Наперегонки со смертью

Ранним зимним утром, после свирепой бури, лес был удивительно тих и неподвижен. Первые лучи холодного солнца лентами вплетались в пустые кроны деревьев, от чего те вспыхивали и серебрились. Анна и Яков в тишине пили чай, сидя за столом у окна и любуясь безмятежностью и красотой природы, которая еще вчера пыталась их убить. Сделав очередной глоток, Анна перевела взгляд на мужчину, сидящего напротив. Он был расслаблен, вид умиротворенный и беззаботный — редкое зрелище, и все же радующее глаз в те нечастые мгновение, когда им удавалось побыть наедине. Самая обыкновенная белая рубашка смотрелась на нем крайне соблазнительно. Анна даже не могла толком сказать, в чем причина: то ли в призывно расстёгнутом вороте, то ли в небрежно закатанных рукавах, то ли в легкой помятости после сна. Переведя дыхание, Анна покосилась на печь в углу, должно быть та за ночь основательно протопила сторожку, иначе от чего ее так резко бросило в жар. Уж точно не от детального разглядывания шеи Штольмана или его ключиц. И к этому совершенно никакого отношения не имеет тот факт, что минувшей ночью они лишь спали, в одежде, крепко обнявшись. — Не стоит тратить время, — произнес он. Анна растерянно подняла на него глаза, будто он поймал ее с поличным, будто прочитал ее мысли. Но затем он продолжил, и она, к собственному удивлению, испытала досадное разочарование: — Лучше всего нам вернуться на дорогу и попытаться дойти до Затонска. — Зачем торопиться? — улыбнулась Анна. — Я бы осталась еще на какое-то время. Здесь так спокойно и хорошо. Здесь только мы вдвоем. — Заманчиво, но не разумно. Здесь ничего нет: ни запасов еды, ни воды, дрова кончаются, никаких удобств. — Ну, и пусть. Я тебе, знаешь ли, не цветок тепличный, — шутливо возмутилась Анна. — Но и не солдат в походе, — в тон ей ответил Яков. — К тому же я не могу ручаться, что кучер за нами вернется. — Вот и проверим. Обыскав буфет, полки и закрома, они сложили все свои находки на стол: мешок сухарей, банка сушеных яблок, фляга самогона и две банки консервов Франца Азибера. — Ну, вот. До завтра продержимся, — радостно заявила Анна и протянула Штольману охотничий нож. Между тушеной говядиной с горохом и ей же, но с гречкой, Яков выбрал второе. Аккуратно поставил нож вертикально, уперев острием в жестяную крышку, и хлопнул ладонью по рукояти — лезвие мягко вошло в металл. Банку он вскрыл не без труда, но без происшествий, однако, приподнимая крышку, как-то неудачно зацепился за ее острый край и порезал палец. — Дай посмотрю, — ее прикосновения были нежными, несмотря на настойчивый и решительный тон доктора. Плеснув самогона в его кружку, что осталась после чая, Анна смочила в нем край платка и осторожно протерла рану, а после перевязала. Штольман все еще привыкал к подобной заботе, а потому чувствовал себя неоправданно польщенным. Он наслаждался ситуацией: теплом и лаской ее рук, ее близостью. Обрабатывая порез, она так склонила голову, что прямо перед его глазами топорщился непослушный завиток на виске. Стоило ему чуть нагнуться, и он мог бы поцеловать его, а затем спуститься к ушку. — Готово, — возвестила Анна. — Спасибо, — кивнул Яков в знак благодарности и постарался откашлять обличающую хрипоту в голосе. Знакомая волна возбуждения поднималась от живота к груди, наполняя сердце чувствами, образами, желаниями. Не позволяя им оформиться, он быстро поднялся на ноги и отправился рубить дрова. В конце концов, физический труд — лучший способ снять напряжение. Анна тем временем решила доказать и себе, и Штольману, что она не барышня кисейная и вполне может справиться с трудностями. Вскипятила воды, чтобы свежего чаю заварить, да только не думала, что на печи ручка ковша так сильно нагреется. — Ай! — вскрикнула она и отдернула руку. Ковш опрокинулся, вода угрожающе зашипела, заливая раскаленные угли и металлическую створку топки. — Не может быть, — удрученно вздохнула Анна. Девушка обмотала обожженную руку полотенцем и осмотрелась в поисках кочерги. И куда она подевалась? Пока огонь совсем не потух, Анна схватила