***
По тому, как Рихард сосредоточенно смотрел перед собой и насколько глубокой оказалась появившаяся между его бровей морщинка, Пауль понял, что получившийся результат весьма далек от того, что любимый слышал в своей голове. Когда Ландерс стал его руками и буквально по кусочкам проигрывал лоскутное одеяло придуманной мелодии, все казалось вполне удачным, но стоило сделать пробную запись и запустить ее на студийных мониторах… Пауль и сам понимал, что то, что он сейчас слышит хоть и похоже на слова Рихарда, но все равно не то. За долгие годы рядом с ним он успел в деталях изучить манеру игры Круспе, все его фишки и характерные примочки, но сейчас эти знания оказались бесполезны. Меняй, не меняй настройки оборудования, а все равно радости во взгляде Рихарда так и не появилось. Ландерс досадливо поморщился, начиная злиться на себя — все же, не каждый день у него выходило взять и исполнить что-то вот так сходу, опираясь только на слова другого. Работая над правками Шнайдера, он уже изрядно устал и, если можно было так выразиться, некий лимит креатива на сегодня, похоже, был растрачен. И это злило! Почему именно на идее Рихарда что-то в мозгу начало перемыкать и слова, казалось бы понятные и простые для такого профессионала, как он, не хотели выражаться в нотах? Мозг уже был не в состоянии представить все так, как это видел Рихард, и перенести мелодию на музыку. Круспе вздохнул и поджал губы. В этот момент он пытался уверить себя, что это звучание и есть то самое, что он слышал в своей голове, что Пауль правильно все понял… А мог Пауль не понять? Нет, не мог! Он же профессионал, которых еще поискать надо и видно же, насколько он старался уловить мысль Рихарда. — Давай я попробую на пятом ладу и сразу на тринадцатый? — предложил Пауль, видя, как любимый старается скрыть разочарование. Очень уж Круспе хотел реализовать свою идею, но, очевидно, выходило у них совсем не то, что должно было. И это злило Ландерса. В какой-то момент он даже стал ощущать себя слепым котенком. В ответ Рихард прикрыл глаза, словно пытаясь услышать то, как должна была зазвучать мелодия после предложения Ландерса. — Нет, не поможет. Не то все равно будет. Не веря словам Рихарда, Пауль снова коснулся натруженными пальцами струн «Лес Пола». Уже спустя минуту ему пришлось кивнуть, соглашаясь с Круспе. Идея, действительно, была так себе. Нет, звучало-то оно в целом классно, но Пауль понимал, что нет тут нужной яркости. Для любой другой группы этот звук был бы офигенным, но только не для «Раммштайн». — А если со звукоснимателем поиграть: переставить его ближе? Должно помочь, — предложил Ландерс. — Ты хочешь, чтобы звучало ярче, давай пойдем от детских фишек, а потом уже я буду практиковаться в Камасутре на струнах. — Нет, Пауль. Не пойдет так. — Рихард отрицательно покачал головой. — Просто мы не можем друг друга понять. Вроде бы оно все так, но все равно, нет у меня того ощущения, когда я хочу отставить гитару в сторону, записать ноты и сказать: «Вот оно, то, что я хотел». Тут дело не в технике, не в твоих умениях и навыках… Просто я не могу выразить словами то, что мог бы сыграть. Полчаса и все было бы готово, руки сами бы все сыграли. Задумчиво поглаживая черный лакированный корпус «Лес Пола», Пауль посмотрел на ESP Рихарда, сиротливо примостившуюся на подставке у пульта. — А может быть тебе просто кажется, что звучит не так, как должно быть, потому что ты слышишь свою партию на моей гитаре? — осторожно предложил Пауль. Эта мысль, внезапно пришедшая на ум, показалась ему правильной. Ведь все они с годами начали мыслить категориями своих инструментов. Если Рихард возьмется играть партию Пауля, точь в точь копируя ее, то все равно Ландрес будет морщить лоб. Почему? Да потому, что голос гитары Рихарда выше. Девяносто процентов фанатов не уловили бы такой тонкости, но они, профессионалы, даже среди ночи узнают звучание