ТОМ
- Любишь ролевые игры, падре? - хохотнул я, открывая крышку, которой было накрыто блюдо. Пышный, горячий, сочный омлет, рядом с которым еще дымились пару тонких ломтиков бекона. И вместе с этим кофейник, полный ароматного, крепкого, несладкого — я вновь хохотнул — кофе. - Поиграем в официанта и капризного клиента? - сам не знаю, откуда оно возникло — это игривое настроение с утра. - Ты как? - спросил отец Крис, тревожно всматриваясь мне в лицо. Принимать мою шалость он не желал. - Думал, я попытаюсь… Я смогу что-то с собой сделать? Так твой брат забрал мой ствол, а вешаться на собственном галстуке — это как-то пошло. К тому же, знаешь… - Я не думал, что ты сделаешь что-то подобное, Томас. Иначе я бы не оставил тебя в эту ночь. - Звучит максимально возбуждающе, падре, - я попытался изобразить кокетливую улыбку, но вышло откровенно паршиво. - Звучит максимально пошло, - даже не попытался ответить на мое кокетство младший Хемсворт, - почти так же пошло, как повеситься на собственном галстуке. - Ты язва, тебе говорили? - отламывая вилкой изрядный кусок омлета и отправляя его в рот, спросил я. - Тебе уж точно говорили такое, и не раз, - краешком губ улыбнулся падре. Глаза священника улыбались тоже, впрочем, улыбка быстро исчезла — как с его губ, так и из его глаз. - Через час похороны отца Джона, - сообщил он мне. Я коротко кивнул и, быстро работая челюстями, прикончил омлет и практически на ходу, направляясь в ванную, влил в себя кофе. В ванной я тоже не задерживался — до похорон времени не так уж много, а от моего отеля до церкви святого Луки — её открыли только для того, чтобы провести заупокойную мессу по усопшему настоятелю — ехать не так чтобы быстро.***
- Тебе не говорили, что негоже расхаживать в чем мать родила перед посторонними? - отец Крис отводит глаза, когда я выхожу из ванны. На мне, действительно, нет ни нитки, впрочем, мне совершенно плевать на то, что своей наготой я могу смутить преподобного. Что-то мне подсказывает, что Крис видел кое-что поинтереснее, чем просто голый мужчина, и, усмехаясь, видя, как он старательно не смотрит в мою сторону, я торопливо начинаю одеваться, а уже заканчивая повязывать галстук, говорю преподобному: - Ты мог бы смотреть, падре, раз уж ты предпочел остаться в моем номере вместо того, чтобы подождать меня в лобби. - Ты мог бы одеться в ванной вместо того, чтобы разгуливать перед святым отцом с голым задом, - качает головой Крис. - Тебе не нравится мой зад? - Мне не нравится твое чересчур раздутое самомнение, - вздыхает Хемсворт, вызывая лифт. До церкви мы едем в полном молчании. Мое игривое настроение куда-то улетучивается, хотя, если подумать, я бы назвал свое стремление подначивать отца Криса проявлением той самой язвительности, которая всегда была мне свойственна, и от которой я — иногда даже успешно — пытался избавиться. Теперь, когда на меня свалилось все это — известие о моих родителях, смерть отца Джона, отстранение от дела… потеря Тора… Тора, который, в сущности, никогда моим не был… Может быть, я именно поэтому пытаюсь то и дело подловить отца Криса? Потому что такая игра на грани, что называется, и есть одно из проявлений тех самых механизмов защиты, о которых так любят рассуждать психологи. Настроение, прескверное, надо признать, несмотря на вкуснейший омлет, отличный кофе и зардевшиеся алым щеки преподобного, когда он так старательно отводил взгляд от голого меня, сделалось совсем уж паршивым, стоило мне подумать о Торстейне. Не скрою, я хотел бы, чтобы сейчас, когда я направлялся на похороны пусть не родного мне человека, но очень и очень близкого, со мной рядом был бы он, а не его брат. От Тора всегда веяло той спокойной уверенностью, которая так необходима была мне в том раздрае, в котором я пребывал последние пару дней. Торстейн всегда так щедро делился со мной своей уверенностью, своим теплом, как будто бы я имел полное право принимать это все от него. Как