Один на один

Эзра доверял Трауну. Во всём. Доверял, как верному товарищу, опытному наставнику, близкому сердцу другу. Он знал, даже, скорее, чувствовал, — а чутьё джедая так просто не обманешь, — что от чисса можно не ждать подвоха, что они с ним оба готовы постоять друг за друга, и что один не бросит другого в трудный час, не оставит без поддержки. Эзра никогда не назвал бы себя романтиком, но в их союзе он находил что-то действительно романтическое, что-то, сродное с мечтательно-созерцательным. Траун же эту связь рассматривал как большое исключение из правил. Тем не менее, разделять взгляд Бриджера по этому поводу ему ничто не мешало. Даже тот факт, что он относил себя больше к рационалистам, чем к кому-нибудь ещё из этой сферы. Эзра знал, что Траун никогда не позволит себе лишнего, не выйдет за грань установленных норм. Он не боялся насилия или принуждения со стороны чисса, чувствуя себя свободно и уверенно. Он был уверен и в себе, и в Трауне, и это чувство для него было самым воодушевляющим чувством. Он был положительно спокоен. И внутренне, и внешне. В жизни Трауна мало что поменялось с началом их отношений. Не появилось никаких новых ограничений или стеснений, — он продолжил жить так, как жил, не пренебрегая своими принципами. Он не приносил себя в жертву и не выдумывал никаких компромиссов, — Траун остался самим собой, и сохранённая им внимательность и обходительность не сделали его кем-то другим специально ради кого-то. Разве только что Бриджер был теперь самым близким ему союзником, с которым они вместе отстаивали лишь собственные интересы. Они всё ещё были независимы друг от друга и как будто подписали договор не только о ненападении, но и о взаимопомощи. Траун не испытывал внутреннего диссонанса, — ему не пришлось перестраивать себя или к чему-то адаптироваться — он всё ещё оставался на стороне Империи. И то, что он вынужден находиться на полуцивилизованной планете некоторое время, воспринималось им как небольшой перерыв в основной деятельности. Он знал, что борьба с их возвращением возобновится для них с Эзрой, и был готов к трудностям в будущем. И к возможным потерям, как бы это ни было прискорбно — тоже. В любом случае, и он, и Эзра оставили это на потом, наслаждаясь каждой минутой, проведённой вместе. В дальнейшем у них может случиться множество препятствий этому, так что следовало пользоваться текущими обстоятельствами. Как бы Траун ни брался утверждать, что между ними мало что поменялось, Эзра всё равно остро прочувствовал разницу между тем, как они относились друг к другу раньше, и как относятся сейчас. Хотя, сам он, по сути, тоже считал, что к Трауну он обращается практически так же, как и всегда, если не брать во внимание, что теперь он стал более открыт ему и доверчив. Ну, в этом было мало удивительного — видеть сучок чужом глазу всегда гораздо легче, как говорится. Так что, вполне возможно, Траун тоже отметил какие-нибудь изменения в поведении Бриджера, только, в отличие от него, он вряд ли долго мучился подобными мыслями. Совсем не странно, что Эзра ощутил то особое отношение к себе, когда умудрился простудиться, а потом и вовсе слечь с температурой и больным горлом. Пусть и он заболел не смертельно, парня всё равно посетило чувство дежавю, которое его очень смутило. Ситуация в самом деле напоминала проведённое в полубреду время, когда он отчаянно сопротивлялся опасной болезни. Только теперь была точная уверенность в хорошем исходе, простуда протекала разительно легче, и Траун помогал не потому, что видел в этом выгоду для себя в материальном плане, а потому что Эзра был действительно ему не безразличен. Тот, в принципе, мог позаботиться о себе и сам, но внимание, которое при этом проявлял к нему чисс, приятно ошеломляло и придавало сил, ускоряя выздоровление. Впрочем, Траун понимал, что беспокоиться практически не о чем, и, доверяя парню, спокойно оставлял его на день в хижине одного и уходил трудиться. Но возвращаться всё равно старался пораньше, чтобы побыть рядом с парнем немного дольше. Эзра не мог не оценить его заботу, и это позволило ему более чётко определить свои дальнейшие желания. Ему хотелось ещё большей близости, и, когда он окончательно оправился, он почувствовал, что уже готов сделать следующий шаг. …Чисс отрегулировал свет лампы, сделав его неярким, но ещё позволяющим всё видеть поблизости себя. Дождь глухо стучал каплями по крыше и стенам хижины, перебивая тишину и делая вздохи Эзры практически неслышными. Бриджер уже давно избавился от чувства неловкости при раздевании, так что в этот раз он тоже не стыдился, хоть и снимал перед Трауном штаны впервые (до этого вечера они не заходили дальше). Он был настроен решительно и тщетно пытался унять волнение, возникшее буквально сразу после озвученного им предложения скоротать вечер не как обычно. Траун не торопился, максимально растягивая значимый и желанный для них обоих момент. Эзра не возмущался, обладая величайшим терпением. Он наслаждался долгими прикосновениями, находясь под общим взволнованно-приподнятым настроением, внутренне полностью попадая в заданный Трауном такт. Чисс постепенно вёл ладонями по его телу вниз, начиная с плеч, ненадолго задерживаясь на груди и медленно переходя на талию, далее упираясь в несильно выступающие тазовые косточки. Он напоминал собой древнего ваятеля, восхищающегося созданной своими руками скульптурой, тем искусством, которое он хотел бы видеть и к которому стремился. Внешне Траун казался спокойным, привычно невозмутимым, и только горячие напряжённые руки выдавали его. Ну, и эрекция, конечно, тоже. Он выглядел таким сосредоточенным, что можно было подумать, будто тех вечеров, полных их с Эзрой касанием друг друга, ему было недостаточно. Но это в самом деле было так. Эзра сидел перед чиссом, вцепившись в его колени. Он млел от сильных рук, возбуждаясь всё больше, рассматривая Трауна с не меньшим интересом и долго вглядываясь в его красные глаза, когда тот поднимал на него свой взгляд. От предвкушения обоим становилось тяжело дышать. Эзра откинулся назад, на подушки.  — Он немного больше, чем я себе представлял, — заметил Эзра как бы между прочим, когда почувствовал влажные от мази пальцы Трауна. И тот впервые не смог определить по интонации, что именно имел в виду парень. Он сомневается?  — Пока не поздно остановиться.  — Ещё чего. Проникнутый сильным чувством, Траун целовал Эзру, и каждый его поцелуй получался долгим и глубоким, приводя парня в состояние оцепенения. Эзра то и дело замирал в волнении, забывая, как дышать, когда Траун, став спускаться ниже, теперь касался губами шеи, ключицы, целовал грудь, совсем рядом с левым соском. Наслаждаясь нескончаемыми ласками, Эзра, ещё более и более увлекаясь процессом, вошёл во вкус, проявляя свой настоящий характер. Траун оказался прав: Бриджер действительно был робок только первое время, сейчас же, во многом благодаря их совместным вечерам, он забыл о неуверенности и стеснении. Он смело дал волю своим рукам, требовательно целовался и ничуть не растерялся, когда чисс начал двигаться, только его хватка стала крепче, а дыхание заметно прерывистее. Первый стон прозвучал со стороны Эзры, и это было совсем неудивительно. Эзра в лёгком замешательстве посмотрел на Трауна, — он явно не ожидал от себя ничего такого. Тот только с чувством поцеловал его в челюсть, а потом снова в губы, давая понять, что всё нормально. И потом до самого оргазма Эзра больше не стеснялся своих стонов и не старался сдерживаться — всё равно получалось не очень громко, потому что дышал он по-прежнему с великим трудом, восторженный и увлечённый новыми ощущениями. Для обоих разрядка настала одновременно; Эзра немного подвинулся, освобождая для Трауна место, при этом пытаясь отдышаться. Он чувствовал себя прекрасно и понял, что чисс тоже более чем доволен, когда тот, так же восстанавливая дыхание, улёгшись рядом, притянул его к себе и зарылся пальцами в его волосах на затылке. Эзра уткнулся лбом ему в грудь, успокаиваясь, затем снова пошевелился, принимая более удобное положение.  — Я тебя очень люблю, — прошептал он слова, которые не звучали с момента первого признания. Теперь ему хотелось произносить их куда чаще.  — Взаимно, Эзра. Лампа осталась гореть, выполняя функцию ночника. Её свет не отвлекал от подступающего сна, никак не раздражал и в принципе на пару с шумом дождя производил умиротворяющее действие. Утром Траун проснулся раньше Бриджера, и, с плавной осторожностью освобождаясь от обнимающих его рук и ног, он намеревался выбраться из постели, чтобы начать очередной новый день. Эзра, с детства обладая чутким сном, глубоко вздохнул, тоже пробуждаясь, потянулся и только после приоткрыл глаза. Вставать, он, впрочем, не собирался.  — Мне жаль, — сказал он спустя некоторое время наблюдений за тем, как одевается Траун. Чисс молча проследил за его взглядом и увидел у себя несколько тёмно-фиолетовых синяков.  — А мне нет, — и этого оказалось достаточно, чтобы Эзра с чистой совестью снова провалился в сон, не мучаясь тем, что Траун, в отличие от него, не оставил на нём ни засосов, ни синяков, ни других следов подобного рода. Эзра проспал ещё несколько часов; в хижине было тепло, относительно светло — свет больше исходил от лампы, чем из окон, — и спокойно, так что не странно, что парня разморило. Окончательно у него получилось проснуться ближе к полудню, когда Траун сидел за столом и проверял свои записи, — начался второй сезон дождей, и это значило, что ждать оставалось не так долго. Чисс готовился к тому, чтобы покинуть планету. Эзра встал с кровати, лохматый и обнажённый. Открыто глядя на него, Траун думал, что парня можно назвать красивым. Он не особо разбирался в мужской красоте, зато в эстетических концепциях ориентировался без проблем. И, опираясь на свои знания в этой области, Бриджера чисс обозначил как юношу с приятным внешним видом, определённо вызывающим у него симпатию. Он также находил в некоторой степени забавным то, что о наружности Эзры он задумался в последнюю очередь. Эзра пребывал в сонной задумчивости и не сразу заметил, что на него смотрят. Взгляд Трауна был таким пристальным и сосредоточенным, что ещё не отошедший полностью ото сна мозг парня подкинул самые нелепые мысли, которые Эзра незамедлительно озвучил:  — Я справлюсь сам, если ты думаешь об этом, — сказал он, считая, что интерес к его персоне вызван ничем иным, как не скрытым утренним возбуждением. Траун ни о чём подобном не думал, однако тут же задумался и выдал первое, что пришло в голову:  — Ты излишне самостоятелен, — и в смятении прикусил себе язык. Эзра улыбнулся. Он почему-то испытывал облегчение от того, что ошибся в своём предположении, и что от этого было неловко не ему одному.  — Думаешь?  — Я уверен в этом, — в тон ответил ему чисс, возвращая своему лицу прежнюю невозмутимость.  — Мы ещё вернёмся к этому разговору, — весело пообещал Трауну Эзра, отправляясь приводить себя в порядок. Теперь настроение у него точно было прекрасное. У Трауна, к слову, тоже.