своих инструментов. — Давай я попробую на твоей, — продолжил Пауль, все больше уверяя себя, что прав. — Мы вообще два идиота, что не додумались сразу! Со Шнайдером у нас прокатило, там не принципиально, а тут, где нужно поработать с чистым звуком, тут мне нужно влезть в твою шкуру. С этими словами Пауль встал и подошел к обожженной гитаре, однако, настолько неудачно взял ее, что о себе тут же напомнила распоротая о столик ладонь. Ландерс поморщился и тряхнул рукой: хоть на нем все заживало очень быстро, но не так, чтобы травма совсем не напоминала о себе. Хоть он уже мог обойтись без бинтов и пластырей, но все равно иной раз запекшиеся корочки трескались, вызывая далеко на самые приятные ощущения. А сегодня, он уже и так провел весь вечер с гитарой. — Оставь. — Пауль ощутил твердое касание к запястью чуть прохладных пальцев Рихарда. — Хватит нам на сегодня. — Не страшно, фигня это. Правая же рука, медиатор зажал и работаешь запястьем… Мне тебе что ли объяснять? — Ландерс улыбнулся, глядя на мрачного Рихарда. — Твоей руке тоже покой нужен. Извини, что я не подумал… — сказал он, серьезно глядя в глаза Пауля. Ландерс вздрогнул: ему сейчас не показалось, или он на самом деле увидел во взгляде Рихарда не только заботу, но и какой-то совершенно безотчетный страх? Круспе в самом деле испугался, что кто-то прикоснется к его гитаре? Нет, не так! Он испугался, что кто-то будет играть на его гитаре, в его студии, его музыку вместо него! — ОК, — как можно веселее сказал Пауль, надеясь, что Рихард не понял, что показал ему свои чувства. — Как скажешь, тогда, когда надумаешь снова помучиться, скажи. Я бы еще долго мог играть… — Мы оба уже устали, — отозвался Рихард подходя к темному проему окна и глядя куда-то в ночь. Оконное стекло выдало Рихарда с головой — с того места, где стоял Ландерс, ему было хорошо видно отражение в нем. И то, как любимый нахмурился и прикусил губы, говорило об одном: нужно приложить все силы, чтобы отвлечь его внимание на что-то еще. — Пойдем съедим что-то вредное, посмотрим, чем занята Максим? — предложил Пауль, чтобы снять напряжение. — А потом заляжем под какой-нибудь фильм? — Он мягко обнял Рихарда со спины.***
Заснуть не получалось. Рихард осторожно вздохнул, понимая, что ворочаясь, разбудит Пауля. Глядя на зеленый свет цифр на экране будильника, он мысленно отсчитывал дни и часы своей прежней жизни. Обратный отсчет идет полным ходом и скоро начнется первый в его жизни курс химиотерапии. И после этого ничто не будет так, как прежде. Рихард со страхом думал, что его ждет, и как организм перенесет все это. Еще два дня и потом… А сможет ли он потом вот так лежать в одной кровати с Паулем или будет стоять на коленях у унитаза? Или еще что похуже. Лучше бы он ограничился присланной доктором Рогге памяткой клиники, а не лез читать в свободное время форумы про опыт других людей! Теперь воображение услужливо утверждало, что он, Рихард, обязательно соберет всю побочку! А еще… Круспе осторожно погладил пальцами правой руки левую, чуть задержал их на ней, словно пытаясь почувствовать чертову опухоль внутри себя. Что делать с концертами? Что делать с записью? Сколько еще потребуется времени, чтобы после пункции рука то и дело не напоминала о себе? Если не прикасаться к инструментам, то он бы уже и не вспоминал о мерзкой медицинской процедуре, но стоило взять в руки гитару, как становилось понятно: Рогге была слишком оптимистична, когда говорила про кратчайшие сроки восстановления. Но с концертами и так все до конца не ясно. В конце-концов, он выйдет на сцену обколовшись обезболивающими, уж как-нибудь продержится два часа. А что делать с записью и сочинением музыки? Когда раньше он думал над этим, уверенность, что сможет все сделать хотя бы с сотого дубля была непоколебимой, а сейчас… Она пошатнулась. Надо будет думать над обезболиванием? А если… А если понадобятся