***
Весенний ветер беспощаден. Он бил по шлему, обтекая, но Намджун только набирал скорость, выжимая ручку газа до максимума. Улицы одна за другой проносились перед глазами, но он вёл своего железного коня домой, в его холостяцкую квартиру, туда, где безумно одиноко одному. Прошёл всего месяц, по прошествии которого он был вынужден сидеть в четырёх стенах, изредка пересекаясь с Хосоком, один раз со всеми остальными парнями, погрязшими в уголовном расследовании, пусть и не желая этого, и несколько раз с доктором. Всего один месяц, обозначивший его жизнь до событий в аэропорту как тупое существование. Губы продолжали будто бы жечь. Они и не переставали, помня вкус и мягкость чужих. В голове взрывались мысли, сердце не останавливалось в своём импровизированном танце, пальцы дрожали при воспоминаниях получасовой давности, в носу застрял аромат шафранового мыла, исходившего от густых волос доктора, а широко распахнутые глаза неотрывно следили за дорогой. Всё, что было до этого, теперь стопроцентно перечёркнуто. Теперь ему стыдно за слова, которые он когда-то сказал Рине, те слова, из-за которых она разозлилась на него в тот вечер. И заслуженно, он не должен был этого говорить. Оскорблять чьи-то чувства, пусть это и чувства к человеку такого же пола, нельзя и непростительно. Жизнь сыграла с ним злую шутку. Сначала презирать, а потом взять и сойти с ума от поцелуя с другим мужчиной. Это бумеранг? Точно, наверное да. Скопившиеся в уголках глаз солёные капельки сорвались вниз по щекам. Но это от ветра. Ведь да? Намджун не знал. Прошлое потеряло смысл, а будущее призрачно настолько, что даже страшно встречать завтрашний день. На душе всё ещё горько, однако жалеть он не будет. Пилот не считал, что поступил неправильно, насильно поцеловав человека. Может быть, не стоило делать это сейчас. Может быть, не стоило вообще приходить к нему сегодня. Или может быть, не стоило месяц назад идти тем путём из раздевалок. Миллионы «может быть». Жизнь от этого не легче. И стала ещё труднее, когда его вдруг оттолкнули, несмотря на то, что до этого даже позволили стянуть с острых плеч халат с рубашкой, прикоснуться к шёлковой коже, целовать шею и слушать мелодичный тихий голос, а главное ощущать, как ладонь Сокджина зарылась в его волосы, прижимая ближе, как пальцы крепко сжимали плечо, будто бы боясь, что оно растворится в воздухе, как всё тело под ним дрожало от ласк. Но, по-видимому, Намджун был единственным на тот момент, кто готов пойти до конца. Неужели с ним жестоко поиграли? Осознание этого укололо пуще прежнего. Неизвестные ранее чувства проснулись, вынырнули наружу и дарили адскую душевную боль, о существовании которой Ким никогда не догадывался. Это и есть то, что чувствовали его бывшие девушки? Тормознув у своего подъезда, мужчина сжал челюсти до гуляющих желваков и поставил байк на подножку, из-под растрепавшейся отросшей чёлки посмотрел на воркующую с его соседкой на этаже Мисоль. Девушка повернулась к нему, улыбаясь. Женщина средних лет с ней попрощалась и, проходя мимо своего соседа, поздоровалась с ним, коварно сверкнув взглядом. — Ты чего так долго? — защебетала танцовщица, и лицо Намджуна невольно скривилось. Оказывается, у неё очень противный голос. — Что ты здесь делаешь? — грубо спросил Мисоль пилот, слезая с Mustang, и поставив его на сигнализацию. Та соседка наверняка будет ворчать, потому что он снова припарковался под её окнами. — Я приготовила много кимчи и яичных рулетов. Надеюсь, у тебя есть рис? — девушка сунула ему в руки небольшой пакет и перекинула на другое плечо свою маленькую дамскую сумочку, скромно прикрыв стройные ноги в ярко-розовой мини-юбке. Эх, раньше бы Намджун на неё набросился и имел бы всю ночь напролёт. — Мисоль, — выдохнул мужчина, поставив приобретённую ношу на лавочку, — лучше уезжай. Я тебе говорил уже, что нам не быть вместе. На миленьком личике