Наперегонки со смертью

Смеркалось, и землю осыпали пушистые хлопья снега. На выезде из города, расплатившись с извозчиком, мужчина в темном одеянии с небольшим чемоданом в руках спустился с пролетки, осторожно осмотрелся по сторонам и, приподняв ворот пальто, прошел к одиноко стоящему фонарю. Спустя несколько минут напротив него остановилась черная карета с шторками на окнах. Передав багаж кучеру, мужчина по возможности стряхнул с плеч снег и молча сел в экипаж. Внутри было достаточно темно. Но гораздо теплее — во-первых, сюда не проникал пронизывающий ветер, во-вторых, его уже встречала самая лучезарная улыбка на свете, согревающая в любую непогоду. — Здравствуй, — тихо произнес он, присаживаясь напротив. — Добрый вечер, — улыбка девушки сделалась хитрой. — Вы должно быть наш новый следователь. Весь Затонск только и судачит о вашем назначении. — Она смотрела прямо на него, глаза блестели с вызовом. — Штольман Яков Платонович, если не ошибаюсь? Мужчина едва слышно хмыкнул, и губы его растянулись в понимающей улыбке. — Верно, — кивнул он и, сняв перчатки, положил их рядом на сидении. — А я вас тоже видел. В городе. На велосипеде. — Будьте так любезны, Яков Платоныч, простите мне тот безрассудный инцидент. Анна Миронова, — добавила она и протянула руку без перчатки. Штольман крепко обхватил дамские пальчики и, не сводя взгляда с их обладательницы, склонился к ее руке. В последний миг он ловко развернул ее кисть ладонью вверх и поцеловал сначала один раз, затем второй чуть выше, потом его губы скользнули к запястью и обхватили нежную женскую кожу в третий раз. Анна порывисто выдохнула. Она не заметила, как задержала дыхание. — Похоже, молва не врет на ваш счет: дамский угодник, обольститель, игрок… — Не стоит верить всему, что говорят — я уже много лет не держал в руках карт. — А как же прошлый четверг? В гостях у дядюшки? — То была не игра, — насмешливо приподнятая бровь вкупе с ироничной улыбкой придавали ему вид опытного искусителя, что и подтверждали его следующие слова: — А акт соблазнения. — Ах! — Анна притворно изумилась. — Так значит, прочие слухи вы оспаривать не станете? — Позволю вам самой сделать выводы. Скажу лишь, что в тот раз соблазнить пытались меня. Хмыкнув, девушка выдернула свою руку и недвусмысленно сдвинулась к краю сидения, освобождая ему место. Штольман сел рядом. Анна упорно смотрела в окно, разыгрывая уязвленное самолюбие. Наконец, Штольман решил продолжить игру. — Анна, а далеко ли вы держите путь? Девушка обернулась, взгляд ее выражал удивление напополам с осуждением. — Вам не кажется, что весьма невежливо задавать даме подобные вопросы. Яков тут же одернул себя. — Простите мою бестактность. Не хотел потворствовать любопытству, лишь стараюсь поддержать беседу. — В таком случае, почему бы вам не рассказать, куда вы едете. — По служебным делам. — Задерживать преступника? — лицо ее озарилось поистине ребяческим восторгом. В этом вся его Анна, подумал Штольман, непредсказуемая и внезапная, авантюрная и неутомимая, так непохожая ни на одну из известных ему дам. Преступления и загадки вызывают в ней не страх или недовольство, как принято у прекрасного пола, а живой интерес, под стать его собственному. Эта девушка словно была создана специально для него. Мужчина постарался придать лицу серьезный, даже отчасти суровый вид, прежде чем ответить: — Преступницу. — Вот как? И что же она натворила? — Кое-что похитила у меня. — Позвольте же мне, Яков Платонович, — голос ее стал тише, вкрадчивее, она не сводила взгляда с его глаз, — потешить свое любопытство. Что именно она у вас украла? — Мое сердце и мой покой. — Серьезное преступление, — она согласно кивнула и посмотрела на его губы, неосознанно облизав свои. — Что же вы сделаете с ней, когда поймаете? — Прикую цепями к кровати… — он склонился к ней и заговорил тише, будто по секрету. — И? — …и буду пытать поцелуями, пока она не попросит пощады. — А если не попросит? — прошептала она, ощущая его дыхание на губах и понимая, что она уже с трудом удерживает нить разговора. — А я никуда не тороплюсь… Анна, не