1.
Ему так и не удалось заставить болеть каждую мышцу в теле, но зато больно было на исключительном уровне. Боль эта была не похожа на то, когда бьют с размаху в солнечное сплетение, или когда падаешь с дерева на спину и на полминуты не в состоянии сделать вдох. Такую боль даже с физической сравнить тяжело, это не удары мизинцем об тумбочку и не поставленный в драке фингал. Возможно, это как под кожу запустить целую стаю мелких колючек, и они впиваются в каждый живой орган, от этого ноет всё до ужаса неприятно и хочется избавиться от собственного тела, сжечь его дотла или позволить морю обнять со всех сторон, затягивая в илистое жидкое дно. Это как отдавать по кусочку всего себя без левой мысли и надежды получить что-то взамен, об тебя ноги вытирают бессчётное количество раз до такой степени, что всю грязь уже не в состоянии впитать, и в конечном итоге просто оказываешься выброшенным на съедение пираньям. Это как многочисленные выстрелы в коленку, кричишь и бьёшься в агонии, вдруг мечтая скорее получить эту пулю в висок, быстро и безболезненно закончить существование. Не нужны никакие оттягивающие время минуты, только лишь бы перестать дышать этой спёртой болью. Когда он возвращался домой, зная, что там сейчас пусто и мама оставила ему поздний ужин, он не будет ничего есть. Там ещё наверняка висит от неё записка на холодильнике и нарисована милая ромашка. Он ни к чему не притронется. На минуту к нему пришла мысль, что, наверное, неплохо и впрямь подружиться с противным Чонвоном, но Рики выглядел до такой степени жалко, что вряд ли бы выдержал той всезнающей рожи. Поэтому, он конечно же добрался домой, но сел на качели, те самые, что открывали путь к звёздам, и уже не плакал. Совсем. Просто смотрел туда и искал ответы, хоть крошечку надежды, что всё наладится и с ним всё будет в порядке. Но он только и мог, что обессиленно ломаться. И осознание било по нему, нашёптывало в уши, что с этим всем надо заканчивать и научиться строить плотины, через которые напор такого огромного количества чувств не пробьётся и Рики научится жить и принимать всё то, что ему уготовано. Он также научится отпускать. Но не сегодня и не завтра, может быть, послезавтра точно. Он принял душ, точнее, простоял под струёй прохладной воды, которая должна была вызвать бурю мурашек и возможно отрезвить, но температура не имела значения и капли стекали по его телу, забивались в уши, рот и нос. Затем он сделал домашку, зашёл в соцсети, прочитал сообщение от мамы, что у неё вдобавок дневная смена и он может поспать подольше, лайкнул пару постов в инстаграм и с небывалой прежде тяжестью смог уснуть. На утро ощущения уже немного лучше. В нём ещё что-то ноет и стонет, но он себя за это не ругает. Он просто не хочет этого делать. Сил ни на что нет. Рики ставит чайник, достаёт растворимый кофе и просто ни живой, ни мёртвый. Такой вот. Амёбный. Приложив себе к лицу пару ледяных ложек и надев тканевую маску, также выуженную из холодильника, он более-менее становится похож на человека, снимая результаты вчерашнего вечера. В стену он пялится ещё минут двадцать точно, с абсолютно пустой головой и одним носком на ноге, но зато затянутым до удушения галстуком и другими серёжками без звёзд. Он надеется, что эта неделя, включая даже злосчастную пятницу, пройдёт безболезненно и быстро. Но вторник оказывается такой же некомфортный, как и понедельник. Он как обычно приезжает в школу с Чонсоном, держит себя так, словно он никогда ничего не видел и с ним всё в порядке. В действительности же — разлагается. — Ты сегодня какой-то странный, — замечает старший, когда они оба идут к главным дверям школы в окружении потока шумных человеческих тел. — Да обычный, — Рики хмыкает в ответ, пожимая плечами. — Не выспался просто. И Чонсон не зацикливается, они двигаются неспешно, убрав руки в карманы брюк, и атмосфера располагает к полному отсутствию какого-то смысла. — Так ты приходил на тренировку? — спрашивает старший, остановившись около ступенек, чтобы облокотиться на металлические перила и, возможно, простоять так до самого звонка, улыбаясь каждой симпатичной девчонке. — Приходил, — Рики кивает и смотрит себе под ноги, зачем-то раздумывая о том, что ему не помешали бы новые кроссовки. — Когда? — Вечером. — Почему не позвонил? Я был в нашей кафешке, — в голосе Чонсона непонимание и сквозит чем-то ещё, что Рики сложно уловить и понять, может быть тревога или волнение? Разочарование? Они чаще всего занимаются вместе, а тут вдруг оказались порознь и на разных баррикадах. — Один что ли? — Рики ведёт бровью вверх и поднимает на старшего взгляд, тот хмурится и поджимает губы. Выглядит максимально серьёзным. — Нет, встретил там Сону с Сонхуном. Благо не соврал. Рики усмехается и возводит голову к небу, которое сегодня вообще не яркое и не голубое. Бледное и мутное, угрожает послеполуденным дождём. — Понятно. — Мог позвонить, и я бы пришёл, потренировались вместе. — Как-то хотелось побыть одному, — младший жмёт плечами и хочет уже скрыться в своём классе, чтобы вновь спрятаться от всего мира, и этот мир перестал его трогать. Чтобы даже палками не тыкали в бока, а оставили его вязнуть, как муху в бочке мёда. — Только в себе окончательно не закрывайся, — просит Чонсон, потрепав его светлые волосы на макушке. Словно, говоря, не забывай, мы же друзья, верно? — Что от этих слов может измениться? — младший одёргивает чужую руку от себя, не агрессивно, а с таким спокойствием, что у Чонсона мгновенно надуваются губы, то ли от непонимания, то ли внезапного укола обиды. Какой-то несвойственной неожиданности от такого выброса со стороны. — Ты снова начинаешь? — Даже не думал, просто тупо всё это. — Окей, закрыли тему, — Чонсон вздыхает тяжело и Рики на самом деле до ужаса жаль, что хёну приходится его терпеть. — Вечером будешь занят? Могли бы позаниматься сегодня. — Иду с Тэиль на свидание, — старший гордо вздёргивает подбородок и Рики улыбается в ответ, хлопнув по-дружески по плечу, бодряще, как и полагается. — Удачи, тогда. И Рики уходит, оставляя друга стоять рядом с теми же ступеньками до самого звонка. Он мысленно надеется, что сосед по парте не станет лезть к нему под кожу и смотреть своими большими проницательными глазами, а просто позволит Рики побыть с собой. К счастью, так и происходит. Ему каким-то образом даже удаётся запереть своих скребущихся кошек и уделить внимание урокам, постоять у автомата с напитками и выпить две баночки кофе, уставиться в ломающийся от деревьев и домов горизонт, и подслушать смех старшеклассников. Но Сону рядом не появляется. Конечно же, Рики в курсе почему, когда после уроков в пустоте коридоров слышит его смех, смешивающийся со смехом Сонхуна. Это снова бьёт под дых. Разрывает нутро и стучит в висках. Он скоро выплюнет всё это на блюдо, поднесёт его Сону и пусть тот делает всё, что захочет. С его появлением всегда так, все здравые идеи и мысли машут тихонечко ручкой на прощание и запираются на тысячу замков в чулане. Они выглядят счастливыми. Такими, как и положено