скользнуло непонимание, но очень быстро появилась улыбка и Мисоль попросила прекратить с ней играться, ведь она действительно старается понравиться и в будущем перейти в более серьёзные отношения. Да, если бы немного пораньше, то Ким согласился бы, ничего при этом не потеряв, а только приобретя. Однако, крутой поворот в его жизни уже совершён и возвращаться к изначальной точке он совсем не желал. Ни за что. Поэтому: — И всё-таки, убирайся. — Что я делаю не так, скажи? — закричала девушка, распсиховавшись. Её большие чёрные глаза потонули в злости и отчаянии, и Намджун увидел танцовщицу, с которой познакомился в клубе на пьяную голову и несколько раз переспал. Смотрел на девушку и понял одну очень важную вещь. Горько, но правда: в эти минуты он вдруг стал различать в однотипных лицах тех, кто ему претит, и того, в ком нуждается. — Намджун! — вырвала она мужчину из пучин мыслей. — Мне нравится другой человек, — вот так просто, без увиливаний и лжи. — Извини, я тебя предупреждал. — Нет! — Мисоль вцепилась в его куртку яростной хваткой и притянула к себе, чтобы прикоснуться губами к душе, которую безрезультатно пыталась покорить целую неделю, но, получается, безрезультатно. Последняя попытка теплилась где-то в груди, а крохотные слезинки на накрашенных ресничках бросили свой отблеск на лицо Намджуна. Но зря она всё это затеяла, конечно. Грубо, однако очень действенно, он отпихнул худую, хрупкую девушку, даже не дёрнувшись, когда она упала на землю и её юбка задралась, явив свету кружевное белое бельё. Её горючие слёзы, что до этого будучи крохотными слезинками на накрашенных ресничках бросили свой отблеск на лицо Намджуна, уже не трогали душу мужчины, она не дрогнула под натиском возможного осуждения со стороны случайных прохожих, ставших свидетелями чересчур короткой сцены любовных разборок. Он лишь мотнул головой, бросив тихое: «Я всё решил», и широкими шагами скрылся в полутёмном подъезде. Ким надеялся, что мимолётная связь, наконец, разорвана. Только вот Мисоль похоже решила всё иначе. — Стой, козёл! — услышал он с первого этажа уже находясь на своём. Мужчина не спеша открыл квартиру и повернулся как раз в тот момент, когда танцовщица, что вот-вот навсегда исчезнет из его жизни, догнала его и, размахнувшись, ударила ладонью по щеке. Звук пощёчины звонко подхватило эхо, и Мисоль замерла, чего-то ожидая. Намджун, чувствуя, как больно горела пострадавшая кожа, отдавая ноющей болью по всему лицу, мазнул по фигуре бывшей любовницы незаинтересованным взглядом, шагнул за порог, скрывшись в темноте прихожей, и захлопнул перед растерявшейся девушкой дверь. Вот и пришёл конец скитаниям ищущего семейного тепла Ким Намджуна. Пилот облокотился на подоконник на кухне и наблюдал, как Мисоль, схватив пакет со скамейки, отправила его в ближайшую урну и, отряхнув бесспорно красивую юбочку, гордо покинула поле видимости, абсолютно не обращая внимания на вопросительные взгляды незнакомых ей людей. Мужчина не будет отрицать, что проведённое с ней время ничего не значило, нет, скорее это тот самый переломный момент, который позволил понять себя, и он девушке благодарен. Семейное тепло ему больше не необходимо, искать его он не намерен и мысленно просил за это прощение у своего покойного отца. Он поймёт, что сын влюбился, вместо семьи нашёл любовь, о которой тот мог только мечтать всю свою жизнь. Понял бы, если бы был жив. К тому же, такое ощущение, что Ким узнал самую страшную тайну века. Ведь произнесённое дрожащим голосом «да» до сих пор обжигало никогда не любившее сознание Намджуна. Так сильно, что эмоции хлестали внутри, словно в запертой клетке, заставляя задыхаться от несправедливости. От злости на самого себя и на сложившуюся между ним и доктором ситуацию, ударом большого кулака он пробил пластиковое полотно подоконника, а сам прислонился лбом к стеклу, и, тяжело выдохнув, указательным пальцем нарисовал на запотевшем от дыхания участке поражённый Амуром жизненно важный орган. Пути назад нет и не будет. Ни для него, ни для Сокджина. Но стоит ли ждать то время, когда доктор не посмотрит на него полными слёз глазами, дрожащими пальцами прикрывая оголённые ключицы, от которых не по-детски повело взрослого мужчину, и в очередной раз не скажет «Уходи» так надломлено, что замерзает душа и останавливается бьющееся в страстной агонии сердце?***
