***
— Ничего, — покачала головой Гюльнихаль. — Это очень странно, — Хюррем поджала губы. — И разузнать ничего не выйдет, меня лишили всех доверенных лиц в гареме. Гюля-аги нет… А ведь он был единственным кто мог без препятствий покидать гарем. Дильруба… её могли разоблачить. Но если Сулейман ещё ни о чём не в курсе… Возможно, девушка умерла прежде чем её смогли привезти в столицу. А без неё живой и доказательств нет. — Что будем делать? — Затаимся на время. А теперь идём. Нельзя опаздывать на церемонию вручения меча. Пусть и не моего сына. — Когда Селима посвятят в корпус янычар? — поинтересовалась Гюльнихаль. — Думаю, уже после похода. Хюррем пришла в башню одной из последних. Остальные уже ждали начала, смотря через окна на площадку. Поскольку падишах ещё не вышел, янычары стояли смирно и молчаливо. Линфэй приметила Саида и улыбнулась — брат облачился в алую форму, вставая рядом с братьями по оружию. — Так много янычар, — тихо проговорила Гюльнихаль. Все взгляды тут же обратились на неё. Она смущённо опустила голову, ожидая ответной реакции. Но Линфэй-султан — на всеобщее удивление — ничего не сказала. Лишь вновь принялась следить за людьми снаружи. — Такой красивый юноша, — Фатьма-султан хитро улыбнулась. — Ох, сколько сердец он разобьёт. Линфэй с улыбкой отметила количество воинов, пришедших на церемонию. Её радовал успех сына на поприще завоеваний людских сердец. Настроение её разрушили мысли о близнецах. Линфэй чувствовала вину и… неприязнь. Она одновременно желала помочь детям и ужасно не хотела даже видеть их. Ситуация вышла из-под контроля, и ничто не могло вернуть женщине власть. Одна её часть мечтала, чтобы проблема решилась сама собой или просто… исчезла. Линфэй вздрогнула от собственных мыслей. Церемония закончилась, и Линфэй спешно ушла. Хюррем прищурив глаза, посмотрела в след заклятой сопернице и задумчиво пожевала губу. Спокойная и благосклонная поначалу Линфэй в момент ухода казалась встревоженной и расстроенной. Хюррем выглянула в окно и посмотрела туда, где падишах разговаривал с Касымом. Линфэй не желала восхождения собственному сыну? Закончив разговор с отцом, Касым направился внутрь дворца. По пути ему встретился мужчина, которого юноша прежде видел не больше пяти раз. Но шехзаде знал его. Муж его старшей сестры остановился и низко поклонился. — Шехзаде, я как раз искал кого-нибудь из членов династии. — В чём дело? — Я хочу поговорить с вашей матушкой. Саид-паша попросил зайти позже, у него много дел. Потому не могли ли вы…? — Иди в Мраморный павильон. Мама будет ждать там. Линфэй удивилась, узнав о приезде Ташлыджалы в столицу. А вскоре удивление сменилось тревогой. Мог ли Яхъя узнать о недуге Османа и…? Линфэй думать боялась о последствиях. Но раз муж дочери сначала пришёл к ней, падишах ничего ещё не знал. — Яхъя-бей, — Линфэй зашла в небольшое помещение. — Госпожа, — он поклонился. — Я удивил вас внезапным визитом в Стамбул. На то была веская причина. Я прошу вас освободить меня от службы шехзаде Осману. — Какова причина? — осторожно поинтересовалась Линфэй. — Не хочу клеветать, но… методы ведения дел шехзаде мне не по душе. Он жесток и бескомпромиссен. Простите. — Нет, — Линфэй жалостливо поджала губы, а после вернула лицу спокойное выражение. — Ты не должен просить прощения. И если… ты всё ещё желаешь помочь наследнику, то… присмотри за Касымом в предстоящем походе. Он благоразумен, но всякое может случиться. — Для меня честь оказать вам и шехзаде любую посильную помощь. Я буду сопровождать его на каждом шагу во время похода. Можете не тревожиться. — Он хороший парень, Яхъя-бей. Не такой как Осман. И ему пригодится твоя мудрость, полученная в Манисе. Туана… что она сказала относительно твоего решения? — Мы… в разладе. Не буду скрывать этого, госпожа. Наш союз — не слияние двух любящих сердец. Отныне это не более чем… сам факт брака. — Ты узнал о ней кое-что, а? — Линфэй