ТОРСТЕЙН
Рейс из Осло в Стокгольм длится всего лишь час. Шестьдесят минут — взлететь да приземлиться. Ты едва успеваешь выхлестать стаканчик этого мерзкого пойла, который бортпроводники почему-то называют кофе, и сожрать сэндвич с тунцом: по крайней мере так написано на упаковке, и ты веришь тому, что написано, потому что вкуса ни хрена не чувствуешь — на высоте вся жрачка теряет вкус. Хотя, тебе наплевать по большому счету: тунец или семга, ты ж не Кейси. Вот на кофе тебе не наплевать, но другого в салоне не подают, и ты благодаришь парнишку-стюарта и за тот, что имеется. В общем, ты давишься мерзким пойлом, у которого от кофе если что и есть, то один лишь насыщенный, темный цвет. Но без кофеина с утра ты не жилец. Ты вообще последнее время на одном только кофеине и держишься. Ты буквально в одном шаге от того, чтобы перейти для поддержки на что-то более крепкое, но ты пока что вроде как держишься. Ты буквально за горло себя держишь, чтобы не начать заливать, и если бы Хиддлс вчера не сказал, что вскорости прилетит, ты, может, и удержаться бы не смог. В общем, ты держишься ради обещания Хиддлстона. И еще ради Магни. Это к нему ты полетел вчера вечером. Чтобы рассказать о матери. О Магде… Во! Точно! Ты еще и ради неё держишься тоже. Ты вроде как помнишь про ту самую женскую шкалу, по которой ты для Магды находишься где-то на уровне шестерки. Тебе хочется подняться по этой самой шкале хотя бы на одно деление, но ты не дурак, и ты понимаешь: после того, что случилось с Магдой, после того, как ты все просрал, ты не удержишься даже на той позиции, которую занимаешь. Ты вообще стремительно катишься вниз, Торстейн Хемсворт. Так вот ты полетел в Осло, к предкам. К Магни то есть. Чтобы когда ты сообщишь ему о матери… О том, что Магда сейчас, вот в эту самую минуту изо всех её сил борется за жизнь... А сил у неё должно хватить! Должно, сука, хватить, она ж не размазня какая-нибудь! Твой пресвятой брательник не стал бы связываться с размазней. Твой пресвятой брательник за каким-то хуем связался с Лодуром, и теперь хер знает, куда это вас приведет. Родительский дом в Осло… Звучит до фига странно — родительский дом. Ты бы мог так сказать о поместье Ведель-Ярлсбергов в Тёнсберге, о том месте, где ты вырос, о том доме, где вы все были семьей: ты, Крис, мама-папа да старый Бор. А тут, в столице, это просто дом, где живут твои родители, и ничего больше. Мама встречает тебя запахом лаванды и звонким, веселым поцелуем в щеку. Мама встречает тебя ласковым поглаживанием теплой ладони по колючей щеке. Мама встречает тебя таким родным взглядом чуть усталых, но таких добрых глаз, что тебе хочется, как в детстве, когда у тебя, крайне редко, но все же случались маленькие детские беды, уткнуться лицом в её коленки, и чтобы она гладила тебя по макушке и говорила, что все будет хорошо. Вместо этого ты целуешь мать в пахнущую лавандой щеку, ты прижимаешь её к себе аккуратно, опасаясь обнять чуть крепче — она кажется тебе такой хрупкой, что ты боишься её раздавить своими лапищами. Магни выбегает откуда-то… ты не успеваешь отследить его траекторию, но вот он уже здесь. Чуть подпрыгивает на месте от нетерпения, светит глазенками. Ты протягиваешь ему конструктор, за которым спецом заехал по дороге в аэропорт — пиратский корабль, не хухры-мухры! Ты спрашиваешь его, как ему тут, и внимательно слушаешь, как он взахлеб рассказывает о том, как они сегодня с дедом ходили в музей кораблей