***
— Асие-хатун уже давно служит мне. Она в Топкапы всю жизнь прожила. Прекрасная кандидатура на место ункяр-калфы. — Ладно, — согласилась Линфэй со словами младшей дочери. — Асие-хатун, твоё первое поручение — передай Хюррем вот что… Асие не хотела приносить такие новости своей госпоже, но выбора не оставалось. Постучавшись, она вошла и решила начать… с хорошего. — Меня назначали ункяр-калфой. — О-о-о, прекрасные новости. Теперь я буду знать больше о планах Линфэй, смогу быть на шаг впереди. — Это не всё. Она послала меня с… ещё кое-какой новостью. Всех ваших нынешних служанок высылают, дарят свободу и ищут мужей. Они покинут Топкапы в течение этой недели. Так же от службы отстранён Гюль-ага, его обвинили во взяточничестве, угрозах и членовредительстве. Боюсь… его решили казнить. — Нет! — Хюррем в гневе перевернула столик. — Чёрт! Что мне делать? — Линфэй-султан просила передать: «Ход с Гюльбахар был твоим самым тупым». — Я убью её… У Хюррем не оставалось выбора. Служанки подошли к тому возрасту, когда во дворце для них не находилось места. Привозили новых рабынь, а старых надлежало выдать замуж. Ей пришлось искать других служанок. Одна отрада — Гюльнихаль оставили. При учёте возраста, ей было сложно найти мужа.***
Михримах подходила к вопросу с разных сторон. Настолько сильно погрузилась в попытки влюбить в себя Бали-бея, что позабыла о Топкапы и родной матери. Девушка пыталась умаслить мужчину блюдами собственного приготовления, для этого пришлось «запачкать руки». По её заказам шились лучшие кафтаны. Находили бесценные книги. Она дарила Малкочоглу всё, что могла отдать… Но этого не хватало. Султанша облачилась в искусно вышитый ночной лёгкий халат. Прошла по коридорам их с мужем дворца, приоткрыла дверь в хаммам. С трепетом и любовью посмотрела на Бали, который не заметил её, продолжая мыться. Дверь издала скрип, отчего мужчина вскинул голову. Увидев жену, он резво схватил полотенце и прикрылся. — Любовь моя… позволь помочь. — Не стоит, — Бали отвёл взгляд, когда Михримах скинула халат. — Я уже закончил. — Прошу тебя, — госпожа присела рядом и прижалась к его спине. — Не оставляй меня. Эти холодные взгляды и вечная разлука — пытка. Я живу в надежде на твою милость, на любовь… Чудо до сих пор не случилось, ты не полюбил меня. Но умоляю, дай шанс. И я смогу доказать — лучше жены тебе не найти. — Я не могу, Михримах-султан, — Малкочоглу отстранился и встал. — Сколько бы времени не проходило… я всё равно буду видеть ту девочку, которую обещал защищать. В каждом жесте скользит дух того ребёнка. Я не могу… простите. — Между нами с Хюмашах смешная разница в возрасте! — Михримах подскочила со скамьи. — Но её вы любили уже тогда… А ей было меньше, чем мне сейчас. Так может дело в том, что ваше сердце до сих пор занято моей сестрой? Да, я всё знаю. О ваших тайных свиданиях в Розовом саду Топкапы. Малкочоглу раскрыл рот от удивления. Хюмашах-султан, несомненно, обладала привлекательными чертами, как лица, так и характера. Игривая, вежливая, непокорная. И всё же между ними ничего не было. Он ей не нравился — Бали-бей знал это. Хюмашах-султан смотрела на одного мужчину — на своего мужа. — Я совсем не понимаю о чём вы, — Бали-бей удивился. — Все мои разговоры с Хюмашах-султан можно пересчитать по пальцам одной руки. И зачастую речь в них шла о вас. Госпожа просила меня не делать глупостей, относиться к вам с уважением и в соответствии с возрастом. Ни о каких свиданиях и речи не шло. — Но я видела вас наедине! — Это возможно, — спокойно ответил мужчина. — Но каждый раз речь шла о… так или иначе