очень сильные? Что тогда делать с привыканием? Круспе тяжело вздохнул. Он не мог описать словами, что ощутил сегодня в студии, когда Пауль хотел взяться за ESP. Нет, это была не ревность. Просто Рихард не хотел принимать происходящее! Он же еще жив, он еще нужен, не бесполезен! И на своей гитаре должен играть сам. Никто не сделает это за него. Как только это случится, так сразу придется вывесить белый флаг. Рак взял свое. Забрал у него его жизнь — его музыку! Круспе чувствовал, как по коже пробегают мерзкие ледяные мурашки — что было бы с ним, услышь он голос своей гитары в чужих руках? Пусть даже в руках Пауля. Он бы умер. Морально был бы убит. И никакая логика тут не спасла бы. — Чего не спишь? — раздался сзади тихий голос Пауля, и Рихард вздрогнул: разбудил-таки своей возней! Или… Голос любимого звучал слишком уж бодрым. Ландерс тоже не спал? — Не спится. — Рихард повернулся на спину и в лучах света луны, проникавших в спальню, посмотрел на Пауля, подпиравшего голову рукой. — Не хотел тебя будить… — Все-таки, глаза выдали Ландерса: не спал он до этого, максимум, чутко дремал. — Ты весь в мурашках размером со слона. — Пауль провел кончиками пальцев по плечу Рихарда. — У тебя в голове слишком много всего. Прекращай накручивать себя. Тебе отдыхать нужно нормально. С записью разберемся как-нибудь, с полицией ты утром поговоришь. Кляйн все под контролем держит. И с химией все будет хорошо, ты ворох таблеток глотаешь, чтобы было легче. — Он взял его за правую руку и чуть сжал ее. Рихард прикрыл глаза, понимая, что не так уж он и далек от какой-то глупой детской истерики. Как будто мама утром поведет его к злому доктору, к которому так не хочется маленькому Свену. — Не накручивай себя. Расслабься и засыпай. — Пауль улыбнулся и чмокнул Рихарда в плечо. — Ты же понимаешь, что ни черта через пару дней не будет так, как прежде? Что, может быть, я блюя в ванной, буду тебе мешать спать… или импотентом стану… или… Пауль на мгновение отвел взгляд от печального лица Рихарда, понимая, что сейчас не имеет права ни словом, ни жестом выдать свои чувства. Не может он показать любимому, как его сердце болезненно сжимается от мысли, что ждет их дальше. Как тяжело слышать такие рассуждения от Рихарда и не понимать, как ему помочь. Как на самом деле помочь. И если уговаривать Рихарда остаться, то что с ним будет без его гитары? Сегодня в студии занавес над будущим немного приподнялся, и показавшаяся картина оказалась совсем безрадостной. Скрывая отчаяние в поцелуе, Пауль прижался к губами к губам Рихарда. Нежно, осторожно, изучающе, словно это был их первый поцелуй, а потом уже со страстью, стараясь не оставить без ласки ни миллиметра упрямых губ и лаская языком его язык. Только почувствовав, как Рихард мягко погладил его по плечами, Пауль отстранился, чтобы глотнуть побольше воздуха. — Вот видишь, когда не болтаешь, расслабляешься. — Выдохнул он. — Тебе нужно хорошо отдыхать и высыпаться. Ты успокоительное, которое нужно было принять, выпил? — серьезно поинтересовался Ландерс. — Выпил. Только что-то ни хрена на меня не действует, — ответил Рихард, все так же мягко поглаживая плечи Пауля. — Тогда дай я применю другое успокоительное? — Ландерс улыбнулся Рихарду в губы и шустро откинув одеяло, опустился вниз, цепляя пальцами резинку его пижамных штанов и стягивая их вниз. — Ты что надумал… — Рихард ощутил, как в один миг быстрее забилось сердце, а кровь хлынула к низу живота. — Дверь. Запереть надо. Пауль быстро прошмыгнул к двери, повернул защелку на ручке и вернулся в кровать. — Что-что… После оргазма очень сладко спится. — Он развратно улыбнулся и облизнул губы. — Опыта, у меня, конечно, ноль целых хер десятых, так что не взыщи. Зубами постараюсь не цеплять. — Зато энтузиазма полно, — со смехом сказал Рихард и тут же прикусил нижнюю губу — первое же касание языка Пауля к его члену буквально вышибло