будто бы он на самом деле принадлежал мне, а я ему. Как будто бы на самом деле могли бы… Я помню, как он подарил мне кольцо. Белое золото, руны и львиная морда — символ рода Хемсвортов. Я помню, что в тот момент, когда Тор протянул мне это кольцо, просто протянул, не стал надевать его на палец, как девушке — в этом было что-то, на его, да и на мой взгляд… что-то елейно-приторное, неестественное, - так вот он отдал мне кольцо, и я почувствовал себя невероятно счастливым. Но лишь на какое-то мгновение. Зажимая кольцо в кулаке — я так и не надел его в тот день — я думал о том, вдруг это ошибка? Вдруг этот добрый, славный и такой любимый Торстейн просто ошибся, решив, что он принадлежит мне, а я ему. С тех пор все пошло прахом. Моя долбанная неуверенность поломала то хорошее, что было между мной и Тором. Сейчас-то я был совершенно уверен: хорошо, что я тогда вернул Торстейну его подарок.***
Мы с Крисом заходим в храм одними из последних. Собственно, после нас вошли еще трое посетителей, и служка закрыл дверь. Уверенно работая локтями, не забывая при этом вежливо извиняться, преподобный расчищает нам дорогу поближе к алтарю, туда, где на возвышении стоит гроб с телом отца Джона. Я замечаю длинную, сухопарую фигуру отца Бенедикта рядом с гробом. Его голос — мощный, глубокий, будто плывет над толпой, когда он читает слова заупокойной мессы: - Requiem aeternam dona eis Domine et lux perpetua luceat eis.* Я почти не слушаю литургию. И если бы отец Крис не пихал меня в бок время от времени, чтобы я не забывал, когда это нужно, осенять себя крестным знамением, я бы, пожалуй, так и простоял истуканом всю службу. Мне хочется, чтобы отец Бенедикт заткнулся, а все эти люди, что пришли сейчас проститься с покойным — половина из них в черных рясах, а вторая половина — вчерашние мальчишки, такие же выпускники приюта, как и я сам, мне даже удается увидеть пару знакомых лиц, только вот имен тех, с кем учился, к сожалению, вспомнить не могу, - мне хочется, чтобы все они убрались из церкви восвояси и оставили меня с отцом Джоном. Мне хочется взять его за руку и сказать ему, как я благодарен за то, что он — пусть нечасто, но все-таки бывал по-отечески ласков с нами, сиротами. Мне хочется попросить у него прощения за то, если я был когда-то дерзок с ним. - Он знает, - слышу я шепот преподобного Хемсворта и, удивленный, поворачиваю к нему голову. - Он знает, что ты чувствуешь, сын мой, - едва слышно произносит отец Крис. И я как будто «отмираю», по крайней мере меня больше не надо подталкивать, чтобы я крестился вовремя, и окончание мессы я слушаю внимательно. На кладбище я не задерживаюсь у гроба. Мне достаточно бросить в могилу пригоршню земли, и, даже не предупредив Хемсворта, я ухожу прочь от похоронной процессии. Я не хочу видеть, как отца Джона будут закапывать. Я просто не хочу… Едва не заблудившись, петляя кладбищенскими тропинками, — я стараюсь не смотреть на надгробья и не читать имена усопших, но отчего-то их имена врезаются в память, как будто бы мне есть какое-то дело до всех этих людей — все мы тлен и в тлен же превратимся — но я все равно стараюсь не смотреть, - так вот едва не заблудившись, я нахожу нужную мне могилу. Чарли Нортон — он тоже мог бы сегодня идти за гробом отца Джона. Идти вместе со мной. Но так уж вышло, что сегодня я прихожу и на могилу Чарли тоже. Его имя, вырезанное на гранитной плите, уж точно врезалось в мою память. Я уверен, что Торстейн, если бы сейчас рядом был он, а не его брат, подошел бы к могиле Чарли вместе со мной. Торстейн, как и я сам, тоже не забудет Чарли Нортона. Но я один. Только я и Чарли. И я касаюсь надгробной плиты, провожу пальцем по выбитым буквам его имени и цифрам, которыми обозначена дата жизни и смерти моего друга. Моего бывшего лучшего друга. - Я помню, Чарли, - только и говорю я. Это все, что я могу сейчас произнести. - Он знает, - слышу я низкий, чуть хрипловатый голос отца Криса