Мea máxima culpa

ТОРСТЕЙН

- Это офицер Хемсворт, - кивает Магда в твою сторону, представляя тебя коллегам. - Из Лондона. Их четверо — вряд ли это полный состав отдела по расследованию убийств полиции Стокгольма, но в данный момент в большом зале заняты только четыре стола. И сидящие за этими столами люди, на миг подняв на тебя головы и кивнув в ответ на твое приветствие, тут же теряют к твоей персоне всяческий интерес. У них своих дел — зашиться, еще им вокруг тебя хороводы водить. Справа общая комната отделена стеклом от комнатки поменьше. «Наверняка, начальничий кабинет», - думаешь ты. Шведский коллега Виктора Ланге, по всему видать, куда демократичнее твоего шефа. В кабинет Ланге надо было идти длинными коридорами и плутать поворотами — это, видно, для того чтобы, пока идешь, осознал, насколько сильно ты накосячил. Ну или же наоборот, чтобы придумать подходящий отмаз. В общем, ты предпочел бы бегать к шефу через все управление, чем слышать — стекло-то не так чтобы очень толстое — как он орет на нерадивых подчиненных. Сейчас из-за стеклянной перегородки, и правда, раздаются приглушенная брань. - Папаша Курт разбушевался, - отвечает на твой незаданный вопрос Мартинссон, а сразу после из кабинета начальника выскакивает раскрасневшийся, растрепанный паренек и, ни на кого не глядя, вылетает вон из общего зала. - Пошли, - подталкивает тебя Магда прямо туда, где только что, по всему видать, произошла экзекуция. Ты не то чтобы побаиваешься незнакомого тебе пока что «папашу Курта», но о его крутом нраве наслышан еще от Ланге. И не будь рядом Магды, ты предпочел бы погодить полчасика, пока начальник отдела не успокоится, и только потом идти представляться. Но ты намерен показать инспектору Мартинссон, что ты не ссыкло какое-нибудь, хотя может в данный момент ты им и являешься. Ты не хочешь скатиться еще на полбалла ниже по её особой женской шкале. Поэтому ты напускаешь на себя безразличный вид и гордо шествуешь к стеклянному «аквариуму». И как только за вами с Магдой закрывается дверь, ты слышишь раздраженное: «Ну что еще?!» и видишь седеющего мужичка невысокого роста и крайне сомнительной наружности. Наверняка Магда оценила бы его на четверочку. На крайняк на пятерку с минусом. Ты внимательно разглядываешь грозу стокгольмской преступности — знаменитого Курта Валландера. Ты замечаешь засаленные манжеты пиджака, неаккуратное пятно на тонком шерстяном свитере, который он пододел под пиджак поверх рубашки. В общем, до элегантного Ланге Курту расти и расти. Ланге по той самой шкале Магды обошел бы тебя на верных три балла. А то и на три с половиной. - Торстейн Хемсворт, Скотланд-Ярд, - представляешься ты и предъявляешь Валландеру свои документы. - Какого?.. А?.. - Курт смотрит на тебя поверх очков. Смотрит как-то так, что тебе кажется: еще пара секунд такого рассматривания, и ты выскочишь из этого кабинета быстрее, чем тот пацан, которого шеф взгрел только что. Но вместо этого взгляд Валландера чуть теплеет. - Точно! Ланге звонил, предупреждал насчет тебя. - Я прилетел помочь с расследованием убийств в церквях… - Лучше б ты помог с расследованием еще пары десятков дел, что висят сейчас на моих ребятах. Ланге тебя дополнительными обязанностями не загрузил часом? Ты собираешься ответить, что у вас в Скотланд-Ярде ребята тоже не просто так штаны в креслах просиживают, но в присутствии Валландера дерзить не хочется. Ты видишь перед собой усталого, замотанного и наверняка очень ответственного человека, у которого душа болит за каждого из его подопечных. Поэтому ты просто головой мотаешь в ответ. - Крис Хемсворт из ИВД Ватикана не родственник тебе? - неожиданно задает Курт вопрос. Ты хренеешь — натурально. Ты не собираешься спрашивать в свою очередь что-то тупое в край, типа «Откуда вы знаете Криса?» И так понятно, что раз Валландер интересуется, значит мелкий успел наследить в Стокгольме не только тем, что обзавелся потомством. - Брат, - коротко отвечаешь ты. - Брат, значит, - повторяет за тобой Курт и теперь рассматривает тебя уже куда с большим интересом, чем минутой