ТОМ
- Пошли! - командую я и открываю водительскую дверь. Хемсворт сидит неподвижно, даже не думая выходить из машины. - Пойдем! - говорю я уже настойчивее. - А впрочем... Сиди здесь, преподобный! Может оно и к лучшему, если не будешь под ногами путаться. - Мой брат не рассказывал обо мне, не так ли? - кажется, что отец Крис все это время даже не обращал внимания на мои слова. - Вы давно работаете вместе с Торстейном? Готов поспорить, он не говорил обо мне. - Я давно не работаю с твоим братом, - отвечаю я, делая ударение на слове "не". - Вот как, - пожимает плечам Крис. Не могу даже про себя произнести "отец Крис". Мне бы промолчать, но какой смысл скрывать то, что Хемсворт-младший все равно рано или поздно узнает, раз уж его прикомандировали к нашей группе. Я усмехаюсь, глядя на то, как напряжены загорелые, тронутые легким румянцем скулы Криса. Где он вообще умудрился загореть? Солярии в храмах не предусмотрены. - Если я признаюсь, это будет считаться тайной исповеди? - с улыбкой спрашиваю я. - Какой смысл исповедоваться, если не чувствуешь раскаяния? - с такой же улыбкой переспрашивает меня священник. - Тогда считай, что это никакая не тайна, тем более что она известна многим: мы с твоим братом были вместе. Я любил Торстейна... И нет, он не говорил о тебе. - Мужеложество - грех, сын мой, - строго произносит отец Крис. - Святая матерь церковь не признает... - Тогда помолись за нас, - перебиваю безо всякого сожаления. - Помолись, падре, ибо я забыл все молитвы. Забыл и вспоминать не хочу. - Зачем ты сказал мне это? - непонимающе хлопает Хемсворт длинными темными ресницами. Голубые глаза обоих братьев в окружении густых ресниц - это тоже смертный грех. Знает ли младший о том, что чувствует человек, который в них смотрит? Знает ли он, что чувствую я? - Лучше было бы, если бы ты узнал от Кейси? - Лучше было бы, если бы я не знал, - тихо произносит Крис, и мне кажется, что в словах этих мне слышатся печальные нотки.***
- Сэм Майерс? - Вы еще кто, черт воз… Муж несчастной Элис — а несомненно он открывает нам дверь, - затыкается на полуслове, едва заметив белоснежную колоратку на крепкой шее отца Криса. Я достаю свое удостоверение и представляюсь по всей форме, киваю на скромно занявшего место за моим плечом служителя церкви, бросаю небрежное «это со мной» и прохожу в дом, не дождавшись, пока хозяин нас пригласит. Сэм выглядит удивленным, но во взгляде, которым он одаривает нас с Хемсвортом, страха и непонимания больше, чем удивления. Майерс выглядит помятым и взъерошенным, он выглядит невыспавшимся и перепуганным до чертиков и чертовски же злым. Мне жаль бедолагу. Еще бы! Наверняка всю ночь разыскивал не явившуюся к семейному ужину супругу, и один Бог ведает, чего только этот человек успел за ночь передумать. Когда кого-то ждешь, ночь кажется бесконечно длинной, уж я-то знаю. Я ненавижу себя за то, что сейчас собираюсь сказать, поэтому стараюсь немного оттянуть тот самый момент, за которым для несчастного мистера Майерса вся его жизнь разделится на «до» и «после». Стараюсь оттянуть момент, когда мне придется сообщить, что его Элис больше не придет никогда. - Когда вы видели вашу же… Когда вы видели Элис в последний раз? - задаю я вопрос. Мне хочется оглянуться — просто в поисках поддержки оглянуться на святого отца, но я не оглядываюсь. Я чувствую запах его лосьона после бритья — горький, но не резкий, сейчас уже практически выветрившийся, и некстати думаю о том, что Торстейну такой запах совершенно не подошел бы. Дурацкие мысли! Какое мне вообще дело до того, чем пахнет лосьон после бритья, которым пользуется этот святоша? - Элис? Что с ней? Что с моей женой? - Сэм злится. Сводит брови у переносицы, непроизвольно сжимает ладони в кулаки. - Я