беседа затрагивала вас. В своей жизни я любил лишь единожды, и это была моя жена. — Какая жена? — Михримах вытерла накатывающие слёзы. — Я ни о чём таком не слышала. — Потому что были слишком малы. С этой девушкой я познакомился ещё во времена, когда Линфэй-султан не была супругой падишаха. Её звали Армин. Любви её пришлось добиваться. И я смог. — Куда она делась? — Умерла. На следующий день после брачной ночи. Чума забрала её у меня… Армин была особенной. Единственная девушка, чьей любви я страстно жаждал. Когда нас сочетали узами брака, она уже была больна. Я провёл рядом с ней всю ночь, а после похоронил. Хожу на могилу каждый месяц, забыть не могу. — Дай мне шанс. Я воскрешу любовь, сделаю тебя счастливым. — Я не могу, — в очередной раз сказал он эти слова. Малкочоглу поклонился ей как госпоже, а не жене, и ушёл. Михримах накинула халат и присела на пол. Облокотившись руками о скамью, горько заплакала. Брак, который должен был стать благословением, превратился в кошмар. Быть рядом и наверняка знать — он не любит — невыносимо! Она не оставит попыток.***
1543 — Из Топкапы пришло, — Дана-хатун подала письмо новой управляющей гаремом. — Спасибо. От кого оно? — Чичек-калфа написала. — Свободна, иди. «Когда придёт время, позаботься о дороге к трону шехзаде Касыма. Ему не хватит силы духа убрать с пути брата». Арзу мигом сожгла послание и тяжело задышала. Чичек-калфа просила о невозможном, толкала на преступление против империи. Предательство — тяжкий груз, нести который никому не хотелось. Мысли Арзу прервал стук в дверь и появившаяся на пороге симпатичная смуглокожая девушка. Она низко поклонилась и приветливо улыбнулась управляющей. Арзу махнула рукой, подзывая. — Госпожа Арзу, я хотела просить о милости. Позвольте мне выступать на торжестве в субботу. — Кто ты? — Ой, приношу глубочайшие извинения. Меня зовут Дильруба-хатун, одна из многочисленных наложниц. — Думаешь, ты единственная кто просил о таком? — Нет, но я смогу привлечь внимание шехзаде. Я — королева танца. И лучше меня уста в этом гареме не найти. Так же я… — Ладно, иди к Дане-хатун и скажи, что я разрешила. Дильруба улыбнулась и низко поклонилась. Выйдя из покоев, она наткнулась на одну из немногочисленных фавориток шехзаде. Джансет безразлично посмотрела на рабыню и прошла мимо. Сказочная красавица, но более не любимая шехзаде. Дильруба даже на миг засомневалась, что сможет привлечь внимание наследника. У первой его наложницы плечи тонкие, губы пухлые, волосы шелковистые, а глаза притягательные. И всё же она изгнана из рая шехзаде. Дильруба готовилась к выступлению вместе с остальными девушками. Многие оказались недовольны таким быстрым продвижением по карьерной лестнице. Наложницы годами ждали шанса обратить на себя внимания шехзаде, а тут явилась новенькая и получила всё на золотом блюдце. Своими талантами девушка смогла завлечь парня. Получила желанный фиолетовый платок и отправилась в хаммам — готовиться к хальвету. До покоев шехзаде её сопроводила хазнедар — Дана-хатун. Дильруба действовала согласно обычаям, её успели предупредить о предпочтениях наследника. Первая ночь — возможность впечатлить парня. При всём желании наложница не смогла бы сегодня протащить с собой яд. Её мыли, одевали, красили, а лекарша провела дополнительный осмотр. Утром Дильруба выскользнула из покоев шехзаде. На повороте её схватили крепкие руки и впечатали в стену. Зелёные глаза фаворитки впились в чёрные, принадлежащие Дильрубе. — Молись, — Кара говорила со странным рычащим акцентом, — чтобы не оказаться в покоях шехзаде ещё раз. Меня злят