвет из её рук. Слухи в гареме пресекали жестоко — порка, темница. Наложницы боялись что-то сказать о порядке вещей. Где это видано, чтобы родила одна, а растила другая? Многие сочувствовали Эсмахан, ведь считали, что дитя у той отобрали силой. Сама Эсмахан не показывалась, предпочтя справляться с сомнениями в одиночестве. Туана приходила, убеждала в правильности принятого решения. Решения, к которому Эсмахан не имела никакого отношения. — Я не смогу, — возразила она на предложение Туаны, когда прошло несколько месяцев. — Предлагаешь рискнуть ещё одним ребёнком? Нет. — Никаких рисков. Джихангир жив и здоров. — Тебе не приходилось отдавать своего ребёнка другой женщине. Ты не поймёшь меня. Эсмахан была марионеткой в руках более доминантной и уверенной Туаны. Дочь Шах-султан подчинялась и легко поддавалась внушению, принимая решения Туаны за свои собственные. Чем больше времени проходило, тем сильнее воля Эсмахан подавлялась. Она становилась продолжением Туаны, красивым и милым приложением к другому человеку. Эсмахан сопротивлялась, но именно слово Туаны стало последним. Очередная попытка завести дитя. Мольбы о девочке. Эсмахан чувствовала себя странно. Она теряла себя. Её желание оставить Манису с каждым днём становилось всё сильнее. Мечты о тихой жизни вдали от интриг всё навязчивее. Она заговорила о преждевременном уезде. Осман сядет на трон и без помощи сестры…***
Касым устало привалился спиной к деревянной скамейке. Прохладная земля неплохо остужала после утомительной тренировки. Учитель стоял в стороне, убирая тренировочное оружие. Шехзаде заметил мужчину, стоявшего у кустов. В нём он узнал Насуха-эфенди, призрака когда-то добродушного человека. Матракчи несколько минут смотрел на парня печальными глазами, а после ушёл. Касым недоумённо хмыкнул и отпил воды из фляги. Ему уже исполнилось четырнадцать и не за горами мелькало назначение на пост наместника санджака. Линфэй-султан уже сообщила — его ждала Кютахья. Как и все наследники престола, юноша мечтал о Сарухане, но… забрать что-то у Османа — подписать договор о войне. Он не боялся старшего брата. Для Касыма тот представлялся не слишком хитрым и предсказуемым. Большей опасностью, по мнению Касыма, была сестра — Туана, она всецело поддерживала близнеца, и разум её не затуманило слепое высокомерие. Касым улыбнулся при мысли: «Матушка делает ставку на меня». Она ясно дала понять — желала видеть на троне Касыма. Когда-то Касым боялся, что всегда будет вторым. Реальность оказалась щедрее. С каждым днём он заслуживал в сердцах родителей всё больше места. — Не сидите вот так, опасно. — Что? — Касым поднял глаза на рыжеволосую подругу сестры. — Полдень — опасное время. Солнце превращается в безжалостного убийцу и косит всех без разбору, будь то шехзаде или простой слуга. Можно поймать солнечный удар и умереть. Это не редкость. Правда, не среди знати, а у простого народа. Тех, кто работает в поле. — Тебе приходилось испытывать это на себе? — Нет, — покачала головой Фара. — Я по дому помогала всегда. Но дядя так и умер. Отец мой отошёл и оклемался, а дядя нет. — Мне жаль… — Не стоит. От таких слов неловко становится, ведь я его почти не знала и не помнила. Не видела ни гроба, ни тела. Мне не позволили смотреть на труп, а во время похорон младшенькой стало плохо. Я присматривала за ней. — Младшенькой? Ты о сестре? — Верно. — Знаешь где она сейчас? — Ну… — Фара театрально закатила глаза и приложила указательный палец к нижней губе. — Должна быть на уроках, но могла сбежать. Попадётся Чичек-калфе и беды не миновать. — Она здесь? Надо же… Но думаю Чичек-калфе не до неё. Она