со стола ложку и укутанной в полотенце рукой стала тормошить головешки, чтобы те снова разгорелись. «Сейчас Яков дров принесет, а у меня печь погасла. Ну, и хозяюшка!» От каждого движения ложки рассыпались снопы искр, взлетая зигзагами и тут же опадая, огонь потихоньку снова занимался, и Анна уже победно улыбалась, когда очередная искра вылетела из топки и вцепилась в полотенце на ее руке. Через мгновение искра уже выросла в пламя. Испуганно вскрикнув, Анна отбросила полотенце. То упало на пол, но гореть не перестало. Девушка уже было хотела затоптать его ногами, но быстро передумала — с ее сегодняшней удачей вполне может статься, что загорится подол платья. Торопливо оглянувшись по сторонам, она схватила со стола кружку с остывшим чаем, который не допила утром, и выплеснула на полотенце. Пламя вспыхнуло с новой силой. Горящие брызги отлетели к половику у топчана, стремительно прожигая в нем дыры. Анна в замешательстве уставилась на кружку в своей руке, потрясение быстро сменилось досадой, стоило уловить исходящий от кружки запах самогона. «Да, чтоб тебя!» Анна стянула с кровати старый плед и бросила его на пол, разом накрывая оба очага. Катастрофа была предупреждена. Когда Яков вернулся с охапкой дров, то застал странную картину: встревоженная и взлохмаченная Анна, со следами сажи на щеке, рассматривала закопченный плед. Вокруг на полу валялись кружка, ложка, ковш и обгоревшее полотенце. — Что случилось? — взволновано спросил мужчина, сгружая деревяшки в корзину. У Анны был такой расстроенный вид, такое отчаяние в глазах, что ему тут же нестерпимо захотелось обнять ее, ограждая от всех неприятностей, и сказать, что им и впрямь лучше вернуться, но уже достаточно тонко чувствуя ее настроение и зная ее характер, он счел за лучшее промолчать. Штольман помог Анне навести порядок, мысленно делая пометку возместить в ближайшем будущем Ермолаю нанесенный ими ущерб, затем разогрел тушенку в банке и поставил на стол. Анна попробовала кусочек и тут же поморщилась, откладывая ложку в сторону. Штольман ухмыльнулся и с утешением сжал ее руку. — Предлагаю выпить чаю, сгрызть по паре сухарей и выдвигаться в путь. — Да, пожалуй, ты прав, — безрадостно согласилась Анна. — Вернемся домой. Там мне самое место. В затруднительном положении от меня никакого прока, одни убытки. — Ну, что ты такое говоришь? — он поднялся из-за стола и потянул ее за собой, приобнял и заправил прядь волос за ухо. — Или ты уже забыла, что половину преступлений раньше меня раскрыла? В мире не найдется еще одной такой же отважной, ловкой, проницательной и очаровательной женщины. А ты из-за каких-то поварешек переживаешь. — Дело вовсе не в них. — Я догадываюсь, — понимающе улыбнулся Штольман. — У меня даже есть два возможных объяснения такого поведения. Анна с любопытством вздернула брови и скользнула ладонями по его плечам. — Думаю, тебе не верится, что мы наконец-то вместе и ничто не стоит между нами, никто не мешает. Я легко могу это понять. — Он медленно погладил ее щеку. — Тебе кажется, если ты сама начнешь чинить нам препятствия, и сама будешь их разрешать, мы сможем избежать чего-то более опасного, неизведанного и неконтролируемого, что непременно должно произойти. Анна посмотрела ему в глаза, поражаясь, как легко он мог видеть ее насквозь. Пока он не обличил ее страхи в слова, она и сама не понимала своего упрямого безотчетного желания подольше остаться в их сказочном иллюзорном мирке, где они уже супруги, и все беды позади. — А второе объяснение? — тихо полюбопытствовала она. Он недовольно поморщился. — Ты просто передумала и не знаешь, как мне об этом сказать. — Что за глупости?! — возмутилась она. — Ты прав — мне просто страшно. В прошлый раз, когда все было хорошо, и я уже поверила в возможность нашего счастья, прилетел неожиданный «привет». Теперь я с опаской воспринимаю полное благополучие в наших отношениях. Не могу отделаться от мысли, что, если я буду слишком счастлива, это счастье у меня снова украдут. Штольману стало больно от этих слов, больно за нее. Какую же глубокую травму нанесли