воздух из легких и заставило посильнее стиснуть зубы, чтобы случайно не застонать в голос. Пауль мысленно улыбнулся такой острой реакции Рихарда на первую не особо умелую ласку. Все же, чтобы там не говорили, а если занимаешься любовью, а не сексом, если рядом дорогой тебе человек, а не случайный любовник, то даже самые неумелые ласки будут казаться искушенными касаниями османской наложницы. Чувствуя, как спальня наполняется участившимся тяжелым дыханием Рихарда, как он старается приглушать рвущиеся наружу стоны прикусывая ребро ладони, Пауль старался вбирать в себя член все глубже и глубже, понимая, что сейчас это необходимо им двоим. Ему и Рихарду. Так Круспе в итоге хоть ненадолго отключится от грызущих его мыслей и наберется сил, а он… А он, Пауль, получит возможность сосредоточиться на искусстве минета, а не на раздумьях о том, что их теперь ждет, и как Рихард будет переносить лечение и свою временную творческую бесполезность. Пауль знал на что шел, понимал, что будет рядом с ним, уйти уже не сможет, но ему было страшно. И не было у него права показать свой страх Рихарду. Кто-то из них двоих должен был быть опорой для другого. С непривычки челюсти начало очень быстро сводить, и, ко всему прочему, еще и шея почему-то решила некстати заболеть. Но Ландерс даже не думал умерить свой пыл: каждый новый приглушенный стон Рихарда вызывал в его теле маленький электрический разряд удовольствия от которого по спине пробегали мурашки. Едва не вызвав рвотный рефлекс попыткой взять член поглубже, Пауль решил к губам добавить руку. Инстинктивно поглаживая бедра, их внутреннюю сторону, сдавливая чуть сильнее мошонку и оттягивая ее, Ландерс быстро добился того, что любимый начал слегка толкаться в его рот и нетерпеливо ёрзать. В другой ситуации Пауль бы взял контроль в свои руки и не допустил такого быстрого финала, но сейчас — он и сам был на грани и всеми силами старался не обращать внимания на натянувшиеся донельзя пижамные штаны в паху. От того, как ткань, время от времени, задевала головку уже становилось больно. Отстранившись на несколько секунд, Пауль торопливо стянул штаны пониже и снова накрыл ртом блестящий от его слюны и выделившейся смазки член любимого. Обхватив свой член левой рукой, он не забыл и про себя. — Сокровище, сейчас… — хрипло выдавил из себя Рихард, когда Ландерс заметил, как подобралась его мошонка и напряглись бедра. Очевидно, как истинный джентльмен, Круспе решил предупредить о скором оргазме. Не рискнув пройти весь путь до конца, Пауль быстро выпустил изо рта член, и тут же, чтобы не дать ощутить прохладу воздуха спальни, накрыл его ладонью, обхватил головку и уже через мгновение ощутил, как горячая липкая сперма залила пальцы. От ощущения пульсирующего в руке органа, Ландерс тут же кончил сам и со стоном рухнул на кровать рядом с Рихардом. — Ты мое счастье, — донеслось до Пауля спустя несколько минут, и он сообразил, что Рихард осторожно, самыми кончиками губ, целует его левую руку. Мысленно Ландерс удивился: не думал он, что Рихард станет ласкать его перепачканные пальцы. Далеко не самое романтичное и приятное занятие. — А ты мое, — отозвался он, мысленно ругая себя: в послеоргазменные минуты его мозг не был в состоянии выдать что-то стоящее, кроме очевидных шаблонных пошлостей или нежностей. На минуту Рихард выбрался из кровати, чуть пошумел водой в ванной и принес Паулю влажное полотенце. Приведя себя в порядок, Ландерс дождался, когда любимый снова уляжется, чтобы вплотную придвинуться к нему, обнять и уснуть, точно зная, что Рихард заснет следом за ним, буквально спустя минуту.***