утром слегла и до сих пор не вставала. К ней Эмине-хатун каждые полчаса бегает. — Оу, — Фара чуть поникла. — Она очень строгая, но это помогает девушкам, даже если сами они этого не понимают. Да дарует Аллах ей долгих лет жизни. — Тебе стоит помолиться, если говоришь искренне. И навестить её. Чичек-калфа никогда не потакала наложницам, половина её недолюбливает, а вторая… надеюсь, уважает. Так или иначе, навестить её решатся не многие. — Вы её видели? — Утром заходил. Она спала. — Может, зайдём вместе? Я… боюсь. — Фара стыдливо опустила глаза. — Ладно, — совершенно спокойно отреагировал Касым, поднимаясь с земли. — Приходи через полчаса к лазарету. Я должен сходить в баню. Фара и сама не понимала, отчего попросила сопроводить её к Чичек-калфе именно шехзаде. Она могла обратиться к лучшей подруге — Хюмашах-султан — и не получила бы отказа. Чичек-калфа тихо беседовала с Линфэй-султан, когда молодые люди вошли. Хасеки выпрямилась на табурете, который занимала и вопросительно посмотрела на сына. Она не ожидала увидеть его в лазарете. — Тебе нездоровится, сынок? — чуть заволновалась женщина. — Я пришёл проведать Чичек-калфу. — Хм… — Линфэй повернулась к старушке и тепло улыбнулась. — Он ангел, верно? Мой добрый шехзаде Касым… я горжусь им. — Мама, я ещё тут. — Помню, — Хасеки хохотнула. — Что ж, оставлю вас. Зайду ещё раз позже, дорогая. Фара поклонилась, когда госпожа прошла мимо неё. Хлопнула дверь. Касым присел на место матери и наклонился к ункяр-калфе. Фара жалостливо свела брови, видя в каком состоянии женщина находилась: бледная, усталая, еле держащая глаза открытыми. — Я ждала тебя, мальчик, — прохрипела Чичек. — Заходил утром, но вы спали. — Мог просто разбудить. — Вам нужен был отдых. Как вы? — Уйду со спокойной душой… Фара и Касым почти одновременно отвели взгляд от женщины. Ни одному из них эти слова — пусть и не страшные — слышать не хотелось. — Рада, что госпожа Линфэй заметила тебя. Я всегда этого хотела. Не устал от дополнительной нагрузки? — Совсем нет. Я рад становиться лучше. — Хорошее качество для будущего падишаха. — Рано о таком говорить, — Касым немного стушевался. — Твоя мать уже всё решила, — спокойно сказала Чичек-калфа. — Осман сделал что-то, но я не знаю что. С Эсмахан-султан случай никак не связан. Но он сильно разозлил и расстроил Хасеки-султан. Она поняла, что лучше претендента на трон, чем ты не найти. Фара неловко принялась рассматривать стены и узоры на потолке. Она почувствовала себя лишней. Слова, произнесённые Чичек-калфой, были не для ушей рыжеволосой наложницы. И сам шехзаде это понял, он оглянулся на спутницу, и та сразу догадалась — ей следовало выйти. Фара оставила ункяр-калфу и одного из наследников престола наедине. — Вы что-то знаете? Матушка наняла новых учителей и… так часто говорит со мной по вечерам. Она с неподдельным интересом слушала мои рассуждения о величайших сражениях в истории, словно… — Она хочет знать, что ты готов вести янычар в бой. — Чичек растянула губы в улыбке. — Она любит тебя и… делает ставку. Я понятия не имею, отчего госпожа… перестала видеть главного наследника в шехзаде Османе. Арзу-хатун — самая верная служанка твоей матери — осталась в Манисе, и это что-то значит. У меня есть… теория. — Какая? Я знаю о их ссоре. Стал свидетелем, когда мы ездили в Манису. Но… мне так ничего и не рассказали. Осман говорил про какую-то проблему, от которой Валиде бежала. Я ничего толком не понял. Брат сделал что-то — ясно. Но что? — …Многие годы я ждала катастрофы. Ошибочно принимала чужую жестокость за знаки свыше. Я о… мёртвых птицах. Слуги находили их и звали