и, вздрогнув, оборачиваюсь на этот голос. - Следишь за мной? - в раздражении спрашиваю я преподобного. Неужели он правда решил — вместо братца — поиграть в мою няньку? Так и будет за мной по пятам таскаться? Не то чтобы я был против общества пресвятого Криса, но иногда — вот как сейчас — человеку просто хочется побыть одному. То есть… со своим бывшим лучшим другом, но сути это не меняет. - Не сердись, - примирительно поднимает руки вверх отец Крис. - Ты так быстро сбежал с похорон, и я, признаться, тоже не мог там долго находиться. Кто этот человек? - и он кивком головы указывает на могилу Нортона. - Это Чарли. Твой брат застрелил его. И я вижу с каким-то мстительным удовольствием, как лицо преподобного касается тень… не испуга, нет, скорее лицо его становится печальным, как будто бы он правда сожалеет о том, что сделал его брат. Как будто бы ему правда жаль Чарли. - Не смей говорить, что тебе жаль! - предупреждаю я его. - Тогда можно мне спросить, что я могу для тебя сделать? - в его голосе неподдельное участие, и мне становится стыдно за то, что я только что испытал удовольствие, огорошив его тем, что на Торстейне тоже есть этот грех. Не убий… Господи, когда ты придумывал свои заповеди, ты же знал, что люди так и так будут их нарушать? Ты же знал, на что способны чада твои? Какая мерзость сидит в каждом из тех, кого ты создал по своему образу и подобию. Если это так — то почему они убивают, Господи? Не по твоей ли воле? Я слегка качаю головой, как будто хочу прогнать прочь все эти нечистые мысли. Богохульствовать над могилой друга — это ж надо было додуматься! - Так что я могу для тебя сделать? - терпеливо повторяет свой вопрос отец Крис. И берет меня за руку. Его пальцы теплые. И я цепляюсь за это тепло, так нужное мне сейчас. Я с силой сжимаю его пальцы. Его вторая рука поднимается и замирает в каком-то миллиметре от моей щеки, и я, решившись, тянусь к нему, позволяю прикоснуться, ощущая кожей нежность его ладони. - Ты сказал — идеальный, - напоминаю я ему. Вчера, когда привез меня в номер. - Тебе показалось, - почему-то шепчет святой отец. Как будто бы Чарли может нас услышать. - Нет, ты сказал… Телефонный звонок звучит слишком уж громко посреди этой тишины. Здесь, где мы трое — я, Крис и Чарли, - даже ветер не колыхает ветви терновника, что растет возле могилы Нортона. Не отрываясь от моей щеки, второй рукой, которую я тот час же освободил, разомкнув пальцы, Хемсворт тянется к телефону и, молча приняв вызов, слушает, что ему говорит собеседник. Его взгляд переплетен с моим, как секунду назад были переплетены наши с ним пальцы. Я знаю, что он думает сейчас обо мне, а не о том, кто на другом конце провода. - Это Кейси, - сообщает он мне, пряча телефон в карман. - Я должен… - Я знаю, - слабо улыбаюсь я святому отцу. - Ты всегда кому-то должен. Так иди. Он аккуратно проводит большим пальцем вдоль моей скулы, чуть задерживает в конце руку, чтобы еще раз погладить меня по щеке. Я знаю, что не имею права на эту его ласку. Я понятия не имею, с чего бы вдруг он решил мне её подарить. Я смотрю ему вслед, как он уходит от меня по тропинке, и знаю, что он еще вернется. Никуда он от меня не денется.***
Я возвращаюсь в отель на такси, но прошу водителя остановить в нескольких кварталах, чтобы прогуляться. Я ловлю себя на мысли, что давно ничего не делал просто так. Вот как сейчас — просто гулять по городу, захватив на ходу стаканчик ароматного горячего кофе. Я хотел бы сейчас подумать об отце Джоне, но отчего-то мои мысли разбегаются, как будто я не могу собрать их в кучу и заставить себя подумать о том, о чем нужно. О чем необходимо — покойным ведь необходимо, чтобы о них думали? Хотя бы иногда? Но тем не менее мои мысли о живых. Я думаю о Крисе. О том, как он прикоснулся ко мне. Богу — богово, так говорят. Крис принадлежит своему богу, но сегодня он принадлежал мне — пусть и на каких-то несколько минут. Я как раз собираюсь