викингов. - Круто было? - спрашиваешь, не смея перейти к теме твоего здесь появления. - Ясен пень! - со знанием дела отвечает твой племянник, раскрывая, наконец, твой подарок. - Отец… - обращаешься ты к маме, и та говорит, что вы с ним разминулись: Один как раз отправился в аэропорт, чтобы успеть на завтрашнее совещание в… Ты не слушаешь дальше, тебе наплевать, куда там собрался Один, тебе важен лишь тот факт, что дом под охраной, и Магни вместе с матерью ничего не грозит. Ты просто не хочешь пока что общаться с отцом. Общение — не ваш семейный конек, а Один вообще человек сложный. Нет, ты не мог бы сказать, что не любишь собственного отца, просто… Просто его сложно любить. - Отправим фотку маме? - предлагает Магни после того, как пиратский корабль наполовину собран. У тебя внутри что-то сжимается. Похоже на то, как бывало еще в то время, когда вы с Хиддлстоном были почти что семьей, ты, проснувшись посреди ночи и не нащупав его рядом, находил свое тощее недоразумение на кухне, где он сидел на полу, между холодильником и шкафчиком, куда ты все никак не сподобился поставить посудомойку, сидел, подтянув колени к подбородку, тихо-тихо сидел, как мышка, и взгляд у него был такой… Вымораживающий. Ты знал, что еще минута-другая, и у Магни будет вот такой же точно взгляд, как бывал тогда у Хиддлстона. То есть нет — такой бы взгляд у него мог быть, если бы ты не прилетел. Если бы ты сказал ему по телефону: извини, парень, твоя мамка чуть не померла, и может еще помрет, но врачи надеются. Ты поэтому и прилетел — чтобы взгляд Магнуса как можно дольше оставался теплым. - Эй! - позвал ты, притягивая племянника ближе к себе, слегка прижимая его к своему боку, как если бы хотел согреть его. Если бы вокруг вас был не теплый дом твоего отца, а ледяная пустыня. Если бы ты хотел укрыть его от ветра. - Знаешь, Магни, твоя мама… Она у тебя самая крутая, правда? Пацан кивнул — качнулись вперед светлые кудряшки. - Самая крутая и самая смелая, так? Она ловит бандитов и прочую нечисть. - Ты о чем, дядя Тор? - голосок его чуть похолодел. Самую малость. - Твоя мама чуть было не сцапала самого опасного преступника, представляешь? - ты сам изо всех сил стараешься, чтобы из твоего голоса не ушло это тепло. - Но ей не повезло, так бывает. Твоя мама в больнице, сынок… Она ранена и... Ты произносишь это «сынок», и у тебя внутри будто бы тает огромный ледник. Айсберг гребаный. Тает и заливает все, едва ли не течет слезами наружу. Но ты не размазня. Ты держишься. Ради Магни. Его же глазенки перепуганные, подернутые влагой. Но он тоже держится. Он тоже не размазня. Он сын Магды и твоего брата. - Что с моей мамой? - произносит пацан. Очень серьезно. И без всякой паники. - Доктор сказал, что твоя мама очень сильная. Что она обязательно победит. Твоя мама будет жить, Магни. - Ей больно? - хмурится твой племянник. - Ну что ты! - гладишь светлые кудряшки. - Что ты! Знаешь какие у нее врачи? Самые лучшие! Они сделали ей укол — ты же не боишься уколов, правда? Вот и мама твоя… Она поправится, слышишь? - Можно мне к ней? - все-таки всхлипывает Магнус. - Мы обязательно к ней поедем, обещаю! - киваешь уверенно. - Только попозже, хорошо? - Почему? - искренне не понимает Магни, и ты не знаешь, что ему ответить. Ты решил для себя, что не станешь ему врать. Ты соврал Хиддлсу, и вот чем все закончилось. Ты соврал Тому, чтобы защитить его, чтобы не ранить. И в результате он оказался ранен гораздо сильнее, чем это