назад. Минутой назад ты был лишь досадной помехой, на которую ему пришлось отвлечься от своих крайне важных дел. Пожалуй, ты бы сказал даже, что увиденное нравится Валландеру. Если у него существует особая шкала — не такая, как у Магды, шкала по оценке потенциальных мужиков, - а шкала, по которой Курт оценивает людей, просто людей, независимо от их пола, возраста и рода занятий, - то судя по тому, как шеф отдела по расследованию убийств полиции Стокгольма смотрит на тебя, ты сказал бы, что по его шкале ты тянешь где-то на семерку. Семерка — это неплохо. По твоей собственной шкале семерки удостаивались немногие. Даже верный Кейси до семерки полбалла не дотягивал. - Ваш папаша Курт… Почему он невзлюбил Криса? - спрашиваешь ты Магду сразу после того, как официальное представление окончено, и Валландер выпроваживает вас вон с напутствием: «Ну все, идите работать, не отсвечивайте тут!» - С чего ты взял, что невзлюбил? - на лице её удивление читается так явно, что ты давишь лыбу: удивленная Магда чем-то похожа на удивленного Тома. То есть глаза у неё становятся такими же огромными, как бывало у Томаса. В пол-лица глазищи, и от этих самых глаз взгляд не оторвать! - Сам не знаю, - честно отвечаешь ты, любуясь глазами инспектора Мартинссон. Глаза-обманщики, глаза-хамелеоны. Ты не кретин полный, хотя, может, иногда и производишь такое впечатление, и ты понимаешь, что нашел в этой женщине твой брат. В такие глаза раз посмотришь, и хочется смотреть снова и снова, хочется надеяться, что тебя-то они не обманут. Или же наоборот, хочется быть обманутым. Не будь ты так давно, так глубоко и так, сука, отчаянно влюблен в Хиддлстона, ты бы… Нет! Одергиваешь ты сам себя. Ничего бы ты не стал предпринимать. Подкатывать яйца к матери собственного племянника — это слишком даже для такого любителя подкатывать яйца, как ты. Впрочем, в последнее время даже с этим у тебя явные проблемы. - Сам не знаю, - повторяешь ты, - ну или… Интуиция, знаешь? Мне показалось, что я твоему шефу понравился чем-то. А когда он о Крисе говорил, то смотрел волком. Что у них произошло, а? Что у вас тут случилось? - Ничего, - отвечает Магда и смотрит прямо. Честно. Слишком уж честно для того, кто лжет, глядя прямо тебе в глаза. Ну и ладно! - Пойдем, посмотришь документы по нашему делу, - говорит Мартинссон, указывая тебе на дальний стол. И следующие пару часов ты внимательно читаешь отчеты, справки, постановления и прочее, все те документы, где казенным, сухим языком описан конец человеческой жизни. Ты думаешь о том, что нет ничего грустнее, чем читать скупые, бездушные уголовные дела. Дела, открытые по факту смерти двух молодых женщин. Анна Берг и Кристина Олафссон — в этих документах они значатся не иначе как «потерпевшие». Тебя всегда удивляло это слово, применительно к убитым. Потерпевший — это если ты, к примеру, кому-то в ухо вмазал. Тому, кто уже мертв, терпеть не нужно. На минуту ты откладываешь папку с документами, вздыхаешь, смотришь в окно — уже вечер, там, за окном, танцует мелкая, противная дождевая взвесь в размытом свете уличных фонарей. Тебе кажется, что сегодня тебя как будто подменили. Ты даже думаешь не так, как обычно — четко и просто, без ненужной, ненавистной тебе философии. Так, загрузившись, бывало, думал Том, но Том был тем еще любителем копаться в тонких материях. Уличный подкидыш, мальчик из приюта — откуда в нем это было? Но тем не менее, Том любил заморочиться на пустом месте, а ты любил Тома. Любил его со всеми его заморочками. Пожалуй, именно за них ты его и любил. Ты интуитивно тянешься к телефону — чтобы еще раз прочесть сообщение Тома. Палец так и тянется к кнопке звонка, но ты нечеловеческим каким-то усилием воли блочишь сматрфон. Не нужно его дергать. Пусть придет в себя. Пусть разберется сам с собой. С тобой он уже разобрался, когда выгнал тебя чуть не в пинки… Хватит! - приказываешь ты сам себе. - Хватит накручивать сопли на кулак! У тебя есть дело. Так вот занимайся делом, а не соплежуйством. Том… Ты думаешь о его улыбке, когда убираешь смартфон в карман. Отчет