выпить еще одну чашку кофе, когда приходит сообщение от Торстейна. Увидев фотографию медальона, как две капли воды похожего на тот, что я нашел в доме покойного отца Джона, я едва не роняю на асфальт пластиковый стаканчик с карамельным латте. Ну надо же! Одной рукой набирать сообщение неудобно, поэтому я, чертыхаясь и то и дело стирая абра-кадабру, которую выдает чертов автокорректор, я отправляю Тору в ответ: «Копия!» Я думаю о странном совпадении, что оба медальона нашли именно мы с Тором: ни его брат, ни Кейси. Их нашли мы. Да, это глупость сентиментальная, но тем не менее я отчего-то улыбаюсь. Я вздрагиваю, стоит мне подумать о том, что если бы Торстейн не отобрал у меня двумя днями ранее пистолет... Неужели я на самом деле собирался пустить его в ход? Неужели я на самом деле ударил Тора за то, что он удержал меня на самом краю? Неужели я всегда буду все портить?.. Не знаю, зачем, и надо ли оно Тору, но это точно нужно мне, поэтому я, выбросив недопитый латте в урну, быстро набираю следующее сообщение: «Прости, что ударил». И, немного погодя: «Спасибо, что отобрал пистолет». Торстейн не отвечает на мои сообщения. И пока моя прогулка не заканчивается - по пути домой я захожу в книжный: просто так, не преследуя цель купить что-нибудь из новинок, а потому что с детства люблю запах книг, - так вот пока я брожу по магазину и позже, по дороге в гостиницу, я время от времени проверяю, не пришел ли ответ от Хемсворта, и когда все-таки не получаю обратное сообщение, думаю, что Тор имеет полное право игнорировать мои просьбы о прощении. Кто как не Торстейн имеет право злиться на меня, дурака?***
Мой телефон звонит, когда я захожу в лобби своего отеля, чтобы пропустить рюмочку за упокой преподобного Джона Гарфилда. - Мистер Хиддлстон? - слышу я незнакомый голос и бросаю в ответ короткое «да». - Я Билл. Уильям Гарфилд, вы сегодня были на похоронах моего брата. - Вы брат отца Джона? - уточняю я. - Точно так, сэр, - отвечают мне. - Джон дал мне ваш телефон. Мы могли бы… Я хотел бы поговорить с вами, это очень важно. Вы ведете дело… - Я не веду дело о гибели вашего брата, мистер Гарфилд, - я делаю знак бармену, чтобы он налил мне виски. - Пожалуйста, мистер Хиддлстон! - горячо просит меня брат отца Джона. - Он говорил, что только вам и можно доверять. - Ну хорошо, - делать мне все равно нечего, а информация, которая есть у Билла Гарфилда, может оказаться важной. - Вам удобно приехать?.. - И я называю ему адрес отеля. Он приезжает довольно быстро, видимо, находится где-то неподалеку. Обычной наружности, ничем не примечательный мужчина лет около сорока… Я слышал, что у отца Джона был младший брат, но никогда его не видел ранее. Поэтому и удивился, что он знает обо мне. - Джон рассказывал о вас, - объясняет мне Билл. - Говорил, что вы служите в Европоле. Он действительно гордился вами, теми из мальчишек, которым удалось достичь многого. - Мои достижения весьма скромны, Билл, - я не предлагаю ему подняться в мой номер, тем более в баре кроме нас никого нет. А бармен… Он старательно делает вид, что ему нет до нас никакого дела. Впрочем, скорее всего это так и есть. - Джон… - похоже, мистеру Гарфилду не легко решиться на разговор. - Можно я возьму себе выпить? Я подзываю бармена и прошу его принести моему собеседнику то же, что и мне, и, когда в руках Билла оказывается пузатый бокал, на два пальца наполненный виски, он, наконец, решается. - Джон… Он говорил, что только вам и можно доверять. Он хотел встретиться с вами да рассказать все, только все никак не мог собраться с духом. А потом это… Какой-то скот его убил. - Боюсь, я не совсем понимаю, Билл, о чем именно ваш брат хотел мне сообщить? Мои коллеги не раз беседовали с ним по поводу убийства… Вы в курсе, что в церкви вашего брата убили женщину? - Вот я об этом как раз, сэр… Об убийстве то есть… - Вы знаете, кто убийца? - охнул я. - Нет, я не то чтобы… В общем, можно я с самого