Мea máxima culpa

ТОРСТЕЙН

- Торстейн, значит? - спрашивает тебя Магда где-то спустя минуту после того, как ты ей представился. Минуту, в течение которой — ты в этом уверен — она оценивает тебя по той самой женской шкале, по которой все женщины, начиная лет примерно с пяти, оценивают каждого мужчину, попавшего в их поле зрения. Ну… почти что каждого. Ты что-то такое слышал про эту самую шкалу то ли от матери, то ли от кого-то из случайных подружек, а может и от той, и от другой. Хотя, вполне вероятно, ты сам выдумал, что такая шкала существует. Но глядя сейчас на Магду — инспектора Мартинссон, поправляешь ты сам себя, потому что для тебя она — инспектор Мартинссон, это для твоего брата она Магда, — так вот глядя сейчас на фрекен Мартиннсон, ты догадываешься, что на этой самой шкале ты находишься где-то в районе шестерки, и до десятки, как не старайся, не доберешься. Нет, не доберешься. Впрочем, шестерка — это тоже неплохо, учитывая твой помятый после практически бессонной ночи вид, твою заросшую хрен знает скольки-дневной щетиной рожу, общую заебанность полицейской рутиной и такую же заебанность не особо удавшейся личной жизнью. Возможно, где-то полбалла тебе добавляет медведь, которого ты припер из самого Лондона. Это плюшевое, доброе, мягкое чудо, в которое ты вцепился крепко. Тебе просто нужно какое-нибудь чудо, чтобы вцепиться в него, что-то мягкое и доброе, чтобы не натворить дел после того, что произошло между тобой и Томом. После того, как ты в очередной раз его потерял. Ты никогда не возвращал его себе, если уж быть честным. А был ли он вообще когда-либо твоим? Ты вздыхаешь — от того, что твой рейтинг в глазах инспектора Мартинссон не так чтобы очень высок, и от того, что сама фрекен Мартиннсон в твоем собственном рейтинге — это твердая восьмерка. Не то, чтобы ты хотел подкатить к ней яйца, но если бы ты о возможном подкате задумался хоть на секунду, то да: Магда - это твердая восьмерка. Если не девятка. Десяткой был бы Том, но Том для тебя вне рейтинга. Ты приказываешь самому себе перестать думать о Томе. Как будто это так просто. Но ты все равно приказываешь. Ты послал ему три сообщения с тех пор, как твой самолет приземлился в Стокгольме, и они все еще не были прочитаны. Ты просто не можешь думать сейчас о Томе. - Так значит — Торстейн? - спрашивает тебя Мартинссон. В её глазах-обманщиках смешинка, её глаза смеются, и она шмыгает носом — получается забавно, от этого она как будто становится моложе, становится совсем почти девчонкой. Тебе странно называть эту девчонку инспектором Мартиннсон. Ты решаешь, что для тебя она тоже будет Магдой. Раз уж она растит твоего племянника. - Ты, наверное, терпеть не можешь, когда тебя называют Тором? Как она угадала? Вот как? Ты бы дал себе труд подумать об этом, но тебе не хочется задумываться. Тебе просто хорошо от того, что она понимает — твое уебищное имечко тебе не по вкусу. Ты молча киваешь головой. - В гостиницу или сразу в контору? - продолжает допрос инспектор Мартинссон... Магда, когда вы идете к машине. - А можно… - ты неуклюже переминаешься с ноги на ногу возле пассажирской двери, главным образом потому, что тебе мешает плюшевый Бор, но еще и из-за того, что тебе почему-то неловко. До вчерашнего вечера, вернее до сегодняшней ночи ты понятия не имел, что у тебя есть племянник. Ты хочешь с ним познакомиться, но ты не знаешь, как попросить об этом его мать. Это до фига глупо. Но отчего-то это так. Вообще какого хрена? Ты ни разу не робел ни перед одной женщиной, так с чего вдруг ты робеешь перед инспектором Мартинссон? Перед Магдой. - Можно мне увидеть племянника? - прямо спрашиваешь у неё. Ты