ей сначала его исчезновение, затем его обман, что она боится быть счастливый в полной мере, хотя заслужила это, как никто иной. В этот раз все будет иначе. — Теперь ничто не сможет нас разлучить, — пообещал он, обхватывая ладонями ее лицо. — Вот увидишь. *** День выдался изнурительным: поиски Крутина, неожиданная встреча с ним, прояснившая причины похищения Анны, но оставившая еще больше вопросов, касательно мотивов самого Крутина и личностей его таинственных последователей, ранение, больница, досье… Не удивительно, что ему стало мерещиться всякое. Штольман с силой зажмурился, сдавил пальцами переносицу и качнул головой, словно разгоняя наваждение. Однако, когда он открыл глаза, перед ним по-прежнему стоял дух Анны. Участливый взгляд, добрая улыбка и едва слышимый голос: «Здравствуй». Не сводя глаз с ночной посетительницы, Яков пошарил рукой в поисках прислоненной к кровати трости, задел ее пальцами, и та с грохотом упала на пол. Не удостоив ее и взгляда, он, не взирая на боль, оперся на спинку кровати и поднялся на ноги, во все глаза разглядывая гостью. — Ты… — начал он, и голос его дрогнул. Он уставился на девушку вытаращенными глазами. Лицо его побледнело. Он тяжело сглотнул, будто в горле ком встал, мешая ему говорить и дышать. — Неужели ты… — попытался снова шепотом, но вдруг осекся и крепко стиснул зубы. — Нет! — воскликнула она и бросилась к мужчине, протягивая руки. Однако в шаге от него остановилась, понимая, что не сможет прикоснуться. — Нет-нет, я жива! — Но как? — он потянулся к ее щеке, и все же под пальцами ощущался лишь воздух. Она склонила голову к его ладони, на мгновение прикрывая глаза. Как же ему хотелось коснуться ее кожи в тот миг, подарить ей эту незатейливую ласку, вдохнуть аромат ее волос. — Я не знаю, — она пожала плечами. — Скрябин вынудил меня призвать Раймонду и уступить ей свое тело. Я не знала, что станет со мной. Думала, буду заперта внутри, как Егор. Помнишь того мальчика, в которого вселялся дух купца Епифанова? Штольман кивнул. — Но я очутилась вне тела, как Зара. Только я не могу этим управлять. — Она замолчала, поймав его взгляд, и он увидел в ее глазах страх. — Что если я никогда не смогу вернуться? — Анна, — он вновь потянулся к ней, но боль, прострелившая ногу, заставила его остановиться. — Я найду тебя и верну. Обещаю. — Будь осторожен. Скрябин точно не в своем уме, возомнил себя Гийомом, последним из катар. — Что? Гийомом? — Штольман нахмурился. — Выходит, Крутин и Гийом — это одно лицо. — Я не уверена. — Анна задумалась. — Я слышала, как Скрябин просил кого-то применить ко мне гипноз, так как табакерка ему не помогла. Я была уверена, что его собеседник Крутин, но я его ни разу не видела. Штольман помрачнел, размышляя над ее словами. Выходит, Скрябин его обманул — он и есть Гийом. Глупо было ожидать от него искренности. И все же что-то не давало Якову покоя. Что-то не сходилось. По словам Анны, Скрябин считал себя Гийомом и не владел гипнозом. В то же время несколько свидетелей опознали Скрябина по портрету, и, судя по их показаниям, он применил к ним гипноз, а не завороженный талисман Робеспьера. Да и сам Штольман стал очевидцем его способностей. «Нет, Гийом — это другой», — припомнил он беспечно брошенную Скрябиным фразу. В это трудно поверить, но по всему выходило, что их двое. Вот почему Якову показалось, что у Скрябина изменился голос. Неужели они имеют дело с парой безумных близнецов? — Началось. — Что? — Штольман взволнованно уставился на Анну. — Она засыпает. Я возвращаюсь, — испуганно прошептала девушка, и ее дух поплыл к двери, словно кто-то обвязал ее невидимой веревкой и теперь тянул к себе. — Аня! Где они тебя держат? — крикнул Яков и поморщившись нагнулся за тростью. Превозмогая боль, он доковылял до двери, но, распахнув ее, обнаружил лишь погруженный в ночной мрак пустой и безмолвный коридор. * Антону Андреевичу Коробейникову не часто доводилось бывать в командировках, да и ограничивались они соседними уездами. Он давно собирался посетить столицу, только вот повода не было, да и теперь подвернулся