Чимин открыл глаза. Он не знал, день сейчас или ночь, напрочь потеряв какую-либо связь с внешним миром. Вроде бы не так много времени прошло, но всё уже успело перепутаться в его голове. Парень вздохнул и перевернулся на бок, вскрикнув, потому что в глазах резко потемнело, а в голове что-то щёлкнуло, всё поплыло и закружилось, вызвав тошноту. Пак проглотил горький ком и ахнул от того, что, смотря на свою комнату, не видел абсолютно ничего. Всё-таки ещё ночь. Или просто свет не включен. Чимин попытался подняться, но ничего не получилось. В руках сил нет, ног не чувствовал вовсе, а гул в ушах только нарастал. Все мысли сразу же отошли на задний фон, осталась только одна, и она ему не нравилась. Пак прокашлялся, а потом попытался снова встать. На этот раз у него получилось приподняться, но из-за того, что парня всего трясло от лихорадки, он упал обратно лицом в подушку, проскулив от собственной никчёмности. Спать не хотелось, а всевозможные идеи для дальнейших событий совсем не утешали. Чимин безэмоционально пялился на противоположную стену, водя по ней взглядом и постепенно чувствуя, как зрение постепенно возвращалось. Вот он увидел уже такую знакомую трещину в сером бетоне, стул, на котором недавно сидел привязанный, и, скользнув в сторону, различил нечёткие очертания остальной мебели. — Проснулся? — донеслось до него. Журналист поднял глаза на источник звука, но кроме размытого силуэта не видел ничего. Открыв рот, в котором пересохло, не смог даже ответить что-нибудь банальное. — О? — мужчина, кажется, присел на корточки и что-то поставил на стол или стул, Чимин не разобрал. — Началось, да? Видишь меня? Парень очень слабо мотнул головой, тут же ощутив головокружение. Преступник, по-видимому, доволен результатом, потому усмехнулся и прикоснулся к влажным волосам своего пленника и погладил того, приободряя. Будто бы только этого он и ждал — когда Чимину станет безумно плохо. Неужели для того, чтобы испытать какую-то там вакцину нужно довести человека до такого состояния? Тем более, насколько вспомнил журналист, оптимальных результатов не давало ни одно лекарство против этой болезни. Сколько он статей изучил, сколько беседовал с врачами, его личное расследование этой проблемы зашло в тупик, а слова Кан Мунчоля так вообще запутали окончательно. Может быть, то, что создал Кан, не является вакциной от этой болезни. — Ты же слышишь меня? — спросил Сэхо. Чимин прикрыл веки и тяжело вздохнул, закашлявшись следом. Пожалуй, ему не было так плохо, когда он лежал в больнице с пневмонией в четырнадцать лет, или когда пережил операцию после автокатастрофы. — Так вот как эта штука работает, — мужчина удовлетворённо хлопнул в ладоши. Вожделенный момент, которого он так долго ждал, сладкая месть, которую он так лелеял много лет, истина, которая уже рядом. Убийца проурчал, что-то неслышно сказал, и Пак услышал его отдаляющиеся шаги. Хотелось закричать вслед, чтобы не бросал, не оставлял умирать, но тело словно налилось свинцом и ничего не чувствовалось, не говоря уже о каком-то движении. Сколько времени прошло с тех пор, как Сэхо ушёл, он не считал, просто так и лежал, не двигаясь, замерев на одном месте и смотря в одну точку. В полутьме всплыли воспоминания из детства. Яркие, сочные, всё, как он помнил. Мама, папа, любимый город Пусан, где он родился и жил до переезда в Инчхон. Весёлые посиделки в кругу семьи каждый вечер, добродушные