повторяю вопрос, мистер Майерс, - почти что безразличным тоном произношу я. И за это безразличие тоже себя ненавижу. - Когда… - Мне очень жаль, Сэм, - слышу я за спиной мягкий, по-кошачьему вкрадчивый, низкий очень голос святого отца, и он выходит вперед и кладет свою ладонь на плечо Сэма Майерса. Немного сжимает, смотрит ему в глаза. - Мне очень жаль, но с вашей женой произошло несчастье. Я готов заорать. Готов влепить этому выскочке подзатыльник. Это мое расследование! Мне и вести допрос. Сейчас Майерс «поплывет», и мы ничего из него не вытянем. - Несчастье? - Сэм непонимающе хлопает светлыми ресницами. На скулах его расцветает нехороший, почти что бордового цвета лихорадочный румянец. - Что? Она… Она жива?! Последнюю фразу он выкрикивает и хватается руками за волосы — короткие, уже начинающие седеть. - Элис умерла, Сэм, - все так же мягко говорит святой отец и осеняет себя крестным знамением. - Да упокоит Господь ее душу! - Нет! - хозяин дома сбрасывает со своего плеча руку утешения и оглядывается вокруг — беспомощно, совсем по-детски. - Нет! Она… Элис… Она не могла! Вы все врете! Вы слышите?! Вы все врете, сукины дети! И он кидается на меня. Замахивается и почти что наносит удар, но я успеваю перехватить летящий в меня кулак. - Не надо… - предупреждающе рычу на убитого известием мужа и до хруста в костях сжимаю его руку. - Я повторю: нет! И тот отступает. Сдувается, будто шарик, из которого выкачали воздух. Валится на кресло с некрасивым всхлипом, прячет лицо в ладонях. «У него горе, - говорю я сам себе, пытаясь не злиться на Сэма за то, что тот хотел ударить меня, а еще пытаясь не раздражаться из-за того, что теперь придется пережидать его истерику, - у него горькое горе, горше которого может быть только потеря ребенка, да и ту они с женой уже пережили». - Я принесу воды, - бормочет отец Крис и, оглядевшись, скрывается в кухне. Я делаю вид, что не замечаю, что падре проводит в кухне гораздо больше времени, чем требуется, чтобы налить стакан воды. Бедняга Сэм с благодарностью принимает протянутую ему воду, пьет, и мы с Хемсвортом слышим, как его зубы выбивают дробь о глиняный бок веселой — в яркие желтые подсолнухи — пузатой кружки. - Я нашел в кухне успокоительное, - шепчет мне отец Крис, и я благодарен ему. - Мужайтесь, сын мой, - произносит священник, забирая у Майерса кружку, - ваша Элис теперь с Господом… - Замолчите! - вдруг взрывается убитый горем муж. - Замолчите! Я не нуждаюсь в ваших проповедях! И отец Крис вновь отступает мне за спину. - Я понимаю, Сэм, - я не пытаюсь быть мягким, но я пытаюсь быть терпеливым, - Понимаю, как вам тяжело, но мы должны задать вам несколько вопросов. И ваши ответы помогут нам быстрее найти убийцу. - Что?! - вскидывается Майерс. - Убийцу?! Что вы хотите сказать? Моя Элис… Убита? Как? - Ваша жена была найдена сегодня рано утром в церкви святого Луки. Ее убили за пару часов до этого. Удар ножом. Прямо в сердце. Вы знаете, кто бы мог желать Элис смерти? Сэм снова закрывает ладонями лицо. Я вижу его вздрагивающие плечи, но когда он через минуту отводит руки и поднимает на меня сухие покрасневшие глаза, я думаю о том, что лучше бы он плакал навзрыд, чем такая вот тихая истерика. - Элис… Все любили Элис. У нее не было врагов. Боже! Как такое могло случиться? - Когда вы видели ее последний раз, Сэм? - спрашиваю. - Вчера. Вчера утром, когда мы собирались на работу. - Где работала ваша жена? - Она… Ее офис здесь неподалеку. Она занималась дизайном. Оформляла витрины магазинов… - А вы… - А я… я ветеринар. - Хорошо, Сэм. Вы виделись последний раз вчера утром. А что же, она не возвращалась после работы? - Я… Это я не возвращался, - Майерс начинает мерить комнату широкими шагами, - Мне пришлось