Утро, хоть и выдалось солнечным и даже воробьи что-то чирикали на облетевшей ветке каштана у полицейского участка, но настроение Рихарда ничуть не улучшило. Оно было мерзким. И не потому, что пришлось выбираться из объятий Пауля, когда так хотелось еще полежать в уютной спальне, и не потому, что снова пришлось сталкиваться с полицией, а потому, что эта самая полиция от него хотела. — И что мне делать? — шептал Рихард, оставшись один на один в комнате ожидания с Кляйном. — То, что хочет комиссар Хиппель — опознавать напавших на вас угонщиков. Рихард вздохнул и бросил тяжелый взгляд на юриста. Опознавать угонщиков! Да каких, к черту, угонщиков?! — Вы же знаете… — Знаю, герр Круспе. — Кляйн невозмутимо кивнул головой. — Но вам нужно пройти процедуру предъявления для опознания. И в ваших же интересах выразить уверенность, что полиция нашла напавших на вас. Тогда дело будет закрыто и расследование прекратится. Любая угроза для вас и ваших друзей будет исключена. — Вы говорили мне вчера, что и так нет никакой угрозы, — почти прошипел Рихард. Кляйн невозмутимо поправил галстук. — Я юрист, герр Круспе. Я всегда просчитываю самое худшее развитие ситуации. В тех обстоятельствах, что есть сейчас — угрозы для вас и ваших друзей нет. Но, если в будущем откроются новые обстоятельства — то угроза станет реальной. Как и тюремный срок для герров Ландерса и Линдеманна. Ну, и для меня. Мысленно Круспе выругался. Кляйн открытым текстом сказал ему оболгать кого-то! Повесить на кого-то несуществующий угон! Все существо Рихарда сейчас было против этого! Он и так уже натворил дерьма в жизни и совершать еще один мерзкий поступок совершенно не хотел. — Герр Круспе, я говорил с комиссаром, — продолжил Кляйн, видя одолевавшие подопечного сомнения. — Они наконец-то взяли банду угонщиков. Эти парни уже полгода доставляли головную боль полиции. Я понимаю, вас волнует этическая сторона вопроса, но о ней нужно было думать гораздо раньше, — жестко добавил юрист. — Не в вашей ситуации руководствоваться нормами морали. Поверьте, одним угоном больше, одним меньше — это уже не повлияет на наказание для этих парней. Там и без этого хватает материалов для суда. Мне большого труда вчера стоило узнать, кого вы должны опознать, — почти прошептал Кляйн. — И кого же? — Рихард усмехнулся. — Парня-шатена со шрамом на брови. Всего будет пять опознаний. Но о других членах банды я ничего разведать не смог. Да и в ваших показаниях речь идет только об одном нападавшем, что, в принципе, укладывается в их схему действия. Кто-то один завладевал машиной, а через несколько километров его ждал подельник, и уже вдвоем они прятали ее. — А если я хочу хоть в чем-то руководствоваться моралью? Или вы предлагаете мне забыть об ответственности за то, что я оклевещу человека? — Вы уже давали ложные показания в рамках этого дела, — отрезал Кляйн с беспокойством поглядывая на подопечного. — И, как я сказал — одним угоном больше, одним меньше — криминальный послужной список этих парней длиннее дискографии вашей группы. — Для опознания все готово, можете пройти. — Хиппель заглянул в комнату и, посмотрев на потерпевшего и его представителя, тревожно уточнил: — Все в порядке? — Да, в порядке. Просто мой клиент впервые в такой ситуации и несколько нервничает, — ответил Кляйн, сделав приглашающий жест Рихарду. В комнате для опознаний было прохладно и почему-то пахло табаком. Хиппель вежливо предложил Рихарду присесть на один из стульев, но Круспе только отмахнулся, напряженно глядя сквозь чуть тонированное стекло с зеркальным покрытием в соседнюю комнату, куда уже заводили нескольких парней восточной наружности. Мигранты, конечно же! Кто ж еще? Может быть, солгать будет легче, чем он думал? Одна ложь и покой Тилля и Пауля обеспечен? Честно ответив четыре раза, что никого не узнает, Рихард приготовился к пятому опознанию. То, что в комнату завели шестерых крепких юношей-европейцев стало для него неприятным сюрпризом. Спортивные, развитые не по годам парни, таких даже на концертах «Раммштайн» можно было встретить! Круспе почувствовал, как ладони покрылись холодным потом. Паренек-шатен с рассеченной бровью… Рихард вздрогнул, когда