усмехнулась, но выглядело это болезненно. — Она расстроилась, когда ты уходил? — Нет. Разозлилась. — Жаль… Я знала, что всё так закончится. Но надеялась — она расстроится. Это послужило бы уроком. В итоге задета лишь её гордость, а это… пользы не принесёт. Очень жаль. — Знали? — Ты человек чести, Ташлыджалы. Туана о ней мало что знает. Но я не хочу обсуждать сейчас своих старших детей. Снаружи стоит Касым. Иди и… поговори с ним. Найдите общий язык. Понимаю, он младше тебя, но… его компания приятна многим. — Госпожа, — Яхъя поклонился и вышел. Линфэй застыла, бездумно смотря в стену. Она слышала тихие голоса снаружи, но не прислушивалась к содержанию беседы. Вскоре все звуки стихли — Яхъя и Касым ушли. Хасеки закрыла глаза. Это была странная картина: женщина в богатом платье и короне замерла посреди пустой комнаты с мраморными стенами. Линфэй наслаждалась одиночеством и пустотой в голове, что случалось крайне редко. Ей так хотелось поддержки. Опереться на плечо человека, который её поймёт. В голове всплыло четыре кандидатуры: брат, Хюмашах, Арзу и Мелек. Любимая старая подруга находилась в Манисе, а дочь всегда оставалась дочерью. Первым делом она отправилась именно к Мелек. Та находилась в своих покоях, разбирая вещи в шкафу. У неё выдалась свободная минутка, и женщина решила потратить время с пользой. Она удивлённо посмотрела на Линфэй и закрыла за ней дверь. Линфэй почти никогда не навещала слуг — пусть и друзей — в их личных комнатах. Предпочитала приглашать к себе, где накрывала стол. — Госпожа… — Не стоит, Мелек. — Линфэй устало махнула рукой. — Ты столько лет со мной рядом. Дольше, чем Осман на этом свете живёт. — Мысли о нём тяготят тебя? — Да. Мелек знала, что у шехзаде имелся психический недуг. Линфэй поделилась этим, но не раскрыла особенности состояния шехзаде. И Мелек понимала отчего — Хасеки было стыдно лишний раз рассказывать о сыне. Он — её боль, её позор, её любимое дитя… — Не в твоих силах помочь ему. Ты любила Османа, потому смело заявляю — он родился таким. Это как… в войне. Повод и причины. Первое — похищение. Второе — врождённость. Его больной разум успокоит только… могила. — Как всегда прямолинейна, — Линфэй болезненно усмехнулась. — Я в ужасной ситуации, Мелек. На престол должен взойти Касым, никто другой. Но Осман не откажется от трона. Будет сражаться до последнего. И в итоге… я окажусь сторонним наблюдателем в противостоянии собственных детей. Неспособная помочь одному, ведь это непременно навредит другому. — У судьбы есть план, не переживай. Будущее не изменить. Линфэй мотнула головой. Слова старой подруги её не успокоили. Ведь в будущем никакой Хасеки Линфэй-султан быть не должно. Этой женщины не существовало, её сын не становился падишахом. И потому она обязана сражаться, ведь будущее изменчиво. Они поговорили ещё какое-то время, и Линфэй ушла. Ноги вели её в кабинет Великого визиря. Саид проверял документы, совершал последние приготовления перед походом на Венгрию. Он не удивился приходу сестры, но её отстранённое скорбное лицо насторожило. — Что-нибудь произошло? Ты так смотришь на меня… — Наступил разгар зимы, брат. И либо она похоронит меня под толщами снега, либо я обуздаю вьюгу. Каждый день разочарования, новые испытания. Я вынуждена проводить эти дни рядом с предателем — со своим мужем. — Ты должна держаться. Касым ещё не готов к трону. — Саид подошёл к сестре и обнял её, положив подбородок на макушку. — Я делаю вид, будто простила его. Но измену не забыть. Никогда. Единственная причина, по которой все они ещё живы, это возраст Касыма. Я хочу завершить эту войну. Она утомила меня. — Не расслабляйся, — Саид нахмурился. — Впереди финальная прямая. Первой забери награду на финише. — Я сделаю всё, что нужно.***