другие женщины, но с их появлением я ничего сделать не могу. Зато вправе убрать! Запомни, Осман любит только меня, и если я убью тебя, то не понесу наказания. — Глубокое заблуждение, — Дильруба презрительно окинула фаворитку взглядом. — Такой как ты, ничего в этом месте не светит. Ради чего ты сражаешься? Жена у шехзаде есть, ты ей никогда не станешь. Место Валиде-султан для тебя так же недоступно. — Это ты так думаешь. У меня есть сын! И однажды Джихангир станет султаном, а я буду рядом. — Это… невозможно, — Дильруба нахмурилась. — Джихангир — сын Эсмахан-султан. — Она его даже не видела после родов ни разу, — Кара хмыкнула. — Мальчик принадлежит мне, я — его мать. Потому не ссорься со мной, иначе пожалеешь. Дильруба посмотрела вслед удаляющейся Каре. Её терзали сомнения. Как темнокожая наложница смогла забрать ребёнка у жены шехзаде, в которой текла кровь династии османов? И что это за любовь между Эсмахан и Османом такая, что последний позволил кому-то отобрать ребёнка у матери? Дильрубе выделили комнату на втором этаже. Она собрала вещи, забрала яд, спрятанный на всякий случай в прачечной. Вечером, на радость девушки, ей приказали готовиться ко второму хальвету. Дильруба обрадовалась и даже на миг задумалась: «А нужно ли мне убивать шехзаде?». Но лишь на миг, после в памяти всплыло невинное личико сестры. Если Дильруба облажается или предаст свою госпожу, то её маленькая Элина окажется в опасности. Войдя в покои шехзаде, Дильруба удивлённо замерла. Она увидела двух молодых людей, напряжённо смотрящих друг на друга. Кара-хатун сложила руки на груди и резко повернулась к зашедшей наложнице. Дильруба склонила голову, ожидая сурового вердикта Османа, в котором он просил Кару исчезнуть с глаз долой. — Убей её, — внезапно сказала Кара-хатун. — Слова — пустой звук. Мужчину делают поступки. — Я люблю тебя. — А её? Не говори, что успел привязаться. Не поверю. — Присядь на тахту, Дильруба, — приказал Осман. Наложница сглотнула и сделала, как просили. Выпрямившись, она напряжённо следила за продолжавшей разворачиваться сценой. — Убей её. Разве это так сложно? — Я обещал матери… не делать глупостей. Кара усмехнулась. Она видела, как шехзаде держался за жалкие остатки своей человечности. Но даже не они имели влияние на парня, а данное Линфэй-султан обещание. — Она не хочет, что бы ты рисковал расположением отца. О Дильрубе повелитель даже никогда не узнает. Дана-хатун — если попросишь — напишет в журнале учёта наложниц всё что надо. Умереть можно, заболев. Жар и кашель творят чудеса, любовь моя. — Ты не учла один фактор — Арзу-хатун. Она управляет этим местом. Без её ведома и муха не пролетит. А что известно ей, известно и матушке. — Эпидемия. Уберём двух мошек одним ударом. — Думай, что говоришь, — Осман резко схватил Кару за горло и сжал. — Эта женщина меня воспитала, она часть семьи. — Как и Касым, — Кара вцепилась в ладонь парня, а когда он отпустил её, то сделала несколько судорожных вдохов, — но его ты почему-то не так любишь. — Есть причина. И тебе о ней известно. На пути к трону меня не могут сопровождать братья. Дильруба дрожала. Она с ужасом следила за беседой, в которой двое рассуждали — убить или нет. И самое страшное — Осман не говорил: «Это бесчеловечно. Чудовищно. Преступление против Аллаха и природы». «Он боится, что мамочка узнает и отругает» — с презрением подумала рабыня. — Моё терпение кончено! — закричала Кара. Она схватила с рабочего стола кинжал. Не успела Дильруба вскочить с тахты, как Кара подлетела и схватила девушку за копну вьющихся волос. Она поднесла к шее лезвие и