Мea máxima culpa

Женщина с колыбели Чей-нибудь смертный грех... Марина Цветаева

- Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Тор давит на грудную клетку лежащей перед ними женщины сильно, но осторожно. В Торе силищи — с кем бы поделиться? - сломает ребра, не приведи Господь, а ей и так досталось. С неё и так достаточно. - Дыши! Крис наклоняется и, зажав двумя пальцами нос пострадавшей, резко выдыхает в приоткрытый рот. - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Тор сейчас — самая ярость. Крис замечает это по тому, как вздулись вены на его запястьях, по тому, как ходят желваки на побледневших — от гнева побледневших — скулах, по тому, как он смотрит на брата: во взгляде Тора гром и молнии. Тор испепелил бы взглядом, если бы только мог. Если бы не женщина, что умирает сейчас у них на руках. - Дыши! Крис делает еще один выдох и, отстранившись, ласково проводит большим пальцем по левой щеке — правая вся в крови. На правой убийца вырезал руну Райдо. Как же так вышло? Как же ты так подставилась, девочка? - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Крис смотрит на повязку, что они с братом, рыча друг на друга от гнева: они опоздали, оба, они не смогли ее сберечь — наложили парой минут ранее. Крови почти нет. А рана, судя по всему, глубокая. Значит, вся кровь внутри. Плохо. Очень плохо. - Дыши! Снова выдох в бескровные, синие почти что губы. Но они еще теплые. Слава Богу, они все еще теплые. - Pater noster… Слова молитвы застревают, залипают жвачкой на зубах, от них вяжет рот и немеет язык. В первый раз в жизни святой отец не может произнести этот простой, намертво заученные текст. - Pater noster… - Что ты там шепчешь, святоша? - зло спрашивает брат. - … Пять! - Дыши! Крис оставляет этот вопрос без ответа. Губы не могут вышептать слова на латыни, поэтому он молится на своем родном языке. Не молится даже, а просит: «Господи, помоги ей! Не оставь её, Господи! Пусть она выживет, и я обещаю, что буду...» Так, бывало, маленький Крис молился в детстве: «Пусть у Тора перестанет болеть горло, и я обещаю, что буду хорошим». Брат где-то умудрился подхватить простуду — вот незадача! - и значит, они с Крисом не пойдут сегодня на каток. «Господи, помоги мне написать контрольную на отлично, и я обещаю, что буду хорошим!» Контрольная по математике — плевое дело на самом деле, Крису всегда легко давались точные науки, но почему бы не заручиться поддержкой Всевышнего? Крис обманул Бога — вот в чем дело. Обманул, пообещав, что будет хорошим. Ни черта он хорошим не был. Наоборот даже. Индульгенция, выписанная для него монсеньором Алонсо — какая чушь, на самом деле! Разве можно получить отпущение грехов только потому, что какой-то смертный разрешил, пусть даже этот смертный и носит высокий духовный сан? Вот оно — наказание за все его грехи. За все то, что творил он во имя Господа. Эта женщина, чье сердце они с братом — безуспешно, пока еще безуспешно — пытаются запустить. Вот она — кара Господня. Крис думает о том, что было бы лучше — для всех и для него самого в первую очередь — поменяться с ней местами. Но какая-то часть его души, та, которая помнит, что маленький Крис обещал быть хорошим, и даже старался — о, он на самом деле старался! - понимает: этой женщине лучше не стало бы. Она бы не перенесла его смерть. Не смирилась бы с потерей. Та часть души, которая помнит, что Крис обещал быть хорошим, знает совершенно точно: он сам её смерть не перенесет. Так просто. Так правильно. Как он не понимал этого раньше? - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! - Дыши! Крис касается ее губ и чувствует соленый вкус. Слезы? Откуда? Он замирает, понимая, что эта соленая влага — его собственная. Это не её слезы, она не может сейчас плакать. Она ничего сейчас не может. И это его страх, его ярость и его боль проливаются сейчас слезами, и наплевать на то, как смотрит на него брат - с жалостью и