В середине весны Сулейман с армией направился в поход, компанию ему составили визири и четыре сына. Недовольный Осман получил приказ, запрещающий ему покидать пределы Манисы. И — пусть простит её сын! — Линфэй оказалась этому несказано рада. В пылу сражения не всегда видно выпустившего стрелу, даже если стрелял свой… Осману лучше находиться как можно дальше от Касыма. Линфэй занималась делами государства, Мелек управляла гаремом. Это позволило Асие-хатун перехватить письмо из Манисы. Оно пришло не от шехзаде, а от Арзу. Из-за этого ункяр-калфа решила, что там может содержаться что-то важное. — Невероятно, — прошептала Хюррем, читая письмо. — Дильруба мертва. Но что самое интересное, её убил либо Осман, либо его фаворитка. Дело замяли. — Нам это ничего не даёт. — Ты не поняла! — глаза Хюррем загорелись. — Тут ни слова о предательстве или шпионаже. Дильрубу не раскрыли. Её тайна ушла с ней в могилу, а обстоятельство смерти можно использовать в наших интересах, Гюльнихаль. — Что делать с письмом? — этот вопрос волновал пейк куда сильнее. — Подложить Линфэй? — Не говори ерунды. Печать вскрыта, она не должна видеть его. Спрячь его в мою шкатулку, Асие. Хюррем передала ункяр-калфе бумагу и та отошла вместе с ней к шкафу. Гюльнихаль покачала головой. Ничем хорошим вся эта игра во власть не могла закончиться. Одной госпоже придётся уйти со сцены навсегда, и Гюльнихаль страшно боялась увидеть на лучшей подруге саван. — Что ты придумала? — поинтересовалась Гюльнихаль. — Сулейман узнает о своём любимом сыне правду.***
1544 Поход завершился. Пришёл конец и мучениям Эсмахан. Беременность измучила её. На исходе ночи она родила девочку, на которую Осман взглянул лишь раз. Дал имя, которое выбрала Туана — Рукийе — и ушёл. Когда Эсмахан смогла свободно — без болей — перемещаться по комнате, у них с Туаной состоялся напряжённый разговор. — Давай уедем. Эти стены давят на меня. — Что за глупости? Без меня Осман не справится. Или тебе плевать на него? Пусть враги убьют его, так? Краем сознания Эсмахан понимала — ей манипулировали. Как маленькой безвольной девочкой. Её утешала лишь одна мысль — матушка обещала вскоре приехать на пару недель. Ей позволили. — Нет! — возразила Эсмахан. — Я уважаю нашего шехзаде и люблю. Но я устала от этого места. Мне плохо тут, Туана! Даже Яхъя сбежал… — А ну…! — Туана вскинула указательный палец и оскалилась. — Не смей говорить об этом предателе. Он бросил наследника и меня, сбежав в столицу. Знаешь где он сейчас? Пригрелся на груди моего младшего брата, как змея… Он уехал, потому что между нами ничего кроме Разие не было. Я не любила его, а он не любил меня. Вот и вся истина. — Тогда почему вы не развелись? — Иначе мне найдут другого мужа, Эсмахан! И тогда он может заставить меня приехать в столицу и начать жить там с ним. Ты и я… между нами он сможет всё разрушить. Я не хочу этого, ведь люблю тебя всей душой. Эсмахан радовалась, слыша эти слова. Но её моральное состояние оказалось настолько подавлено, что ни одна клятва не могла успокоить тревожный дух. Она мечтала о чистом воздухе, в котором витал покой, о небольшом особняке, где все свои, о матери под боком. Эсмахан прикрыла веки, представляя эту картину. — Мы не уедем, — прозвучал приговор от Туаны.***
От Асие требовалось всего ничего — подложить письмо повелителю. Как ункяр-калфа, она руководила ежедневной уборкой в покоях падишаха. На сей раз Асие лично присутствовала, когда слуги меняли постельное бельё. Женщина осторожно подошла к рабочему столу и положила перехваченное от Арзу-хатун письмо. Она ушла буквально за пару минут до того, как вернулся султан. Он не сразу заметил письмо. Переодевался, а после подали обед. И лишь начав рыскать по столу в поисках личных записей, Сулейман наткнулся на послание. Первой мыслью было — от Линфэй, любовное. Он ошибся. Самыми страшными строками, бьющими прямо в сердце, оказались следующие: «Тело вынесли из покоев шехзаде, но внутри — помимо Османа — находилась Кара-хатун». Не было никакой разницы в том, кто убил бедную наложницу. Если верить