мог бы сделать ты сам. Только вот как сказать правду восьмилетнему пацану? - К ней пока что нельзя, родной, - честно отвечаешь ты. - Почему?.. - Ей нужно прийти в себя, понимаешь? Отдохнуть… Как только доктор разрешит, мы тут же к ней поедем! - А папа? Почему он не приехал? Черти бы драли пресвятого Криса! - Папа очень занят, - ты не врешь. Ведь не врешь же? Крис занят — факт. Его задержали… - Он всегда занят, - некрасивая улыбка кривит по-детски припухлые губы твоего племянника. Эта улыбка, напротив, не детская совсем. Однажды ты припомнишь это своему братцу. Ох, как же ты ему все припомнишь! Пока же тебе нужно позаботиться о его сыне. - Иди сюда! - и ты прижимаешь Магнуса к себе еще крепче. Позволяешь ему спрятать лицо у себя на груди. Поддерживаешь, похлопываешь по спине. Он не плачет, нет. Только плечи чуть вздрагивают. Но он не плачет, он же сын своей матери. И твоего задолбанного братца. Эту ночь ты проводишь в комнате Магнуса — одной из гостевых комнат дома твоего отца. Она совсем не похожа на детскую, разве что игрушки всюду разбросаны. Вы все-таки собрали пиратский корабль, и даже фоток наделали, чтобы потом показать их Магде. Ты уложил Магнуса спать, согласившись, что чистить зубы вовсе не обязательно, потому что древние викинги их вряд ли чистили, ясен перец! Ты валяешься на широкой кровати, как есть, в свитере и джинсах — потому что древние викинги спали прямо в одежде, это всем известно. Рядом, под боком, сопит Магни, которого ты все же укрыл пледом, хоть он и настоящий викинг, но мало ли что настоящие викинги не признавали никаких таких пледов. Ты сторожишь сон своего племянника. Ты просто должен. Твой рейс не с самого утра, и ты заранее предупредил Валландера, что задержишься. Ты объяснил ему, что просто не можешь сказать пацану о том, что случилось с Магдой, по телефону. Он все понял — папаша Курт вообще был мужиком понимающим. К тому же твое присутствие сейчас было совсем не обязательным, напротив даже. Ты не был уверен, что по возвращению тебя не попрут. Наоборот, ты был твердо убежден, что тебя отстранят от расследования, потому что в подозреваемые попал твой братец, а значит… Значит ты в полной жопе, ну да разберемся! До самолета еще есть время, и ты даже успеваешь выпить чашечку кофе, настоящего, а не ту бурду, которой поят в самолете, и пожарить Магнусу оладьи. Они получаются немного кривоватыми, но и так сойдет. И он уплетает их, щедро смазав кленовым сиропом, и ты думаешь, что у тебя, наверное, получилось. Получилось сделать так, чтобы из глаз этого ребенка не ушло тепло. Чтобы не вышло так, как с Томом… После завтрака ты просишь мать показать, где они с отцом хранят книги, которые увезли из вашего дома в Тёнсберге. - Помнишь, те самые, что читал нам дед? Тебе нужны не все эти книги — ты и так неплохо помнишь их содержание. Том всегда говорил, что у тебя память как дуршлаг, но это он зря! Хиддлс, зараза, любил над тобой подтрунивать, и ты прощал ему это. Тебе даже нравилось, что он такой колючий. Чертополох — вот кто он есть. Ты любил его, несмотря на все его колючки, таким вот ты был мазохистом. Куда там до тебя Крису с его цепями и плетками! Тебе нужна была лишь одна книга — толстая, тяжелая, в грубом кожаном переплете. Твой брат больше всего любил, когда старый Бор открывал именно этот талмуд и зачитывал вам, мелким, страшные сказки, в которых отважный викинг призывал в этот мир то могучего Тора — твоего тезку, то злоязыкого