быть. Сону держится за Сонхуна, пока он пытается поправить ему сползший с волос чёрный милый берет. Оба такие невыносимо яркие в лучах, переламывающихся сквозь стёкла окон, солнца, которое никак не могут закрыть наплывающие с утра тучи. Рики честно понимает, почему Сону посмотрел на него. Причин множество. Но также он понимает и почему Сонхун посмотрел на Сону в ответ. Тут тоже миллион тех самых причин. Они выглядят как тот самый паззл для детей, состоящий из четырёх фрагментов, что без труда складывается, и каждая выемка подходит к другой. Но несмотря на то, что эти паззлы очень просто подходят друг другу, их также легко разобрать, если как в детстве не склеить скотчем и не превратить в картину. Возможно, где-то на подсознательном уровне Рики думает, что было бы здорово, если бы их разбил падающий метеорит раздора. Чтобы Сону, наконец, раскрыл глаза и заметил Рики, пришёл бы к нему в отчаянии, в желании уткнуться в плечо того, кто действительно ценит его и любит, и Рики бы вытирал его слёзы, он бы отдал ему свою душу и всю силу, лишь бы Сону чувствовал себя хорошо. С Нишимурой. Но Рики не знает, какая любовь у Сонхуна. Он не знает, насколько тот готов вылезти из кожи вон, насколько он способен разрушить метеорит и позволить лишь дальше расцветать их совместному саду, или же насколько он просто наслаждается совместно проведённым временем, насколько ему в кайф целовать вишнёвые губы и вдыхать запах кожи Сону. Рики не знает и знать не хочет. Для него имеют небывалый вес только собственные чувства, которые так и останутся чем-то поразительно губительным. Поэтому он их глушит, думает, что он ужасный. Понимает, так нельзя. Поэтому скрипя зубами, он желает для своего лучшего друга только счастья и искренней любви, которая никогда не сможет его разбить и сделать больно. Сону и Сонхун замечают его в широком фойе на выходе из здания школы и машут ему обеими руками, а Рики машет в ответ с улыбкой на губах. Как и положено, когда видишь своего друга и объект его обожания. — Как дела? — щебечет сразу же Сону, набрасываясь на Рики со спины, крепко зажимая в объятиях. Складывается впечатление, что он скучал, если так сильно прижимается и тычется носом в волосы. — Как всегда, — Рики шипит, когда Сону легко кусает того за ухо, пока Сонхун прикрывает лицо ладонями, наверняка умиляясь и одновременно чувствуя себя неловко. — У тебя классная стрижка, — хвалит его Сонхун так искренне, с лучиками спрятанного внутри его глаз радости. Вызывает оскомину. Ему нельзя быть настолько хорошим и чистым, настолько идеальным, что в Рики только растёт ещё больше раздражения. — Спасибо, — Рики как будто прячет взгляд от смущающего комплимента, а Сону щипает его за щёки, от чего они стремительно краснеют. — Мы собираемся в караоке, пойдёшь с нами? — Сонхун подхватывает настроение завалить младшего прикосновениями и треплет макушку Рики, как сделал это Чонсон этим утром. Это бесит, конечно же, но он этого не показывает. Ничего не показывает, кроме удовольствия на своём лице. Он думает, как бы проще всего отказаться, выкрутиться, соврать, чтобы Сону отлип и не потащил его за собой. Иначе смотреть на них двоих в одной маленькой комнатке будет похоже на личный ад. Рики стоило бы поберечь свои нервы или что-то там ещё, что не отколет дополнительный десяток кусков от потерпевшего сердца. Но он говорит себе мысленно: спокойно, ты должен принять это, ты должен принять, должен успокоиться и просто позволить себе отпустить и позволить им просто быть. И, скорее всего, это одна из самых здравых мыслей, пришедшая к нему в голову за сегодня, а конкретно, только за эти минуты. Его настолько кидает из стороны в сторону, что он как маленькая лодка в нереально огромном и бушующем океане, который бороздят бесстрашные акулы, угрожающие ему своими спинными плавниками. Он чувствует себя потерянным, обездоленным и словно оторванным. Пустым и вместе с тем переполненный всем через край. — У меня планы, ребят, простите, — Рики говорит это прежде, чем успевает тщательно подумать и Сону, немного погодя, его отпускает, переставая виснуть всем своим телом на спине. — О чём ты? Планы? — старший в недоумении обходит его, пока Сонхун пытается понять, в чём дело и почему Сону так резко меняется в лице. — У тебя не могут быть планы. — Он сегодня со мной готовит проект, — раздаётся эхом по всему коридору и Рики оборачивается, пока Чонвон, перекинув через плечо рюкзак с пиджаком идёт с правового крыла школы, точно библейский спаситель. У него твёрдый взгляд и надменная ухмылка, он источает полнейшую уверенность и тем самым заставляет Рики закатить глаза. Чонвон не докучал ему на уроках, зато решил напомнить о своих намерениях побыть красным кругом, спасающим его от акул, уже после. Где-то в глубине души Рики хочется за него взяться, чтобы его пожалели и приласкали так, как он того заслуживает, возможно даже так, как он желал бы от самого Сону, узнай он о всех уничтожающих его изнутри чувствах. Но он не хочет ощущать себя настолько безнадёжным неудачником. Он не может позволить себе показать слабости и собственную стеклянную хрупкость. И это полная неожиданность, такое чувство, что он выжидал подходящего момента или шёл по пятам Рики. Но он совсем на него не смотрит, лишь вздёргивает подбородок, глядя на старших и, поравнявшись с ними, закидывает вторую свободную руку на плечо Нишимуры. Смотрится комично, учитывая его не слишком высокий рост, но пальцы крепко сжимают и впиваются, заставляя ощутить его не только ментальную силу, но и физическую. Его уверенность в какой-то степени передаётся Рики, и он ухмыляется слегка, сощурив глаза, прослеживая, как Сонхун делает то же самое с Сону. Вальяжно так, неторопливо, по-собственнически закидывает руку на его плечи, прижимая к себе, несмотря на то, как неуклюже заплетаются ноги Кима. — По праву, — подхватывает Рики. — А ещё к сценке готовиться надо. — У нас дедлайны горят, — кивает Чонвон. — А с каких пор вы так близко общаетесь? — Сону хмурится и взгляд его бегает от Чонвона к Рики, а затем к злосчастной широкой ладони, сжимающей плечо. — Как-то мы не совсем этот момент уловили, — говорит Рики спокойно. — Так что нам правда пора. Давайте, как-нибудь в другой раз соберёмся? — Тогда, может, завтра? — Сонхуну как будто неймётся, заставляя стиснуть руку в кулак в кармане брюк. — Будете свободны? — У меня тренировка, — отрицательно качает головой младший. — А ещё мы всей труппой собираемся разбирать сценарий предстоящего концерта. Сами же понимаете. — Если вы часто зависаете в каком-то месте, то просто дайте знать, — задумчиво хмыкает Чонвон. — Тебя не приглашали, — отрезает Сону резко, заставляя Сонхуна краем глаза на него покоситься. — Зато я его приглашу с собой, не страшно же, — улыбается Нишимура, получая в ответ вмиг помрачневшее выражение лица. — Сонхун, — он отводит взгляд от друга, переводя его на растерянного старшего, — не против если я Чонвона приглашу на ночные посиделки к тебе в пятницу? Рики ситуация забавляет, он искренне не понимает, что за