выдержав, подалась вперед, целуя его жадно и смело, удивляя его напором своих чувств, силой нетерпения, остротой желания. Яков обхватил широкой ладонью ее щеку и отвечал на поцелуй так же страстно, не сдерживая порывов. Белая шаль соскользнула с ее волос, прическа растрепалась, когда Анна, прикрыв глаза, откинула назад голову, пока мужчина целовал ее скулы и подбородок. Твердая рука огладила ее бедро сквозь плотные слои юбок, и он закинул ее ножки себе на колени, сильнее вжимаясь в нее. Сердце колотилось в груди, мысли путались, казалось, Штольман и вовсе забыл, где они находятся. Горячее дыхание обжигало, рука, нырнувшая под подол платья, ласкала икры, властно стискивая, щупая и снова поглаживая. Вдруг карета резко остановилась. Слышно было, как кучер спрыгнул с козел. Штольман приподнялся и сдвинул шторку, но кроме ночной темноты и вихря снежинок за окном было ничего не разглядеть. — Оставайся здесь, я сейчас вернусь. Он оправил пальто, надел котелок и выскользнул за дверь. Анна села ровно и постаралась привести себя в порядок. Действия выходили машинальными, словно механическими, так как мысленно она была все еще в объятиях любимого мужчины. Его не было уже около пяти минут, когда в просветленный разум стали закрадываться тревожные мысли. Пару раз Анна пыталась всмотреться в окно, но все было бесполезно. Поэтому, когда неожиданно раздался выстрел, девушка, встрепенувшись, накинула на голову шаль и распахнула дверцу. В лицо тут же ударил порыв холодного ветра, колючие снежинки царапали кожу. — Яков? Он тотчас возник из снежной мглы, придерживая рукой шляпу. Торопливо забрался внутрь кареты и уселся напротив, потирая замерзшие руки. — Что случилось? — спросила она сдавленным от волнения голосом. — Одна из лошадей упала и больше не смогла подняться. Метель усилилась, обратно не вернуться. — Что же делать? — Кучер заберет вторую лошадь и верхом поскачет за помощью. — А мы здесь останемся? — Он говорит, в ста метрах отсюда есть сторожка, мы ее только проехали. Я думаю, нам лучше перебраться туда, на случай если он не сможет вернуться до утра. Путь оказался нелегким: вьюга разошлась не на шутку, ветер завывал среди голых ветвей, заставляя их со скрипом гнуться к земле, снег, словно дым, закручивался и вздымался столбами к черному небу, лишь чтобы со следующим порывом броситься в лицо продрогшим путникам. Дорога в сто метров ощущалась целым километром по глубоким сугробам. Наконец, впереди показался приземистый домик, занесенный снегом. Внутри никого не было. Скромное убранство включало металлическую печку в углу, низкий, деревянный топчан у стены, небольшой стол у окна с парой табуретов и полки по стенам. Штольман первым делом развел огонь, отыскав в углу кадку с дровами, и, растопив в котелке снега, заварил чай, обнаруженный на одной из полок. Анна отыскала пару пледов и даже стеганное одеяло в корзине под лавкой — будет чем укутаться, пока сохнут вещи на табуретах перед печкой. — При других условиях, мы могли бы наслаждаться вином в протопленном номере гостиницы, но… — Штольман протянул Анне жестяную кружку с чаем и присел рядом с ней на топчан, — чаепитие возле огня может быть не менее романтичным. — Я уже привыкла к тому, что приключения сами находят нас, — улыбнулась девушка, заправляя прядь распущенных волос за ухо. — И бесцеремонно вмешиваются в наши планы. — Яков протянул руку и погладил ее по волосам, неспешно пропуская локон между пальцев. Анна нырнула ему под руку, прижимаясь к его боку, и, устроив голову на плече, бросила на него игривый взгляд. — Главное — мы здесь одни, господин следователь. * Под утро Анна, содрогнувшись всем телом, резко раскрыла глаза, растерянно оглядела незнакомое помещение, освещаемое лишь огнем из печки, и расслабилась, почувствовав, как сильные руки надежно обнимают ее. Яков спал позади, крепко прижавшись грудью к ее спине — так было теплее, да и размеры их непритязательной кровати не позволяли особо развернуться. — Плохой сон? — послышался из-за спины его хриплый ото сна голос. Заворочавшись, Анна аккуратно развернулась, ложась на спину. — Помнишь неизвестного призрака, что привел нас к пустующему дому? — Высокий, темноволосый, со шрамом на левой брови? — вместо ответа уточнил мужчина. — Еще бы! Опрос прислуги и соседей ничего не дал. Хотя дом стоит довольно уединенно, не думаю, что соседи в курсе всех посетителей. — Он мне показал имя — Нартов С.