начала?.. - Да, так будет лучше всего, - пожалуй, Ланге был прав, отстранив меня. Что-то я не могу нормально выстроить разговор со свидетелем. Или это похороны отца Джона выбили меня из колеи? - Джон, мой брат… Мы все гордились им. Вся наша семья. Еще бы — святой сан, свой приход, - начал Билл. - А я… Я всегда шебутной был. Знаете — компании там всякие, выпивка. Потом начал употреблять... Ну, вы поняли, что... На наркоте и погорел. Так уж вышло, что я приторговывал помалу, да как-то так и задолжал кругленькую сумму одному человеку. Может вы слышали, сэр, о таком Ленни по прозвищу Монтировка? Вот ему-то я и задолжал. Услышав знакомое имя, я напрягся — ни один хороший следователь никогда не поверит в совпадения, а я привык себя считать неплохим детективом. - Тогда меня выручил Джон. - Ваш брат? - удивился я. - Как именно святой отец был связан с бандитом? - Он не был, - чуть замялся мой собеседник. - Уж не знаю, что там и как — к своему стыду, признаться, ведь брат-то из-за меня встрял… Так вот. Был один человек. Он-то и поручился за меня перед Ленни. Чтобы тот оставил меня в покое. Забыл про долг. А заместо этого брат мой тому человеку вроде как должен остался. Смекаете, сэр? Еще бы! Прием, достойный быть описанным в учебнике по уголовному делу: подсаживают на наркоту бестолкового родственника, а потом, как тучную корову, доят того, кто может быть полезен. - Вот этого-то человека и боялся Джон! - перешел на шепот Билл Гарфилд. - О нем и хотел вам рассказать. - Ваш брат говорил, что человек этот причастен к убийствам, что совершаются в церквях? К убийству той девушки, что нашли в церкви святого Луки. Он вам говорил? - Нет, сэр. Он так не говорил. Он он рассказывал мне, что этот человек… - У него есть имя? - с надеждой спросил я. - Джон называл его когда как… Когда просто «он» или «тот самый». А иногда так и говорил — «дьявол. Но имени его не произносил. Я чертыхнулся про себя — действительно, кем бы ни был этот человек, «дьявол» — вот было лучшее ему определение. - Что еще рассказывал ваш брат? - Он почти ничего не говорил, - вновь замялся Уильям. - Джон последнее время закладывал частенько. Думаю, все из-за страха перед этим типом. Я знаю только, что они заманивали людей в какую-то не то секту, не то черт его знает… Только не божеское это дело было, скажу я вам, мистер Хиддлстон. А Джон — он божий человек. Он от этого всего еще больше пить начал. Да все твердил, что уйдет, значит, из церкви-то… Только сначала перед вами душу облегчит. - Вас должны были допросить в связи с гибелью отца Джона, - уточнил я, - Вы должны были все это рассказать полиции. - Я говорил с вашим… Как бишь его? С мистером Кейси, кажется. Да только ничего я ему не сказал. Джон говорил — только вам и можно доверять. Меня теперь посадят, да? За то, что не рассказал? Я помотал головой отрицательно. Сдавать Кейси Билла я был не намерен. Пока что нет. Чувство, что я не на шаг, а на десять шагов приблизился к тому, кто может быть виновен в смерти не только отца Джона, но и гибели несчастных женщин, придавало мне уверенности. К тому же, помня о том, как скор преступник на расправу со свидетелями… Терять такого свидетеля, как мистер Гарфилд, было нельзя. - Вы знаете, что конкретно происходило… Что это была за секта? - Я знаю только, что они собирались в Эшере. Брат купил там какой-то склад или ангар… Навроде того... Он, когда бывал пьян, все говорил, что там одно паскудство, а мне строго-настрого запрещал даже приближаться к тому месту. Да я и не особо хотел, знаете ли. Ох, сэр! Джон из-за меня… из-за моей дури так запропал! И слезы — то ли раскаяния, то ли просто пьяные дурные слезы — потекли по плохо выбритым щекам моего собеседника. - Ну-ну, Билл! Полно! - похлопал я его по плечу, пытаясь успокоить истерику. - Полно! Отец Джон сделал то, что должен был бы сделать любой на его месте - постарался помочь родному брату. Перестаньте! Лучше расскажите, что еще вы знаете