цирк сейчас происходит. Сонхун медлит с ответом, но держится уверенно, даже если Сону от досады слишком громко вздыхает. Чонвон как-то тоже не особо дёргается, словно наслаждаясь этой неприкрытой неприязнью со стороны Кима. Такое чувство, что он буквально питается этими реакциями, не желает менять о себе чужие мнения и просто наслаждается тем, что он имеет. Это слегка поражает, и Рики, честно признаться, в какой-то степени восхищён его стойкостью. Вспомнить, хотя бы, их вчерашний разговор и как несмотря на угрозы разбить Яну нос, тот даже бровью не повёл. Ему очевидно плевать абсолютно на всё. Но Рики также не замечал, что у старосты класса, вообще были друзья. Он в принципе, не особо за Яном наблюдал, как и за другими своими одноклассниками, несмотря на совместное деление парты. Если интереса не было, то и быть тем, кто хорошо впитывал информацию, тоже надобности не имелось. А если собрать все мелкие детали, которые бросались в глаза, но не имели ценности, то существенные тонкости приобретали форму. И тебе обычно ничего не интересно, если дело не касается Ким Сону. —Без проблем, — говорит Сонхун, сильнее прижимая Сону к себе, чтобы таким образом успокоить его плещущееся во все стороны негодование. У обычно солнечного старшего всё на лице написано, каждая буковка выведена чётким шрифтом и Рики замечает каждое движение его лицевого нерва, дёргающегося от раздражения. Рики это запоминает в силу своей привычки, в независимости от того находятся они рядом с друг другом или на расстоянии, потому что взгляд Рики всегда будет прикован именно к нему. Как бы сильно он не сопротивлялся, это кажется неотвратимым. — Очень мило с твоей стороны, — щебечет Ян мягко и сладко, по-детски наклоняя голову в сторону, щекоча волосами щёку Нишимуры. — Так вы, ребята, встречаетесь, что ли? — Встречаемся, — Сонхун улыбается. Счастливо. А в персональном море подохли все те долго взращиваемые рыбки, исполняющие желания. — Здорово, — выдыхает Нишимура весь скопившийся в лёгких воздух, чувствуя, как горло сжимается в тисках. Он смотрит на Сону, как тот вдруг притихает весь, и глядя в глаза своему другу, жуёт губы. Словно чувствует себя виноватым, хотя обвинений и не было. — Рад за вас, — Чонвон кивает. — Вы хорошо вместе смотритесь, удачи. Нам пора, пересечёмся ещё. — Ники, — тихо начинает Сону, стараясь сделать неуверенный шаг к нему навстречу, но остаётся прикован к месту, пока тот качает головой из стороны в сторону и улыбается. Теперь, вероятно, видно, насколько это выглядит сломано. — Я собирался поделиться этим с тобой, правда. — Забей, ты не обязан, — машет он рукой, пока Чонвон уводит его к выходу из здания школы. Когда они уже идут мимо шелестящих деревьев, а солнце в итоге, остаётся побеждённым в плену туч, Чонвон убирает руку с плеча Нишимуры. И он не говорит ничего, спокойно и размеренно шагая рядом. Рики пытается же наладить механизмы в самом себе, смазать их маслом, закрутить каждый винтик и гайку. Выходит, конечно, не совсем хорошо. — Зачем ты спросил об этом? — вылетает у него тихо и без надежды на ответ. — Тебе же нужно было точно знать, разве нет? — Чонвон, видимо, обожает быть таким всезнающим и проницательным. И не то чтобы это уже не выносит за пределы стратосферы, но именно это и происходит. — Почему он сразу не сказал мне, — это простое озвучивание своих мыслей, которые бегают из угла в угол, отказываясь становиться в круг. Чонвон заинтересовано поворачивает голову в сторону Рики и смотрит внимательно, пытаясь ухватиться хоть за одну плывущую мимо паутинку, — предвестницу бабьего лета. — О том, что они замутили? — Мы вчера вместе стояли на улице у автоматов, а он даже не сказал. — Может, это произошло уже после? — Но он не говорил, что планирует согласиться. Одноклассник понимающе кивает, как будто знает что-то, чего не знает Рики. Но это всего лишь вид, образ, который достаточно легко разбить, если подуть встречному ветру и колыхнуть края фарфоровой маски. У Рики такая же, на всё лицо. — Стать парнем Сонхуна? — Ага. Но он ведь не обязан, это всё мои загоны, — вздыхает Рики, цепляясь пальцами за цепочку на шее, потирая её кончиками пальцев. — Но разве лучшие друзья не рассказывают обо всём друг другу? — Ян снимает с плеча пиджак и держит его в руке, покачивая с каждым шагом из стороны в сторону. — Видимо, нет. — А каково это? Влюбиться в лучшего друга? Рики переводит взгляд на Чонвона, который носком ботинка швыряет камешки, встречающиеся им по дороге. — Невероятно безнадёжно. Безнадёжно и хуёво. — Звучит и впрямь не очень круто. Да и видно, в принципе. Рики хмурится. Он смотрит на зелёные листочки деревьев, всё ещё сочную траву, на дома, прилипшие друг к другу, и витрины мелких магазинчиков. А затем незаметный взгляд снова возвращается к Чонвону, который себе на уме, и, кажется, даже не имеет друзей. Полностью одинокий. Именно такой, какими кажутся все проходящие мимо люди. Но как будто от наличия друзей самому Рики от этого как-то легче, когда они лгут, скрытничают и, возможно, под шумок предают. И Рики говорит, преодолевая нависшее молчание под стрекочущих цикад: — Я просто хочу ему понравиться. Может быть, даже больше. Чонвон усмехается, запуская руку в свои шоколадные, рассыпчатые волосы, задирая голову к серому небу. — Почему именно Сону? — Спросил бы, что полегче, — хмыкает Нишимура, всё продолжая тянуть пальцами свою цепочку, которая врезается в кожу на шее, готовая вот-вот пройти сквозь. Чонвон фыркает, выуживая из кармана брюк чупачупс. Прежде чем распаковать, из вежливости предлагает Рики, но тот отказывается. И Ян, сняв упаковку, тут же закидывает его себе в рот, вцепляясь в палочку зубами. Он делает это специально, на время занимает свой рот, чтобы выделить себе пару минут на раздумья для следующей ясно выраженной мысли. — Ты ведь знаешь, что для того, чтобы тебя полюбили, не нужно становиться кем-то другим, пытаясь соответствовать чужим стандартам? Особенно ради другого человека. Ты должен быть самим собой и любить себя таким, какой ты есть. Именно ты должен это сделать в самую первую очередь. — Часто дорамы смотришь? — Очень. — Завязывай. Там всё пиздёж. Но после этих слов, Чонвон вздыхает очень тяжело, сталкиваясь зубами с круглым леденцом и смачно причмокивая образовавшуюся сладость. Рики точно знает, что Чонвон хочет оказаться услышанным, и он правда его услышал. Но принять это как должное не так просто, как сказать. Особенно частью разума осознавая, что Чонвон тоже сам себя миру не показывает, а искусно от него защищается, перенимая толковые фразочки из услышанного по телевидению. Смешно и грустно. Наверное, они в этом похожи. И всю оставшуюся дорогу домой, они проводят в молчании. С Чонвоном оно какое-то по-странному уютное, он чувствует это второй раз без какого-либо беспокойства. Да и незачем говорить. Все безжизненные буковки, составляющие слова, абсолютно прозрачны. Они не способны заживить разной глубины раны, излечить болезни и приглушить боль, они не делают усталость, скопившуюся в душе, хоть чуточку