Мea máxima culpa

Здесь было очень светло. И хотя окно находилось в самом конце коридора и много света не пропускало, зато яркие лампы чуть ли не слепили глаза. Их свет, отраженный стерильно-белыми стенами, несколько раздражал. Или же это глаза привыкли к полумраку камеры, где его держали во время предварительного заключения. В допросной было не многим светлее, впрочем. Итак, здесь было слишком уж светло. В отдельном блоке, который, по мнению преподобного Хемсворта, старший инспектор Валландер распорядился выделить для того, чтобы Магду, которую врачам удалось отвоевать у Господа, можно было охранять как можно более эффективно. Пахло чем-то таким… Специфический запах лекарств и дезинфектора, которым насквозь пропитались больничные стены, слегка раздражал обоняние. Слишком уж тут было чисто. Чересчур чисто для того, кто каких-то полтора часа назад вышел из тюремной камеры. Отец Крис не дал себе труд заехать домой, чтобы принять душ и сменить одежду — очень уж торопился в больницу. К Магде. Да и следственный изолятор в Стокгольме — это вам не вонючая тюрьма Каракаса. Помещение, где содержали Хемсворта по приказу Курта, Крис, выживший несколько лет назад в Венесуэле, вполне мог бы сравнить с номером в хорошей гостинице. Однако теперь запах тюрьмы — запах несвободы — диссонировал с белоснежной стерильностью больничного блока. Двоих бойцов, как в карауле застывших возле палаты Магды, Крис, учитывая весь его опыт, мог бы попытаться снять. Попытка не пытка, как говаривал старый Бор, но совсем не факт, что парни, крепко прижимающие к груди автоматы, подготовлены хуже Хемсворта. Подойдя чуть ближе, святой отец вынужден был отдать должное предусмотрительности папаши Курта: он снарядил своих бойцов по полной. Однако несмотря на снаряжение, имей он желание, Крис бы их снял. Но это Крис, а вот тот, по чьей вине инспектору Мартинссон пришлось сражаться за жизнь, двоим вооруженным охранникам не смог бы противопоставить ничего. Преподобный предъявил свои документы одному из ребят. Тот рассматривал бумаги долго, внимательно, и, возвращая их Крису, кивком головы позволил войти в палату. Однако, получив разрешение, Хемсворт не торопился им воспользоваться. Вряд ли отец Крис мог бы описать себя как человека нерешительного. Уж чего-чего, а решительности у святого отца было хоть отбавляй. Вот только сейчас он никак не мог заставить себя сделать шаг и войти в палату, где его Магда лежит, напичканная тяжелыми обезболивающими, привязанная трубками-путами к хитрой аппаратуре, что помогает ей выиграть эту битву. Битву со смертью. «Это из-за тебя она здесь, - услужливо нашептывала совесть. - Это ты виноват». Так и не решившись войти в палату, Крис под недоуменным взглядом того, кто только что так тщательно проверял его документы, отошел в сторону и тяжело опустился на белую — как и все здесь — довольно низкую и неудобную банкетку. Голова немного кружилась — надо было все-таки заехать домой, привести себя в порядок и съесть хоть чего-нибудь: в камере Крису кусок в горло не лез, и сейчас организм протестовал, угрожая сломаться, дать сбой. Надо было бы заехать домой, вот только неохота было возвращаться в дом, который теперь, без радостного смеха Магни, без Магды и её всегда такой теплой улыбки встретил бы Хемсворта гнетущей тишиной. А искать гостиницу и валандаться с оформлением — значит потратить драгоценное время. Время, которое он сам себе отвел. И которого оставалось не так чтобы очень много. Усилием воли преподобный заставил себя сидеть ровно, не приваливаться спиной к стене, не хвататься руками за голову, пытаясь замедлить головокружение — не поможет ведь все равно. Он сделал глубокий вдох и такой же глубокий выдох, попытался про себя повторить годами набивший оскомину Pater noster, но молитва эта сейчас была не совсем подходящей. Куда