меня. Мы все принимали это за дурной знак, предвестника мрачного будущего. Я даже как-то сообщила Мелек-хатун, но она махнула рукой и посоветовала не беспокоить Хасеки-султан такими мелочами. Мелек-хатун, по моему мнению, права — это не был знак. И я должна была догадаться сама. Тела животных сначала находили со свёрнутыми шеями, а после чуть ли не выпотрошенными. Однажды всё закончилось. — Почему? — Правильный вопрос: «Когда?». — …Когда? — Всё прекратилось вместе с уездом шехзаде Османа в санджак. Я не сразу заметила эти перемены, а когда пришло осознание… Что я должна была делать? Бежать к Линфэй-султан и обвинять её сына в… таком? Это теория, никакой уверенности у меня нет. Да и Туана-султан… — Она не ангел, — кивнул Касым. — Резка, жестока, холодна. Но… — Погоди, — Чичек-калфа схватила юношу за руку. — Дай я кое-что расскажу. То, что от тебя скрывали в силу возраста. Помнишь Армаан-хатун? — Как не помнить? Она напала на маму. Безумная женщина. — Ты был мал, чтобы знать, почему Армаан так поступила. Её обвинили в измене и провели процедуру аборта. Очень жестоким образом. Ведь малыш… должен был через месяц родиться. Причём тут Туана? Прежде она измывалась над Армаан, унижала. Повезло: девицу так запугали, что она не осмеливалась никому жаловаться. Мне пришлось подтолкнуть её к решению молчать. Если бы она рассказала султану… он мог и поверить. Но это не вся история. Уже после приговора, Туана навестила Армаан в темнице. Госпожа пытала бедную рабыню. Я… видела тело. Туана-султан — очень жестокая девушка. Не доверяйте ей, шехзаде. Ради Османа она на всё пойдёт. Я не знаю всей глубины проблемы, но… у близнецов что-то очень не в порядке с головой. — Мне сложно осознать всё это… — Если не веришь, то хоть будь осторожен. Осман не отдаст трон просто так, придётся… использовать закон Фатиха. — Я… Не в отношении него. Османа я убить не смогу. — Но ты должен! — Чичек сжала ладонь юноши в своей сухой руке. — Об остальных шехзаде позаботится Линфэй-султан, а Осман… его должен убрать ты. — Он мой брат! — Касым вырвал ладонь их хватки. — Я просто не могу… Как после с таким грузом жить? Я сойду с ума ещё до своего первого похода в качестве султана. Чичек-калфа сжала губы и зажмурилась. По её морщинистым щекам потекли слёзы. Касым тут же начал успокаивать женщину, но та лишь махнула рукой. — Я очень люблю тебя, мальчик. Касым поцеловал тыльную сторону ладони Чичек-калфы, и они ещё немного поговорили. Когда юноша вышел, он кивнул Фаре, и та зашла в лазарет. Эмине-хатун, идущую из ташлыка, перехватил юноша и попросил чуть подождать. Она кивнула и отправилась на кухню за какими-то травами. — Как Ирена учится, девочка? — сразу задала вопрос ункяр-калфа. — Сбегает с арифметики. Ничего нового, — Фара широко улыбнулась и присела рядом. — Она заходила час назад, но ушла от вопросов об уроках. Ох уж маленькая проказница. Заботься о ней, ближе сестры никого в этом гареме уже не будет. — Вдруг однажды повезёт и… кто-то из шехзаде приметит меня. — Если будешь единственной хотя бы год, считай, везучая. Исключением в этом месте только Линфэй-султан стала. — Я верю в лучшее. Надежду не могут убить никакие наставления слуг. — Ничего… я позаботилась о будущем Ирены. Когда придёт время, Мелек-хатун сделает должное. — Я не понимаю… — Так нужно. А теперь, девочка, позови мою госпожу. Чичек-калфа написала письмо для Арзу-хатун. Линфэй пару мгновений смотрела на послание, а после запечатала его, не прочитав. Ей хотелось на совесть выполнить последнюю волю умирающего. Всем в гареме становилось ясно — Чичек-калфа проживёт недолго. Ночью — во сне — она и