Локи, то прекрасную Фрейю, то многомудрую Фригг. Тебе нужна была только эта книга, и именно её ты не мог найти. - Мам! - позвал ты. - Мааам! Тезка асгардской богини — твоя родная мать — появляется в комнате, окутывая тебя запахом лаванды. Запахом спокойствия. - Мам! Помнишь, у Бора была книга, старая такая, истрепанная? Ну, ты помнишь? - Крис забрал её, - отвечает мама. - В тот самый день, когда привез нам Магнуса. Он забрал эту книгу. Сказал, что она напоминает ему о доме. - Вот ведь хрень! - сквозь зубы цедишь ты и тут же готов дать себе же по губам. Ты сроду не распускал язык при матери. Мама качает головой укоризненно, подходит ближе, смотрит строго. - Сын! Это её короткое «сын» не предвещает ничего хорошего, ты знаешь. Если она говорит не «сынок», не «мальчик», не «Тор» даже — значит не жди ничего хорошего. - Сын! Я понимаю, ты вырос… Вы с Крисом выросли давно, но только вот тут, - и она касается ладонью своего сердца, - вот тут вы всегда будете моими детьми. Моими мальчиками. - Мам, ну ты чо, ну! - пытаешься перебить её ты, но только ты знаешь — твою мать даже Один слушается. Даже Один не смеет ей перечить. - Сын! Я не буду сейчас клещами тянуть из тебя то, о чем ты мне не рассказал. Я не буду спрашивать, что происходит у вас с Крисом, но я точно знаю — что-то происходит. Крис… он что-то натворил, да? - С чего ты взяла? - пожимаешь плечами, да только понимаешь прекрасно, что она знала о том, что происходит какая-то херня, едва только мелкий привез ей Магнуса. - Твой брат… Он как ветер. Всегда таким был. Слишком своенравный. Неудержимый. Непокорный. Я всегда знала, что однажды он что-то натворит. - Мам... - Подожди! Подожди, не перебивай меня, Торстейн! Ты наклоняешь послушно голову. Склоняешься. Ты-то никогда не был непокорным и своенравным. - Твой брат… Он запутался, Тор. - Разве ветер может запутаться? - Он запутался, и он ни в чем не виноват. Слышишь? Что бы там ни было — твой брат ни в чем не виноват! Мой сын — он ни в чем не виноват. И ты должен помочь. Ты должен быть на его стороне, понимаешь? Ты ни хера не понимаешь, но тем не менее произносишь тихое «да». Ты не можешь перечить матери. - Обещай мне, что вы останетесь братьями! Ты помнишь, сын? Вы братья, вы одно целое, и ничто не должно встать между вами. Между вами с Крисом сейчас столько дерьма, но ты не будешь вываливать это на мать. Нет, не будешь! Ты обещаешь ей. Ты пообещал бы ей сейчас все, что угодно. Ты обещаешь, что будешь на стороне Криса. Что все будет хорошо.***
Стокгольм встречает тебя ветром. Пронизывающим, колючим. Ты вспоминаешь слова матери о том, что Крис — как ветер. Такой же холодный и такой же тревожный. Ты думаешь о том, что этому ветру тебя не сломать. Отделение Валландера гудит, как разворошенный улей. Пахнет кофе — таким же мерзким, как и в самолете. Три дня назад здесь пахло духами Магды — чуть горьковатыми, но тебе они нравились. Сейчас же ты чувствуешь только запах дешевого кофе и пыли — запах любого полицейского управления. В кабинете папаши Курта, помимо хозяина, ты застаешь еще и Ланге на пару с Кейси. Ты удивлен — в край просто. Ты не ожидал увидеть здесь этих двоих, и догадываешься, что раз уж сам Ланге пожаловал, значит намечается что-то серьезное. Твое отстранение, например. Или это недостаточно серьезно? Ты киваешь им молча, также молча протягиваешь руку, отвечая на встречное рукопожатие. Ты садишься в уголке, и только после этого Курт начинает совещание. Собственно, совещаться