задержаться. Пришлось оперировать этого клятого пса! Если бы я знал… Если бы я только знал… - Ничего, Сэм. Вы… Вам не в чем себя винить, - произношу я дежурно-вежливо. - Я задержался в клинике. Уже собираясь домой, получил от нее сообщение. Она хотела пойти в ту группу. Ну, знаете, группы поддержки… - Группы поддержки? - настороженно переспрашивает святой отец. - Элис встречалась с психологом. Знаете, мы хотели завести ребенка, и она… Ей пришлось сделать аборт, и она места себе не находила. Этот святоша, отец Джон, он забил ей голову… Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не хмыкнуть саркастически: а ведь старый священник уверял нас, что оба супруга были искренне верующими. - Ваша жена ходила в группу психологической помощи? - уточняю я. - Что за группа? Где проходили занятия? - Я не знаю, - виновато разводит руками Сэм. - Она не говорила, а я… Я в последнее время совсем замотался. Я должен был уделять ей больше внимания! Черт возьми, я должен был! - Хорошо, Сэм, может быть, она говорила хоть что-то: район, где проводились курсы? Может быть, называла какие-то имена? Хоть что-нибудь? - Нет. Нет, сэр, - качает головой Майерс. - Вы можете написать нам имена и адреса друзей Элис? Ее подруг… Обычно женщины рассказывают об этом подругам, - подает идею Хемсворт. - Я… Я посмотрю, - и Сэм ныряет в смартфон. - Чуть позже, - останавливаю его я, - а пока я прошу вас вспомнить — кроме этой группы поддержки… может быть у вашей жены появились какие-то новые знакомые? Она никогда не отлучалась из дома, не поставив вас в известность о том, куда пошла? Никогда не пропадала внезапно? Может быть… извините, но я должен спросить: может быть, у нее был… - Вы пытаетесь спросить — был ли у Элис любовник? Вы это хотите спросить, черт.. - Сэм виновато опускает голову, наверняка заметив укоризненный взгляд святого отца. - У нее никого не было. - А у вас? - Да как вы…! - У вас была другая женщина, Сэм? - спрашиваю я, не пытаясь щадить чувства только что потерявшего жену несчастного. И судя по тому, как тот виновато прячет глаза, понимаю, что не ошибся. - Это у нее вы задержались вчера вечером, так? - догадывается Хемсворт. - Не было никакой операции? И никакого больного пса? - Да, падре, - еле слышно произносит Майерс. - Ее имя и адрес вы тоже напишите нам, - предупреждаю я, - а сейчас ответьте, пожалуйста, где вы были этой ночью… - Я?! - вновь повысил голос Сэм. - Вы думаете, что я мог бы… Вы подозреваете меня в убийстве жены? Потому что был ей неверен… - Это стандартная процедура, - терпеливо объясняю я, - вам в любом случае придется проехать с нами для того, чтобы провести официальное опознание и составить протокол. Пока что мы просто беседуем. Так где вы были этой ночью? - Я был здесь… Дома, ясно? Я ждал жену! Потом, когда она не пришла со своей гребаной группы, я начал волноваться. Потом сходить с ума. Я обзвонил всех ее подруг. Потом подруг подруг. Потом я позвонил ее матери. А уже после начал обзванивать больницы. Я места себе не находил… - Кто-то может подтвердить, что вы не покидали дом? - перебил его отец Крис. - Я был один, - честно признался Сэм. - Не знаю, как это доказать… А! Черт! Камера! Есть же камера — Элис заставила меня поставить видеокамеру пару месяцев назад. Все буквально помешались на безопасности… Помогла ей эта камера? - и он вновь горестно всхлипнул. Я киваю головой прошу разрешение осмотреть дом. - Что? Обыск? - возмущенно вскрикивает мистер Майерс. - Я могу сейчас уйти и через пару часов вернуться с ордером, - терпеливо объясняю Сэму, - но мне придется потерять целых два часа, и это будет двухчасовая фора для преступника. - Ищите! - устало кивает головой Сэм и вновь падает в кресло. - Ищите! Что найдете — то ваше! Дом Майерсов