меньше. Они все, как рандомный набор чернильных пятен в тетрадке, механические отпечатки в памяти телефона и бессмысленное количество звуков. От них только пить больше хочется, и даже не воды. Но Рики перестаёт молчать, когда они уже должны расходиться в противоположные стороны, находясь около площадки. Он поворачивается к Чонвону, который не особо спешит уходить, глядя прямо в его глаза, по-детски невинные и большие, но достаточно зрелые для того, кто черпает жизненный опыт из дорам. Но Рики не знает, что у того в жизни происходит, поэтому и судить не станет и пытаться глубже заглянуть тоже не решится, полагаясь лишь на случай. — А если у меня не получится любить себя таким, какой я есть, Чонвон? Мне не за что любить себя. Возникает чувство, будто он ждал этот вопрос весь проделанный путь, и ему не нужно время на подумать, оттого с лёгкостью выпаливает: — А за что ты Сону любишь? — Обязательно так вот в лоб? — рассеянно усмехается Рики, не позволяя их взглядам соприкоснуться больше. — Рики, — со вздохом цокает языком Чонвон. — Просто за то, что он есть, наверное. Я ведь… не могу это объяснить. — Потому что любовь даётся без условий, просто так, — кивает головой он, насмешливо улыбаясь, показывая ямочки на щеках. Рики задерживается на них взглядом и думает, что никогда их прежде не видел. И как много вещей в других людях он не замечал, зацикливаясь только лишь на своём лучшем друге? Чонвон хлопает его по плечу и затем уходит, даже не попрощавшись.2.
сону <3 17:53 так с каких пор вы общаетесь? 17: 53 почему я об этом узнаю только сейчас???? 17:55 ты норм? 17:55
17:56 что?не понимаешь? 17:56
17:56 понимаюну так вот не тебе мне говорить об этом 17:57 сам же промолчал о том что решил с сонхуном встречаться 17:57 как будто я лишнее третье колесо 17:57 я в ахуе 17:57 я думал мы лучшие друзья 17:58 потому что лучшие друзья типа делятся всем 17:58 естественно бывают секреты 17:58 но это МЫ блять17:58 МЫ 17:59
18:00 я просто не успел 18:00 я сегодня же хотел сказать тебе 18:00 я не пытался это скрыть от тебя 18:01 да и зачем мне это делать вообще?ну я не совсем уже шарю что у тебя в голове происходит 18:01 на чонвона крысился пиздец 18:01 как будто он тебе миллиона два должен 18:02
18:02 просто он мне не нравитсяон и не обязан, знаешь 18:03 как и ты тоже не всем обязан нравиться 18:04
18:06 я понял 18:06 и тебе видимо с ним заебись 18:06 хотя тоже не особо тепло к нему относился У Рики желание швырнуть телефон в стену, но мысль о том, что мама вряд ли сможет тогда купить ему новый, сдерживает его. Поэтому он, стиснув зубы, просто убирает его в карман джинсовой куртки и, наконец, делает ход пешкой. — Ужасно, — качает головой старик. Он устраняет эту пешку, когда совершает ход конём. — Вы же знаете, я не особо умею играть в шахматы, а вы всё равно пытаетесь меня научить, — Рики потирает глаза и старается снять налегшее на его плечи напряжение. Он пришёл на работу к маме, чтобы просто расслабиться, послушать стариковские байки и съесть парочку сладких печенек и конфет, которыми его постоянно здесь угощают, как будто у пожилых людей перманентно в карманах спрятаны вкусности. Но Сону тревожит его спокойствие и только нагоняет тумана, стреляет где-то в слепой зоне с разных сторон, не догадаешься, где прозвучит следующий свист пули. Раньше у Рики не было такой реакции, ну, в средней школе точно. Сону ему казался придурковатым мальчишкой, у которого в заднице есть пропеллер и отсутствует хоть какой-то стыд. И они прилипли друг другу совсем случайно, когда Рики в школьном коридоре хлюпал промокшими кроссовками, потому что какие-то долбаебы решили подшутить и засунули их в уборочное ведро с водой, пока он спокойно себе принимал душ после физкультуры. Ким оказался добродетельным, поржал, без этого никак, поиздевался, предположил, что Рики живёт где-нибудь в болоте, но с чистой совестью протянул ему пакет со своей сменной обувью, а в качестве благодарности заставил младшего помочь снять тупой танцевальный тренд в тикток. Именно это оказалось их началом, словно сама всевышняя сила подтолкнула Сону идти навстречу Нишимуре в пустом коридоре, пока все рассиживались на уроках. Сону сначала казался до ужаса понятным, как пять копеек, простым. Его старшего хёна этот сгусток энергии забавлял, поэтому Чонсону было не сложно найти общий язык с тем, кто собой заполнял всё пространство, включая совсем тёмные углы. Но чем дальше заходишь в лес, тем становится страшнее, потому что деревья путают, закрывают тропинки и не пропускают слишком много солнечного света. И Сону был лесом, в который Рики ступил без задней мысли, в котором плутал, но даже не надеясь найти выход обратно. Рики был не единственным, кто первоначально считал Сону придурковатым и простым, но был почти что один в своём роде, кто смог забраться куда-то глубже, чем за кромку жёлтых кустов акации. И в нём было какое-то дурацкое непредсказуемое баловство, которое двигало его на разного рода поступки, и никуда не исчезало. Пряталось, до поры до времени, но проявлялось в блеске глаз и заискивающей улыбке, после которой всегда было очевидно: Сону что-то задумал. Так он спёр в магазине рубашку, которую никогда не надел; расцарапал машину собственного отца, потому что тот устроил скандал матери в их годовщину; а на школьном концерте, стоя впереди всех, танцевал тверк, пока его родители с полными от ужаса глазами густо краснели. Рики не было понятно, откуда это в старшем, но ему это жутко нравилось. Словно Сону был героем подростковой книжки, написанной женщиной. Он много заставлял смеяться. Грустить тоже. И сплетничать, как никогда прежде, терпеть его визги и смотреть с ним "Бумажный дом". С ним не сложно дружить, не сложно говорить на любые темы и никогда при этом не быть осуждённым, ощущая только комфорт. И Рики влюбился в каждую из его сторон, в каждую его странную, но очаровательную и особенную мелочь. Так потихонечку он погружался в это чувство, как в переполненную водой ванну, не сразу замечая за собой то, как подолгу он задерживал на старшем взгляд и как часто ему хотелось чувствовать его ладони на собственных плечах. А как же хорошо было ночевать с ним вместе и болтать о вселенских вещах до самого утра! Каждый маленький день приближал его к этому сегодня, где он захлёбывался, барахтался и не мог выбраться, потому что Ким Сону перестал быть тем, с кем было просто классно и здорово дружить. И как сказал Чонвон, любовь даётся без условий и Рики вряд ли бы смог это контролировать, даже будучи в здравом уме. Его лесные потёмки совсем не меняли тот факт, что для Рики он был обжигающим и самым желанным солнцем. Господин Чхве по-доброму улыбается и следит за тем, как Рики совершает следующий ход очередной пешкой. — Эта игра учит дисциплине, — говорит он спокойно, проделав тот же шаг, — а у тебя её нет. Пока что. В тебе бушует море и его не нужно успокаивать, а только принять и позволить ему в тебе жить. Только тогда оно само успокоится. Вы, молодые, все такие. — Дедуль, ну почему вы всегда говорите