одноклассники и друзья из параллельного класса. Однако в новой старшей школе уже было всё по-другому: неприятие, отвержение и издевательства. А город ему понравился. Такой же большой, живой, с улыбающимися лицами прохожих, бегающих по детским площадкам и в парках ребятишками, с особенным колоритом города Южной Кореи, который встречают иностранцы, когда прилетают в страну. Мечтать о большем он не мог, и потеря связи с Юнги на несколько дней не омрачила его любви к этому месту. Судя по звукам, мужчина вернулся. Его передвижения тихие, но Чимину вдруг показались они громкими. Словно все его чувства обострились. Холодная рука прикоснулась к его горячему лбу и тут же исчезла. — Я принёс таблетки, тебе нужно их выпить, — произнёс Сэхо, и губ Пака коснулось что-то гладкое. Однако он плотнее сжал губы, не впуская в себя неизвестное лекарство. — Вак…цина, — прохрипел парень, преодолев сильную боль в горле. — Вколи… — Вроде, рано ещё, — послышался ответ, и он не устроил. Чимин разозлился и усилием воли заставил себя пошевелиться. У него это получилось, и он схватил протянутую к нему руку с пилюлей, сжав запястье, сфокусировал взгляд на преступнике, вдруг увидев его лицо очень близко, и выкрикнул так громко, что сам испугался: — Коли, сука! Или первым сдохнешь ты, тварь! — Какая кусачая малышка! — Сэхо усмехнулся, растянув губы в той самой мерзкой улыбке. — Не боишься, что покусаю в ответ, а? — он дёрнулся, но парень крепко держал его, игнорируя шипение оппонента. — А ты не боишься отойти в мир иной? — гневно выплюнул Пак, чувствуя, как внутри закипало нечто горячее, вязкое, оно распространялось повсюду, обжигая, и ему вдруг показалось, что в нём что-то просыпалось. — Что ты мне вколол?! — низким голос озвучил парень вопрос. — Что надо, то и вколол, кукла, — зло прошипел мужчина. — Забыл? У меня много рук, где только захочешь! Чимин сощурился, рассматривая искажённое злостью лицо перед собой, пытаясь уловить фальшь. Откуда у убийцы возбудитель европейской болячки? С чего он взял, что созданное бизнесменом лекарство способно победить другие такие же? Ведь лихорадка появилась не вчера и не позавчера, и есть разработки. Да, не действенные, но откуда гарантии, что то, что изобрели Мунчоль и Чанёль может вообще подавить эту болезнь? У парня нет ответов на все эти вопросы и у человека напротив, он уверен, тоже. Каких-либо доказательств тем более. — Лжёшь, — выдохнул журналист. — Просто доверься, — пожал плечами Сэхо. — Вот увидишь, эта штука спасёт и тебя и меня. Вернёшься к своему Мин Юнги целёхоньким. Кстати, — преступник внезапно наклонился, стараясь подавить волю парня, — ты не ответил на мой вопрос: ты берёшь или даёшь? Чимин на провокацию не поддался. Он устоял на согнутых в локтях руках, продолжал держать за запястье мужчину и криво улыбнулся, насколько это позволяли силы. — Хочешь потрахаться с больным? — съязвил репортёр, надеясь, что подобные высказывания понизят настойчивость его похитителя в подобном вопросе. — Почему бы и нет? Половым путём эта хрень не передаётся, — кровать скрипнула и прогнулась под весом второго человека, который опёрся на матрац, полностью нависая над пленником. Сэхо скользнул взглядом по изогнутой пояснице и облизнулся, что не ускользнуло от внимания Пака. — Твои формы манят даже натуралов, детка, ты знал? Но Чимину это омерзительное высказывание не интересно. Он узнал нечто другое. И поэтому, коварно сверкая затуманенными болезненной дымкой зрачками сквозь припущенные веки, упал на постель, перевернувшись на спину, ладонью нащупал воротник кофты напротив и притянул преступника к себе так близко, что почувствовал его сбившееся дыхание. Тот не растерялся, принял происходящее за чистую монету и, улыбаясь, потянулся к пухлым губам, намереваясь получить сладкий поцелуй с не менее сладким продолжением. Пак приоткрыл рот, приглашая, тем самым выбив любые