Эзра, в самом деле, не соврал — смертельная опасность миновала, и парень быстро шёл на поправку. Жар резко спал, лицу вернулся здоровый цвет кожи, постепенно появлялся аппетит. Он много спал — набирался сил и отходил от всего пережитого за последние месяцы.
Выяснить, в чём секрет выздоровления Бриджера, не составило особого труда, и результаты новых анализов не могли не вызвать у Трауна удивления. Он и подумать не мог, что передал Эзре вирус-бактериофаг, чьим носителем, как оказалось, всегда являлся (обнаружив этот вирус у парня, было несложно обнаружить его затем и у чисса). И всё же, несмотря на то, что Эзра действительно радовался такому исходу, Траун был не способен разделить с джедаем его воодушевления, пусть даже оно и было до трогательного искренним и бесхитростным. Имперец пребывал в сильном смятении.
Трауна нельзя было назвать расстроенным только потому, что Эзра Бриджер, его враг, не умер по счастливой случайности. Он был не расстроен, скорее, обескуражен или, лучше сказать, в некоторой степени сбит с толку. Безусловно, в том, что джедай выжил, для него мало приятного в любом случае, но мысли об упущенной возможности спасти экипаж оказались гораздо более мрачными, чем осознание неминуемого и вынужденного сотрудничества со своим неприятелем. Вероятно, он сожалел о напрасных смертях. Но, даже если это и было так, не стоит сомневаться, что Трауна больше волновала полная потеря человеческого ресурса, обученных специалистов, без которых шанс скорого (хоть и относительного) возвращения был теперь катастрофически мал. Другими словами, его сожаление очень походило на досаду.
Эзра ко всему происходящему на корабле относился намного проще. Тем не менее, его голову занимали совершенно другие мысли, которые к «Химере» никаким образом не относились. Возможно, именно поэтому Эзра был в гораздо более угнетённом состоянии, чем Траун, хотя в первое время это было не особо заметно. Чисс быстро привыкал к сложившейся обстановке, Эзра же, наоборот, справлялся с этим не так хорошо. И, чем дольше становилось их совместное путешествие, тем отчётливей Траун различал в Бриджере признаки уныния, подавленности и меланхолии. Эзра стремительно падал духом и не очень старался это скрыть.
Для Трауна наблюдение за Эзрой превратилось в невольное развлечение. Вряд ли Эзра занимался тем же и ответно присматривался к имперцу. Они не лезли друг к другу, общаясь исключительно по делу и оказывая помощь только при необходимости и только после озвученной просьбы. Так что, предоставленный самому себе, Эзра полностью отдался на растерзание своим личным переживаниям. Трауну, как независимому (относительно, разумеется) и молчаливому зрителю удалось для себя определить, когда Эзра начал уступать особенно тоскливому настроению.
Вообще, приступы отрешённости и странного равнодушия к текущим обстоятельствам были ещё тогда, когда Эзра, выздоравливая, не мог покидать постель — Траун заметил это, но не придал никакого значения, потому что такое явление не давало ему повода для беспокойства. Чисс продолжал обеспечивать Бриджера должным уходом, следуя естественному для себя чувству такта, которое было одинаково как для союзников, так и для врагов. Он делал то, что должен был, прилагая усилий столько, сколько было нужно, ни больше, ни меньше. Он не ждал какой-либо благодарности — он ставил на ноги Эзру, рассматривая его не иначе, как единственного дееспособного кадровика, в нынешних условиях ничем не отличающегося от него самого. Им предстояло работать вместе, и ничего кроме этого Трауна волновать не могло.
Дальнейшая пассивность Эзры имперца не напрягала от слова совсем — чисса устраивало, что повстанец не возникает и не отлынивает от какой бы то ни было работы, будь то худо-бедный ремонт в пределах их возможностей или другие базовые необходимости. Состояние Бриджера Траун назвал бы постстрессовым — шутка ли, побывать на пороге смерти, до этого предельно измучившись. Парня можно было понять.
Во время кратких перерывов в работе они пили чай. Обыкновенно за эти полчаса молчание между ними не нарушалось. Эзра уходил в свои мысли, задумчиво глядя в кружку, а Траун прикидывал, как много они ещё могут успеть сделать до сна.