метафорами? — Рики хмурится, постукивая ногой от нетерпения и раздражения, выставив вперёд ладью. Ему кажется это уже старческим маразмом, либо старик точно был сказочником в молодости. — Их легче понять, чем кажется. И я знаю, что ты ко мне приходишь специально, чтобы их послушать, — улыбка не сходит с морщинистого загорелого лица, когда старик указывает на Рики слоном и одна из его фигур оказывается поражённой. Рики горестно хватается за голову, предвещая очередную победу господина Чхве, который довольнее любого кота, добравшегося до жирных питательных сливок. — Вы были влюблены? — спрашивает младший, от безнадёжности делая бездумные ходы. — Ещё бы… Она была самой красивой в нашей школе. За ней толпами мальчишки бегали, а я, набравшись смелости, сразу к её родителям пошёл. Отлупили меня грязными тряпками и погнали вон. — Какой кошмар, — морщит Рики нос, издавая смешок, — и вы сдались? — Я похож на того человека, который быстро сдаётся? — Не очень. — Несмотря на то, что родители её меня погнали, она ведь никогда не презирала. Выбрала меня единственного среди целого десятка и бегала со мной на свидания по ночам. Мы часто сидели на крыше заброшенного старого дома и искали созвездия. Я ей всегда персики приносил, а она для меня свою взаимную любовь. — Звучит прекрасно, — вздыхает Нишимура, представляя в каждом слове старика себя вместе с Сону. — Мы поженились в итоге, — радостная улыбка господина Чхве меняется на тёплую, искреннюю и слегка болезненную от видимой утраты. — И мы прожили долгих полвека вместе. Сейчас она присматривает за мной, и я хочу поскорее к ней. — Вам одиноко? — Как солнцу без луны. — Мне тоже, как луне без солнца, — шепчет Рики себе под нос. Игра заканчивается ещё примерно через полчаса, когда Рики очевидно остался в проигравших. И не только в дурацких шахматах. Он помогает маме закончить смены, заполнить папки отчётными бумажками, уложить стариков спать и каждому принести по стакану воды на прикроватную тумбочку. Как итог, у него в карманах полно конфет, но к великой грусти, слаще они эту жизнь не сделают. У мамы вид очень уставший, но она улыбается и гладит Рики по волосам, пока они сидят и трясутся в последнем пустом автобусе, по крыше которого ударяют капли, пустившегося с тёмного неба дождя. Она интересуется у него о школьных делах, о Чонсоне и Сону, обо всём на свете, а он отвечает то, что вероятно хотят услышать все переживающие о своих детях родители, что всё хорошо, в порядке, добавив ещё пару повседневных историй и новых событий. Иногда врать самому себе и другим проще. Обесценивать собственные проблемы, игнорировать их, создавая иллюзию, что всё в порядке гораздо легче, чем признать тот факт, что что-то не так. Это не нормально, но в какой-то степени становится комфортно, — вот так делать вид хорошего лёгкого существования. Но порой страшно понимать, что все старания, вся ложь и созданная иллюзия, рано или поздно сотрутся, обнажая все реалии, прячущиеся под слоями пыли, которую очень легко стереть, просто проведя мокрой тряпкой по поверхности. Когда они сидят ужинают, в своей небольшой светлой кухне, с работающим телевизором, где показывают детектив и Рики заинтересованно уделяет ему внимание, когда взгляд не опускается в тарелку с карри. И всё так вновь обыденно, привычно, как и бывает зачастую в этой коробке. Но приятно в неё вернуться, все события набрали новый ход и открыли другие двери. — Твой папа звонил, — говорит мама вполголоса, отпивая горячий чай с лавандой из широкой чашки. — И что же? — Рики не особо волнует его отец и всё, что с ним связано, поэтому мгновенно настраивается довольно скептично. — Спрашивал, нужны ли тебе деньги, — жмёт она плечами, также глядя в телевизор, где главный герой становится жертвой, и то ли обстоятельств, то ли безжалостного маньяка. — Странно, что он сам мне не позвонил и не спросил. — Он сказал, что ты частенько сбрасываешь его звонки. А ещё, он ждёт тебя в гости. Рики фыркает, ковыряясь палочками в еде, доставая до самого дна тарелки, где размазаны в соус все его мысли. Нет никакого желания общаться с человеком, который оставил свою семью, ради абсолютно чужих людей, значащие теперь для него гораздо больше, чем кто-либо ещё. Рики просто не понимает предательств и принимать это, как существующий факт, тоже не хочет. Всё было бы гораздо проще, если бы люди самостоятельно не создавали проблем, взятых из головы, изначально прислушивались к собственным чувствам и ценили немного сильнее близких людей. Чтобы каждый человек был устроен иначе, с изначально определённым количеством необходимых чувств, эмоций и эмпатии. Конечно, хотелось бы, чтобы так и было. Чтобы любовь была чистой, вечной и взаимной, как у господина Чхве, чтобы справедливость процветала не только в абстракции, как образ, но и в каждом суде, чтобы существовал мир во всём мире, а каждую болезнь можно было вылечить. Это всё утопия, но то, к чему хотелось хотя бы дожить. Потому что Рики всем этим прекрасным идеалистическим вещам не соответствует, так же, как и чужим вкусам и ожиданиям. — Семестр начался только недавно, он ведь в курсе, что это одна из причин, почему я не могу приехать. — Ты не должен на него злиться, он неплохой человек, и ты знаешь это, — мама говорит настолько спокойно, что вдруг возникает ощущение, что это не её заставили страдать, не её оставили одну расхлёбывать лужи трудностей около её босых ног, словно нет у неё внутри души, которая может болеть. — Поверить не могу, — Рики вздыхает с усмешкой, прислушиваясь к растущей буре внутри себя и к дождю, который стучит по крыше навеса над верандой. — Как ты можешь говорить так, после всего, что он сделал? — Рики, — мама протягивает к нему свою мягкую, тёплую ладонь, чтобы взять его дрожащую руку в свою, — то, что он оставил нас, не делает его плохим отцом или не заслуживающим твоего внимания, понимаешь? Так случается, и я не могу винить его за его же собственные чувства к другой женщине. Просто мы не смогли удержать то, что создавали и лучше уйти, чем по итогу делать непреднамеренно ещё хуже, чем может быть. Но на любви ничего не заканчивается и любви иногда бывает также недостаточно для того, чтобы что-то пытаться сохранить. Приходится просто кивнуть, смаргивая пелену обиды и злости с собственных глаз. Рики поджимает губы, боясь что-то сказать, иначе из его лёгких вырвется лишь жалобный скулёж, как у подбитой ни в чём не виноватой собачонки. Просто, видимо, даже его самого бывает людям недостаточно. И он понимает это вполне отчётливо, чтобы осознать собственную ценность и особенность, которую даже не имеет. — Позвони ему, когда у тебя будут на это силы, хорошо? Он действительно переживает о тебе и любит тебя. Рики снова кивает, надеясь вместе с карри проглотить до икоты навязчивый ком, вставший поперёк горла. Спать он ложится рано и удивительно то, как быстро ему удаётся уснуть и не увидеть ни одного сна. Тем самым завтрашний день обещал быть ещё чуточку лучше, по крайней мере, так очень хотелось где-то на подсознательном уровне.3.