всегда выбирал прямые дороги. И короткие маршруты. Только вот с Томом ты свернул не туда. Но о Томе ты приказал себе не думать. - Магни сейчас в школе, - отвечает Магда. - В школе… Ладно тогда. Что ж… - ты думаешь, что тебе отказано, и ты не понимаешь, почему, но тебя тут же спешат разубедить. - Я с удовольствием познакомлю вас вечером. - И она скидывает с головы капюшон, подбитый искусственным, стилизованным под волчий, мехом, когда усаживается на водительское сиденье. - У тебя же нет планов на вечер? У тебя нет никаких планов ни на вечер, ни вообще. Ты один. Ты сам по себе. Впрочем, с некоторых пор у тебя как будто бы есть брат. Теперь вот еще и племянник. Ты усаживаешь Бора на заднее сиденье и сам садишься рядом с ним. Ты сел бы впереди, но так тебе удобнее разглядывать Магду. Ее глаза-хамелеоны, глаза-обманщики в зеркале заднего вида. Ее нежно-персиковую щеку. Шелк светлых волос. Тебе интересно, чем пахнут её волосы. Глупость какая! И чтобы не думать о глупостях, ты говоришь ей, что хочешь ознакомиться с отчетом о вскрытии. И просишь, чтобы по дороге она ввела тебя в курс дела. Смешинка тот час же пропадает из её глаз; ты видишь — все в том же зеркале — как в них появляется… не жесткость, нет. В этой женщине, ты чувствуешь, есть сила, но это не та сила, которую демонстрируют окружающим те, кто хочет казаться сильнее, чем они есть. С чего вдруг они решили, что если будут вести себя, как стервы, то это сделает их сильнее?.. Ты опять вздыхаешь — попытки разобраться хотя бы в одной женщине в твоем случае заранее обречены на провал. Ты вообще в последнее время изрядно фейлишь. - Кристина Олафссон, тридцать два года, не замужем, детей нет, - четко рапортует Магда, - была найдена вчера днем в церкви святого Витта. Тело обнаружила бригада рабочих, которых настоятель, отец Йохан, нанял для реставрации… - Днем? Они разве не с утра начинают работу? - Вот и я об этом спросила в первую очередь, - кивает головой Магда. - С утра они ездили в строительный супермаркет, чтобы закупить все необходимое для ремонта. Поэтому к работе должны были приступить только днем. - Понятно, - на самом деле тебе пока что ни хрена не понятно, но ты же не собираешься демонстрировать это непонимание девчонке. - К тому моменту тело пролежало внутри около десяти часов, а телом фрекен Олафссон стала еще раньше, приблизительно в двадцать два тридцать. - Оружие? - Тут самое интересное! - и глаза-хамелеоны зажигаются неподдельным азартом. Ты видишь — в ней есть этот азарт. Охотничий. Дикий. Он есть и в тебе самом. Все еще есть, несмотря на годы полицейской рутины. - В случае Анны Берг - первое убийство, как ты помнишь, - это было что-то длинное, острое. Стилет, знаешь? Сейчас же характер раны совершенно другой. Даже без эксперта, увидев рану, я могла бы сказать, что нож, которым убили Кристину, был гораздо шире. Это охотничий или боевой нож. Позже эксперт подтвердил мою догадку. Но и это не все. Тебе становится ещё интереснее, именно потому, наверное, ты отлипаешь от сиденья и придвигаешься ближе, раскидываешь локти на спинки передних автомобильных кресел. - Было две раны. Этот ублюдок не мог попасть с одного удара точно в сердце, поэтому он нанес еще один. Который и стал смертельным. - Странно, раньше он бил без промаха, - задумчиво произносишь ты. Она кивает, соглашаясь с тобой, и продолжает: - А знаешь, что еще странно? То, что руна на щеке была вырезана еще при жизни… - Иди ты! - охаешь ты и тут же спохватываешься. - Извини. Вернее, извинишь, если я не буду извиняться каждый раз за свой французский? - Мы будем говорить по-английски, и ты постараешься не злоупотреблять французским, и