презрением. Наплевать на Тора! В первый раз в жизни ему наплевать на Тора, потому что он плачет от бессилия — он совершенно не в силах вернуть эту женщину к жизни. В силах разве что Господь. Но Он не станет этого делать. Он решил наказать нерадивого раба своего — только и всего. Раньше Крису казалось, что он слышит голос Его. Это было так странно — как будто кто-то шептал ему на ухо. Слов было не разобрать, но Крис — тогда еще ребенок - был уверен: это Боженька пытается ему что-то сказать. Иногда он замирал внезапно, прерывая какие-то свои детские дела, пытался прислушаться, но ему было не дано понять Слово Его. Тогда Крис начал читать Библию. Чтобы понять, о чем же говорит с ним Господь. Позже, много позже он услышал. Его волю он услышал отчетливо. И понял, что все это время говорил не с Господом. И за это тоже его сейчас карают. За то, что Крис посмел усомниться в Нем. За то, что предал Его. Вот оно — наказание. Не он сам истекает сейчас кровью, а женщина, которой не повезло любить пресвятого Хемсворта. Хотя видит Бог — своей крови пресвятой Хемсворт пролил достаточно. - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! - Тор тянет к нему руку, пытаясь остановить. - Хватит, брат! Хватит… Остановись! - Заткнись! - выдох. Дыши, девочка! Ты только дыши! - Крис, пять минут прошло. Она ушла, Крис... - Заткнись и качай! - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Крис! - Дыши! Младший из братьев Хемсвортов нашел её первым. Нашел её здесь, в заброшенном дебаркадере, который чем-то напоминал жилище Ноа Снорсена. Того ублюдка, который чуть не потопил Криса и Магду в ледяных водах Балтики. Полумрак, оплывшие свечи — некоторые из них еще горели, когда Крис выломал дверь дебаркадера, исписанные рунами стены, деревянный алтарь и женщина на алтаре. Божество должно получить жертву, не так ли? Боги милосердны только когда люди чем-то жертвуют. Другой бы на месте святого отца застыл, замер, оцепенел бы, пораженный увиденным. Но Крис видел и не такое. Он сам — было дело — возлежал на похожем алтаре. И смог не стать жертвой. Поэтому он не терял ни секунды. Бросившись к алтарю, он первым делом убедился, что женщина еще жива — пульс прощупывался. Слабый, но пульс был. Рядом лежал нож. Тот самый, которым убийца пытался лишить ее жизни — длинный тонкий стилет, острый, опасный, с выточенными вдоль клинка норвежскими рунами, омытый теплой кровью. Как же так? Крис все повторял, как заведенный, про себя этот вопрос. Как же так? Почему она? Почему, жестокий ты Бог?! Он выпустил нож из пальцев, и тот с глухим звоном ударился о плитку пола. Зачем он вообще брал его в руки? Зачем… Ах ты ж! Глупо! Глупо и непрофессионально. Пойди потом докажи, что твои отпечатки на ноже появились уже после того, как им были нанесены раны на теле несчастной. Тор так и застал его — в растерянности переводящего взгляд с упавшего ножа на собственные руки, липкие от крови. От Крови Магды Мартинссон. - Какого хера?! - зарычал Торстейн. - Блять, святоша ты гребаный, я тебя спрашиваю, какого, разъеби… Его брат всегда матерился хуже пьяного сапожника, когда был чем-то напуган. Но Крис не собирался слушать его испуганные матюки. - Быстро за аптечкой! - приказал он. - Бегом, я сказал! Странно, но брат его послушался. Развернувшись на каблуках, он пулей вылетел из дебаркадера. В окно Крису было видно, как Тор кинулся к машине, на ходу вызывая по рации Валландера и крича ему, что срочно нужна скорая. Как Торстейн нашел это место? Неважно! Потом! Крис все разузнает потом. Сейчас главное — Магда. Она открыла глаза. Господи, слава тебе! - она открыла глаза. Крис увидел, как ресницы затрепетали, и веки приоткрылись, позволяя Магде взглянуть на того, кого суровый Бог решил наказать… вот так… Наказать её собственной кровью. Её собственной жизнью. Мутный взгляд чуть потемневших сейчас глаз Магды скользил по лицу Криса. Так, словно она видела его впервые, будто бы