А., написанное на листе, похожем на… — она на мгновение задумалась, — да! Точно! У нас в больнице точно такие же бланки для рецептов. — Возможно, он врач? Анна пожала плечами. — Что же тебя так напугало? — спросил Штольман, зарывшись носом в изгиб ее шеи. — Он поднес дуло револьвера к виску и выстрелил. Мужчина на мгновение замер. Затем оставил поцелуй на ее плече поверх рубашки и посмотрел на нее. — Мы узнаем, что с ним стало. Не переживай. *** Из всех паршивых пробуждений за последние пять дней это было самым паршивым. Скорчившись от резкой боли в висках, Штольман выключил будильник и поднялся на ноги. Голова трещала, как чугунный котел, по которому вдарили черпаком. Да еще неприятно ныла челюсть. Мужчина подошел к зеркалу. Нахмурился и задумчиво провел пальцем по ссадине на левой скуле, припоминая детали прошлого вечера. Кажется, он подрался с каким-то прощелыгой возле кабака, и, если бы не вовремя подоспевший Коробейников, мог бы и убить бедолагу. Штольман вздохнул и провел ладонями по лицу, словно желая взбодриться. Он уже корил себя за минутную слабость, за то, что напился и сорвался на каком-то жулике. Всю свою злость и ненависть стоит приберечь для одного человека. И когда он его выследит, рука его не дрогнет. Яков умылся, переоделся, привел себя в подобающий вид и уже собирался выходить, как в дверь постучали. На пороге стоял нарочный с большим пакетом из Петербурга. Расписавшись в получении, Штольман вернулся за стол и распаковал посылку. Внутри были сведения по Нартову С.А., что он запрашивал вчера утром. Яков было удивился столь скорому ответу, но сопроводительное письмо от полковника Литвинова все объяснило. Охранное отделение стало собирать сведения на ближайших знакомых Скрябина, едва обнаружился его труп. Особое внимание уделялось его коллегам. Полковник недоумевал, почему Штольмана заинтересовал именно неприметный Нартов, ведь имелись куда более подходящие кандидатуры, темные личности, замеченные в антигосударственных знакомствах. Мужчина усмехнулся, понимая, что своих мотивов объяснить не сможет, и тут за спиной раздался родной голос: «Прощай, мой милый Яков! Береги себя». — Анна? — Штольман обернулся, в комнате было пусто. Он бросился к двери, распахнул ее и выскочил в коридор — никого. В голову закралась пугающая мысль, что раз он слышит голоса, то вероятно болен и дошел до галлюцинаций. Неужто сказывается нервное перенапряжение последних дней? Или быть может Крутин и до него добрался? Он вернулся в комнату, захлопнул дверь и устало привалился к ней спиной. Вот только он не восприимчив к гипнозу. И если разум начал его подводить… Рано расклеиваться, он нужен Анне, она рассчитывает на него. Она ждет его, он уверен. Вдруг у него перехватило дыхание, сердце сдавило словно в тисках, а затем оно застучало, как сумасшедшее, понеслось в галоп, отдаваясь болью в груди. — Аня… — выдохнул перепугано мужчина и, схватив пальто, выскочил за дверь. Всю дорогу Штольман упорно боролся с гнетущими мыслями, время от времени стряхивал с себя давящее чувство тревоги и страха за Анну и торопил извозчика, и как только кобыла ускоряла свой ход, его вновь одолевали мрачные предчувствия. Въезжая во двор полицейского управления, он успел заметить у забора позади будки постового фигуру Увакова. Он передавал какой-то конверт почтальону. Яков решил разобраться с этим позже, вихрем врываясь в кабинет. — Антон Андреич, почты не было? — Не было. Яков Платоныч, как вы себя чувствуете? Штольман ничего не ответил, задумчиво вышагивая по кабинету. Вдруг остановился и спросил. — Трегубов здесь? — Нет еще. — Он в порядке? — на сосредоточенном лице Штольмана промелькнуло беспокойство. — Думаю, да. Доктор еще вчера, наложив швы, отпустил его домой. Приехав в больницу