все будет окей, - чуть скосив на тебя глаза, произносит Мартинссон. - При мне. И тем более при моем сыне. Тебе ничего не остается, кроме как согласиться. Впрочем, ты вполне можешь разговаривать без грязи. В конце концов, твой папаша был сыном графа Ведель-Ярлсберг, и тебя учили хорошим манерам. Даже если ты давным-давно все эти хорошие манеры позабыл. Но ты обещаешь себе вспомнить. - Так вот эксперт предполагает, что руна Гебо была вырезана на щеке убитой как раз между первым ударом ножа и вторым. - Подожди-подожди! - вновь перебиваешь ты Магду. - Это получается, что между первым ударом и вторым прошло какое-то время… Достаточно времени, иначе эксперт не определил бы. Свертываемость… - Да! Первый удар был нанесен на час — или около того — раньше, чем второй, который и убил Кристину. - Оху… Черт возьми! - Наш милый маньяк вышел на новый уровень, - зло прищуривается Магда, подрезая медленно плетущийся впереди старый драндулет и тут же входя в поворот. Ты хренеешь с её манеры вождения. Ты и сам любишь лихачить. Вот только на улицах Лондона особо не развернешься. - Видеокамеры? Свидетели? - задаешь ты вопросы без особой надежды получить на них ответы. Ты уже привык, что в этом деле вопросы остаются без ответов. Их и не следует. - Думаешь, кто-то косит под нашего убийцу? - приходит тебе на ум единственное, как тебе кажется, правильное объяснение. Но где-то в глубине души, там, где живет та самая твоя полицейская чуйка, ты знаешь — любое разумное объяснение может оказаться чушью собачью, когда дело касается маньяка. - Наш шеф, старший инспектор Валландер, считает, что убийца как раз и хочет, чтобы мы так думали, - пожимает плечами Мартиннсон, и тебе кажется, что это объяснение не менее разумное. - Мне звонил Хиддлстон… - неожиданно сообщает тебе Магда, и ты подскакиваешь на своем месте, словно тебя пчела в зад ужалила. - Том? То есть мистер Хиддлстон, я хотел сказать… - ты затыкаешься, наблюдая за тем, как выражение лица Магды становится каким-то… не жалостливым, нет. Ты рад, что она не демонстрирует сейчас по отношению к тебе эту бабскую жалость, но неужели это так заметно? Неужели это так бросается в глаза? То, что ты так остро реагируешь на одно только имя Тома. - Не ерзай, Торстейн! - вдруг задорно подмигивает тебе Мартинссон. - Я некоторым образом в курсе ваших нежных с господином Хиддлстоном отношений. Да смотри не пробей мне пол челюстью! Крис рассказал о вас. - Но Крис не знал… То есть, он не особо-то интересовался моими делами, знаешь ли. - Это ты не знаешь, - Магда снова становится серьезной. - Это ты понятия не имеешь о том, как твой брат жил все эти годы. Крис говорит о тебе, пожалуй, чаще даже, чем о своем боге. Может даже чаще, чем о собственном сыне. Вы, Хемсворты, расставляете странные приоритеты. - Прости, - твой голос ломается, когда ты произносишь это простое «прости». - Тебе стыдно. За брата. И еще почему-то за себя самого. - Иди ты! - передразнивает тебя Магда. - Ну да не будем говорить о твоем брате. Поговорим о Хиддлстоне. Он звонил мне. Сказал, что, возможно, среди бумаг кого-то из святых отцов, в чьих церквях были совершены убийства, окажется документ на некое помещение… - Как то, что я обнаружил… - Да. Какое-то место, где, предположительно, убивают женщин. - Вы нашли что-то? - Пока нет, - с досадой отвечает Магда. - Но мы разговаривали с подругой убитой. Та рассказала нам, что Кристина в последние полгода практически не общалась со своими друзьями. Отдалилась. - Как она это объяснила? - Говорила, что много работы. Хотя, судя по статистике, аборты в Стокгольме стали делать гораздо реже, чем, скажем, еще три года назад. - Аборты? - Я