остальной части письма, то Кара не понесла наказания. Или вовсе была не виновата. Как ни посмотри на ситуацию, Осман являлся соучастником преступления. Сулейман встал со стула. Резко у него закружилась голова. Удалось сделать лишь пару шагов, прежде чем он упал. Ковёр чуть смягчил падение. Сулейман потерял сознание. Обнаружила его Линфэй. По обыкновению она шла для совместного обеда. Раньше он приглашал её, но это происходило так часто, что со временем он перестал делать это. Вместо того сообщал, если не сможет присутствовать. Посему стража ничего не произнеся, впустила её. Линфэй заметила его сразу и тут же бросилась на колени, переворачивая тело мужа лицом вверх. Помутнение не позволило ей мигом закричать, приказывая вызвать лекаря. Дыхание её замедлилось, а ладони легли ему на шею. Линфэй сжала их и держала. По щекам её невольно потекли слёзы, и Линфэй убрала руки. Она задрожала и громко крикнула. Прибежала стража, а вскоре и дворцовый лекарь. Линфэй медленно отходила к стене, пока тело супруга переносили на кровать. «Я должна думать о Касыме» — пришла мысль в её голову. Она расхаживала по комнате. Нервно потирала ладони друг о друга и следила за лекарем. В конечном итоге она подошла к рабочему столу мужа, случайно опустила глаза и… увидела это. Ей хватило одного короткого взгляда на печать, чтобы понять — письмо из Манисы. Линфэй осторожно взяла его и прочла. Сначала её охватил сильнейший испуг, чуть было не превратившийся в ужасную «атаку на разум». После она нахмурилась. Это письмо предназначалось ей, а не Сулейману. Хасеки не стала дожидаться вердикта, вместо того бросившись прочь из покоев. Она неслась как ураган, взгляд её обратился сотней острых мечей. Привратник увидел каменное лицо госпожи. — Кто забирал мою почту? Говори! — Когда именно? — Не знаю! К падишаху попало моё письмо. От Арзу-хатун. — Хм, госпожа Арзу присылала вам много писем. — И их всегда забирала Мелек! Не хочешь ли ты сказать…? — Не всегда, — мужчина опустил голову. — Асие-хатун так же сделала это однажды. Ещё когда повелитель находился в походе. Вы занимались делами государства, а на Мелек-хатун свалился весь гарем. Ункяр-калфа пришла и забрала письмо у гонца. Я найду его, если прикажете. — Не найдёшь ты гонца, — Линфэй источала ледяную ярость. — Ещё раз позволишь гонцу передать моё письмо кому-то кроме Мелек или Хюмашах… я тебя со свету сживу. Ясно?! — Да! Никогда больше я… Линфэй тряхнула полами платья и понеслась обратно в гарем. По пути она извещала всю стражу хватать ункяр-калфу при первой возможности. Спустя пятнадцать минут каждый евнух знал — Асие-хатун надлежит бросить в темницу. — Госпожа моя… — с улыбкой прибежал Сюмбюль-ага. — Её нашли. Хюсейн-ага уже занялся делом. Мы придём к моменту, когда он всё узнает. Линфэй сквозь решётку наблюдала за визжащей служанкой. Не выдержав данной картины, она зашла и приказала остановить пытку. Асие-хатун взмолилась и принялась убеждать в своей невиновности. — Ты подложила письмо Сулейману, но по воле Хюррем, верно? — Это не я! — Ты — идиотка. Гонец наверняка мёртв, но вас видел привратник. Он и рассказал. Помимо Мелек, только ты забирала мою почту. — Это Мелек-хатун! — Замолчи! — Линфэй замахнулась и ударила женщину по лицу. — Не смей её обвинять. Она с первого дня тут была моим ангелом-хранителем. Мелек не предаст меня, никогда. Просто скажи правду, иначе… Хюсейн-ага, как много видов долгой и мучительной смерти? — Очень много. Есть яды — ими редко пользуются — при постоянном приёме которых тело человека начинает медленно гнить. Хуже состояние придумать сложно. — Я… скажу, — Асие сдалась и заплакала. — Я служу Хюррем-султан уже очень давно. Меня специально подослали в свиту Хюмашах-султан. Я перехватила письмо и передала ей. А позже по приказу подложила падишаху. — Убей её быстро. Линфэй выдохнула, кивнула Хюсейну и ушла. Из-за одной ошибки она поставила Османа под