Спал Эзра тоже неважно. Он засыпал с трудом, часто ворочался, по утрам вставал не отдохнувшим. Его сны были пропитаны тревогой, беспокойством и нескончаемой печалью. Бывало, находясь на грани действительности и полубредовых образов начинавшегося сновидения, Эзра звал кого-нибудь из команды «Призрака», мысленно пытаясь догнать возникший фантом. Не нужно было обладать какими-нибудь особенными умственными способностями, чтобы догадаться, что Эзра очень скучает по своим товарищам и ужасно хочет вернуться к ним. Траун, занимавший одно помещение с Бриджером, давно это понял. Эзра ему не мешал — чисс быстро привык к негромким восклицаниям парня, порой раздающимся в ночной тишине, поэтому, всегда чуткий, в таких случаях он даже не просыпался.
***
Прошёл не один месяц, прежде чем Эзра предпринял попытку совладать с собой и своими переживаниями. Он стал часто и подолгу медитировать, прислушиваясь к Силе и стараясь обрести утраченное внутреннее спокойствие. На Трауна он не обращал внимания — его присутствие никак не смущало и не отвлекало. Возможно, в этом было что-то удивительное — Эзра не испытывал стыда, признавшись имперцу в своих чувствах. Даже то, что его любовь была безответной, не смогло пошатнуть его самоуважения или как-то иначе повлиять на самооценку. Наверное, единственное, что не вызывало у Эзры волнений — это постигшая его неудача в личной жизни. Трауна, казалось, так же не задевало, был ли Бриджер к нему неравнодушен в романтическом плане или нет. Он считал, что у каждого в душе должен быть тот собственный уголок, куда постороннему лезть не стоит. Он и не лез, поэтому на эту тему они ничего не обсуждали, отдав предпочтение оставить свои мысли при себе, сохранив прозвучавшее откровение в общей тайне.
Так они и сосуществовали друг с другом, соблюдая дистанцию и стараясь помимо ремонтных работ лишний раз не взаимодействовать.
А потом случилась очередная серьёзная неприятность.
Пёррглы нанесли значительный вред «Химере», и если все повреждения можно было назвать некритичными несколько месяцев назад, когда механики, инженеры и другие квалифицированные работники, которые обязаны быть на каждом имперском разрушителе, ещё не погибли от страшной болезни, то сейчас, оставшись без должного контроля, каждая последующая мелкая поломка грозилась завершиться настоящей аварией. Что, впрочем, практически и произошло.
Неполадки после небольшого взрыва в двигательном отсеке, предвидеть который было нельзя, но вполне себе можно было ожидать, удалось частично устранить. Однако всё равно осталось кое-что, чего исправить не могли ни Траун, ни Эзра, ни даже группа астромехаников, незаменимых и бесценных в подобных условиях. Эти неисправности существенно повлияли на общее состояние «Химеры», постепенно выводя её из строя. Время, которое было рассчитано по ресурсам и изначальной работоспособности разрушителя за долгие месяцы до случившейся катастрофы, резко сократилось. Теперь в запасе, если не учитывать возможные неудачи в будущем, было, примерно, три недели — срок, за который необходимо найти выход из создавшегося положения.
Возиться с двигателями было бесполезно — их в любом случае хватало ненадолго. Поэтому Траун решил обесточить их вообще, оставляя «Химеру» перемещаться в пустоте исключительно по инерции.
Каждый справлялся с напряжением по-своему. Эзра погрузился в глубокую медитацию. Траун не мог сказать, как таким образом Бриджер собирается придти к способу решения проблемы, и поведение парня объяснил для себя ничем иным как средством не впадать в панику. Сам он не терял головы, разве только стал более раздражителен и ходил с мрачным до ужаса видом. Он думал.
***
Эзра не приходил в себя несколько дней. Трауна не очень пугало то, что парень ни на что не реагировал — интереса ради чисс как-то потормошил его за плечо, и бессознательный Бриджер, потеряв равновесие, повалился набок, так и не открыв глаз. Траун находил занимательным такое доверие к нему со стороны джедая. Занимательным, но вполне объяснимым. Тем не менее, ему не было дела до доверия Эзры — он продолжал быть начеку. И тот сам в этом убедился, когда, очнувшись после медитации в ночное время, сразу взялся будить чисса и едва не получил кулаком в лицо.
— Я знаю, что нам нужно делать, — Эзра, казалось, ничуть не растерялся из-за внезапной атаки. Его голос звучал взволнованно и вместе с тем деловито, как будто план действительно был хорош.
— Разумеется, ты знаешь, — с иронией ответил ему Траун, совершенно не чувствуя вины за свой рефлекторный выпад. Он не страдал ерундой все эти дни (очень хотелось бы сказать: как некоторые) и тоже имел кое-какие соображения.