не сказала? Извини. Кристина Олафссон — хирург-гинеколог. Практиковала в клинике, основной специализацией которой было как раз прерывание беременности. - Твою-то мать! - ты с силой сжимаешь кулаки. - Сейчас ты по сценарию должен извиниться, - усмехнулась Магда. - К черту сценарии! - тот самый охотничий азарт заставляет тебя вновь забыть о хороших манерах. Плевать ты на них хотел! Сейчас перед тобой сидит не милая девушка Магда, а инспектор Мартинссон, с которым вы расследуете одно и то же преступление. - Анна Берг, убитая ранее, никогда беременной не была, так? Детей не теряла, аборты не делала? Мартиннсон утвердительно кивает. - Кристина Олафссон занималась прерыванием беременности. И что из этого следует? Ты задумчиво поскреб пальцами небритый подбородок. Да ни черта это не значит! Хотел бы ты понять, что в голове у этого психа, по какой такой одной ему известной схеме он выбирает своих жертв. Ты чувствуешь, что отгадка где-то рядом, что стоит тебе протянуть руку, как ты поймаешь ее за хвост. Но… Всегда есть это самое «но». - Наш профайл составил психологический портрет предполагаемого убийцы, - не отвечая на твой вопрос, как будто и не слышала его, говорит Магда. - Знаешь, это был самый короткий психологический портрет, который я читала. - И что там? - Этот парень… - Это парни, Магда, - ты не даешь инспектору продолжить рассказ. - Это парни. Их как минимум двое. Дьявол, как известно, в мелочах. А мелочи эти разные. И дело не только в ноже, которым было совершено последнее убийство. И не в том, что ударов ножом в этот раз было два. Дело… Я не знаю… Я жопой чувствую… Есть некая организация. Секта. Сборище. Все эти руны… Ты знаешь, что они означают, Магда? - Рагнарёк, - слово это упало тяжело, неотвратимо. - Рагнарёк… Они собираются где-то — эти последователи древних верований или что там? Они жгут свечи, разрисовывают стены. Они дурят головы своим адептам и травят ядом тех, кто им неугоден. Ты вспоминаешь того бедолагу, которого вы с Томом допрашивали в клинике Бетлем. Джейсон Стоун сказал тогда: она этого хотела. Элис этого хотела… Несчастная Элис Майерс… - Она этого хотела, - повторяешь ты слова Джейсона. - Кристина Олафссон… Они хотели - все эти женщины - они хотели, чтобы их убили, ты понимаешь, насколько это страшно, Мартинссон? Инспектор резко кидает машину вправо и так же резко бьет по тормозам. Тебя бросает грудью на переднее сиденье. Но ты даже не чувствуешь небольшого удара. - Это какой-то ритуал! - ты трешь ладонями лицо в попытке сосредоточиться. - Жертвы на самом деле не жертвы. Они принимают свою смерть с благодарностью, Магда… Она разворачивается к тебе лицом. Она смотрит на тебя как, бывало, смотрела в детстве мать, когда ты не мог справиться с домашним заданием. - Торстейн… Ох, Торстейн… Это все как-то… - Том прав! Нужно найти это место. Где они проводят свои жуткие обряды. Найти и прихлопнуть их там всех. Прямо во время обряда! - Одна проблемка, - невесело улыбается инспектор Мартинссон. - Мы пока не знаем, где искать. - Подожди! - вновь осеняет тебя. - В квартире Анны Берг, согласно твоему отчету, было что-то вроде пантеона скандинавских богов, так? - Она была увлечена мифологией, это правда. - Отвези меня туда! - просишь ты. - Отвези сейчас же! Через три часа вы, разочарованные, не находите в квартире покойной Анны Берг ничего, что подсказало бы вам, в каком направлении искать то загадочное, страшное место, где несчастная стала… Не жертвой, нет. Где она сама принесла себя в жертву. Когда вы с Магдой, так ничего и не найдя, кроме бесчисленных статуэток древних богов да старых книг, в которых деяния этих богов описываются — у