не самый удачный, но он и помыслить не мог, чтобы бросить Штольмана одного, тем более в его нынешнем состоянии. Антон Андреевич не сомневался, что Трегубов выпишет ему командировку, и все же считал своим долгом поставить вышестоящее начальство в известность относительно их планов. Яков Платонович просил хранить все в тайне лишь от Увакова, который, судя по всему, строчил кому-то депеши. Войдя в управление, начальник сыска поздоровался с дежурным, которому что-то страдальчески вещал старый батрак, шамкая своим беззубым ртом. Коробейников не останавливаясь прошел к кабинету, толкнул дверь и замер на пороге. У стола Штольмана, прямо над выдвинутым ящиком, стояла госпожа Круглова, вперив в него испуганный взгляд. — Анна Николаевна? — Антон Андреевич, — она живо захлопнула ящик и расплылась в улыбке, — а я искала листок бумаги, хотела оставить вам записку. Но раз уж вы здесь… Она вышла из-за стола и направилась к нему. Грациозно ступая, улыбаясь и удерживая его взгляд, она остановилась перед ним и кокетливо наклонила голову набок. — Меня решили навестить близкие друзья из Петербурга. Они приезжают завтра. Хочу пригласить вас на ужин. Алексей Никифорович, супруг моей подруги, служит в министерстве внутренних дел. Подумала, вам будет интересно подобное знакомство. — Премного благодарен, но… служба-с, — пожал он плечами. Госпожа Круглова опустила взгляд, подмечая в его руке чемодан. — Вы уезжаете? — Да, по делам, — замявшись ответил мужчина. — С господином Штольманом? Несвойственное ей любопытство, да и само странное появление в кабинете породили в душе Коробейникова смутную тревогу и подозрительность, а потому он прикусил язык и сменил тему. — Анна Николаевна, я не хотел бы обидеть вас своим отказом, но, увы, я человек подневольный. Однако я приглашен на музыкальный вечер к Самсоновым на будущей неделе. Могу ли я надеяться, что вы составите мне компанию, и у меня будет шанс загладить свою вину? — С удовольствием, Антон Андреевич. Попрощавшись с госпожой Кругловой, он задумчиво посмотрел ей вслед. Прежний Коробейников почти наверняка был бы польщен и одурачен подобным вниманием юной и прекрасной особы. Но, к несчастью для нее, нынешний Коробейников имел горький опыт за плечами, стоивший ему разбитого сердца и едва не стоивший ему жизни. Кто бы что ни говорил, но Антон Андреевич умел извлекать уроки из собственных ошибок. Он и сам не ожидал, но с недавних пор стал остро реагировать на фальшь и притворство в женском поведении. И с долей разочарования он отметил в характере Анны Николаевны те изменения, что всколыхнули в нем неприятные воспоминания о его недавнем сердечном интересе. * Доктор Милц отложил в сторону карандаш и, устало откинувшись на стуле, тяжело вздохнул. — Как врач и как ваш друг, Яков Платоныч, а я смею надеяться, что мы с вами добрые друзья, я бы крайне не рекомендовал вам прибегать к этой мере. На мой профессиональный взгляд, эффект подобного лечения весьма краткосрочен и ни в коей мере не сопоставим с возможными последствиями. Александр Францевич внимательно посмотрел на своего утреннего посетителя. Тот понимающе кивнул, но вид имел по-прежнему решительный. — Я готов рискнуть. — Что ж, вам я доверяю, — доктор поднялся и прошел к шкафчику с лекарственными препаратами. — Будь на вашем месте кто другой, гнал бы его взашей с такой просьбой. — Он вернулся к столу и поставил перед Штольманом темно-коричневый пузырек с надписью «opium tincturam». — Но вы ведь не станете нарушать дозировку. Штольман тихо ухмыльнулся менторскому, но по-отечески заботливому тону доктора. Разумеется, он не враг собственному здоровью, но и ловить себя на слове не позволит — чай, не мальчик уже, да и неизвестно, как все может обернуться в этой поездке. Одно Яков знал наверняка — он должен быть на ногах, он не может позволить себе отвлекаться на боль. — Мы используем эту настойку в качестве анестезии при операциях. Или в случае крайней необходимости. — Сейчас как раз такой случай, Александр Францевич, — ответил Штольман, поднимаясь со стула и забирая пузырек. — Вы же понимаете, я