небольшой: две спальни, гостиная и одна ванная комната. Так что мы с отцом Крисом заканчиваем осмотр довольно быстро. И нужно ли говорить о том, что не находим совершенно ничего подозрительного: никаких наркотиков, ни антидепрессантов — это странно, ведь если Элис ходила к психотерапевту, то наверняка тот выписал ей таблетки, — никаких непонятных писем или записок. Просто стандартный набор вещей в стандартном доме стандартной семьи. Так почему же несчастную Элис убили таким нестандартным способом? Я закрываю последний ящик — ящик, в котором хранится белье убитой, и снимаю латексные перчатки. - Вам часто приходится копаться в чужом белье, святой отец? - когда пару часов назад, в машине, мне удалось смутить Хемсворта, я был рад, как мальчишка, урвавший поцелуй у самой красивой девчонки в классе, чуть только та зазевалась. Смущенный отец Крис — затянутый в строгий черный костюм, с этой своей колораткой — почему-то мне всегда казалось, что она дико натирает кожу — застегнутый на все пуговки и защищенный от любого непристойного поползновения аурой святости — ха! Вот уж на что мне было глубоко и искренне плевать! - отец Крис просто заслуживал того, чтобы его постоянно смущали. Потому что видеть вспыхнувшие румянцем щеки и слышать недовольное рычание после — то еще удовольствие! - Мне приходилось копаться в гораздо большей грязи, чем ящик с женским бельем, сын мой, - усмехается падре. Неужели тролль?! - не верю я своим ушам. Ведь наверняка запомнил, что я просил его не называть меня так! Да вы прелесть, святой отец! - То есть для тебя женское белье — это грязь? - уточняю я с совершенно невинным видом. - Может быть, как и все женщины, м? - Разумеется, нет, Томас. И разумеется, ты не мог меня не поддеть. Он смотрит на меня — само смирение и человеколюбие. И мне хочется запустить в него чем-нибудь тяжелым. Или почувствовать на себе тяжесть его тела. - Ты был с женщиной, святой отец? - зачем я его провоцирую? Но остановиться попросту не могу. - Или может быть с мужчиной? Как ты справляешься, когда хочешь кому-нибудь присунуть? Я слышал, некие ребята поставляют в Ватикан мальчиков. Очень красивых мальчиков. Ты когда-нибудь пользовался их услугами, отец Крис? - Тебе нравится меня подначивать? - совершенно спокойно, не отводя от моего лица взгляд ярко-голубых, чистых очень глаз, спрашивает Хемсворт. - Или тебе нравлюсь я? - И то, и другое, - пожимаю я плечами. - Я избил Тора, - вдруг отвечает он совершенно невпопад. - Что?! - непонимающе смотрю в ответ. - Я избил Тора. И он не хочет меня знать. Поэтому мы не общались с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, - объясняет святой отец. - Я избил брата, потому что застал его с парнем. Я видел, как мой брат прикасался к этому… Как он ласкал и трогал его. Как двигался. И какое у него при этом было лицо. Я видел наслаждение на лице Торстейна, и я ненавидел его в тот момент. Я его сильно бил… - Да ты маньяк, святой отец! - с нервным хохотком я делаю шаг назад. - А ничего, что Господь учил прощать? - А еще Господь учил смирению. Я все эти годы молю Отца нашего, чтобы он ниспослал мне смирение и дал сил простить брата. Я молю его, чтобы он простил Торстейна, простил его грешную душу. Так что не шути больше о мальчиках, сын мой. - Да ты чертов гомофоб, отец Крис! - фыркаю я и покидаю спальню супругов Майерс. Думая по пути о том, не попросить ли мистера Ланге полностью поменять состав следственной группы? Как работать с братьями Хемсвортами — я пока что представляю себе весьма смутно. Но точно знаю, что мы не сработаемся. Я везу Майерса в управление, а Хемсворт заявляет, что у него есть другие дела. Он наотрез отказывается ехать с нами в Скотланд-Ярд, и, признаться, я даже рад. Неловкость, возникшая