удар. Очнувшись, Сулейман не оставит сыну санджак главного наследника, а сошлёт на окраину империи. Она не верила, что за подобное у падишаха поднимется рука на более серьёзное наказание. Осман предал общественные нравственные принципы, а не государство и султана. И всё же она беспокоилась. Сулейман казнил «названного» брата. Не потребовав никаких объяснений, избавился от собственного ребёнка в утробе Армаан. Если этому мужчине предоставить достаточно — пусть и не железных — доказательств вины Османа в чём-либо, то… казнь неминуема. Линфэй верила в собственную неприкосновенность перед Сулейманом. Верила, что дочерям с его стороны ничего не грозит. Но мальчики… иной случай. Шехзаде всегда в опасности. Особенно мятежные. Когда Сулейман открыл глаза, Линфэй сидела рядом. Она слабо улыбнулась ему, нервничая. Его следующие слова могли обрушить на её голову дополнительную боль. — Русалка моя, — уставший, он расслабленно улыбнулся и коснулся ладонью её щеки. — Во сне без тебя оказалось тоскливо. Мне снился кошмар, в котором тебя не существовало. — Это только сон, — ответила с теплотой Линфэй. — Мир грёз коварен и обманчив. Он заставляет верить в то, что показывает. Но стоит открыть глаза и иллюзия тает. — Ты должна сделать кое-что для меня. — Всё что угодно. — Отправь письма всем шехзаде с приказом приехать в столицу. Мне есть что обсудить с каждым из них. — Сулейман на минуту замолк, взгляд его наполнился болью. — На моём столе лежит письмо. Прочти. Линфэй сделала вид, будто впервые увидела его. Повторно пробежала глазами по строкам и нахмурилась. От фальшивой злости скинула со стола чернила, образовавшие тёмное пятно на ковре. Облокотившись о стол, Хасеки тяжело задышала. — Этот мальчишка хочет наказания! — закричала она в «гневе». — Осман потакает своим женщинам, а это непростительно. Кара-хатун не понесла наказания за убийство. Любовь… Ха, Осман ничего об этом чувстве не знает. Кого он так защищает? Жену или фаворитку? Дрянной мальчишка. — Сокрытие преступления сравни соучастию. Линфэй выдохнула, поняв, что смогла убедить Сулеймана в своей точке зрения. Ей и Осману на руку уверенность падишаха в виновности Кары. Вот только… ради чего Хасеки защищала сына? Она ведь и не знала, что будет делать с восходом Касыма на трон. Какая судьба ждёт Османа? Линфэй написала письма. Гонцы вскоре покинули столицу.***
Осман заметил матушку сразу. Она встречала его в компании привратника Топкапы. Женщина стояла в платье небесного нежного оттенка. Оно имело длинные рукава и поблёскивающие узоры цвета слоновой кости. Прекрасное, как и всё, что надевала Линфэй. Голову её украшал ангельский венец, который когда-то ей подарил падишах. Его он и прежде видел не раз, в том числе на картине, висящей в покоях отца. — Отец уверен, что Дильрубу убила Кара. Не разубеждай его. — А вы… что думаете? — Ты это сделал. Осман болезненно усмехнулся. Опустив взгляд, он тяжело сглотнул. А после поднял карие обречённые глаза на мать. — Это был не я. Кара из ревности зарезала рабыню. Линфэй неловко отвела взгляд и сцепила руки в замок. Она ведь и секунды не сомневалась в том, что бедняжку на тот свет отправил именно Осман. Ей стало стыдно, но она смогла подавить это чувство. Ведь Осман уже проявил себя в качестве жестокого человека, отсюда и напрашивался вывод… Он мог это сделать. Как хорошая мать, она должна была до последнего верить в невиновность сына. Но Линфэй не хорошая мать, а Осман не хороший сын. Перед тем как созвать сыновей для важного объявления, Сулейман посоветовался по некоторым вопросам с женой. С волнением и тревогой Линфэй пришлось принять ряд важных решений. Ни для кого не было секретом — повелитель планировал провести некоторые изменения в том, каким санджаком будет управлять каждый из его сыновей. Сулейман занял трон в зале совета, а Линфэй поднялась в верхнюю комнату, через окошко которой падишах обычно наблюдал за визирями. Линфэй