возможные подозрения, и, когда убийца прикоснулся к нему, он, подавляя в себе неприязнь, скользнул языком в чужой. Услышав ухмылку, Чимин сомкнул губы, углубляя поцелуй, и, поймав язык мужчины, втянул его в себя, поиграв с ним несколько секунд, с силой укусил его, прокусывая кожу и направляя в рану свою слюну. Сэхо взвыл, схватил парня за шею, вжав в подушку, и вырвался, сильнее и глубже раздирая нежную кожу о клыки репортёра. В его глазах метнулась животная злость и Паку на секунду стало страшно, однако он расслабился, почувствовав на своём лице капли горячей красной жидкости, капающие с побелевших губ преступника. Парень стойко глядел в ответ, ухмыляясь и мысленно хваля себя за проделанную работу, громко дыша и пытаясь подавить рвотный рефлекс. — А так передаётся? — добил он словами и хрипло расхохотался, наблюдая, как Сэхо соскочил с кровати, прикрыв ладонью нижнюю часть лица и рванул на выход, наглухо заперев за собой дверь.***
Минги появился только к обеду. К этому времени Хосок уже весь на нервах. Ёнми с утра писала и спрашивала, когда они смогут улететь, беспокоилась, потому что уже взяла на работе отпуск за свой счёт. И Чон её понимал, но собственный менеджер не отвечал на его звонки всё утро. И вот, когда входная дверь, наконец, хлопнула, впустив второго по важности в этом доме человека, спортсмен соскочил с дивана и выскочил в прихожую в боевом настрое. — Ты куда подевался? — залепетал он, схватив Сона за полы шерстяного пиджака, который тот уже успел расстегнуть. — Билеты купил? Почему на телефон не отвечаешь? — Успокойся, — мужчина скинул чужие руки с себя и отряхнул невидимую грязь. — Твой отпуск начинается с завтрашнего дня, — он посмотрел на настенные часы и сверил время на наручных. — Где? — сглотнул Хосок, жадно рассматривая менеджера. — Майями, — Минги кивнул головой. — Только без выкрутасов. Я не хочу, чтобы тебя засекли с твоей шлюхой. Не забывай, что осенью у тебя Формула-1. — Помню я, — надул губы гонщик, но спустя секунду широко улыбнулся, почувствовав облегчение. Он едет к морю, к солнцу и приятным воспоминаниям по окончании поездки. — И Ёнми не шлюха, а официантка, — пожурил парень друга. — Ты уверен? — поднял одну бровь Сон, развернувшись к подопечному. — Ты серьёзно? — скопировал выражение лица менеджера Чон, и, обидевшись, крикнул на кухню: — Минги сегодня не кормить! — и, гордо подняв подбородок, поднялся в свою комнату. — Что за детский сад, Хосок? — услышал он перед тем, как захлопнуть дверь спальни. Молодой мужчина достал свой телефон и набрал Ёнми, она сняла трубку с первого гудка и сходу спросила про отъезд. Чон улыбнулся, думая, что его возлюбленная очень счастлива поехать со своим парнем на море, побыть наедине только с ним, наслаждаться приятным обществом и пребывать в страсти буквально каждый вечер. Коротко ответив, парень очень долго слушал восторженные крики девушки на том конце и, наконец, поинтересовался, может ли он приехать, ведь до завтрашнего утра не дотерпит, потому что уже безумно скучал. — Конечно, — промурлыкала Ёнми. — Чулки или кожа? — спросила она и выдохнула в динамик, ожидая ответа. — Ничего, — недолго думая, сказал Хосок. Позже он покинул виллу под нахмуренный и неотрывный взгляд менеджера, скрестившего руки на груди. Рядом с ним стояла та самая домработница, влюблённая в него с самого первого дня пребывания здесь, и держала тарелку с ароматным запечённым картофелем со специями. Спортсмен сжал губы и покачал головой, махнув на друга рукой, выскочил на улицу и завернул за угол. Его мотоцикл, стоящий среди дорогих иномарок, кажется, соскучился по своему хозяину, долго вредничал, не заводясь, но Чон, погладив его по блестящему боку, нашептал ему, что больше не бросит своего зверька одного в тёмном гараже, и Yamaha, рыкнув в полной тишине, взвизгнула двигателем и заурчала, ожидая, когда на неё запрыгнут и поведут в