подняла уверенный взгляд на шехзаде. Он закатил глаза, цокнул и сложил руки на груди. Дильруба рванула вперёд и вскрикнула от боли. Кара провела кинжалом по шее. Кровь хлынула из раны. Дильруба обхватила ладонями шею. Её взгляд зацепился за ухмыльнувшегося шехзаде. Глаза девушки остекленели в тот миг, который Осман и Кара посвятили лёгкому чувственному поцелую. Осман крепко обнял Кару. Туана, узнавшая утром о случившемся, лишь посмеялась. Её восхитила смелость Кары и готовность сражаться за своё. Втайне Туана жаждала подобного отношения и к себе, но понимала — Эсмахан и Яхъя другие люди. Из ревности ни один из них не пошёл бы на убийство. Туана пошла на риск, решив открыться Ташлыджалы. Расположением Эсмахан она совершенно не желала рисковать, а Яхъя… По-своему она любила его, но… не так сильно, как Эсмахан. — Это было… романтично, — высказала своё мнение Туана, когда рассказала мужу о поступке Кары. — Бесчеловечно, — Яхъя покачал головой, нахмурившись. — Ту девушку выбрал шехзаде Осман. Он приказал привести её. Она умерла… из-за чьей-то прихоти. Это не романтично. Скорее демонстрирует насколько для Кары-хатун и шехзаде Османа безразличны чужие жизни. И мне больно оттого, что ты считаешь подобное прекрасным проявлением чувств. — Не смей говорить так о брате. Он — будущий падишах. Яхъя промолчал. Но в глазах его Туана прочитала мысль: «Не приведи Аллах!». — Я… говорю правду, — мужчина всё же решил выразить своё мнение. — Мне не раз приходилось видеть жестокость шехзаде в деле. Недовольных он убирает быстро и без сожалений. Ни мгновения промедлений, никто понять ничего не успевает. Это его спасает, ведь никакой конфликт не успевает набрать оборот, как все его участники оказываются мертвы. Всё это время… я служил ему ради вас и Хасеки Линфэй-султан. Я… разочарован. Столько времени и ради чего? Узнал, что жена — отражение брата. — Замолчи! Закрой рот, пока не пожалел о словах. — Я думал, вы просто холодная, нуждающаяся в поддержке и любви девушка… Ошибался. Ничья любовь не заполнит ту пустоту в сердце. Лишь чужая кровь на время способна удовлетворить, верно? Идиот, я добровольно был слепым. Притворялся, что не вижу вашего отношения к слугам. Находил сотни оправданий, а теперь… больше не хочу. — …Слишком часто я разочаровываю людей, — Туана поджала губы, лицо её ожесточилось. — Вот так просто умерла твоя любовь ко мне, Яхъя?.. Родная мать считает меня чудовищем, теперь и ты. Кажется, у меня нет выбора, кроме как доказать — вы правы. — Не нужно оправдывать свои будущие злодеяния потерянной надеждой. Оклевещенный преступник не станет убивать просто потому что его уже однажды обвинили в подобном. Раз уж вы сказали про госпожу Линфэй, её понимание вашей сути… я вернусь в столицу. Вы можете поехать со мной или остаться. — Зачем тебе в столицу? Матушке нажаловаться решил? Ничего нового про меня ты ей не расскажешь. — Я буду просить милости об отставке. Предпочту войти в свиту Великого визиря Саида-паши, он давно известен своей… добротой. Человек, который не смог забыть из какого народа вышел — из простого. Или попрошусь во служение второму визирю — Рустему-паше. Я готов убивать, делать… плохие вещи. Но не во имя извращённого удовольствия, не тогда, когда есть выход лучше. А рядом с вашим братом… я этого всего уже натерпелся. — Не надо, Яхъя! — Туана умоляла, но выглядела злой при этом. — Просто забудем об этом разговоре и… продолжим жить. Как прежде. — Я не могу… Скажите, что не разделяете взглядов брата и мы уедем вместе. Рядом с шехзаде Османом я больше оставаться не могу. Моя душа болит! — Уезжай! Но