он повернулся к зеркалу — на него смотрели большие испуганные глаза, цвета бледного осеннего неба. Парень пытался казаться спокойным, но, было видно насколько он перепуган. Стало очевидно — пацан по какой-то насмешке судьбы судьбы оказался в дерьмовой компании. Где-то когда-то он запутался и выбрал не тот путь. Кляйн чуть кашлянул, привлекая внимание Круспе: оказывается, Хиппель уже дважды повторил вопрос — не узнает ли Рихард кого-то. — Не уверен, но, может быть, тот парень второй справа, — сказал Круспе, мысленно проклиная себя. — Раймель, выйти на два шага, повернуться влево, затем вправо, — скомандовал в микрофон Хиппель. Парнишка послушно выполнил указание. — Он? — уточнил комиссар, вопросительно глядя на Рихарда. — Да, думаю это он, — ответил Круспе и напряженно стиснул челюсти. Отдав необходимые указания подчиненным и уточнив у Рихарда по каким приметам он узнал нападавшего, комиссар Хиппель довольно улыбнулся, предвкушая скорое закрытие дела. — Подождите чуть-чуть, их сейчас проведут по коридору. Это для вашей же безопасности, — остановил он направившегося к двери Рихарда. — Мы еще в этих же целях обеспечим тайну вашего имени в материалах этого дела, как настаивает герр Кляйн. Все упоминания вашего имени будут зашифрованы, знать будем только я и судья. Круспе безразлично кивнул. — Скажите, а как этот парень попал в банду? — спросил он сам не ожидая от себя такого вопроса. — Обычное дело — парнишка-задира с тяжелым характером, младший ребенок. Ему всего шестнадцать! Верите? Выглядит на все девятнадцать! А так — родители развелись, отец скрылся в тумане, мать отчима в дом привела. Как сейчас выяснилось, там все неблагополучно, пацан отчима не принял. Отчим раньше в GSG 9 служил, пасынка стал стабильно поколачивать. Парень сбегал из дому постоянно… Мать каждый раз упрашивала сына не обращаться в комиссию по делам несовершеннолетних, говорила, что иначе одна с тремя детьми останется, а отчиму тюрьма грозит. Скрывали это, как могли. Хотя в школе уже думали обращаться в комиссию из-за вечных прогулов. Короче — Раймель этот - типичный никому не нужный ребенок. — Хиппель равнодушно махнул рукой. — Досбегался парнишка, связался с дурной компанией. Теперь, скорее всего, ему за все эти угоны реальный срок дадут, у него будет много времени подумать над поведением. Рихард вздрогнул. Кажется, проклинал он себя сегодня не напрасно. Ничего ему эта история не напоминала? Точнее — ее герой никого не напоминал? С той разницей, что он сам был на пару лет моложе и, ходя по острию ножа, умудрился не оступиться? Не посмотрел он сегодня в глаза своему отражению? Спустя почти сорок лет?***
Прошмыгнувшая в направлении студии полчаса назад и затихшая Максим заставила Пауля отвлечься от просмотра футбола. Отцовский опыт говорил: если ребенка долго не слышно, это не всегда может означать, что он нашел себе хорошее занятие. Занятие может оказаться интересным для ребенка, но отнюдь не хорошим с точки зрения родителя. И эта теория была верна в отношении детей всех возрастов, даже подростков. — И что ты тут интересного нашла? — спросил Пауль у расположившейся на диванчике девочки, заходя в студию. Хотя, можно было и не спрашивать — акустическая гитара на коленях, планшет с каким-то видео-уроком из интернета для начинающих учиться игре… Похоже, в Максим заговорили гены. Но только почему именно так? Максим вздрогнула от неожиданности и огорченно улыбнулась. — Ругаться будешь? — спросила она. — С чего мне ругаться? — Пауль присел на краешек дивана с интересом глядя на девочку. — Папа не любит, когда без него заходят в студию, а тем более трогают его инструменты. — Папе мы ничего не скажем. Если скажешь, зачем пришла сюда и к чему тебе этот видео-урок. — Пауль указал взглядом на планшет. — Я с Ником поспорила, когда уезжала. Сказала, что научусь играть за месяц. — За месяц? — Пауль не смог скрыть