прошлым вечером, следователи узнали, что Ольге Матвеевне несказанно повезло — Николай Васильевич оказался рядом в момент нападения и голой ладонью перехватил лезвие. Справившись о состоянии пострадавших и узнав имя погибшей, Штольман почувствовал, что больше не в силах там находиться, Коробейников же навестил полицмейстера в палате. — Он очень переживал о Зое, — добавил Антон Андреевич. — Исполнив заложенное в нее действие, она будто очнулась. И тут же горько разрыдалась, увидев, что натворила. Бедняжка навзрыд просила у него прощения. — Коробейников замолчал и угрюмо покачал головой. — А теперь представьте, что чувствовал Миша Климов, придя в себя, — бесцветным голосом произнес Штольман. — А потом представьте, что ему с этим жить. — Крутин — точно нехристь. Сам Дьявол. — Не демонизируйте, Антон Андреич. Он просто больной человек. Из плоти и крови. — Яков с силой сжал кулаки, словно представляя, что пальцы его смыкаются вокруг шеи Крутина. — А значит, он смертен, как и все. В этот момент в приемную вошел Илья Петрович, Штольман заметил его сквозь незашторенные окна. — Я не доверяю Увакову, — быстро предупредил он Коробейникова. — Позже объясню. — Доброе утро, коллеги, — поздоровался столичный, войдя в кабинет. — Какие новости? — Игры окончены, — к всеобщему удивлению, заявил Яков Платонович. — Что-то изменилось. — В каком смысле? — уставился на него Илья Петрович, изумленно вскинув брови. — Не будет больше ни записок, ни испытаний. Нужно незамедлительно искать Анну. — Не то, чтобы мы ее раньше не искали… Но что же, теперь в каждый дом прикажете заглядывать? Или у вас есть новые зацепки? — Черная карета. Без опознавательных знаков. Обыскать все улицы. Извозчиков таких карет ко мне на допрос. На мгновение в комнате повисла пауза. Уваков бросил взгляд на не менее его самого озадаченного Коробейникова и снова посмотрел на Штольмана. — Ладно, — ответил он. — Антон Андреич, проинструктируйте городовых и поделите их по кварталам. — А как же шпион? — напомнил тот. — Он только один. Остальные же будут искать, — пояснил Уваков. Штольман с подозрением покосился на столичного коллегу, никак не ожидая от него ни поддержки, ни уж тем более помощи в его сомнительном предприятии. Это даже зацепкой с натяжкой не назовешь, скорее интуиция. Предчувствие, потревожившее его еще в тот первый день у дома Трегубова, когда он заметил экипаж на противоположной стороне улицы. И все же Уваков согласился искать черную карету. Это настораживало. Штольман никак не мог понять, что тот задумал и когда от него ждать подвоха. Яков не мог сидеть без дела, в томительном ожидании новостей. Стоило ему остановиться хоть на минуту, и тягостные мысли начинали разъедать его изнутри, подтачивая его уверенность в себе, его силу воли, его выдержку. Он отправился на улицу. Та карета как минимум дважды выслеживала его, быть может выследит снова. И если в карете действительно был Крутин, как ему удалось так быстро организовать целую сеть, работающую на него? Как ему удалось продумать и осуществить весь этот план с похищением детей? Ведь преступления-загадки, что он подкидывал им, были совершены много раньше, но он успел не только разгадать их, но и оформить в идеальную сцену для своего безумного представления. Он готовил это неделями. Выходит, все то время, что они беззаботно жили, полагая, что со смертью Полины Аникеевой не стало и Крутина, он был здесь, рядом. Следил за ними. И готовился. «Нельзя было быть таким беспечным», — корил себя Штольман, стиснув зубы. — Яков Платонович! — к нему спешил городовой Чернышев. — Я видел запряженную черную карету на Амбарной, у складов. Но кучера там не было. — Показывай дорогу, — приказал Штольман, едва не задыхаясь от волнения. Они долго шли между рядами складов, сворачивали, снова шли, пока перед ними не возникли заброшенные покосившиеся сараи, таящие в своем темном нутре опасность засады. — Как ты вообще догадался сюда заглянуть, — тихо поинтересовался Штольман, поглядывая по сторонам. — Увидел, как карета свернула сюда, и проследил, — так же полушепотом ответил городовой и