лучше подошел бы Конфитеор, но и его слова, буквально с кровью въевшиеся в саму плоть святого отца, с кровью, что сочилась из-под разорванной плетью кожи, не помогали собраться с духом. - Вы в порядке? - услышал преподобный и поднял глаза, встречая сочувствие во взгляде светло-карих глаз одного из бойцов папаши Курта. - Я могу вам помочь? «Не можешь ты мне помочь, приятель, - про себя усмехнулся Хемсворт. - Уж если сам Господь помочь не в силах, чего тогда говорить о тебе, ничтожном рабе Его?» «Бог отвернулся от тебя, - продолжала науськивать не в меру разошедшаяся совесть. - Отвернулся, потому что ты предал Его. Ты посмел усомниться в Нем, и вот оно как все вышло.» Крис покачал головой в ответ на предложение о помощи. И прикрыл веки, спасаясь от ослепительно-яркого света. Он просто посидит немного. Просто подождет, когда появятся силы встать и войти, наконец, в эту проклятую палату. Он подождет, пока у него найдется смелости посмотреть в глаза Магде и сказать честно: «Это моя вина». Хорошо, что он отвез Магнуса к родителям. По крайней мере за мальчика можно было не беспокоиться. И пусть они с отцом тогда разругались в пух и прах, в конце концов собачились они с Одином не в первый раз… Возможно, в тот день они орали друг на друга в последний — кто знает? Но самое главное: несмотря на то, что отец самого Криса считал едва ли не позором семьи — а впрочем почему «едва ли»? - он без лишних разговоров пообещал позаботиться о мальчике. Кровь Ведель-Ярлсбергов текла в Магнусе Мартинссоне, и это сыграло решающую роль — Один пообещал присмотреть за мальчишкой. О Фригг и говорить было нечего. Раз увидев внука, она навещала его так часто, как только могла, и провести какое-то время вместе с Магнусом была только рада. Тем более что её младший сын не уточнял, как долго Магни пробудет у бабушки с дедушкой. За Магнуса можно было не волноваться. Вот только не волноваться отец Крис не мог. Точнее это и не волнение было вовсе, а нечто, никогда ранее им не испытанное. Он тосковал по оставленному в Норвегии сыну словно зверь, у которого забрали детеныша. И, покидая его тем утром, после внезапного тревожного звонка Магды, Крис вполне отдавал себе отчет, что может так статься, и сына он больше не увидит. То, к чему пресвятой… Пресвятой ли?… Хемсворт шел не один год, надвигалось неумолимо. То событие, которое он так ждал, о котором молил своего Бога — вовсе не того, который от них от всех давным-давно отвернулся — должно было вот-вот произойти. Празднование Йоля скоро. Совсем-совсем скоро… Крис улыбнулся — он всегда улыбался, думая о сыне. И еще о Магде. Раньше он улыбался, думая о Торстейне, только вот мысли эти: неправильные, стыдные, до добра не доводили. Напротив даже. В этом есть и братова вина — в том, что должно случиться во время древнего праздника Йоля. О Торе думать не хотелось. Не сейчас уж точно. Их перепалка, произошедшая несколько минут назад, не добавляла спокойствия расшатанным во время бесконечных допросов нервам. А крепкие нервы нужны были отцу Крису сейчас, как никогда ранее. Нужно еще совсем немножко потерпеть. Нужно последние усилие приложить, чтобы сдержать рвущегося наружу зверя, которого держали в клетке слишком долго. Которого усмиряли плетью и кровью. Так вот Крис заставил себя не думать о Торстейне. Запретные, греховные мысли о брате — он так давно пытался с ними бороться, пытался безрезультатно, и только рядом с Магдой, бывало, Хемсворт-младший забывал о том, что над его мыслями, над его желаниями давно и прочно господствует старший брат. Только с Магдой он чувствовал себя свободным от всего на свете — от преступной тяги к Тору, от кандалами сковавшей его руки вере, от необходимости всего себя посвятить служению тому Богу, в котором он, однажды искренне и глубоко уверовав, теперь так же искренне