Огоньки мельтешат по стенам небольшой комнаты, звенят погремушки, Сону и Сонхун прыгают, создавая землетрясение и громкая музыка давит на черепную коробку. Это всё напоминает какую-то сценку из клипа, где они в школьной форме и со спущенными на шее галстуками, с растрепанными рубашками и бардаком в головах. И если, они все участники целой постановки, где в хронометраже им будет выделено секунд сорок в этой локации, то по итогу всё равно у каждого из них не будет счастливого конца. Но кто-то обязательно смирится и жизнь пойдёт, как по скользкому начищенному льду под острыми коньками Пак Сонхуна. Рики не совсем понял, как вообще оказался в караоке, да ещё и вместе с Чонвоном, который не особо то горит желанием даже встать с диванчика и создать видимость веселья. Ему в очередной раз всё равно. И этот день казался спокойным, что должно было пойти для бедного Рики на пользу, казалось бы, он обойдётся без концов света. Но словно намеренно всё вокруг затихло, чтобы в конечном итоге взорваться. Во время репетиции с труппой, куда пришли Сону с Сонхуном, уже запахло чем-то подозрительным. Рики предупреждал вчера, что после собирается на тренировку, но оказался перехвачен со всех возможных сторон и в качестве поддержки своей цепной реакцией потащил за собой вполне податливого Чонвона. И вот они сидят, как две клуши, пьют втихаря купленное где-то Сонхуном пиво и пялятся на двух безумцев, чьи голоса сплетаются вместе в самый чистый прекрасный звук, который Рики когда-либо мог слышать. И они выглядят даже так до безобразия складно и гармонично. У Сону волосы на лбу слиплись от пота, щёки горят, что видно даже через розово-фиолетовый свет, а в глазах блеска больше, чем гирлянд на стенах. И такой живой, настоящий, что в этом можно даже засомневаться, прикоснёшься и он исчезнет, как призрачный мифический образ, спустившийся с неба. Сону весь соткан из жизни, за которую всегда будешь бороться, несмотря на разбитые ноги, колени и помутневший рассудок. Его влажные от частого облизывания губы хочется целовать и почувствовать алкогольный привкус, приглушить каждую ноту, вылетающую наружу, обнять крепко и уткнуться носом в висок, ощущая запах шампуня и почти выветрившегося парфюма. Хочется утонуть в нём и в его руках, раствориться жидкой субстанцией, лишь бы остаться в его линиях на ладонях. — Ты слишком много пялишься, — шепчет Чонвон в самое ухо, иначе Рики бы не услышал, он даже не заметил, как тот подобрался ближе и прикоснулся плечом к его. Он быстро опускает взгляд на свои колени, чтобы разорвать эти тянущиеся к Сону нити, но его счастливое, яркое лицо всё ещё отображается на сетчатке глаз. — Будет ли он таким же счастливым рядом со мной? — ещё тише вопрошает Рики, даже не склонившись в сторону Чонвона, но тот как будто и так всё понял с усмешкой покачнув головой. — Это ложные надежды, — шепчет он вновь, едва задевая губами ухо, — и весьма эгоистичные. — Правда? — Рики поворачивает к нему голову и встречается взглядом с глубокими и по-прежнему невероятно тёмными глазами, в которых кроме этих искусственных цветных огоньков комнаты, больше ничего не видно. Чонвон тянет уголки губ вверх в лёгкой, пустой улыбке и отворачивается. Но Рики смотрит на него непозволительно долго, будто стараясь что-то понять для самого себя или же хоть чуточку понять Чонвона о котором на деле совсем ничего не знает. А тот таращится своими огромными глазищами в экран широкой плазмы с текстом песни Айю, берёт в руки открытую банку пива и вполне себе уверенно делает большой глоток. Рики наблюдает, как дёргается чужой кадык. А затем он отрывается и мажет взглядом по поверхности стола и всему крохотному помещению. В ушах звучат всё те же чистые голоса, но пока Сонхун тянет высокую ноту, запрокинув голову к потолку, Сону смотрит на Рики. И мир точно, определённо, на целых пару-тройку секунд перестаёт вращаться. Он снова смотрит так, как вчера в коридоре, но напряжённо сжимает микрофон, продолжая тянуть партию. Рики тоже берёт пиво, он не особо любит пить, да, но всё равно это делает, даже если необходимости нет. Он делает глоток, второй и третий, глушит всю банку и уже опустевшую, ставит на столик, наблюдая за тем, как Чонвон встаёт с дивана, принимает микрофон от Сону и начинает выбирать песню. Сонхуну весело, он тоже выпивает целую банку, а затем начинает спорить с Яном о выборе того, что они будут исполнять. Сону же садится на ранее освобождённое место, делает это точно так же, то есть достаточно близко, чтобы они с Рики соприкоснулись плечами. По телу проходит лёгкий заряд тока даже сквозь одежду. От Сону пахнет крышесносно, приходится сглотнуть целый поток слюны, точно, как у изголодавшегося волка и, скорее всего, этот звук было бы отчётливо слышен, если бы музыка вдруг не начала играть. — Как себя чувствуешь? — спрашивает старший, перекрикивая музыку, но не находясь для этого так близко, как прежде сделал это Чонвон. — Отлично, — Рики кивает. Он чувствует, как становится душно, и либо от Сону, либо от выпитой баночки пива, поэтому расстёгивает все пуговицы на школьной рубашке, под которой находится белоснежная футболка. — Ты всё ещё дуешься? — Нет. А ты всё ещё презираешь Чонвона? Прежде чем повернуть к Сону голову, он замечает, как краем глаза на них смотрит Чонвон, словно он точно слышит их разговор гораздо чётче, чем можно предположить в силу царившего шума. Сону же совсем на них не обращает внимание и даже не следит, как Сонхун изящно двигается в такт каждого ритма, и сколько экспрессии вкладывает в своё выступление без тысячи зрителей. Он смотрит только на Рики, щурит свои лисьи глаза. И младший вспоминает, как они стояли на улице рядом с автоматами, ветер приносил перемены, а он всего лишь решил, что ему всё показалось. Но вот они — на ладони. Постепенные, но держащиеся стайкой птиц, ведущие к чему-то совершенно странному, но интригующему. А возможно, ему снова кажется и разум решает его обнадёжить, вселить ту самую ложную надежду, но вряд ли именно о взаимной любви, скорее к тому, что у него обязательно получится измениться и принять себя таким, какой есть без попыток стать идеальным. — Конечно, он же бесячий. Вечно ведёт себя так, словно он выше других, а на деле грязь под ногами, — Ким кривится и даже не слишком по-доброму зыркает