об этом человеке. Вы его видели? - Один раз, - кивнул Билл, и я, что называется, «сделал стойку» - замер, подался вперед. - Да только лицо я плохо разглядел. Тьфу ты, дьявол! - Я приехал в тот вечер к брату, - продолжал Билл, - а он как раз выходил от него. Год назад где-то… Так вот… Темно было. А он как раз под фонарем стоял. Знаете, когда стоишь под фонарем, то тебя как раз хрен… простите… Сложно рассмотреть-то. Я запомнил, что он высокий такой бугай. Крепкий. Вроде как блондин. Или может шатен. Светлый, в общем. Я замешкался и из машины не сразу вышел, а он постоял, огляделся так, как будто проверялся, а потом сел в машину и укатил. Брат сказал, что это как раз тот самый дьявол и был. - Он часто приезжал к вашему брату? - Вроде как не очень. Только после его визитов Джон неделю сам не свой ходил. А еще раз… Тут уж я не про брата. Можно? Я кивнул. - В общем, год назад где-то я вроде как познакомился с одной дамочкой… По переписке, знаете? На сайте… Такие сайты знакомств. Я вновь кивнул нетерпеливо. - Так вот дамочка та была культурная, вся из себя. Уж не знаю, что её привлекло во мне, работяге. Только завязалась у нас переписка. Я к тому времени уж года два как был чист. Чтобы наркошить — ни-ни. И так у нас все ладно было. А потом она вдруг пропала. То есть сначала она начала мне какую-то хернь… Простите, какую-то чушь писать. Что-то про то, как она нашла новую семью. Да как скоро новые времена наступят. А потом больше — про то, что есть великое божество, и она вроде как с тем божеством вскоре свидится. Что так она той встречи желает, а со мной, стало быть, всё. Ну вот… Он вдруг закашлялся, подавившись последним глотком виски. Я подождал, пережидая кашель, и попросил Билла продолжать. - Ну вот я сорвался с места да полетел к ней. В Стокгольм. Я говорил — дамочка та была оттуда родом. Оно-то недешево, понятно, но очень уж она мне понравилась. А она и адрес мне оставляла, не скрывала вовсе. Так вот я к её дому подъехал, и не поверите — того человека с ней увидел! То есть… Я-то опять его не разглядел — снова вечер, и он еще так отворачивался как-то, что всегда лицом к ней был, а ко мне, стало быть, задом. Но что-то в его личности… В общем, я как увидел того типа, так сразу по газам да в аэропорт. И дамочке той не писал больше. Вот такой я трус, мистер Хиддлстон. - Как её зовут? - спросил я, уже догадываясь, какое имя я услышу. И от того, что догадка моя оказалась верной, почувствовал, что мне, как и моему собеседнику, срочно нужно еще выпить. Подругу по переписке Билла Гарфилда звали Кристина Олафссон. Следующие минут двадцать я потратил на то, чтобы утешить беднягу Билла после того, как сообщил ему о том, что его несостоявшаяся девушка мертва. И как только мистер Гарфилд более-менее успокоился, он, шмыгнув носом и с сожалением заглянув в почти опустевший второй бокал виски, огорошил меня в очередной раз за этот день. - Я чего пришел-то к вам так скоро, едва только Джона в могилу опустили... - Вы совершенно правильно сделали, что не стали тянуть, Уильям, - как можно с большим участием произнес я. - Тот человек… Я, кажись, видел его сегодня на похоронах. - Как? Вы уверены?! Билл, это очень, очень важно! Сосредоточьтесь! Гарфилд прикрыл лицо руками — то ли вновь собирался разрыдаться, то ли пытался отвлечься от постороннего сосредоточиться на том, кого он сегодня видел. - Только вы уж обещайте, сэр, мистер Хиддлстон! - спустя несколько долгих секунд он отнял ладони от лица и уставился на меня покрасневшими, опухшими от слез и выпивки глазами. - Вы уж обещайте, что не позволите этому типу до меня добраться! Обещайте мне эту… Программу защиты свидетелей или как там у вас? Спрячьте меня куда… - Гарфилд! - рявкнул я. - Говорите, вы узнаете этого человека, если увидите его еще раз? Вы понимаете, что если ошибетесь, то мы можем посадить совершенно невиновного человека? - Я почти что уверен, сэр… «Почти что» меня не устраивало.