профайлера, о котором Магда говорила чуть ранее, ты читаешь в последнюю очередь. И читаешь его потому только, что работу свою ты привык делать на совесть, а значит, все подшитые к делу бумажки ты должен просмотреть кровь из носу. Ты просто не любишь этих выскочек — профайлеров. Ты искренне не считаешь психологию за науку, несмотря даже на то, что Хиддлс в свое время все уши тебе прожужжал тем, насколько работа профайлеров может помочь в раскрытии преступления. Так вот Хиддлс дул тебе в уши этой мурой, а ты вдул Хиддлсу тогда знатно — чтобы он призаткнулся да вместо того, чтобы забивать тебе голову всякой ерундой, только бы твое имечко выстанывал. Ты обожал, когда Том, кончая, выдыхал тебе в самый рот: «Тхооорх!» Так вот сейчас, читая отчет профайлера, ты стараешься не вспоминать о сладких стонах Тома. Мартинссон предупреждала, что по тем двум делам, что ей поручили вести, отчет получился как никогда короткий. И если быть совсем кратким, то всю ту писанину, что ты сейчас прочел, можно свести к следующему: Ваш убийца — хотя ты мысленно ставишь себе одно очко против профайлера: ты-то понимаешь, что убийц как минимум двое, - так вот ваш убийца, на самом деле, вовсе не псих. То есть шарики у этого парня явно заходят за ролики, но он не из тех кто, например, мнит себя Наполеоном или Иисусом нашим Христом и считает, что он обязан спасти мир, вырезая несчастных женщин. Нет! В отчете сказано, что убийца — мужчина (а то это и без профайлера не было понятно!) из хорошей семьи, не без образования, и вообще в детстве папой-мамой обласкан. Только вот наверняка он бы хотел от родителей не такой ласки. Ну да, дедушка Фрейд, как говорится, и тут был прав. То, что этот чудик пытался скрыть ото всех, и в первую очередь от себя самого свои грязные мыслишки да фантазии — и об этом тоже было написано. Профайлер считал, что убийца, вероятно, из тех святош-расстриг, которые снимают с себя колоратку да идут убивать потому что, видите ли, поняли годкам эдак к сорока, что никакого бога на самом деле нет, или, что еще более вероятно, придумывают себе нового бога, и свято убеждены, что, убивая, действуют во славу его. Этот абзац о священниках тебе не нравится. Ох как не нравится! Ты вспоминаешь одутловатое, испещренное морщинами, но все равно доброе лицо отца Джона. Тебе не хочется, чтобы он оказался причастен ко всем этим убийствам. Том… С него и так довольно. Не хватало еще, чтобы его не родной, но по факту — отец — оказался преступником. И еще в отчете сказано, что все те метки, которые оставляет убийца — все эти руны, вырезанные на щеках жертв, все это не более чем поза. Типа: смотрите, как я крут, смотрите и угадывайте, какую следующую руну я вырежу на щеке следующей жертвы. А «детская тема» преступлений — это вообще для отвода глаз. Нравится ему, сволочи такой, играть в кошки-мышки с полицией. Дочитав отчет, ты еще какое-то время сидишь сиднем, думая о том, что все таки прав был, не особо доверяя этим психологам-хренологам. Ну прочитал ты отчет. Легче тебе стало? Понял ты, где искать убийцу? Ни хера! - Торстейн! - слышишь ты и поднимаешь глаза от папки с документами. - Эй! Чего завис? Ты понимаешь, что на самом деле на короткое время выпал из реальности, и, возможно, Магда зовет тебя уже не первый раз. - Ты, конечно, можешь заночевать в конторе, - она смотрит на тебя, как ты закопался в бумагах, с некоторой долей умиления, её руки сложены на груди и весь её вид как будто бы говорит: «Торстейн Хемсворт и бумаги несовместимы». - Но если ты хочешь познакомиться с племянником, тогда тебе лучше поехать со мной. Я на сегодня с делами закончила. Ты вскакиваешь, как подраненный. Хочешь ли ты познакомиться с племянником? Она еще спрашивает! - Может это… ну торт купить какой… или шоколадку, - предлагаешь ты по дороге к дому инспектора Мартиннсон. - Что он… Что любит Магни? Магда, не отрывая взгляд от дороги, сообщает тебе, что Магни любит собирать конструкторы, а к сладкому равнодушен, и ты с тяжелым вздохом оборачиваешься, чтобы посмотреть на раскинувшегося на заднем сиденье Бора. - Зря я его