была практически уверена в каждом назначении, но… — Касым, Селим, пришла пора вам отправиться в санджаки… У Хасеки участилось дыхание. — Касым, ты оправишься в Кютахью. Да будет твой путь лёгок. Линфэй выдохнула и улыбнулась. — Селим едет в Конью. Мехмед в Манису. Мустафа, ты останешься в Амасье. — А я? — спросил Осман. Линфэй зажмурилась и мысленно отругала сына. Он не должен был влезать в речь отца. Не должен был! — Осман… — Сулейман недовольно выдохнул. — Тебе надлежит управлять Трабзоном. — Нет-нет-нет-нет-нет, — тихо зашептала в панике Линфэй и прижала ладонь к губам. Ей хотелось кричать. Ворваться бы в зал и отчитать мужа на глазах у всех. Их сын совершил ошибку, но… Нельзя отправлять его в самый дальний санджак. Из Амасьи до столицы путь ближе. Трабзон же… В случае чего Осман и вторым в столицу приехать не сможет. Когда всё закончилось, Осман вылетел из зала и понёсся прочь. Линфэй встретила Касыма с улыбкой и отвела в сторону. Она заранее объяснила ему всю ценность Кютахьи, и потому шехзаде обрадовался данному назначению. Из братьев он ближе всех к трону стоял. Линфэй подошла к Мустафе и пригласила на обед. Вместе они ушли. Перед ним она не показала, насколько расстроена назначением Османа.***
Осман сидел на лавочке в саду, сжимая кулаки. Хотелось взять меч в руки и идти сражаться. Трабзон — приговор. В голову ему вдруг пришла одна мысль — назначение Касыма. Отчего мать не отправила его в Манису — санджак главного наследника? Линфэй бы не позволила Мехмеду просто так занять Манису, а Хюррем-султан не имела никакого влияния на падишаха. Он воскресил в памяти карту империи… Он понял. Тяжело сглотнув, Осман усмехнулся продуманности матери. Она отправляла своего любимчика в самый близкий к столице санджак. В тот, из которого проще всего достичь Стамбула в случае смерти падишаха. Осману нестерпимо захотелось увидеть младшего брата. Он ринулся на его поиски. Слуги говорили разные вещи. Одни отсылали в кабинет Великого визиря, другие в корпус янычар, третьи в учебные классы, а четвёртые и вовсе пожимали плечами. Касым нашёлся в собственных покоях. Компанию ему составляла рыжеволосая наложница. Её Осман под локоть выволок из комнаты. — Что ты делаешь?! — Касым возмущённо уставился на брата. — Нельзя так себя вести… Ещё и ворвался без стука. — Мама объяснила, почему ты едешь в Кютахью? — настойчиво спросил Осман. Касым замялся и ничего не ответил. Осман кивнул своим мыслям и нервно посмеялся. — Да, объяснила, — продолжил говорить Осман. — Теперь ты у нас маменькин сыночек. Всеобщий любимчик. Хотя… ты всегда был таким. Идеальный, не создающий проблем для других Касым. Только ты не обольщайся, сильнее, чем Хюмашах, мать никого никогда не полюбит. Она благоволит тебе, пока ты управляем. Оступишься, и её любовь растает как снег по весне. — Она любит тебя, — Касым выдохнул и отвернулся, подходя к тахте. — Как же… Она бросила меня! Одного повода хватило. — Она испугалась тебя, — Касым присел на мягкую поверхность диванчика. — И я её понимаю. Ты безумен и неуправляем, Осман. Твоё место в… лечебнице, а не на троне. — Маленький паршивец, — протянул Осман. Осман случайно увидел на пальце брата то самое кольцо. Которое передавалось в их семье из поколения в поколение. Оно служило символом расположения падишаха. Осман не смог сдержать себя и не хотел этого делать. Старший шехзаде бросился на младшего с кулаками. Касым ловко ушёл из-под первого удара, наклонившись. Осман был выше и крепче, но Касым быстрее и умелее. Он использовал вес брата против него самого и перекинул через плечо. Осман опешил и поднял удивлённый взгляд на Касыма. Чёрные волосы у того разметались, чёлка упала на лоб, а маленький её край чуть прикрыл один глаз. Касым принял стойку, готовясь к повторному нападению. Осман впервые увидел в брате реального соперника. На шум прибежали слуги, стражники встали между братьями, не позволяя