она его не узнавала. И как только в помещение вбежал Торстейн, держа в руках автомобильную аптечку, как только он приблизился к алтарю, тогда только губы её разомкнулись и, все еще не отводя взгляда глаз-обманщиков, глаз-хамелеонов от лица того, кого ей не повезло любить, Магда произнесла тихо. Не слово даже — легкий выдох. Но братья услышали его. - Чудовище! - выдохнула Магда… Инспектор Мартинссон… Прежде чем сердце её перестало биться. - Что… Что произошло? - Торстейн, похоже, как и сам Крис парой минут ранее, забыл, что он профессионал, и только разевал рот почти что беспомощно, глядя на распростертое на алтаре тело Магды. - Не стой столбом! - прикрикнул на него брат. - Повязку, ну же! И массаж сердца. Быстрее, Тор! И Крис наклонился к Магде, обнимая губами её бледные, без капли крови, губы. - Дыши, слышишь? Ды-ши! Возвращайся ко мне, Магда! Давай, возвращайся! - Возвращайся, парень! Слышишь? Возвращайся! В сознание его вернула сочная оплеуха. Крис замотал головой, промычал что-то неразборчиво, открыл глаза. Серхио. Так его звали. Сокамерника, что пытался сейчас привести его в чувства. Серхио. Фамилии Крис не знал. Да и не нужна ему была его фамилия. Здесь, в центральной тюрьме Каракаса все больше в ходу были клички. У Серхио клички не было. Такой вот парадокс. Хемсворт приподнялся на локтях - не без помощи сокамерника, облокотился на шершавую тюремную стену, на которой были выцарапаны десятки и сотни имен тех, кто когда-то занимал эту самую вонючую камеру. Имена, даты, какие-то непонятные рисунки и прочая наскальная живопись — Крис иногда рассматривал эти надписи просто от нечего делать. Здесь надо было занимать хоть чем-то себя самого. Просто чтобы не сойти с ума. Чаще всего Хемсворт думал о брате. Он вообще думал о брате непозволительно часто. Тогда, когда мысли его не были заняты делом, над котором он в данный момент работал. Это самое дело, что он распутывал в Каракасе, привело его на тюремные нары. Наркоторговцы, прикрываясь католической миссией, вывозили из страны дурь. Монсеньор Алонсо отправил отца Криса, чтобы тот — при помощи местных властей, конечно же, - перекрыл несвятой наркотрафик. Однако же Витторио не учел — или не знал просто — того факта, что наркоторговцы накрепко спелись с властями, и вот он результат — Криса бросили в тюрьму, обвинив в продаже наркоты его самого. Пожизненное — столько здесь могут дать за торговлю наркотиками. Пожизненное — а могли бы просто пристрелить. Странно, что не пристрелили. Хемсворт знал одно — попал в застенок, веди себя тихо. Не высовывайся. Не нарывайся. Не лезь на рожон. Чем ты незаметнее, тем выше шансы, что отсидишь свой срок спокойно. Если очень повезет - выйдешь досрочно. Если везение твое будет безграничным - тебя выкупит монсеньор Алонсо. Без лишних дырок в организме. Без лишних шрамов в душе. Однако быть незаметным ему не удалось. То есть, его заприметил один из надсмотрщиков. Рамос. Так его звали. Хулио Рамос. Дьявол бы его побрал! Уж чем Крис не угодил Рамосу — один Нечистый знает — только охранник цеплялся к святому отцу по поводу, а чаще всего и без повода вовсе. - Чем ты насолил ему, парень? - спрашивал Серхио каждый раз, когда Крис вползал в камеру, то баюкая отбитую руку, то волоча ушибленную ногу. - Жену его трахнул, падре? Крис молчал. Как еще отвечать на глупый вопрос? Однако Серхио был добр к сокамернику. С чего вдруг — непонятно. Может, просто человек был не плохой. Не такой уж плохой, как все они здесь, в этой тюрьме, включая самого Криса. Криса, который сто раз уже обманул своего Бога, которому с детства обещал быть хорошим. Серхио сидел за мелкую кражу. И скоро должен был выйти. Повезет ли Хемсворту с сокамерником во второй раз? Вряд ли! В тот день Рамос был в ярости. - Эй ты, чертов святоша! Я к тебе обращаюсь, мать твою! Слова неслись Крису в спину, когда тот, продвигаясь к своему месту в столовой, пытался не замечать их. Зря. Рамос