и глубоко разочаровался. Только с Магдой он и был, пожалуй, по-настоящему счастлив. И уж точно ею он был по-настоящему любим. Ею и сыном. Как все просто. Как все банально и до боли просто. Отец Крис улыбнулся еще раз, вспомнив глазенки Магни — как он смотрел, спросонья потирая их кулачками, когда Крис разбудил его утром, чтобы попрощаться. Хемсворт не захотел уезжать молча. Хотя, может, и стоило? Но он просто не мог уйти из дома родителей вот так, не прижав к себе сына на прощанье. Не сказав ему, что любит. Магни смотрел на него немного недовольно — мало того, что отец разбудил, так еще и заявил, что уходит. Он всегда уходит — что ты будешь делать! - Мне пора, родной! - Крис потрепал ласково мягкие светлые прядки, поцеловал сына в макушку, вдыхая его запах. Чистый запах детства. Запах покоя и защищенности. - Опять? Тебя опять позвал Господь? - вздохнул Магни. Уголки его губ поползли вниз, но мальчик словно поймал это движение и остановил его. Папа уходит. Но это только потому, что у него такая работа. Самая лучшая на свете работа — его папа помогает Боженьке. Однажды - он был тогда совсем еще мелким - Магнус спросил Криса — где ты работаешь? И Хемсворт, полагая, что о чем бы твой ребенок тебя не спросил — будь то профессия или «откуда берутся дети» - на все расспросы отвечать лишь правду. Только как ты объяснишь мальчику, что твоя профессия — убивать (бывает и так) во славу Божия? - Ты знаешь, сынок, что Господь любит всех нас? Всех чад своих. Он не забивал голову ребенку религиозной тематикой, и знания о Боге у Магнуса сводились к одному простому — добренький Боженька любит всех людей, и если ты перед сном попросишь: «Храни, Боженька, маму и папу», то он обязательно тебя услышит. Мальчик кивнул, отвечая на вопрос. - Господь любит всех нас и защищает детей своих, - продолжал Хемсворт. - Только подумай: сколько во всем мире людей — много, правда? Магни кивнул еще раз — отец не так часто вел с ним такие вот «взрослые» беседы, поэтому он притих, внимая каждому слову. - Так вот людей на свете много, а Боженька один… - Не один, есть еще ангелы, - вспомнил Магнус. - Правильно! - улыбнулся Крис. - Есть еще ангелы Божьи, и это небесное воинство бьется с темными силами и побеждает неизменно. - Что значит «неизменно»? - сморщил лобик его сын, услышав незнакомое слово. - Это значит «постоянно», «всегда», - охотно объяснил святой отец. - Фру Блум кормит меня противной кашей неизменно, - шмыгнул носом Магни. Он ненавидел рисовую молочную кашу, и почему-то именно её нянька, которую нанял Крис для своего сына, считала самым лучшим в мире завтраком. - Я скажу фру Блум, чтобы она разнообразила твой рацион, - с улыбкой пообещал Хемсворт. И на немой вопрос мальчика — сразу два незнакомых слова, и если он потратит время на их толкование, то может опоздать на рейс, - Крис ответил просто: - Я скажу няне, что кроме риса у нас есть и другие продукты. - Здорово! - и мальчик поднял вверх большой палец. По хорошему, и этот разговор на тему «кем работает мой отец» нужно было заканчивать, иначе самолет точно улетит без Криса. - Ты говорил про ангелов, пап! - напомнил мальчик. «Ангелов не существует, - с грустью подумал святой отец. - Вернее... Один-единственный все же есть. Тот, что сидит сейчас напротив и смотрит внимательно твоими глазами. Маленький, нежный, самый любимый и только твой. Твой и еще Магды. Как так получилось, что этот белокурый ангел — твой? Чем ты заслужил его?» А вслух сказал: - Ангелы помогают Господу на Небе. А кто же поможет ему на Земле? - Кто? - переспросил Магнус. - Священники. Те, кто дали клятву служить Отцу нашему небесному, нести слово Его и исполнять волю Его. Я священник, Магни. Мальчик нахмурился слегка — этот разговор, должно быть, давался ему тяжело, а учитель из Криса был тот еще. - А! Ты помогаешь