продолжить драку. Осман встал на ноги и, кинув предупредительный взгляд, вышел из покоев. Он почувствовал, как на глаза наползала влага. Вдали от сестры он ощущал себя слишком одиноким, слишком уязвлённым, слишком… слабым. «Это иллюзия. Я не слаб. Бог существует, и это я» — убеждал себя он, возвращаясь в выделенную комнату. Ожидаемо, вскоре ему приказали немедленно явиться к отцу. Повелитель выглядел не на шутку взбешённым. Ему успели доложить о драке, он уже переговорил с Касымом. Осман оглянулся на двери, которые начала закрывать стража. Снаружи остался стоять младший брат с матерью. — Ты ведёшь себя недостойно, — начал «лекцию» падишах. — Разве пристало наследнику драться с братом? Он твоя родная кровь. И это я ещё не говорю о сокрытии преступления. Кара-хатун должна получить наказание. Если ничего не сделаешь ты, то сделаю я. — Кара не виновата, — холодно сказал Осман. — Она лишь защищала меня от рабыни. — Защищала? — Сулейман не поверил, вопрос прозвучал насмешкой. — Дильруба сошла с ума и бросилась на меня с ножом. Кара оказалась быстрее. Я застыл, ведь оказался поражён дерзостью наложницы. Не ожидал и… чуть не отправился к… Аллаху. — Ты говоришь, но правда не звучит. Любовь затмила тебе разум, Осман. Очнись! — Я… сам разберусь со своим гаремом. — Щенок, — тихо проговорил Сулейман и уже громче сказал: — Не знаю, откуда ты черпаешь такую дерзость, но прекрати. Перед тобой сейчас не только отец, но и твой повелитель. Не забывай этого. Мне бы следовала выбрать более серьёзное наказание, чем… — И куда бы вы отправили меня?! Изгнали из империи, а? Дальше уже некуда. Осман выплюнул последние слова, и самостоятельно распахнув двери, вылетел из покоев. Он ничего не сказал вздрогнувшей матери. Он желал оказаться как можно дальше от человека, которого годами называл отцом. А он… оказался повелителем. Он избивал манекены на тренировочной площадке часами. Видел проходившую мимо мать. Она не набралась смелости подойти. Вероятно, боялась сказать лишнего. Османа настолько вывела из себя ситуация, что вечером он направился прямиком к Хюррем-султан. Женщина встретила его с лёгкой усмешкой, она уже знала, что Осман потерял место в раю повелителя. Самодовольству её не находилось пределов, ведь именно её сын отправился в главный санджак. Осман пришёл разбить её надежды. — Я принёс кое-что, — Осман вытащил из нагрудного внутреннего кармана свёрток. — Держите. Хюррем осторожно приняла «подарок». Развернув полотно, она нахмурилась. Это была карта. Стандартная карта империи. Султанша недоумённо посмотрела на шехзаде. — Вам кажется, будто вы лидируете. Будто отец ни с того ни с сего обделил любимчика Касыма. Вы слепы. — О чём ты говоришь? — нахмурилась Хюррем, вновь опуская взгляд на изображение местностей. — Знаете в чём суть санджака наследника? Важно приехать в столицу первым в случае смерти султана. Ведь именно тот, кто успеет войти в Топкапы первым, будет тут же провозглашён новым падишахом. А теперь внимательно посмотрите, какой санджак ближе к Стамбулу. Осман с удовольствием следил за меняющимся выражением на лице Хюррем-султан. Улыбка сползла с её лица, уголки губ опустились. Женщину накрыли осознание и паника. Она увидела «картину» целиком. — Как вы хоть на миг могли подумать, что моя мать могла уступить позиции? Султан — ручной пёс Хасеки. Одно её слово и он уже бежит исполнять приказ своей госпожи. Миром управляет мужчина, а им женщина. — Зачем ты всё это говоришь? — с подозрением спросила Хюррем. — Я в опале, сослан в самые дебри империи. Трона мне не видать. Но и Касым его занять не должен. — В тебе говорит обычная зависть. Ты сдался. — Хюррем презрительно фыркнула и отвела взгляд. — Думайте, что хотите. Осман вышел из покоев султанши и плотоядно усмехнулся. Именно такой реакции он и ждал. Пусть эта женщина считает его жалким и слабым. А когда она разберётся с Касымом, Осман вернётся и возьмёт своё — трон.