ненавидел, когда его не замечали. Он выгреб Криса за шиворот из-за стола — ростом он не уступал Хемсворту. Как и физической силой. И черт его знает, может быть, позволь Крис отвесить ему пару зуботычин, было бы меньше проблем. Но что-то сломалось. Лопнуло терпение. Отчаяние — от того, что там, на свободе, не шевелятся, похоже, для того, чтобы вытащить его из этого ужасного места, затопило с головой. И Крис ударил. Жестко. Раз и еще раз. В голову. В корпус. Еще раз в голову. Коленом в живот. А после с разворота ногой в грудь. Рамос упал, захлебываясь кровью, но к ним уже бежали другие охранники. Они-то и отделали Криса так, что тот встать сам не смог. Они же и оттащили его в камеру и швырнули прямо на пол — о том, чтобы отнести Криса в тюремный лазарет, этим молодцам даже в голову не пришло. Так что если бы не Серхио… - Вот таааак! - он подставил к губам Криса кружку с водой и заставил сделать пару глотков. - Крепко тебе досталось, парень, ну ничего. Отлежишься день-другой, все пройдет. Ребра-то целы? Ты дыши, слышишь? Ды-ши! Крис криво усмехнулся. Так, бывало, говорила Магда, когда он задыхался от нежности в её объятиях. - Ды-ши! - говорила она и легко целовала его в уголок губ. Магда… Как далеко это все сейчас. Как нереально. Магда. Её поцелуи. Их сын. Их маленький Магни. Их общее крошечное счастье. Тогда, валяясь поломанной куклой на жестких тюремных нарах, Крис поклялся, что выберется. Во что бы то ни стало выберется. Чтобы хотя бы раз задохнуться от восторга в объятиях Магды. Чтобы обнять маленького Магни. Чтобы услышать, как он лопочет что-то. Увидеть, как он играет. Посмотреть в его глазенки — любопытные и такие живые, такие яркие! Ради этих глаз он по кирпичику разберет тюрьму в Каракасе! Разбирать тюрьму не пришлось. Алонсо все-таки подсуетился, и Криса вытащили. Автомобиль, в котором его везли на допрос в прокуратуру по якобы вновь открывшимся обстоятельствам, был остановлен группой неизвестных. Была перестрелка. И были трупы. И Рамос — чертов Рамос! - выстрелил прежде, чем Криса успели вытащить из машины. Но Господь милосерд! И пуля, что вошла в грудь Хемсворта, много бед не наделала. Позволила ему вернуться к ним — к Магде и маленькому Магни. Когда рана зажила, Крис отправился в Тёнсберг. Чтобы постоять над могилой деда — старый Бор, наверное, в гробу перевернулся, если бы узнал, что святая церковь, на благо которой служил его внук, сделала из Криса совсем даже не праведника. Напротив — грехи, что взял младший из младших Хемсвортов себе на душу, никакими молитвами не отмолить. Индульгенция? Не смешите меня, Ваше Преосвященство Витторио! Не потому ли святой отец Крис время от времени брал в руки плеть? Боль, что причинял он сам себе, не гарантировала ему искупления грехов, но давала наказание — иногда Хемсворту было невыносимо чувствовать собственную вседозволенность, и он нуждался в наказании, пусть даже таком. Так вот Крис вернулся домой. Чтобы почтить память деда. И чтобы исповедаться. Речи не было о том, чтобы взять в исповедники Алонсо — тот бы простил своему любимчику все грехи скопом, даже не выслушав до конца исповеди. Ступай и не греши — вот каким был бы его ответ на раскаяние Криса. Поэтому Хемсворт пошел к отцу Энгусу. Именно отец Энгус привел тогда еще юного Криса к Богу. С ним же — став взрослым — отец Крис желал поделиться своими сомнениями. Исповедоваться здесь, в маленькой церквушке в Тёнсберге, казалось ему почти таким же естественным, как признаться матери в том, что разбил её любимую чашку. Мать простит — мать всегда прощает. Так может и в церкви, которую он посещал когда-то давно, держа за руку маму, можно получить прощение? Отец Крис рассказал обо всем отцу Энгусу. Рассказал ему о том, чем именно он занимался на службе в ИВД. Рассказал и про Магду с Магни. Отчего-то поведать о своей тайной семье монсеньору Алонсо для Криса значило бы запятнать их. Запятнать Магду и