Боженьке? - догадался его сын. - Я помогаю Боженьке, - согласился с ним отец. Такая формулировка — пусть по-детски наивная, но по сути правильная, была вполне доступна пониманию Магни. Вот только о том, какой именно бывает эта помощь, Крис уточнять не стал. - Офигеть! - протянул Магнус, и Крис, строго взглянув на сына, приложил указательный палец к губам. - Тссс! - строго произнес Хемсворт. - Мы договаривались о том, что ты не будешь произносить плохие слова. - Это не плохое слово! - заспорил Магни. Отчего-то он был сейчас похож на Торстейна, и похожесть эта отнюдь не радовала Хемсворта-младшего. - Магнус! - слегка повысил голос святой отец. Он никогда не позволял себе кричать на сына, даже когда тот шалил или капризничал. Но распускать мальчика он тоже не собирался. Магни улыбнулся озорно и дурашливо покрутил собранными в щепоть пальцами возле своих губ, как будто бы закрывал их ключиком на замок. - Вот так! - похвалил Крис и уже хотел было обнять сына прежде чем уехать — Господь ведает на сколько — как услышал неожиданное. - Тогда и я тоже буду помогать Боженьке! - уверенно произнес мальчик. - Как только подрасту. Хотя… Что тут было неожиданного? Услышать от собственного ребенка «я хочу быть таким, как папа»? Другой бы гордился на его месте, право слово. Другой. Но не Крис Хемсворт, правая рука директора Института внешних дел Ватикана. Не приведи Господь его Магнусу такую же, как у отца, профессию. Только не для его Магни! - Ты обязательно станешь тем, кем захочешь, сынок, - чуть растерянно произнес Крис. - Вдруг ты решишь стать доктором? Или летчиком? Или… - Не хочу я быть летчиком! - заупрямился Магнус. - Я хочу как ты! Крис ушел тогда, договорившись с Магни, что они еще вернутся к вопросу выбора профессии, когда сын достаточно для этого подрастет. И с тех пор — хвала Небесам — мальчик не затрагивал больше тему будущей профессиональной ориентации. И вот сейчас вдруг вспомнил. - Ты должен идти помогать Боженьке? - спросил Магни, окончательно проснувшись. «Я должен помочь твоей матери», - рвалось с языка. Звонок Магды застал его врасплох. Кто-то — ясное дело кто! - выманил его женщину, и этот «кто-то» сейчас может совершить непоправимое. «Идиот! - ругал сам себя Хемсворт. - Не просто идиот — кретин! Надо было тащить Магду в Осло, несмотря на все её уговоры! Нельзя было увозить одного Магни, а её оставлять одну! Никак нельзя!» - Я должен идти, сынок, - ответил Крис. - Когда ты вернешься? - спросил мальчик. «А я вернусь?» - спросил самого себя святой отец. Как бы все ни случилось, что бы ни произошло, одно он знал точно — здесь, в доме Одина, его сыну ничего не угрожает. Пусть хоть Рагнарек настанет — его сын должен уцелеть. - Я не знаю, - честно ответил Крис. - Но я хочу, чтобы ты знал: я очень люблю тебя. - Очень люблю… Тебя и маму. И он обнял сына крепко. Так, чтобы еще раз насладиться запахом детства. Запахом защищенности и покоя. Он думал об этом запахе, сидя в душной камере. Думал о нем, когда писал бесчисленные объяснительные, сидя в не менее душной допросной. Крис бы многое отдал, чтобы услышать этот родной запах сейчас, когда дезинфектор шибает в ноздри так, что голова начинает болеть. - С вами точно все в порядке? - не унимался бдительный охранник. - В полном! - через силу улыбнулся ему отец Крис и поднялся с неудобной банкетки. Решительно толкнул дверь, ведущую в палату. Увидел Магду, пригвожденную к больничной койке — не кровать, а кресло межгалактического корабля: все эти ручки, подлокотники, провода… Приблизился, пал на колени, упираясь лбом в теплую ладонь, из которой — слава Богу! - не торчали эти жуткие иглы и трубки. «Mea culpa», - прошептали сухие губы прежде чем Крис коснулся ими нежного запястья. И подумал, что вот она — его вера. Вот оно — Святое Причастие. Ныне и присно. И во веки веков.