развода я не дам. И клянусь, если узнаю об измене… потеряешь голову. — Как скажете. А Разие? — Ты не заберёшь её у меня. Уезжай с миром и не проси моего приезда у отца и матери, тогда я разрешу вам видеться. В ином случае, она даже имени твоего знать не будет. — Хорошо. Яхъя поклонился и вышел из их общих покоев. К вечеру он собрал вещи и приготовил экипаж. Осман поначалу думал остановить своего сокольничего, но сестра помешала. Она умела сдерживать порывы брата и знала — тот наказал бы Ташлыджалы так, что после не то что Коньи… Амасьи не видать.***
Его туда привёл дядя — Саид-паша. Будучи Великим визирем империи, он не забывал старых друзей и тех, с кем провёл бок о бок много лет. Касым не впервые посещал корпус янычар, но в этот раз воины были особенно приветливы. Вероятно, из-за присутствия старого друга. — Скоро поход на Венгрию, — сказал Джем-ага — командир корпуса. — Вы едете, шехзаде? — Надеюсь, хочу увидеть вблизи реальное сражение. Регентом меня не оставят, я уверен. Возможно, матушка вновь займёт это место. — Хасеки Линфэй-султан Хазрет Лери — уважаемая в Османской империи женщина, — сказал Джем-ага. — Сильная, но благородная. Только столичный дурак не знает о её стараниях на благо будущего сирот. И она способна постоять за себя. — Я знаю о каком вы случае. Мир никогда не забудет ненависть бабушки. Но не будем о ней говорить. Скоро ведь церемония вручения меча. Пройду её и… отправлюсь с вами в поход. А после, вероятно, получу свой санджак. — Честь для нас — сражаться рядом. — Это для меня честь, — Касым улыбнулся. — Если выдастся обнажить клинок, то все будут защищать меня, оберегать. У меня нет… приличного опыта. Я умело сражаюсь, хорошо учусь, но… реальный опыт ничто не заменит. — Вы правы, — Джем кивнул своим воинам. — Мы поможем вам обрести чуть больше опыта. Мустафа, иди сюда. Шехзаде, окажите честь одному из нас сразиться в спарринге. — Я не против, — Касым с готовностью кивнул. Они вышли на площадку. Мустафа взял одну саблю, а наследник другую. Касыму оказалось совсем не просто противостоять обученному и опытному воину одной из сильнейших армий в мире. Мустафа двигался быстро и удары его были сильны. Касым защищался, наступал, но чувствовал пропасть. Он сморщился, когда клинок вылетел из руки, а на пальце остался порез. — Я прошу простить меня, шехзаде, — Мустафа встал на одно колено и опустил голову. «Давай, Касым, прояви себя. Ты же именно такой…» — думал Саид, наблюдая со стороны. — Не надо, — покачал головой юноша. — Вставай, твоей вины тут нет. Я чувствовал, что учителя жалели меня. Видимо стоит приходить сюда чаще, нигде в ином месте я воином лучше не стану. — Для нас честь — принимать вас, — Джем-ага приблизился и поклонился. Командир хлопнул Мустафу по плечу и тот отошёл назад. Саид улыбнулся — Касым смог завоевать немного уважения янычар. — Можете не кланяться так часто, — Касым добродушно усмехнулся. — Вы уже поприветствовали меня, хватит. Кстати, что скажете о моей технике ведения боя? — Вы прекрасно обучены… — Я проиграл, — Касым хохотнул. — Не нужно бояться меня. Предпочту слышать от соратников правду. Честность и верность — вот что нужно ценить в людях. Я именно так и делаю. Говорите как есть. Я не приму за оскорбление урок. — Хорошо, тогда… Спустя час Саид забрал шехзаде, и они вернулись во дворец. Идя по коридорам Топкапы, дядя и племянник беседовали. — Ты держался более чем достойно. У государства появился шанс. — Вы знаете что не так с Османом? — Касым остановился. — Никто меня так и не посвятил в детали. — Осман… Не здесь. Я всё знаю, признаю. Линфэй