вдруг остановился. — Вот, — кивнул он подбородком. В нескольких метрах впереди следователь увидел черный экипаж и беспокойно фыркающих лошадей. Достав из-за пазухи револьвер, он осторожно подкрался и распахнул дверь — внутри было пусто. Из амбара за спиной донесся какой-то шум. — Чернышев, — шепотом окликнул Штольман городового и взглядом указал на кобуру. Тот послушно достал пистолет, и следователь скомандовал. — За мной. — Слушаюсь. Осторожно крадясь, ступая по возможности бесшумно, Яков медленно отворил незапертую дверь и вошел. Внутри было темно. Только в глубине амбара сквозь грязные, чудом уцелевшие стекла окна пробивался дневной свет, да сочился тонкими струйками через прорехи в крыше. Слева за перегородкой мелькнула тень. Штольман, выставив перед собой пистолет, шагнул по дуге вправо — раз, другой, пока скудный свет не выхватил из мрака таинственную фигуру. — Аня? — на мгновение мужчина опешил, уставившись на девушку во все глаза. Руки опустились, и он едва не бросился к ней, но тут из-за ее спины на свет вышел Скрябин с хитрой ухмылкой на губах. Яков спохватился, вновь направляя на него оружие. — А-а, — тот предостерегающе покачал головой, продолжая склабиться. — Не стоит, Штольман, ты в меньшинстве. Яков, не понимая непринужденного спокойствия мужчины под прицелом двух пистолетов, заподозрил неладное и осторожно покосился в сторону городового. Тот стоял всего в двух шагах позади, направив на него револьверное дуло. — Чернышев? — нахмурившись позвал Штольман, уже догадываясь, что произошло с его подчиненным. — Браво, господин судебный следователь, — тишину разорвали громкие аплодисменты Скрябина. — Вы-таки сумели вычислить шпиона. Я бы вам орден выписал, — добавил он, издевательски улыбаясь. — Но, увы, я здесь с другой целью. Штольман осознал, что угодил в западню. И, как всегда бывало с ним в моменты опасности, разум, в миг очистившись от эмоций, заработал ясно, а глаза подмечали мельчайшие детали. Теперь он видел, что с Анной было что-то не так — взгляд ее выражал скорее любопытство, но не было в нем ни капли узнавания. Она смотрела на него равнодушно, как на любого незнакомца в толпе. Неожиданно, но это ранило больнее пули. Скрябин приобнял ее за плечи, продолжая следить за реакцией оппонента. Штольману показалось, что тот тоже изменился. Вряд ли бы он мог сказать, что именно не так, но это неуловимое ощущение сквозило во всем: в сверкающих лихорадочным безумством глазах, в его жестах, даже голосе — всё казалось иным, не таким, как он запомнил. Но он не был уверен. Не так часто ему приходилось общаться с новым доктором, когда тот работал в больнице. — С какой? — голос Штольмана звучал глухо. — Сначала отдай мне пистолет, — Скрябин протянул свободную руку ладонью вверх. Штольман не пошевелился. Спустя мгновение этот псих усмехнулся и медленно повел руку обратно. Только не опустил ее вдоль тела, а приложил к шее Анны. — Можешь остановить меня, когда пожелаешь, — добавил он и начал сжимать пальцы. — Стой! — Яков разжал кулак, выпуская рукоять, и пистолет повис спусковой скобой на указательном пальце. Скрябин шагнул ближе, выхватил револьвер и попятился назад. — Я же говорил, — он самодовольно изогнул бровь, искоса глянув на Анну. — Он предсказуем. — Отпусти ее, и требуй с меня, что хочешь. — Разумеется, — легко согласился тот. — Ступай, Раймонда. Подожди меня в экипаже. Девушка кивнула, еще раз с интересом оглядела Штольмана с головы до ног и направилась к выходу из амбара, ни разу не обернувшись. Яков смотрел ей вслед, чувствуя, как с болью сжимается сердце. Вот почему Анна прощалась с ним — ее больше нет. Раймонда… Неужели это та самая Раймонда, что снилась Анне? Он вспомнил, что в доме у Мироновых Скрябин назвал себя Гийомом, и кусочки мозаики стали легко складываться в цельную картину. Теперь Штольман был уверен, что мужчина перед ним серьезно болен, он окончательно потерял связь с реальностью, возомнил себя Гийомом, последним из катар. Он, вероятно, желал воскресить свою средневековую любовь. Но почему именно Анна? Он мог внушить всю эту ересь любой