не могу поступить иначе. * Ровно в девять часов утра в двери полицейского управления вошел Илья Петрович Уваков, с важным видом опытного столичного следователя, благодаря которому раскрыт и допрошен шпион и расследование наконец-то сдвинулось с мертвой точки. Он толкнул дверь в кабинет, снял верхнюю одежду, самодовольно хмыкнул: «Дилетанты!», покосившись на пустующий стол Коробейникова, и прошел к своему рабочему месту. Еще раз просмотрел протокол вчерашнего допроса Чернышева и убрал его в папку с делом Крутина, лежащую перед ним у самого края стола. Затем подумал и передвинул папку к правому дальнему углу. Оставшись довольным полученной композицией, он вновь бросил взгляд туда, где уже давно должен был восседать начальник отдела, будь он посерьезней и ответственней, и задумчиво постучал пальцами по крышке стола. «Может, Штольмана в больнице навещает», — подумал Уваков и нахмурился — от него ведь не ждут подобных поступков? У них со Штольманом нейтралитет, но они далеко не друзья, да и дел у него по горло. Должен же кто-то схватить государственного преступника, пока он там отсыпается. Со вздохом выпрямился Илья Петрович на стуле, извлек из внутреннего кармана сложенное вдвое письмо и, осторожно осмотревшись сквозь стеклянные перегородки кабинета, с угрюмым видом развернул. Перечитать не успел — в коридоре послышались шаги и голоса, и он живо спрятал листок обратно. — Доброе утро, — поздоровался вошедший Николай Васильевич. Вслед за ним через порог шагнул Пушкин. — Вы больше не в форме городового, Иван Николаевич, — заметил Уваков. — Нет таковой надобности, — ответил тот, кивнув в знак приветствия. — Шпион рассекречен. — Кстати, о нем, — проговорил Трегубов, поочередно глядя на мужчин, — выпустить бы его надо. У нас, сами понимаете, людей кот наплакал, а Крутин меж тем все еще на свободе. Да, и какой прок ему в клетке сидеть, если он сам жертва. — Да, хотя бы такой, что он с ножом ни на кого не кинется, — парировал Уваков. — А то, что он жертва — это еще доказать надо. — Согласно показаниям Якова Платоновича, Чернышев был подчинен чужой воле и не ведал, что творит. — К слову, где же сами наши доблестные сыщики? — полюбопытствовал Илья Петрович. — На задании, — уклончиво ответил полицмейстер, понимая, что разговор свернул в неудобное для него русло, и развернулся к выходу. — Постойте, Николай Васильевич, — Уваков поднялся из-за стола. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но я чувствую здесь подвох. — Помилуйте, Илья Петрович, какой подвох? Из-за Крутина вам теперь повсюду заговоры мерещатся, — усмехнулся Трегубов и направился в свой кабинет. Уваков с Пушкиным переглянулись и последовали за полицмейстером. — Николай Васильевич, мы назначены на это дело высшим руководством, и у нас есть четкий приказ — найти и схватить Крутина, — сухо пояснил Пушкин. — Мы здесь ради этого, и я не понимаю, по какой причине вы нам не доверяете. — Он замолчал на мгновение, заметив, как двое мужчин обменялись тяжелыми взглядами. — Если у вас имеются новые сведения, будьте добры поделиться ими с нами. — Да, какие там сведения, — Трегубов досадливо махнул рукой, — так… неясный след. Поехали разузнать об одном человеке, что при жизни был как-то знаком с покойным Скрябиным. — Что за человек? — нахмурился Пушкин. — Некто Нартов. Уваков прищурился, припоминая, где он уже слышал эту фамилию. — Куда они поехали? — В Петербург. Илья Петрович аж в лице переменился — глаза потемнели, зубы стиснул так, что скулы заострились. — Штольман не поехал бы в столицу за неясным следом, — зло процедил он. — Предупреждаю, Николай Васильевич, если подобное повторится, я буду вынужден доложить наверх. В прошлом у нас с вами была неприятная история, но приехав сюда вновь, я пошел на уступки, примирился со всеми вашими условиями. А что вы в ответ? — Он перевел дыхание и уже спокойнее, но все же предостерегающим тоном, добавил: — Не принимайте проявленную мною мягкость за слабость. Уваков молча кивнул Пушкину, и они быстро покинули кабинет полицмейстера. Захватив верхнюю одежду, следователи