Обещай себе жить без драм

От тебя так тепло и тесно… Так усмешка твоя горька… Бог играет всегда нечестно. Бог играет наверняка. Он блефует. Он не смеется. Он продумывает ходы. Вот поэтому медью солнце Заливает твои следы, Вот поэтому взгляд твой жаден И дыхание – как прибой. Ты же знаешь, Он беспощаден. Он расплавит меня тобой. В. Полозкова

Ее второй день нет в Новогорске. Большое начальство возжелало плотного общения с начальством поменьше. Им, ее команде, достанется только выжимка этого общения, без эмоций лишних и точно без всех особенностей коммуникации, которые выматывают душу. У каждого своя работа. Зачем рассказывать всем подряд о том, что тебе было трудно. Она не любит жалобщиков, и сама лишний раз не жалуется. Даня временами представлял себе лицо Этери, спорящей с кем-нибудь из Федерации. Маломимчное внешне, но при этом все тонко пронизанное мелкими штрихами эмоций, и фирменное “ну, слушайте…”, с которого она начинает оспаривать чуть ли не каждое утверждение, что ей не по нутру. Глейхенгауз улыбнулся. Как же сложно быть холодной, когда ты такая горячая! Они с Этери спорили мало, но когда и если спорили, то Даня понимал, что в ее аргументы он вплющивается словно в кирпичную стену толщиною в метр. Этакое не сдвинешь. Максимум - разобрать по кирпичику. А это время, усилия. И не факт, что раствор, на котором держится стена, позволит оторвать кирпичи по одному. Наверное, эта умная женщина много в чем сомневалась, но сомнения находились за пределами профессиональной деятельности. Тут она всегда была на своем месте и в своих силах. - Этери, почему женское фигурное катание в России так расцвело? - Потому что я вернулась в Москву. Она, конечно, подшутила над незадачливым журналистом, который закладывал примерно такой ответ в свой вопрос. И объяснила, и про развитие городской инфраструктуры, и про сеть новых катков, и много про что. Но так ли шутила? Конечно, когда нет льда, никакое развитие фигурного катания невозможно, но когда нет тренеров с собственной методикой - тем более. Они совпали: растущая Москва и бесстрашная москвичка. Насколько нелегко давалось движение вперед в неостанавливающейся столице неостановимой женщине можно только догадываться. Но на старых фото и редких видео заметно, что даже всем теперь знакомая “улыбка от Этери” порой становилась вымученной и усталой. Эдик дал главное своему лучшему тренеру - покой. Она перестала метаться между катками и жить в состоянии подвешенного на тонкой ниточке груза: одним движением отрежут и лети вниз, на дно. Вот вопрос: достаточно ли в Этери благодарности, чтобы оплачивать ее ролью любовницы Аксенова? Даню затрясло от одной мысли. Представить, что их начальник целует те же губы, что и сам Даниил Маркович предпочитал любым другим, обнимает за талию, проводит пальцами по внутреннему краю голых лопаток, прижимает к себе за бедра... Как вообще можно низвести такую женщину до пошлой роли любовницы несвободного мужика? Как ни странно тот факт, что и сам он сейчас предлагал ей примерно ту же роль, в голову не приходил. У них все иначе. И вообще - другое дело. Это же любовь! Вернулась их королева льда к полуночи. Заострившаяся от того, чем ее встретила Москва. Проходя по кухне, автоматически положила Дане на плечо руку и потрепала коротким движением. Он успел поймать ее ладонь на взлете и, заглянув в глаза, спросил: - Все нормально? - Более или менее!- улыбнулась остатками внутреннего света женщина.- Кофе хочу. - Ночь на дворе, а ты кофе пить,- Даниил не отпускает ее запястье, счастливый, как щенок, в дом которого вернулась любимая хозяйка. - Все равно бессонница,- отмахивается блондинка,- хоть нормальной работой займусь. Звякает посудой, ищет кофе. Случайная “семейная сцена”. Так успокоительно и хорошо, что в этом состоянии жаждется потонуть. В мяте, цитрусе, цветах, запахе кофе. - Иди-ка ты к себе. Отдыхай!- Даниил Маркович, вынимает из рук женщины ложку и пакет с кофе.- Я тебе принесу твой кофе в комнату. В ответ еще раз его потрепали по плечу, одарили утомленной улыбкой и негромко обрадовали: - Ты мое счастье! - Сама ты... счастье,- пошутил Даня и занялся ночным кофе. Душа пела, танцевала что-то томное и страстное. И нежное. И любящее. Танец был красивым, сложным, "почти гениальным". Наполненным кофейным ароматом. За то время, что он возился с кофе она успела сходить в душ и переодеться в мягкое-домашнее, так что “семейственность” ночной встречи стала еще осязаемее. От вкуса кофе женщина чуть заметно скривилась: - Вкусный, но у меня кофе уже в затылке плещется,- пояснила свою реакцию Дане.- Боже, прими за лекарство. - Тебе бы все же поспать, а?- снова предлагает мужчина. - Неплохо бы, конечно,- соглашается Тутберидзе.- Но меня пока штормит нашим руководством. Буду направлять шторм в созидательное русло. Если повезет, часа через два успокоюсь. Еще успею поспать. Сильная слабая женщина. Даня тихонько поправляет падающую ей на глаза прядку светлых волос. Забирает чашку с кофе, отставляет в сторону и прижимается к губам поцелуем. Она неожиданно сразу сдается и приникает к нему. То ли успела что-то решить про них, то ли просто от усталости поддалась единственному простому и созидательному порыву. В комнате горел яркий свет, тела в нем отливали легкой белизной дневной лампы. Мужчина вел танцевальную партию любви, женщина следовала, добавляя красок в простые движения жизни. Когда замирала пальцами на его груди, обхватывала ладонями бицепсы на мужских плечах. Притормаживала бедрами, прижавшись к направляющему ее телу. Чувствовала губами соль и горечь. Кружила языком. Скользила сначала вниз вдоль, потом руками от колен до ягодиц вверх. И все это время губы ее дразнили и баловали. И мстил он ей так же безостановочно и требовательно, радуясь ярком свету, при котором ничего нельзя было скрыть, ни физически, ни душевно. Ни нервно сжимающихся пальцев, когда он входил, ни приоткрытых губ, закусываемых в такт нарастающему желанию, ни широко раскрывшихся глаз с полностью потерявшейся в зрачке радужкой за секунду до того, как она вздрогнула и низко застонала в освобождающем наслаждении. Он спешил за ней в собственный финал, чтобы уткнуться носом в шею и добирать любви, приходящей следом за страстью. На прощание, покидая ее тело, оставляет влажную дорожку поцелуев от ключицы до вершинки груди. И идет выключать свет. Во-первых, чтобы она все-таки уснула; а во-вторых, чтобы не смотреть в ее честные глаза своими глазами предателя. Вернувшись, прижимает крепко расслабленную теплую женщину и приказывает: - Спи! Долгий вздох. Ответные объятия. И тишина, в его половине ночи разъедаемая ржавчиной лжи.