подверженной гипнозу девушке. Пелагея могла рассказать ему о снах Анны, но вряд ли это имеет особое значение, ведь он заинтересовался ею задолго до этого. Штольман перевел взгляд на Скрябина, присмотрелся к нему. Тот, продолжая лыбиться, достал из кармана пальто какое-то приспособление, напоминающее две скрепленные между собой пластины. Эта штуковина помещалась у него в ладони. Он то и дело нажимал на нее, и раздавался краткий звук, похожий на щелчок. Штольману казалось, что эти дерганные нажатия вкупе с суетливым мельтешением Скрябина говорят о его крайне нервозном состоянии. Он может быть непредсказуем, и все его дикие выходки тому подтверждение. — Что тебе нужно от меня, Гийом? — Яков заговорил спокойно, надеясь вывести собеседника на откровенный разговор. Но тот, ухмыльнувшись, покачал головой. — Нет, Гийом — это другой. Меня ты уже заочно знаешь. Под именем Михаила Крутина. В этот момент Штольман вдруг сообразил, что уже слышал его голос раньше. Он не мог припомнить, где или при каких обстоятельствах, но эмоциональный отклик, будто ассоциация на звук, воскресил в нем некогда пережитые чувства страха и бессилия, отчаяния и гнева. Он старался напрячь память, но эти непрекращающиеся щелчки становились все громче, мешая сосредоточиться. — Зачем тебе эта игра? Дети? Убийства? — Штольман ощущал странную тяжесть в голове, чувствуя, что ему все труднее собраться с мыслями. — Гийому нужно было отвлечь тебя, пока он искал подход к Мироновой. И он сумел. Сломил ее волю. Теперь твоя очередь. Перестань бороться, всё уже бессмысленно. — Голос его стал глубоким, интонации размеренными. Штольман почувствовал усталость. — Что он сделал с Анной? Где он? — Он просил убить тебя. Ты стал для него помехой. Якову казалось, что слова звучат прямо у него в голове, подменяя собой сознание. Зажмурив глаза, он потряс головой. — Где он? Передай ему. Если он Анну хоть пальцем тронет, я сам с него сдеру с живого шкуру. — С каждым словом ярость закипала в его груди, словно отрезвляя от морока. — Что ж, — Крутин глубоко вздохнул и остановился. Щелчки разом прекратились. Он убрал приспособление обратно в карман. — Передам. Будь уверен. — Он внимательней присмотрелся к Штольману, во взгляде будто даже промелькнуло уважение. — Ты, пожалуй, мне нравишься. Не ожидал от тебя подобной стойкости. Я не стану тебя убивать. В проясненном сознании вспышкой зажглось узнавание — Яков вспомнил, откуда знает этот голос. Именно его он слышал из-за двери химической лаборатории в женской гимназии. Он в самом деле Крутин. И он только что пытался его загипнотизировать. Вот для чего эти монотонные щелчки. Климова тоже про них говорила. Штольман аккуратно огляделся вокруг, соображая, что можно использовать в качестве оружия. В углу валялись какие-то черенки от лопат и, кажется, даже кочерга, но он просто не успеет добежать туда и обратно. Нужно выждать удачный момент, и тут — Крутин, продолжая нести какой-то бред о их совместной работе, посмотрел себе под ноги переступая через валявшуюся на полу деревяшку. Яков без раздумий бросился на него. — Нет! — испуганно закричал тот, глядя куда-то Штольману за спину. И раздался выстрел. На мгновение все застыли, повисла тишина, заглушаемая звоном в ушах. Затем послышался стон, и Яков, прижимая руку к бедру, опустился на пол. — Какого черта? — Крутин взорвался несдерживаемыми возмущениями и зло пнул деревяшку под ногами. — Этот болван мог пристрелить тебя, — махнул он рукой в сторону по-прежнему стоящего столбом Чернышева. Прошелся туда-сюда, тяжело дыша, стараясь успокоиться. Засунул пистолет в карман пальто и подошел к Штольману. — Покажи. — Что? — недоуменно спросил следователь, морщась от боли. — Рану, — разъяснил он, кивком указывая на ногу. — Руки назад заведи, за спину. Эй, остолоп, — повернулся он к Чернышеву, — убери свой револьвер от греха подальше и иди подержи ему руки, чтоб не дергался. Когда городовой обхватил Штольмана сзади за локти, Крутин наклонился, опускаясь на одно колено, и, разорвав брючину, осмотрел рану. — Тебе повезло, что я отличный стрелок, — заулыбался