отошла в мир иной. Похороны состоялись утром следующего дня. Линфэй расстроилась. Это событие напомнило, что даже побеждая, в конце каждого будет ждать один исход — смерть. Благо — умереть в столь преклонном возрасте. Чичек-калфу Хасеки-султан знала много лет. Слишком много. Между ними не было сильных нитей привязанности, но… На ужин Сулейман пригласил Касыма — Линфэй рассказала, что тот был близок с покойной женщиной. Шехзаде неохотно жевал лаваш, в горло что-то более существенное не лезло. — Чичек-калфа была железной женщиной, — сказал падишах. — Но к тебе она была… мягче? — Да. Не знаю, по какой причине. Наверное, потому что я был самым образцовым ребёнком. В то время как братья и сёстры часто устраивали шум, я вёл себя немного иначе. Мои забавы никому не мешали и не оставляли после себя беспорядок. Чичек-калфа часто присматривала за мной, когда у остальных не было времени. — В последнее время вы с матерью стали ближе? Как ни приду, ты у неё. — Мы всегда были близки, матушка говорила, что я… «…её крови» — подумал шехзаде. — Особенный? — усмехнулся мужчина. — Что-то вроде того. — Ты очень похож на мать, — Сулейман улыбнулся. — Не хватает только синих волос. Я позвал тебя не просто так, хотел сделать подарок. — Не стоило… — Нет, время пришло. Сулейман снял со своего пальца кольцо, то самое, которое сначала дал Осману, а после забрал. Семейная драгоценность, передаваемая от одного султана к другому. Касым удивлённо посмотрел на кольцо. Он помнил, как оно принадлежало другому его брату. Касым надел кольцо и сдержанно улыбнулся отцу, поблагодарив.***
— Гарем продолжает жить, — Линфэй с мрачным выражением просматривала записи о наложницах. — Чичек выделила вот эти имена… девушкам следует дать свободу и найти мужей. Так же нужна новая ункяр-калфа. — Мне заняться поисками? — спросила Мелек. — Да. Выбери кого-нибудь из… наших. Нейтральные женщины могут оказаться не такими уж и нейтральными. Незачем рисковать. Кто-то из них скоро переметнётся к Хюррем. — С чего ты это взяла? — Я не забыла похищение, Мелек. Вот эта, эта и эта. — Линфэй подчеркнула несколько женских имён в книге. — Им тоже пора оставить Топкапы. — Это служанки Хюррем. — Да. Верные, столько лет служили ей. Новые должны быть верны только мне. — Поняла. — Чудесно. Разговор прервала Лале-хатун, пришедшая с новостью. — Она назвалась Гюльбахар-хатун. Сказала, что является вашей старой подругой. Ждёт снаружи. Мне её пустить или прогнать? — …Пусти. Линфэй недовольно отбила «марш» по столешнице ногтями. Мелек-хатун забрала гаремные записи и удалилась исполнять приказ. Гюльбахар — вдова Ахмеда-паши — постарела. Её лицо не казалось столь привлекательным как прежде, что удивило Линфэй — она считала эту женщину неподвластной времени. Что она была из тех, к кому старость была благосклонна. — Старая подруга, — Линфэй натянула на лицо тёплую улыбку и встала, распахивая объятия, — дай я тебя обниму. — Рада тебя видеть, — Гюльбахар приняла приглашение и обняла Линфэй, отчего та незаметно скривилась. — Столько лет прошло… Я пришла взять долг. — Долг? Какой? — Ты обещала мне место в этом дворце. Ахмед мёртв, мой сын теперь тоже, а Хафса покинула мир и того раньше… Ничто теперь не мешает мне остаться здесь. — … — Линфэй неловко посмеялась, широко улыбаясь. — Ты не можешь остаться. — Почему? — благожелательность схлынула с лица Гюльбахар. — Понимаешь… столько всего изменилось. — Линфэй взмахнула руками, а после решила перестать играть и совершенно серьёзно сказала: — Тебе нет места здесь. Мои обещания были ложью. Сколько себя помню в этом дворце, всегда тебя недолюбливала. Мне