выскочили на улицу и приказали извозчику что есть духу гнать на вокзал. Лошадь неслась во весь опор, и все же, выбежав на перрон, мужчины застали там лишь дежурного, гасящего огни на платформе, ведь следующий поезд приедет только вечером. — Отбыл, — охотно рассказал он, махнув рукой в сторону, куда убегала бесконечная линия рельсов, где у самого горизонта едва виднелся свет красного фонаря на последнем вагоне. * Штольман с улыбкой наблюдал за Коробейниковым. Тот старался вести себя сдержанно, в соответствии с должностью и положением, и все же интерес и любопытство, горящие в его глазах, и какое-то поистине детское простодушие, с которым он комментировал убранство вагона или виденное за окном, с головой выдавали его восторг от их вынужденной поездки. В такие моменты он вновь становился тем самым немного наивным, но безмерно добрым и преданным Антоном, которого он когда-то знал. Яков вытянул раненную ногу, усаживаясь поудобнее, и в этот момент в углу купе появилась Анна. Штольман, еще не привыкший к такого рода вещам, едва не вздрогнул от неожиданности и испуганно глянул на коллегу. Но Анна мягко улыбнулась и покачала головой. — Я сама не знаю, почему, но меня можешь видеть только ты. — Яков Платонович, что с вами? — Коробейников смотрел на него весьма обеспокоенно. — Вы будто призрака увидали, — добавил он и непонимающе покосился в тот угол, куда еще мгновение назад таращился Штольман, но ничего примечательного не заметил. — Увы, но талантами Анны Викторовны не обладаю, — отшутился Яков. — Антон Андреич, — он вдруг поморщился и потер ногу на месте перевязки, — не в службу, а в дружбу, могли бы вы узнать у проводника, как скоро будет остановка. — Если вам так угодно, — растерянно нахмурился Коробейников и внимательно изучил его ногу, будто ожидая увидеть там кровь или еще чего похуже. — Не хочешь ему все рассказать? — спросила Анна, когда за Коробейниковым закрылась дверь. — Расскажи он мне подобное, я бы не поверил. Анна тихонько усмехнулась, вспоминая, кто перед ней — пусть он больше не сомневался в ее даре, но от этого не переставал быть скептиком, полагающимся в первую очередь на разум и логику. — Где ты сейчас? Куда они тебя везут? — Не знаю. Ночь провели на каком-то постоялом дворе, я не узнала местность. Но, прежде чем меня притянуло сюда, к тебе, я кое-что слышала. — Что? — спросил Штольман и тяжело сглотнул. Предчувствие подсказывало, что ему не понравится то, что она собирается сказать. — Они ищут некую мадам Корбо. Скрябин верит, что она может провести обряд слияния. — Что это за обряд? — Полагаю, он хочет навсегда привязать Раймонду к моему телу, чтобы я не смогла вернуться. * День был в разгаре, но трудно было сказать, который час — небо с самого утра заволокло грязно-молочной пеленой, грузно нависающей над землей, не пропускающей ни единого солнечного лучика. И все же снег на полях сходит быстрее, то там, то тут на истонченном снежном покрове виднелись черные проталины, словно следы пожарищ. Встречающиеся в пути голые деревья робко подрагивали на ветру, покачивая своими когтистыми ветвями в неясной, пасмурной дали. И бывало вороны, потревоженные приближением экипажа, с истошным карканьем взмывали в воздух и улетали прочь на фоне этого серого унылого пейзажа. Карета ехала по вспоротой повозками дороге, лошади размеренно перемешивали копытами грязевую слякоть, разбрызгивая ее с негромким шлепком на каждом шаге. Оба пассажира были молчаливы, путешествуя в непринужденной тишине, казалось, каждый думал о чем-то своем. Вдруг девушка встрепенулась, и, поспешно прикрыв рот рукой, попросила остановиться. Едва выбравшись из кареты, она склонилась у заднего колеса — ее стошнило. — Раймонда, милая, что случилось? — от волнения Скрябин едва не забыл французский. Он стоял рядом в грязи и протягивал ей белоснежный платок. Девушка распрямилась, перевела дыхание и растерянно прижала руку к животу. — Тебе дурно? Может воды? — заботливо предложил мужчина. Она не ответила. Лишь подняла на него взгляд и твердо произнесла: — В чреве этой девушки растет новая жизнь.