вам особо не о чем. Гениальная — в кавычках — идея Валландера о том, что твой брат может быть виновен в нападении на инспектора Мартинссон, и, возможно, имеет отношение к ритуальным убийствам женщин, похоже, сыпется в прах. Курт, злой как черт, зачитывает заключение эксперта о том, что под ногтями Магды найдена кровь и частицы кожи, и ДНК этих самых частиц ни хера не совпадает с брательниковой. Ты вроде как выдыхаешь облегченно. Не то чтобы ты считал, что Крис способен сотворить с матерью собственного ребенка такое, но ты не первый год на службе. Ты-то уж знаешь, какой свинотой может быть человек. И пока ты размышляешь о бренности всего сущего, Валландер завершает свой отчет — эксперты установили совершенно точно, что Магда поцарапала никого иного, как Лодура Хагена — ДНК образцов, взятых из-под ногтей Мартинссон, совпадает с ДНК, выделенной из волосков, обнаруженных при обыске квартиры Лодура. Вы все воодушевлены — не прошло и года, как у вас появился реальный подозреваемый. Тот факт, что вы ни хуя не знаете, где искать этого самого подозреваемого, вас заботит чуть меньше — теперь-то вы знаете, кого именно вы ищете. Вопрос о причастности твоего братца снимается окончательно, когда Кейси бойко рапортует о том, что по твоей указке проверил передвижения святого отца. По всему выходило, что Крис Хемсворт не пересекал границу Франции в то время, когда была убита Мари Лефевр: лично монсеньор Алонсо подтвердил присутствие отца Криса в то самое время на коллоквиуме в Пизе, посвященному толкованию энциклики Его Святейшества Папы. Вот после слова "коллоквиум" тебе это все перестает быть интересным. Тем более Кейси дополнил свой доклад тем, что святого отца не было в Стокгольме и во время шведских убийств. Тот факт, что он находился в Лондоне в то время, когда убили Анну Кингси, Бриджит Оуэл и Эллис Майерс, можно считать совпадением, потому что Кейси — умница! — не поленился и выяснил, что всегда в столицу Британии Криса Хемсворта приводили исключительно дела святой матери церкви. А убийства - французские, шведские, кроме самого последнего, и английские - были сделаны одной и той же рукой. И эта рука не твоего брата. Хвала его боженьке! И была еще одна загвоздка. И тут энтузиазм ваш несколько поиссяк. Опять же Кейси установил тот факт, что ваш основной… да что там, ваш единственный на данный момент подозреваемый, Лодур Хаген, не покидал Стокгольм. Не посещал ни Лондон, ни Париж. - Когда отпустят моего брата? - спрашиваешь ты. - Да хоть сейчас забирай! - разрешает Ланге. - Естественно, я больше не желаю видеть его в составе следственной группы, но этот вопрос будет решаться непосредственно с его начальством. - Святой отец знаком… Кхм… - мается Кейси. - Он находится в связи с Лодуром Хагеном… - Святой отец отрицает свою связь с подозреваемым на текущий момент, - поправляет своего лондонского коллегу Валландер. - Да, моральный облик преподобного оставляет желать лучшего, но это не уголовное преступление. - Мы что же… Даже наружку не приставим к отцу Крису? А если Лодур выйдет на него… - Кейси, когда хочет, может быть весьма настойчив. - Разрешите мне поговорить с ним! - вскакиваешь ты со своего места. - Пожалуйста! Теперь, когда подозрения против моего брата оказались беспочвенны… - Торстейн! - предупреждающе хмурится Ланге. - Прошу, Виктор! - хмуришься в ответ ты сам. - Я не буду говорить, что знаю Криса как облупленного, но он мой брат. Он, как и я, как