между нами во время моей — глупой, чертовски глупой, надо признать — шалости во время обыска, теперь давит еще сильнее. Пусть катится куда хочет! Пусть катится в свой Ватикан и никогда больше не попадается мне на глаза! Пусть катится в мой гостиничный номер и там ждет меня — голый и прекрасный — и к черту Ватикан! К черту все на свете! Кейси провожает мистера Майерса в вотчину судмедэксперта. Я же разыскиваю Торстейна. Но не для того, чтобы поделиться с ним новостями. Собственно, новостей-то — с гулькин нос. Нужно будет зарядить ребят: пусть собирают информацию обо всех группах психологической поддержки, которые только есть в Лондоне. Работы выше крыши, но найти группу, которую посещала Элис, необходимо. А еще надо выбить разрешение Виктора Ланге на изъятие медицинских карт тех больных, которые состоят на учете из-за отклонений психики. Нужно выяснить, у кого из них диагностирован религиозный бред, и проверить, кто из этих фанатиков на момент совершения убийства был в городе и не под присмотром. Нужно сделать много чего. Но в первую очередь мне нужно видеть Тора. Искать его долго не приходится. Он травит байки с несколькими констеблями в коридоре на третьем этаже, недалеко от своего же кабинета. - На два слова! - роняю я и даже не смотрю, идет ли он за мной следом. Я знаю, что идет. И как только за нами захлопывается дверь, я толкаю его к стене. Мне плевать, насколько больно он ударяется спиной, ведь я вложил в этот удар всю свою сегодняшнюю злость: за то, что не могу даже приблизительно понять, где искать убийцу несчастных девчонок, за то, что муж Элис был ей неверен — хотя какое мне, собственно, дело? За то, что я, как сопливый пацан, растекаюсь карамельной лужицей в присутствии того, о ком даже мечтать — грех. За то, что мне почему-то чертовски жаль Тора. И та боль, что я причиняю ему сейчас — это попытка перестать его жалеть. - Почему ты мне врал? - выплевываю я, нависая над вжавшимся в стену Хемсвортом. Впрочем, нависаю — сильно сказано. Мы почти что одного с ним роста, но сейчас он как будто съеживается из-за моей ярости. - Почему ты не сказал, что у тебя есть брат?! - Том… - Почему ты молчал?! Это же твой брат! Родной человек! Тор, как ты мог не сказать мне, что у тебя есть брат?! - Том, прости. Мы с Крисом… У нас не все ладно. - Он набил тебе рожу, застукав с мальчишкой, и ты разобиделся в говно и решил, что можешь просто вычеркнуть брата из своей жизни?! Сам не пойму, откуда эта злость, но она просто есть. А еще есть Тор. И Тор мне врал. Дьявол! - Крис тоже не жаждал заключить меня в братские объятия все это время, - горько улыбается Хемсворт. - Вы просто два придурка. Но это ладно! Почему ты мне врал? Как мог ты не рассказать? Ведь мы были близки, Тор! И мы хотели стать еще ближе. Мы хотели стать семьей! - Мне жаль, Том… - он опускает голову, становясь как будто еще меньше ростом. - О чем еще ты мне врал? - почти что хриплю я — горло вдруг перехватывает, как бывает, когда непрошенные слезы, не желая пролиться, застревают именно там, в горле. - Чего еще ты мне не рассказывал, а? Я заставляю себя посмотреть ему в глаза, а он заставляет себя посмотреть в глаза мне. И я вижу — на самом донышке его зрачков вижу это… Не страх даже, нет, что-то более темное. Я бы сказал, что Торстейн напуган до усрачки, если бы я в принципе мог представить себе такую картину — перепуганный Торстейн Хемсворт. Но сейчас я вижу в его глазах страх. А еще я вижу, что был прав: сукин сын мне врал. И сейчас соврет снова. - Я ничего больше не скрывал от тебя, Том, - спокойно говорит Торстейн и я, зарядив кулаком по стене - мой кулак впечатывается в стену в каком-то миллиметре от его уха, - вылетаю из кабинета. Господь учил нас смирению? Да куда уж нам, грешным!