рассказала мне сразу как приехала. Просила совета, в итоге мы сошлись во мнениях. Я советую поговорить с ней обо всём. Сестра расскажет. Спроси прямо и всё. А пока идём в зал приёмов. — Зачем? — Там у меня встреча с французским послом. Ты будешь наблюдать, но не вмешиваться. Следи за моими словами. Принимать послов — один из важнейших аспектов в ведении внешней политики. Переговоры могут идти годами, можно игнорировать просьбы послов о встрече. Тоже годами. Касым с интересом наблюдал за процессом. Он кивнул Джеляль-заде Мустафе-челеби, тот занял своё место и принялся писать протокол встречи. Без удивления наследник наблюдал за долгими, но малорезультативными переговорами. Французский посол напоследок сообщил что продолжит пребывать при дворе. — Утомительно. — Верно. Видел как он смотрел на тебя? Стоило представить тебя и… глаз отвести не мог — любопытство. Уже сегодня он напишет краткую характеристику на тебя, вызнает у народа всё что может и отправит отчёт на родину. Не забудет упомянуть и о нашем родстве. Знаешь как меня называют в письмах? — Как? — Великий визирь Дамат Кайынбирадери Саид-паша Хазрет Лери. Длинно, верно? — Да, — Касым посмеялся. — Но вы ведь и зять, и шурин. Иного ожидать и не стоит. — Верно. Так… Что там дальше по плану? Точно, я отведу тебя к Рустему. Он скоро поедет в порт, на верфях возникла пара проблем. После он займётся государственными документами, ты ему поможешь. Он — моя правая рука. Почти второй Великий визирь. Я поручаю ему многие дела, в том числе свои, на которые не хватает времени. — Я немного голоден. — Вы вместе пообедаете. И лишь после покинете Топкапы. Рустем-паша многому может тебя научить. А мне же надо подготовиться к завтрашнему военному совету. Ты в числе «гостей», — Саид хитро ухмыльнулся. — Будешь слушать и даже получишь слово. — Да-а-а-а, — протянул Касым и присвистнул. — Вы с матушкой активно начали меня готовить к будущему. Когда гарем появится, на него и времени не хватит. — Гарем — второстепенная вещь. Успеешь завести наследника. Одного для начала хватит. Твой отец и вовсе охладел к гарему. Линфэй — единственная женщина, которую он зовёт к себе. Да и как семейный человек скажу, если сердце чисто, то оно способно любить только одного человека. — Как Фатьма-султан? — Можешь сам спросить. Она у твоей матери. Там же и твои брат с сестрой. — Хуриджихан и Орхан здесь? — Верно. Можем зайти, но после сразу к Рустему. — Давайте. Балконные двери в покоях Линфэй были распахнуты, сквозь них проникал свежий весенний воздух. Касым удивился, увидев в числе посетителей и отца, и старшую сестру, и даже Рустема-пашу. Последний держал на руках сына — двухлетнего султанзаде Баязида. Фатьма и Линфэй напевали задорную песню под которую Хуриджихан глуповато и смешно танцевала, а Орхан хлопал в маленькие ладоши, сидя на тахте. Касым рассмеялся и бросился к кузине. Резко подхватил под мышки и закружил в воздухе. Улыбчивая Хуриджихан рассмеялась и уже через мгновение Касым присоединился к ней в странном бессюжетном танце. Мать широко улыбалась, отец приобнял её, любуясь профилем. Хюмашах принялась подпевать тётушке и своей Валиде. Саид поцеловал Фатьму в щёку и, подхватив Орхана на руки, присел рядом. — Все здесь, — сказал он, когда раскрасневшиеся Касым и Хуриджихан присели на подушки вокруг обеденного столика. — Хорошо, что зашли. А-то мы как раз собирались идти к Рустему-паше. — Давайте пообедаем вместе, — предложила Хасеки-султан. — Лале-хатун, принеси ещё подушек. Все, кроме супружеской пары из Линфэй и Сулеймана, спустились на пол, расположившись вокруг