в его сторону. — Не говори так, звучит отвратительно. — Рики хмурится, его лицо приобретает серьёзный вид, в то время как Сону совсем не ожидает такого и усмехается нагло так, вызывающе, до трясущихся поджилок. — Защищаешь его? — Ты не знаешь Чонвона, чтобы говорить так о нём. Будешь придерживаться такой точки зрения и можешь со мной не разговаривать, — заявляет младший, и толкается слегка плечом, чтобы до Сону точно дошло. — А ты знаешь? Наверняка, знаешь. Вы же теперь друзья, да? Так давно вы дружите? И нафига вообще врать о каких-то проектах по праву? Думаешь, я совсем тупой? — Сону всё ещё с этой усмешкой на губах и Рики не может разобрать, неужели это… ревность? Или всё же настолько глубокая неприязнь. — Невероятно, хён, — выдыхает Рики, бегая глазами по его лицу. — Что на тебя нашло? — А на тебя? Тебе мало меня? Чонсона мало? Или Сонхуна? — Сонхуна? — У Рики глаза точно бы вывались из орбит, если бы он вовремя их не зажмурил с вырвавшимся наружу хриплым смехом. — Что с тобой не так, понять не могу. — Блять, а с тобой что? Когда Сонхуна видишь, у тебя словно лицевой нерв защемляется или камнем жёстко припечатали. Но не ты ли мне говорил, что он и впрямь хороший? — Сону наседает, разворачивается к Рики всем телом и цедит каждое слово сквозь зубы, но в лице остаётся спокойным, как он это запросто умеет. — А если бы я сказал, что плохой? Что он бесячий? Что он вечно ведёт себя так, словно он выше других, а на деле грязь под ногами? — Младший намеренно повторяет слова старшего, поджимая губы, а руками желая сжать что-то другое, кроме ткани собственных брюк на бёдрах, когда тоже разворачивается к старшему и видит, как у него ресницы падают тенью на щёки и он по-прежнему милый и тёплый, а вместе с тем и напряжённый, как натянутая гитарная струна. — Как бы ты отреагировал тогда? Перестал бы с ним общаться? — Нет, — качает головой Ким, мгновенно расслабляясь и дуя свои пухлые, искусанные губы. Ему не потребовалось слишком много времени, чтобы хоть пару секунд подумать, он выпаливает всё на ходу, потому что точно знает, чего он хочет, кого он любит и с кем ему не по пути. — Вряд ли. Потому что он мне нравится. — Вот и весь ответ, рад, что ты это сказал, — Рики похлопывает его по макушке, мол, молодчинка, хён, а теперь возьми с полки пирожок и отъебись. — Но я не понимаю главной проблемы, знаешь. Просто… Какого чёрта? — Ты, — говорит он одними губами, не моргая даже. Их взгляды пересекаются в одной точке, пропуская лёгкий, едва ощутимый удар под рёбрами. А затем Сону быстро хватает новую баночку пива и глушит её одновременно с тем, как музыка становится всё тише и в конечном итоге вообще прекращается. И связь разорвана. Что теперь с этим Рики делать? Он не знает, хоть об стенку головой бейся. Сону натягивает всеми любимую улыбку и виснет на своём драгоценном Сонхуне, словно и не припирался сейчас с Нишимурой, когда наверняка хотел помириться. Словно не он сейчас заставил одну из планет солнечной системы сойти с орбиты. И это был Рики, это же он крутится вокруг Солнца, вот он и полетел в ебаную чёрную дыру. Чонвон тоже налегает на пиво, от чего младший начинает беспокоиться об их благополучном пути домой. Хотя он не выглядит так, словно нуждается в няньках, вполне себе уверенно переступая с ноги на ногу и набирая на телефоне кому-то сообщения. Их два часа безудержного веселья и потока песен заканчивается. Сонхун говорит, ему жаль, что не удалось спеть дуэтом с Рики и нужно повторить такой зажигательный поход обязательно как-нибудь на неделе или на следующей, прихватив и Чонсона. А ещё он по-детски с нетерпением ждёт их пятницы, где они смогут отлично посидеть у него дома. И он кажется замечательным и вовсе не холодным, каким он рисуется на публике. И Рики, конечно же знал, что у него тоже есть маска и не одна. И в какой-то степени, это совершенно нормально, — прятаться от общества и включать защитные механизмы. — Было реально здорово, — улыбается Сонхун, обнажая свои острые клыки, точно, как у вампира. И Сону кивает, улыбаясь широко, до появления милых ямочек на скулах возле глаз. Не подумаешь даже, что за этот вечер он был пассивно-агрессивно настроен и ссорился с Рики, что в конечном итоге так и осталось висеть над их головами тёмным пятном. Или, может, это у Рики только висит, а Сону ситуацию запросто отпустил и всё будет так, словно ничего и не произошло. — Поддерживаю, — соглашается зачем-то младший, когда на деле этот вечер выжал из него всё до последней капли. Они обнимаются на прощание, Сону прижимает Рики к себе, шепчет еле различимое "извини, я дурак", а затем они делают их старое движение руками, когда кулаки бьются друг о дружку с разных сторон и расходятся под шипящие звуки, словно фейерверком. Рики долго смотрит на Сону и его улыбку, пока он безмятежно жмёт руку Чонвону, когда Сонхун проделывает то же самое и они вдвоём, взявшись за руки, уходят в другую сторону. Рики смотрит им в след, не спеша удалиться самому, тем самым позволяя им остаться вот так на этой улице, но не имея возможности остановить их, не завернуть за угол в собственной памяти. Он наблюдает, как они проходят мимо всех встречных людей, как разноцветные огни развлекательных помещений и магазинов ласкают их, и они совсем скрываются с поля зрения. И становится ощутимо пусто, как после великой потери. Чтобы выработалась привычка, требуется двадцать один день, поэтому Рики привык к тому, что Сону любит Сонхуна, он привык к тому, как тот на него смотрит, и что влюблённость его тоже своеобразная привычка, которая заполняет изнутри и позволяет чувствовать себя гораздо живее. Но он не привык ещё, что теперь они вместе, могут целоваться и держаться за руки, и он не выработал ещё ту самую привычку, благодаря которой все чувства затрутся, как голографическая сторона сиди диска и ни один красный лазер не сможет его прочесть. Но он на пути к привыканию благодаря собственному анализу и рефлексии. Если вчера не вышло и не сегодня, то завтра, правда же? А может, проблема есть ещё и в том, что кроме Ким Сону, Рики и не пытался никого полюбить. Чонвон напоминает о себе толчком вбок, и Рики мгновенно на него реагирует. Опомнившись, он смотрит на хмурого Яна, чьи щёки приобрели довольно милый яркий красный оттенок от выпитого алкоголя. И