и все мы из кожи вон лез, чтобы найти убийцу. Чтобы найти того, кто сотворил такое со всеми этими женщинами. Вы думаете, он так просто отступит? Уедет в Ватикан и будет там греть жопу на мягких подушках, попивая кагор и почитывая эту… Как ее? Энциклику? Крис будет искать того, кто напал на Магду. И если кто его найдет, так это мой брат. Именно он — тот, кто нужен нашей группе. Твою пламенную речь прерывает телефонный звонок, и, выслушав, что тебе говорят, ты пулей вылетаешь из офиса Валландера. Доктор, который наблюдает Магду Мартинссон, говорит, что она пришла в себя, и все, что ты сейчас хочешь, это как можно быстрее расспросить её о том, что же произошло. Она — единственная из всех, кто остался жив, кто смог вырваться из лап зверя. И она может кое-что о нем рассказать. Ты ни минуты терять не хочешь. До стоянки, где ты оставил взятый напрокат автомобиль, ты почти что бегом бежишь, и, плюхнувшись на сиденье, подпрыгиваешь на жопе от неожиданности. На заднем сиденье с удобством расположился Хиддлстон и, похоже, что уже довольно продолжительное время ожидает твоего появления. - Твою-то мать, Хиддлс! - ты, чертыхаясь и задевая коробку передач, перелазишь со своего места назад. - Твою-то мать, ты, блять, не можешь без эффектных появлений! То избитый нахуй домой приползешь, теперь вот тачку мою вскрыл! - Вскрыл? - Томас морщит тонкий нос от возмущения. - Зачем вскрывать, когда ты её открытой всюду бросаешь? - А ты почем знаешь, что это именно моя машина? - А ты думаешь, я полицейский или кто? - Ты вроде пизданул, что уволился. - А ты, я смотрю, память начал тренировать? - Хиддлс! Бля, я тя выебу однажды так, что ты… - Я тоже рад тебя видеть, Торстейн! Он улыбается. Он будто под кайфом, но ты не уверен. Его глаза теплые, и смешливые, и слегка усталые. Ты тоже устал. Ты заебался, если уж быть откровенным. Ты просто заебался быть без него. Ты так и говоришь ему. Прямо, не скрывая. Ты говоришь, что все это время тебе без него было охуеть как невесело, а потом сгребаешь его в объятия. Тянешь к себе за шею, обнимаешь лапищами, дышишь ему в висок. Ты хочешь его поцеловать. Ты просто до хуя как хочешь его поцеловать, но ты не целуешь. Ты ждешь, когда этот чертополох сам полезет к тебе целоваться. У тебя вроде как тоже гордость есть. И он целует тебя первым. Он целует тебя так сладко и так, сука, по-настоящему, что ты имя свое готов забыть. Ты целых пять долбанных лет ни с кем так не целовался. Чтобы в голове пусто было. Чтобы сердечник хуярил, словно тебе пару кубиков адреналина вхуячили. Чтобы… Блять! - Блять, Хидддлс! - ты отрываешься от его губ. Для того только, чтобы вдохнуть. - Ну что ты? - он ласково кладет ладонь тебе на щеку. Не так, как давеча мать, а как-то… По-особенному. По-хиддлстоновоски. С матерью тебе хотелось быть слабым, хотелось уткнуться ей в коленки, хотелось стать мелким пацаном хоть на одну минуточку. Ну епта! Ты ж тоже живой человек, ты тоже можешь сломаться. С Томом же ты был сильным. С ним по-другому нельзя было. - Давай бросим все к черту! - шепчешь ты, перехватывая его ладонь и целуя теплую кожу. Том хмыкает. Не обидно вовсе. - Бросить? Да ладно! - морщинки-лучики вокруг смеющихся глаз. Ты так любишь эти глаза, что иногда дышать забываешь, стоит тебе легонько коснуться век губами. - Бросить? - повторяет Том. - Разве могучий Тор может признать поражение? И за это, за то, что Хиддлс никогда не дает тебе проиграть, ты любишь его еще сильнее.