он. — Пуля прошла навылет. Артерия не задета. Жить будешь, — добавил он и, стянув со своей шеи шарф, туго перетянул бедро. Штольман чувствовал слабость из-за потери крови, но все же собравшись с силами спросил: — Зачем тебе это? — Я еще не закончил с тобой. — Он поднялся на ноги и вытирал руки носовым платком. — Я говорил серьезно в том письме: мы с тобой похожи и делаем одно дело — избавляем этот мир от подонков. — У нас с тобой нет ничего общего, — Яков облизал пересохшие от частого дыхания губы и тяжело сглотнул, — если ты считаешь подонками Тимошкина и Климову. — Тимошкин не был образцом добродетели и пренебрегал своими служебными обязанностями. Что до Климовой… Я вообще-то полагал, что смертельного приговора заслуживал ее муженек, а тот кладовщик Елисеев — отрубленной руки, чтоб не повадно было совать ее в мешки с чужим добром. Но ты решил по-своему. Штольман слабо усмехнулся. — Не взваливай на меня ее смерть. Это твоих рук дело. — Вообще-то, формально — ее сына, — губы Крутина изогнулись в снисходительной улыбке. — Вижу тебя мучает совесть. Оставь. Это пустое. Нельзя вечно жить рабом нравственности. Истинная свобода заключается в принятии себя, своих порывов, как есть, целиком, без исключений. — Так ты оправдываешь для себя… все совершенные тобой убийства? — Мне незачем искать оправдания. Убийства не стоит осуждать, если в них есть смысл. А я стремлюсь очистить этот мир от зла и порока. — Тогда из-збавь его… в первую очередь… от с-себя, — Штольмана начала бить крупная дрожь. Крутин расхохотался. Затем убрал платок в карман и снова взглянул на Чернышева. — Ну, чего ты замер истуканом? Видишь, твоему начальнику плохо? Беги скорей за помощью. — Есть, — послушно отчеканил городовой, вскочил на ноги и выбежал за дверь. — Вот ротозеи! Избаловал ты их, Штольман. — Крутин тоже подошел к двери и обернулся. — Ты не вставай. В этот раз ты меня тоже, увы, упустил. Побереги себя. Ты потерял много крови, вот тебя и знобит. Будем надеяться, что этот твой Чернышев успеет, и мы еще свидимся. — В этом не сомневайся, — прохрипел Яков. — Честь имею, — Крутин подмигнул ему и вышел за дверь. Штольман развернулся, волоча за собой перевязанную ногу, подполз к куче хлама в углу и вытянул деревянный черенок. Опираясь на него вместо трости, мужчина с трудом поднялся на ноги и заковылял к выходу. На улице было пусто. Карета исчезла вместе с пассажирами. Он понимал, что это бессмысленно, но продолжал идти по следам колес, думая лишь о том, что Крутин снова увез Анну у него из-под носа. Но зачем он брал ее с собой? Ведь она нужна Гийому, а не ему? И кто этот чертов Гийом? Якова трясло от холода. От частого дыхания кружилась голова. Он глянул вниз на ногу – шарф пропитался кровью. Снова подняв голову, он почувствовал, как перед глазами все поплыло. Он хотел ухватится за что-то, чтобы не упасть, но его поглотила тьма. * Раздав указания городовым, начальник сыскного отделения, посидев немного над бумажной работой, решил тоже отправиться на поиски таинственной кареты. Пребывание в одном кабинете с Уваковым после слов Штольмана его немало нервировало и напрягало. Прогуливаясь вдоль по Базарной площади, он мысленно прокручивал недавние разговоры со столичными следователями, переживал – не упустил ли он чего-то важного в их словах и не сболтнул ли сам лишнего. Вдруг его взгляд уцепился за красивое личико с несмелой улыбкой на губах. — Анна Николаевна, — Коробейников сразу узнал госпожу Круглову и сам расплылся в улыбке. – Как ваши дела? — Антон Андреевич, а я как раз о вас вспоминала. — Правда? — Он так искренне обрадовался, что она даже немного смутилась, прежде чем признаться. — Видите ли, меня только что обокрали. — Да, вы что? Так ведь надо было сразу городовых звать, в полицию идти. — Вот и я сразу хотела к вам за помощью обращаться. А потом подумала — и что же я скажу? Я ведь его даже не видела. Примеряла перчатки, хотела купить, глянула, а кошелька нет. — Это верно. Такие ловкачи есть: все карманы обшарят, а вы даже ничего не почувствуете. И не докажешь потом ничего, если за руку не поймаешь. — Ну, да