удивление. Максим кивнула. — Ник все время говорил, что будет играть круче всех. И даже круче моего папы. Мне однажды это надоело и я сказала, что мой папа не только крутой гитарист, но и крутой учитель и он научит меня играть. Тут Ник и поймал меня… — Так… — Я папе не говорила. Он сказал, что у него рука болит и пока играть не может… Я и не стала просить его научить меня. Думала сама разберусь. — Максим вздохнула, неловко тренькнув струнами. — Сама ты вряд ли научишься… И уж тем более не выйдет так, чтобы папа ничего не узнал. — Пауль улыбнулся. — Но раз уж такое дело… Эмиля я играть научил, думаю, и с тобой справлюсь. — Он подмигнув повеселевшей Максим и внимательно посмотрел на «Фендер» в руках девочки. — Пойдем на террасу что ли, погода хорошая, лучше там позанимаемся. Просиявшей улыбкой Максим не пришлось повторять дважды: девочка шустро направилась к двери студии. — А на что с Ником спорили, если не секрет? — поинтересовался Пауль, догоняя шуструю девчонку на лестнице. — На поцелуй, — гордо ответила Максим. — Настоящий. Взрослый. Если Ник выиграет. Если я — он дарит мне щенка. — Придется нам постараться… Иначе твой папа точно кому-то голову оторвет, — тихо сказал себе под нос Пауль, скрывая улыбку.***
Стоило Рихарду только перешагнуть порог дома, как его слух тут же уловил аккорды гитары, доносившиеся с террасы, дверь на которую была приоткрыта. В принципе, в этих звуках в доме Круспе не было ничего необычного — старшие дети нет-нет, да брались что-то побренчать, а при появлении в доме Пауля такой звуковой фон вообще должен был стать закономерностью, но… Ни Кира, ни Мерлин, ни те более Пауль не могли настолько неумело брать один и тот же простейший аккорд! Даже, если бы все разом очень сильно выпили. — Тут происходит что-то интересное? — Рихард постарался улыбнуться. Выйдя на террасу, он увидел как младшая дочь, сидя на шезлонге, сосредоточенно перебирает пальчиками по грифу акустического «Фендера», от усердия даже чуть-чуть высунув язык, а Пауль, расположившись рядом, с видом заправского преподавателя оценивает ее старания. В принципе Рихард не был против, чтобы Максим рано или поздно взяла в руки гитару и научилась играть, но… Но он и мысли допустить не мог, что ее учителем будет кто-то, кроме него! Как это понимать? С чего вдруг Пауль взялся за обучение Максим? Раздражение, копившееся в Рихарде с самого утра, начало закипать. Ландерс даже не удосужился спросить его по поводу подходящего инструмента для дочери! Увидев отца, Максим улыбнулась и довольно кивнула. — Да, Пауль учит меня играть на гитаре. Я с Ником соревнуюсь. — Вот как? А почему мне не сказала? — стараясь сохранить улыбку поинтересовался Рихард, понимая, что ноты раздражения были отчетливо слышны в голосе. — Я не хотела тебя напрягать. — Максим уловила настроение отца и немного нахохлилась. — Этим бы ты меня не напрягла, ангел мой. — Рихард подошел к девочке и забрал гитару у нее из рук. — Дай нам с Паулем поговорить. Максим кивнула и поспешила скрыться в помещении. Рихард поймал вопросительный взгляд Ландерса. — Что-то не так? — спросил он. — Зачем ты взялся за это? — ответил вопросом на вопрос Рихард. — Максим пошла в твою студию, сама взяла гитару и начала учиться, глядя в какое-то идиотское видео-самоучитель от парня, мнящего себя если то ли Хендриксом, то ли Мэем, — спокойно ответил Пауль, запоздало понимая, что украл у Рихарда, как отца, возможность открыть перед Максим еще одну страницу в ее жизни. — Она знает о твоих проблемах и потому не захотела тебя утруждать… — Меня утруждать?! — воскликнул Круспе. — Чем?! Бренчанием ля минора?! Я, знаешь ли, еще способен на это! Уж как-нибудь со своей дочерью осилил бы. — Рихард, не кипятись, пожалуйста, — примирительно сказал Пауль. — Я подумал, что раз Максим не терпится, то зачем тянуть… — Ты подумал… А меня спросить не мог? Сложно позвонить и посоветоваться