тащил, да? - спрашиваешь ты. - Нет! - и тебе прилетает по плечу острым кулачком. - Нет, конечно. Медведей он тоже любит. Магда паркует автомобиль перед домом. Вы недалеко отъехали от управления полиции. Спокойный район. Невысокие домики. Тихие дворики. Здесь очень уютно, думаешь ты. Очень уютно и тихо. Это место подошло бы Крису, - отчего-то приходит в голову мысль. Ты просто видишь, как Крис на вот этой самой аккуратно подстриженной лужайке занимался бы чем-то простым… Чем-то обыденным. Чинил бы велосипед Магни, например. В твоем понятии Крис и святая матерь церковь вяжутся примерно так же, как в понятии Магды ты и работа с документами. Но уж что есть… - Проходи! - Магда пропускает вперед тебя и плюшевого Бора. И ты замираешь, когда он бежит к вам со всех ног — худых, голенастых. Пацан — смешной, кудрявый, светловолосый. Очень радостный. - Папа! Пап, ты приехал!.. И ты понимаешь, что однажды начистишь братцу табло за одно только это. За то, как радость сменяется на нежной мордашке Магни разочарованием. Ты похож на Криса. Как две капли похож. Но ты не Крис. Ты не отец этого вот чудесного пацана. - Папа сейчас очень занят, милый, - улыбается Магда и чуть треплет мальчишку по голове. - Познакомься со своим дядей. Дядей Торстейном. Он родной брат папы. И давно хочет с тобой познакомиться. - Правда? - чуть недоверчиво спрашивает Магни, и смотрит не на тебя, а на плюшевое белоснежное чудо. - Правда. Ты ни лжешь ни разу, говоря это. С тех пор, как ты узнал, что у Криса есть сын, все что ты хочешь — это увидеть парня. Ты хочешь этого почти что так же сильно, как вернуть себе Тома. Только Том — это другое. Это… это больно. А кучерявый худой парнишка с глазами… они твои, эти глаза — твои и Криса — это наоборот, счастье. - Меня зовут Торстейн, - ты опускаешься на колени, садишься на пятки, чтобы быть одного роста с пацаном. И протягиваешь ему ладонь. - Магнус Мартинссон, - важно представляется тебе мальчик. Очень серьезный сейчас, когда он переводит взгляд с Бора на тебя. - А это Бор, - говоришь ты и пододвигаешь поближе к нему медведя. - Он твой. - Правда? - спрашивает Магни еще более недоверчиво и делает шаг назад. Ты недоумеваешь — с чего бы вдруг, но малец тут же поясняет: - Мне не разрешают брать игрушки у чужих… Ты выдыхаешь облегченно. Ну конечно же! Наверняка Магда его застроила, что ни в коем случае нельзя ничего брать у незнакомцев. Ты… Вы с Магдой прекрасно знаете, чем это может закончиться. - У чужих нельзя ни в коем случае, - киваешь ты, - но какой же я чужой, Магни? Я брат твоего папы. И знаешь, он бы очень хотел, чтобы мы подружились. Магнус еще косится исподлобья. Еще не верит, что это плюшевое огроменное чудо может быть его собственным. По сути, ему медведь интереснее куда больше, чем ты. Но ты не обижаешься. Ты сам был в его возрасте когда-то. - Почему ты раньше не приходил? - все так же серьезно спрашивает тебя Магни. Ты думаешь о том, что не просто начистишь Крису табло, а начистишь хорошо так, основательно. Вот как ответить сейчас на вопрос этого ребенка? Такой простой. И такой сложный. Ты решаешь, что лучше всего ответить честно. Ну, почти... - Я пришел сразу, как только смог, Магни. И я буду приходить так часто, как только смогу. Если ты не против. - Посмотрим, - неопределенно отвечает твой племянник и, видя твое замешательство, добавляет: - хочешь, я покажу тебе и Бору конструктор, который я сегодня собрал? - Конечно хочу, малыш, - ты встаешь на ноги и тут же маленькая теплая ладошка доверчиво ложится в твою ладонь. У тебя в груди ком. Ты сам не знаешь, отчего так реагируешь. Так… остро. Ты просто задыхаешься от этой детской доверчивости. Ты так боишься предать… потерять то хрупкое, не ростки, а так, зачатки доверия, что выказал сейчас тебе твой племянник. Ты держишь в руке детскую ладошку и идешь за Магни, как привязанный. Ты не видишь сейчас Магды. Ты как будто забыл о её существовании. Но если бы ты дал себе труд вспомнить и посмотреть на неё, то выражение её лица окончательно убедило бы тебя в решимости надрать братцу его святую задницу.