покойного Бора таких книг было в избытке, — когда вы уже собираетесь уходить, ты замечаешь это. На одной из полок, где хранятся книги. Ты бы не заметил это, если бы просто разглядывал корешки, но ты брал каждую книгу в руки и, быстро пролистывая, ставил на место. Поэтому случайно смахнул его с полки. Круглый серебряный медальон. В центре круга рогатый шлем, а по краям — те же самые проклятые руны. Рагнарёк. Гибель богов. Ты зажимаешь медальон в ладони. Тебе кажется, что кожу обжигает, как если бы серебро было раскален добела. Но ты все равно держишь крепко. Не отпускаешь. Ты вспоминаешь, как Том описывал тебе тот самый медальон, который он нашел в доме отца Джона. Том тогда сфотографировал находку, но тот, кто напал на Хиддлса позже, удалил фотографии. Ты уверен практически на сто процентов, что тот медальон, что ты сжимаешь сейчас в руке — точная копия того, который хранил отец Джон. Ты делаешь фото. У тебя свербит внутри — так хочется отправить его Тому. Пусть только по работе — но тебе хочется связаться с ним. «Дай ему время», - так сказал твой брат, провожая тебя в аэропорт. Может, действительно, стоит отпустить Тома? Дать ему время. Ему, да себе самому заодно. По правде сказать, ты заебался. Вот просто через край заебался от того, что между вами с Томом этого самого времени до хрена как много. Ты чертову прорву секунд, минут и часов потратил на то, чтобы быть с ним… Однажды вы с Томом побывали в Париже. Он вытащил тебя в этот веселый, щегольский и, прямо скажем, грязный городишко, хотя ты упирался. Ох, как же ты тогда упирался! Тебе неохота было тратить выходные на перелеты да гостиницы. Тебе просто хотелось закрыться от всего мира в вашей с Томом квартире. С ним самим под боком. И трогать его, тискать, лапать. Ласкать, гладить… Любить… Но Том был самим собой, а ты был так в него влюблен, что каждый раз, когда кто-то из вас чего-либо хотел, оказывалось так, что ты хочешь того же, чего хочет Том. Вот просто так получалось. И ничегошеньки ты с этим не мог поделать. Да и не хотел, если честно. Так вот Том потащил тебя в Париж. Признаться, ты клал с прибором на все эти достопримечательности. Не то чтобы ты был необразованным болваном — нет, в тебя знания пихали большой ложкой. По архитектуре в том числе. И тебе даже нравилось это все: портики, колонны, барокко-шмарокко. Но тогда, в Париже, тебе нравился Том, сосредоточенно эти самые портики и колонны рассматривающий. И так уж вышло, что тебе больше всего запомнились не вычурные узоры Нотр-Дам, не четкие линии Дома инвалидов, а памятник потерянному времени напротив вокзала Сен-Лазар: как будто бы сваленные в беспорядочную кучу часы, показывающие разное время. Сейчас тебе казалось, что этот памятник поставлен вам с Томом. Хрен его знает, но может Крис не прав? Может, ваше с Томом время давным-давно ушло, и тебе нужно отпустить его совсем? Не мучить его и самому не мучиться? Но ты стискиваешь зубы — как стискивал всегда, когда перед тобой вставала трудная задача. Том был самой твоей трудной задачей. Но Том того стоил. Ты отправляешь ему фотографию медальона. И он прочитывает сообщение тут же. А еще через пару секунд прилетает ответ: «Копия!» А спустя еще минуту: «Прости, что ударил». И через еще две: «Спасибо, что отобрал пистолет». Вы с Магдой едете в полицейское управление Стокгольма — до конца рабочего дня остается четыре часа, и еще много чего нужно сделать. Ты по-прежнему сидишь сзади, но не рассматриваешь персиковую щеку и не гадаешь, чем пахнут её волосы. Ты сжимаешь в руке смартфон, на экране которого все еще открыто последнее сообщение Тома. Ты думаешь о том, что тебе не жаль потерянного времени.