стола. К закускам на столе прибавились блюда на любой вкус. Касым расслабился, находясь в кругу семьи. Хюмашах периодически наклонялась к уху Рустема, что-то шептала, а после они тихо посмеивались. Сулейман увлечённо рассказывал что-то супруге, а после вовлёк в беседу и всех остальных. Остаток дня Касым занимался государственными делами. Вечером он настолько сильно устал, что на разговор с матерью не хватило сил. Утром следующего дня он и вовсе отправился на совет Дивана. Его приветствовали, в том числе известный Барбаросса. Что удивило шехзаде, вскоре пришла и матушка. Линфэй заняла тахту рядом с падишахом. — Моя луноликая супруга сегодня присоединится к совету, — объявил султан. — Речь пойдёт как о делах внешней политики, так и о внутренней. Последний аспект ей необходимо знать досконально. Моё решение таково — на время венгерского похода Линфэй-султан займёт пост регента государства. Касым, слушай внимательно, ты поедешь со мной. — Благодарю, отец. Линфэй лишь кивнула, принимаясь внимательно слушать.***
— Матушка, — Касым зашёл в покои Линфэй почти сразу после окончания совета. — У меня через час занятия с новым учителем, а сейчас выдалось свободное время. Я хотел поговорить. — Знаю о чём, — Линфэй похлопала по месту рядом с собой на софе. — Об Османе. Саид сказал, что ты хочешь знать правду. Да и я согласна — время пришло. Линфэй вспоминала с неохотой и рассказывала без особого желания. Касым слушал, не перебивал. Но выражение лица говорило лучше любых слов. Лучшее слово для описания, то, которое никто ещё не использовал — шок. Касым ожидал услышать многое, но полная правда приводила в некоторый ужас. Осман, Туана… чудовища. Он узнал всё. Всё то, что мать была вынуждена хранить от него в тайне годами. Дядя Саид знал, немного и Фатьма, знала Хюмашах, Арзу и Мелек. Ничего не знал только отец. — Сложно осознать такую правду… — Я знаю, — горько усмехнулась Линфэй. — Не представляешь мои чувства в те моменты… Одни воспоминания приносят столько… боли, тревоги, страха. Я не могу отдать трон ему, Касым. Я люблю вас одинаково сильно, но… будущее страны важнее. Она даже не была уверена, говорила ли правду. Она любила их одинаково? Или Касыма больше? Осман — первенец. Это единственная причина, почему ему всегда уделялось столько внимания? Касым получал его всегда и в больших количествах. Даже если Линфэй думала, что трон ему не занять. Туана жаловалась, что Хасеки не любила её… Не так сильно как остальных. — Касым, сынок, — Линфэй прикоснулась к щеке юноши. — Скажи, ты чувствовал недостаток любви с моей стороны? — Что? — удивился он. — Никогда. Туана чувствовала. Я — нет. — Ты заметил? Разве я любила её меньше вас? — Я так не думаю, — покачал головой Касым. — Вы давали ей больше свободы. А после… она оттолкнула вас своей жестокостью. И именно тогда почувствовала… нелюбовь. — Ты — мой, Касым. — Линфэй шмыгнула носом, глаза её покраснели. — Моя кровь, моя плоть. В тебе я вижу отражение себя самой, Саида. Хюмашах такая же… моя. Я всегда чувствовала, что первенцы — династия. Её собственность. Наследник и первая дочка султана. Я ощущала, будто… они не мне принадлежали… В этом проблема. — Я не знаю как помочь сейчас, мама, — Касым беспомощно пожал плечами. — То, что вы рассказали… Я не смогу доверять Осману. Никогда. — Ты не должен, — почти убито прошептала Линфэй. — Он тебя врагом считает. Не доверяй ему. Касым не затронул закон Фатиха. Ничего о нём не сказала и Линфэй. Если трон займёт Касым, то Осман не успокоится. Начнётся гражданская война. На что они с матерью рассчитывали? Видимо, на чудо.