бог с ним, — махнула она рукой и улыбнулась. — Простите, хотела вернуть вам ваш платок, но он сейчас не при мне. — Ой, да что вы, — отмахнулся Коробейников в свою очередь. — Пустяки. — А приходите сегодня ко мне на чай, — предложила Анна Николаевна и вдруг смущенно опустила глаза. На щеках ее проступил легкий румянец. — Я вам платок верну. — Я очень благодарен вам за приглашение, — Антон Андреевич польщенно улыбнулся и тут же извинился, — но у нас сейчас важное расследование… — Да, конечно, я все понимаю, — она чересчур поспешно прервала его и смущенно отвела взгляд. – Простите. — Но, если позволите, я бы с удовольствием воспользовался вашим приглашением в другой раз. Как только дела позволят. — Конечно, — на ее лице снова расцвела улыбка. — Удачи в вашем расследовании. — Благодарю. Берегите себя и будьте осторожны. Коробейников очарованно смотрел девушке вслед, когда услышал, что его зовут. — Антон Андреич! — перед ним возник запыхавшийся Чернышев. — Там Яков Платоныч. Ранен. — Где? — На складах, — махнул он рукой в нужном направлении. — Пролетку. Поживей, — скомандовал начальник сыскного отделения, вновь принимаясь за работу. * В сознание Штольмана проникали какие-то голоса. Он их слышал, но не мог разобрать ни слова. Вслед за этим пробудились прочие ощущения, в нос ударили запахи — резкие и неприятные. Он поморщился и разлепил глаза. Всё вокруг было белое. «Больница, — понял он, — еще не умер». — Яков Платоныч, как вы себя чувствуете? — В поле зрения возник Коробейников. — Который сейчас час? — спросил Штольман, видя за окном сумерки. — Почти пять. — Чернышев? — нахмурился мужчина, когда по мере прояснения разума стали возвращаться воспоминания о последних событиях. — За решеткой, — вздохнул Коробейников. — Он все рассказал нам, но мы не знаем, насколько можем ему доверять. Ждали вашей версии событий. — Он был под гипнозом. — Правда, что Крутин сам оказал вам первую помощь? Штольман ничего не ответил, вместо этого приподнялся, садясь на кровати. — С ним была Анна. — Вы видели ее? — встрепенулся Коробейников. — Чернышев не упоминал о ней. — Она не узнала меня. — Это гипноз. Яков откинул простыню и, морщась от боли, спустил на пол ноги. — Что вы делаете? Доктор велел вам оставаться в постели. — Антон, — голос Штольмана был тверд, не смотря на его состояние, — Андреевич, он увозит ее все дальше, пока я здесь лежу. — Он посмотрел на своего молодого коллегу открыто и прямо, не тая эмоций, которые без труда читались в его глазах. — Мне больше некого просить о помощи. Поэтому будьте добры… подайте брюки. Опираясь одной рукой на трость, другой на плечо друга, Штольман вошел в свою комнату и зажег свет. — Что же нам теперь делать, Яков Платонович? — удрученно вздохнул Коробейников, прикрывая дверь. — Как и прежде, искать. — Мужчина, прихрамывая, дошел до стола. — Утром мне доставили досье на Нартова Сергея Алексеевича. Его дух являлся Анне несколько раз. Не думаю, что это совпадение. Возможно, здесь мы найдем подсказки, — указал он на папку. В документах говорилось, что Сережа осиротел в возрасте четырнадцати лет. После трагической гибели родителей, мальчик пытался свести счеты с жизнью. Его спасли, и дядя, видимо, не желая обременять себя нестабильным подростком, определил его в психиатрическую лечебницу. В восемнадцать Нартов покинул стены сего учреждения и уехал в Москву, где обучался медицине, а позднее и стажировался в нескольких больницах. Последнее упоминание о нем датируется мартом 1890 года. — Пять лет назад, — задумчиво проговорил Штольман, сидя на кровати в окружении бумаг. — Что, если Крутин имеет отношение к его смерти? Нам нужно больше узнать о Нартове. Завтра утром я отправлюсь в Петербург, встречусь с его лечащим врачом. Вы со мной? — Разумеется. — Тогда до завтра. — Доброй ночи, Яков Платоныч. Когда за Коробейниковым закрылась дверь, Штольман отложил документы в сторону и устало потер ладонями лицо. «Отдохнуть тебе надо». Снова ее голос. Яков отнял руки от лица и замер с широко распахнутыми глазами. Перед ним, прозрачная словно призрак, стояла Анна.