плавание. Рассекая улицы на своём байке, молодой человек улыбался миру сквозь стекло шлема. Радоваться долгожданному отпуску, который по чистой случайности отсрочился на месяц, ведь нормально для таких людей как Хосок. Ничего зазорного в этом не видел и гнал по полупустым дорогам перед час-пиком, спеша на дорогую его сердцу встречу. Ёнми встретила его без всего, как он и попросил. Изгибы молодого женского тела манили, звали прикоснуться, и парень, нисколько не противясь своим желаниям, потянулся к ним, сжимая пальцами чуть смуглую кожу. Поцелуй не менее горяч, чем девушка в его руках, и ему безумно это нравится. Каждый раз, когда они занимались любовью, он забывал обо всём на свете, утешая себя лишь тем, что никогда не испытывал таких чувств: ярких, взрывающихся в голове, заставляющих неистово желать и получать, вслушиваясь в мелодичный голос. Стоны всегда тихие поначалу, но, когда они оказываются в постели в одной из комнат маленькой квартиры официантки знаменитого клуба в Инчхоне, переходят в сумасшедше-громкие, почти срывающиеся. Она извивалась под ним, подставляясь под большие, немного шершавые ладони, всё больше и больше уводя Хосока в неизведанные ранее ощущения. В пике их воссоединения, он вынослив, силён, с каждым движением его самообладание только крепло, и только сильнее толкался, доводя партнёршу до потери сознания. Только в этот раз, когда Чон скользил взглядом по хрупкой спине, сжимая ладонями талию, чтобы Ёнми держалась на ногах и двигалась навстречу, и ему почему-то показалось, что эта спина какая-то чужая, совсем не та, к которой он привык. Проморгнувшись, парень отогнал от себя странное наваждение, прислонившись губами к основанию шеи. Волосы защекотали щёки, и он зажмурился, чувствуя, что оргазм обоих приближался и действительно ждать себя не заставил. Тяжело дыша, упав рядом с девушкой, Хосок сгрёб её в объятия и чмокнул в мокрый лоб. — Не боишься со мной лететь? — спросил он севшим голосом. Знал ответ, но хотел услышать ещё раз. — Нет, — томно улыбнулась Ёнми, скользнув тонкими пальчиками по его губам. — С таким Чон Хосоком мне ничего не страшно, — она поднялась на локтях и заглянула заволоченными желанием глазами в его. — Хватит на ещё один раз? — Ненасытная, — шепнул Чон, схватив её за бедро, перекинув через себя, тем самым посадив сверху. — Это последний, — он зацепил часы на стене, — мне нужно вернуться до заката. — Папочка ругаться будет? — прыснула Ёнми, облизнув губы, приподнявшись, устраиваясь удобнее на крепком торсе парня. — Папочка там я, дорогая, — нашёлся Хосок и сжал тонкие колени, прижимая их по бокам от себя. — И здесь. Так что, если не хочешь проблем, делай уже что-нибудь, — прошипел он, вызвав тихий девичий смех. Вечером, когда Чон уже возвращался домой в предвкушении долгожданного полёта, наконец-то не наедине с самим собой, притормозив на перекрёстке, спортсмен увидел, как дорогу переходили две школьницы, что-то рассказывая друг другу и громко смеясь, привлекая к себе внимание. Длинные волосы одной из них развевались по ветру, тогда как короткие другой завязаны в высокий хвост, открывая вид на тонкую шею, окольцованную в белый воротник рубашки, с редкими полосами выбившихся прядок. Её глаза, которыми она посмотрела на байкера в первом ряду, сверкали в лучах солнца, притягивали магнитом, заставляли без остановки тонуть в пучине чёрного моря где-то внутри себя. Только когда стоящая позади него машина подала сигналы, Хосок понял, что стоял неподвижно, наблюдая за отдаляющимися в сторону местного парка спинами молодых девушек, одна из которых обернулась, поправив свой длинный черный сарафан, и скользнула взглядом по фигуре парня на жёлтой Yamaha в чёрном непроницаемом шлеме и в помятом спортивном костюме. Чон снял байк с тормоза, и, отъехав от пешеходного перекрёстка, развернулся и заехал на маленькую парковку возле входа в живописную аллею.