Магнуса. Для него они были чисты. В отличие от святого престола. Хотя должно было быть совсем наоборот. И об этом Крис тоже рассказал отцу Энгусу. Тот выслушал его. И не порицал. - Твоим самым большим грехом будет, если ты станешь меньше любить их. Если ты станешь меньше любить своего сына. - Вот что сказал Крису святой отец. И на вопрос «Как так?» ответил просто: - Через детей душа лечится. Твоя душа, сын мой… Господь ниспослал тебе чудо. Так береги его. И Крис берег. Как мог. И любил. Тоже — как мог. После он взял их в горы. В Швейцарию. Там, в горах, было чисто, холодно, хорошо очень. Днем они играли в снегу — Магда с Магни нападали на Криса, забрасывали его снежками, и он поддавался им, конечно же. Ему нравилось, как Магни, вскидывая вверх руки, издает победный клич, и как Магда, улыбаясь, отряхивает потом вылезшего из сугроба Криса. И в улыбке этой обещание. И нежность. И понимание. В улыбке Магды было столько всего, что для Криса, которому редко кто улыбался вот так же — легко и открыто — для Криса в этой улыбке было столько всего, что ему казалось, сердце его просто не может принять столько любви. Что оно разорвется просто, если примет в себя всю любовь Магды. Вечером Крис укладывал маленького Магни спать. Рассказывал ему истории - не те, которые любил старый Бор: про древних богов и их жестокие игры. Крис рассказывал сыну другие сказки. В этих сказках медведь дружил с зайцем, а маленький мальчик - так похожий на самого Магни - совершал какие-нибудь, пусть совсем детские, совсем несерьезные, но все ж таки подвиги. Магнус обожал, когда отец рассказывал ему сказки на ночь. И засыпал всегда, держа в своих маленьких ладошках большую, твердую, теплую ладонь отца. Тогда Крис не спешил уходить. Ему хотелось посидеть еще немножко у постели сына, чувствуя нежность хрупких детских пальцев. А позже он занимался любовью с Магдой. Ему не хотелось называть то, что происходило в их постели, каким-нибудь словом вроде "трахал" или даже приличным "занимался сексом". Он занимался с ней любовью. По крайней мере тело его дарило этой женщине всю любовь и всю нежность, на которую Крис был тогда способен. Он спрашивал себя самого, есть ли в его сердце любовь для женщины, которая подарила ему это чудо — маленького Магни. Та самая любовь, которая предполагает не только слияние тел. Сына он любил безусловно и без вопросов. Поэтому он спрашивал сам себя каждую ночь, закутываясь в её объятия — любишь ли ты женщину, лежащую рядом? И каждую ночь он не мог найти ответа. Иногда ему казалось, что он любит её слишком. Так, как не должен любить, не имеет права просто. Иногда ему казалось, что он вполне может прожить без её любви. Только бы она позволяла ему видеть сына. Играть с ним. Говорить обо всем. Дышать его запахом — свежим и чистым. Магни сам был — свежесть и чистота. Как жестоко он ошибался! Как страшно он ошибался! Как тяжело теперь расплачиваться за эту ошибку. Если бы он никогда не встретил Магду. Если бы не позволил ей увлечься собой. Если бы сам любил её чуточку меньше… Она была бы сейчас цела. Она не лежала бы сейчас изломанной куклой на деревянном жертвенном алтаре. Она бы не умирала сейчас у него на руках. Господи, помоги ей! Прошу, Господи, тебе же это ничего не стоит! Ты всемогущ и разве ты не должен возлюбить чад своих? Разве ты не должен был не допускать такого? Пожалуйста, Господи! - Крис, хватит! - голос брата вырывает его из раздумий. Не позволяет творить эту… не молитву даже, Крис забыл все молитвы, которые только знал. - Крис, хватит, она… Крис, ты не поможешь… - Заткнись! - кричит младший Хемсворт на брата. - Заткнись и качай! - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Показалось? Или его губы, что коснулись губ Магды, уловили легкое дыхание? Почудилось? Или его пальцы, что прижались сейчас к шее, липкие от крови, почувствовали ниточку пульса? Господи, пожалуйста… - Раз! Два! Три! Четыре! Пять! - Ды-ши!