он держится до побелевших костяшек за лямки своего рюкзака, словно это единственная вещь, которая сохраняет его разум чистым и ясным. — Ты бля домой идёшь? — ворчит он, снова толкаясь локтем. Рики шипит и толкает того в ответ: — Ты можешь перестать? — Нет, — качает Чонвон головой и делает очередной толчок, пока Рики не хватает его за плечи и не разворачивает в противоположную сторону, пихая его вперёд к автобусной остановке. — Я могу идти сам. — Так будет безопаснее. В автобус они садятся не без трудностей, когда ноги Чонвона всё же его подводят и Рики приходится поддерживать его под те самые локти, которыми он толкается, а ещё и фыркает забавно, как недовольный кот, но совсем не сопротивляется, иначе бы разложился в автобусном проходе. И сидя на сидениях в самом конце, он позволяет себе такую вольность, как положить голову на худое плечо Рики и просидеть так всю дорогу до нужной им остановки. В тишине, и близко для тех, кто никогда не пытался подружиться, даже сидя за одной партой вместе и посещая один и тот же кружок. Но Рики совсем не против принять подобные вещи в свою жизнь, и Чонвон, кажется, тоже. Вместо того, чтобы разойтись по домам, они усаживаются на подвесные качели на излюбленной площадке Нишимуры. Чонвон смотрит в абсолютную пустоту иногда переключаясь и залипая на рандомных вещах, вроде жучков и кустов с цветами, или на доме Рики в окнах которого горит свет. — Это мой первый раз, когда я напился пива, — вздыхает Чонвон как-то безнадёжно, покачиваясь слегка, не отрывая ног от земли. Его рюкзак валяется на земле, а сам он теперь держится за цепи, и прижимается к левой стороне виском, а Рики смотрит на него и совсем не знает, что говорить. Поэтому Чонвон говорит дальше, тихо и очень успокаивающе: — Хорошо, что меня всё равно не поругают. А ещё хорошо, что ты был рядом. В одиночестве люди пьют, когда им плохо. — Почему тебя не поругают? — интересуется Рики, и он замечает за собой, что ему и впрямь интересно узнать хоть что-то из тайной жизни старосты класса Ян Чонвона. — Родителей дома не бывает, они приезжают по праздникам, на День рождения присылают посылки, иногда звонят. Работают в штатах. Я живу с бабушкой и дедушкой, а они не ругают меня совсем, только очень любят. Поэтому, в такой ситуации скорее всего они постараются уложить меня спать, а утром напоить каким-то травяным супом. — Чонвон улыбается со своими трогательными ямочками, и не так как он делает это обычно, не бесчувственно, а наоборот с теплотой и чувством невыразимой благодарности. Рики запоминает этот момент, которого прежде не было, только ямочки он уже видит второй раз и хотелось бы, чтобы не последний. — У нас на заднем дворе есть небольшие грядки с травами и овощами, если хочешь, приходи, я покажу. Там даже морковка есть. — Звучит здорово, — кивает Рики и тоже улыбается совсем немножко, — я обязательно посмотрю. На небе расцвели редкие, пока что, звёзды, но даже их хватает, чтобы засмотреться в ожидании очередного послания, которое невозможно услышать и понять. Но они мигают, сверкают, как дырочки от иголок в тёмном полотне. И Чонвон тоже смотрит, туда, вверх и думает о чём-то своём, либо в его голове совсем пусто, как в мёртвом море. Жаль, конечно, что всю жизнь, сколько Рики себя помнит, никто к нему не тянулся. Не было такого, чтобы кто-то жаждал его компании или же хоть капельку внимания, потому что он был именно тем, кто тянулся сам. Не очевидно, но с огромным желанием быть нужным. А тут вдруг Чонвон, который вроде как сам хочет к Рики тянуться, причём достаточно стремительно, чтобы ещё и по этому поводу начать грузиться. — Почему ты так сильно хочешь ко мне привязаться? — вдруг вырывается у него. Чонвон хмыкает, улыбается вновь, прикрывает глаза в какой-то своей эйфории, а затем с нотками кокетства смотрит на Нишимуру, готовый вот-вот развязать свой язык по любому поводу. — Потому что хочу, наверное. Не знаю. Если человек сам по собственной воле идёт к тому, чтобы быть от кого-то зависимым, значит ему это нужно. А что кому нужно, каждый решает сам, — отвечает Чонвон без запинки, как будто в нём совершенно не говорит часть алкоголя и не превращает его в мягкую, пушистую субстанцию. — Никто прежде так не навязывался, причём внезапно и превозмогая былую враждебность. — У меня к тебе никогда не было неприязни, вообще-то. Знаешь, я почему-то надеялся, что ты сам первый сделаешь шаг, но затем я вдруг понял, что этого не произойдёт. У тебя Сону и Чонсон, на других ты не смотрел. Тебе и не нужно было. — Чонвон хихикает коротко, но по-глупому, со спрятанной под сахарной пудрой отчаянностью. — Я тебе говорил, да? Ты кроме Ким Сону никого в упор не видишь. — Смело с твоей стороны говорить такие вещи, — Рики качает головой и поднимается с качели, ощущая, что не может больше сидеть на одном месте. — Да, я знаю, но разве есть смысл говорить не правду или сглаживать углы, которые всё равно имеют место быть? — Чонвон тоже поднимается, становясь напротив Рики, излучая внутреннюю уверенность, которая и без этого часто в нём сидит. Губы, растянутые в небольшой улыбке, кажутся мягкими, как и его глаза перестали быть отточено ледяными, превращаясь в горячий шоколад. Свет от домов и уличных фонарей позволяет всё видеть и замечать. — Искренность, это ключ к доверию. Нишимура вздыхает, рассеянно ухмыляясь: — Как же ты надрался… Он вынимает из волос Чонвона слегка желтоватый листик, который предвещает наступление настоящей осени совсем уже скоро, и поправляет его тёмные волосы. Но тот расценивает движение Рики, как сигнал, понятный только ему самому, поэтому он становится ещё ближе и внезапно утыкается носом в шею, разгоняет по телу стадо мурашек, горячим дыханием опаляя кожу. И волосы Чонвона пахнут приторной сладкой карамелью. — Хорошо, когда есть на кого опереться, да? — шепчет он, неуверенно приобнимая за плечи. — Ты, наверное, уже догадался, что у меня совсем друзей нет. Это так очевидно, на самом деле. — Удивительно, как ты меня сейчас даже не раздражаешь. — Очень приятно. — Зайдёшь на ужин? Мама сегодня обещала приготовить лазанью. Чонвона не жалко, но Рики всё равно его к себе в этом неловком объятии прижимает и пальцами одной руки зарывается в волосы на затылке, пока второй поглаживает его острые, обтянутые рубашкой, лопатки.