нужен был твой муж, его место в совете, а не ты. Когда Ахмеда убили… надобность в тебе пропала. Хотя… и до этого она не то что бы была. Возвращайся домой, Гюльбахар, продолжай заведовать постоялым двором и… живи. — Откуда ты всё знаешь? — Я должна была знать, куда ты делась после смерти мужа. Ваш дворец забрали в казну, но у тебя осталось много денег, и на них ты купила постоялый двор. К сожалению, пару месяцев назад умер Мехмед — твой сын. — …Оспа, — тихо проговорила Гюльбахар, — забрала его у меня. Потому я здесь. Я всегда хотела быть здесь. Вариться в этом адском котле. Это мой дом. — Давно нет. В Топкапы только одна хозяйка, — Линфэй присела на тахту, закинула ногу на ногу и откинулась на спинку, — и это я. Ты живёшь прошлым, Гюльбахар. Что получишь, вернувшись сюда? Маленькую каморку и место служанки. Этого ты жаждешь? Былых почестей уже не вернуть, прислуживать тебе никто не станет. В постоялом дворе ты хозяйка, а здесь такого не видать. Уходи. — Нет-нет-нет, — Гюльбахар упала на колени. — Прошу, дай мне шанс. Я слышала, ункяр-калфа скончалась. Позволь мне занять её место. — Пф, — Линфэй недовольно закатила глаза. — Ещё чего… Много лет прошло, гарем изменился. Но не ты. Уходи. Мольбами меня не разжалобить. Ты и сама понимаешь кто я такая. Либо шевели ногами, либо тебе поможет стража. Гюльбахар вытерла потёкшие слёзы и встала. Поклонившись, она вышла. По пути ей встретился невысокий мужчина. Наряд говорил — он евнух. — Вы Гюльбахар-хатун, подруга Хасеки Линфэй-султан? — Да и нет. Имя верное, но мы не подруги. Она меня прогнала. — О, какая жалость. Меня зовут Гюль-ага, я служу Хюррем-султан. Хотите пройти со мной? Я вас познакомлю. — …Давай. Хюррем выглядела удивлённой и вопросительно посмотрела на слугу. Тот рассказал обо всём, и рыжеволосая госпожа вмиг натянула на лицо приветливую улыбку. Она пригласила женщину к столу и приказала евнуху принести вина. Хюррем подливала тёмный напиток в бокал расстроенной Гюльбахар. Вскоре начала выспрашивать всё о Линфэй. — Я ничего не знаю, — взгляд Гюльбахар стал сонным, а язык заплетался. — Устроила им встречу, а дальше… меня на эти «советы» уже не звали. Понятия не имею о чём они говорили и как часто виделись. Думаю, не слишком. У этого ублюдка было занятие интереснее. — О чём вы? — Любовница. Когда его сделали наместником столицы… Аллах, как давно это было… В общем, он отказался брать меня с собой. Не хотел, чтобы я жила во дворце. Наверняка бегал к этой проклятой женщине. Разобрал бумаги и сразу к ней. — Но почему он не захотел вас брать? — Да потому что я смогла бы контролировать его! Как только бы он сделал все дела, то обязан был… поехать со мной в особняк. Он купил небольшой недалеко от дворца. Но я жила во дворце в двух часах езды от Топкапы. А он был тут, вероятно и жил с ней. Ублюдок… — Хм… — Хюррем задумалась. — А вдруг у него была любовница в стенах дворца? — Как это возможно? Здесь служанки, да наложницы. С кем он мог…? Нет. Он с одной Линфэй и общался, обсуждал планы по… А Шайтан знает, какие планы. — Так может… эта любовница и есть Линфэй? Хюррем осознавала, что несла немыслимую ахинею. Но пьяной женщине и такое — откровение. Гюльбахар застыла, собрала глаза в кучку и задумалась. Сделав большой глоток вина, она кивнула. — Да-а-а-а. Это она. А-а-а-а. — Гюльбахар приложила ладонь ко рту. — Аллах помилуй. Ужа-а-а-с. И повелитель даже не подозревает? — Нет, расскажи ему. Гюльбахар согласилась и поднялась. Шатаясь, она вышла из покоев. Гюль-ага помог ей дойти до поворота к покоям повелителя. Там оставил женщину и убежал. Гюльбахар направилась прямиком к страже.