хотя бы какую гитару взять? — У тебя там не особо богатый выбор акустики… — Пауль старался сохранить самообладание, понимая, что сейчас настал один из тех моментов, когда Рихарду нужно просто поорать и не важно из-за чего. Такое с ним, к сожалению, случалось. — Ты додумался! Учить ребенка играть на металлических струнах! Ты еще бы свою гитару ей в руки дал! — ядовито выплюнул Рихард. — Да и дам со временем, если попросит. — Пауль начал понимать, что спустить ситуацию на тормозах не получится: из-за чего-то Рихард уже пришел заведенный и эта сцена на террасе стала закономерным продолжением. — C чего бы это? У нее есть я. Я не просил тебя вмешиваться в мои отношения с дочерью, — рявкнул-таки Круспе. Пауль скрипнул зубами. — Но все может измениться, Рихард! Через год или два — все изменится! — огрызнулся в ответ Ландерс и тут же прикусил язык. Кажется, он только что сказал то, что говорить совсем не следовало и… Судя по тому, как стиснул челюсти Круспе, отступать было поздно. Что ляпнуто, то ляпнуто. Теперь только вперед… к победе или поражению. — Когда тебя не станет, кто останется рядом с Максим, ты подумал об этом? Тебе не кажется, что она могла бы чему-то научиться у меня? Или я мог бы рассказать ей твои фишки? Рихард упрямо поджал губы и по его взгляду Пауль понял: только что был сделан шаг в пропасть. И что там будет — спасительная река или острые камни — не знает никто. Круспе несколько раз сжал и разжал кулаки: Ландерс мог ударить морально — метко и очень больно. И делал он это всегда с ювелирной точностью так, что жертва оказывалась в максимально беспомощном положении. Много раз Рихард уже испытывал на себе этот сомнительный талант острого на язык Пауля, когда они сталкивались лбами в прошлом, но сейчас… Что это было и за что?! Неужели… Неужели пытается уговорить его… Да еще и таким образом? — Не смей так влезать в мою жизнь и диктовать мне условия! Тем более, прикрываясь моей дочерью! — буквально прошипел Рихард, напоминая себе, что они находятся на террасе и совсем не обязательно, чтобы соседи и прохожие внизу стали свидетелями ссоры Ландерс спокойно выдержал его тяжелый взгляд. — Ты не подумал о ней. Признай это. — Я обо всем подумал. За спиной Пауль с силой стиснул кулаки так, что короткие ногти до боли впились в ладони. — Не подумал ты ни хрена о Макс, Рихард, — твердо сказал он, понимая, что сейчас придется нанести сразу несколько болезненных ударов любимому. Но как без них? Да никак, видимо… Раз уж он начал этот разговор! — Ну и что же ты скажешь нового? Что я не слышал от Марго по поводу своего решение и того, как это отразится на Максим? — Круспе вскинул голову с вызовом глядя на Пауля. — Ты не захотел вспомнить себя, — холодно начал Пауль, стараясь смотреть в глаза Рихарду. — Ты забыл себя? Забыл свои отношения с отчимом? Как он подавлял тебя, пытался перевоспитать, сколько раз он избивал тебя? Забыл, как сбегал из дому? Ты хочешь, чтобы Максим выросла рядом с чужим ей мужчиной? Хочешь, чтобы кто-то другой воспитывал твою дочь, твое отражение? — Пауль выдержал небольшую паузу. — Думаешь, Марго будет лучше, чем твоя мать и ей будет не все равно? Может быть, но вот только Максим привязана к тебе, а не к матери. — Не нужно. — Рихард поднял руку в упреждающем жесте. — Не смей манипулировать мной при помощи Максим. — Манипулировать? Теперь это так называется? — Пауль усмехнулся. — Если бы я манипулировал… Я всего лишь хочу достучаться до твоего разума, Рихард. Ты ведешь себя, как конченный эгоист. В подсознательном защитном жесте Круспе скрестил руки на груди все так же с вызовом глядя на Пауля. — Значит, я эгоист, да? — Именно. Ты ни о ком не подумал. Тебе наплевать, что будет с дочерью после твоей смерти. Ты говоришь, что переживаешь за нее, но почему ты ничего не делаешь, чтобы помочь ей? А ты ведь можешь! — продолжил напирать Пауль, понимая: или сейчас он внепланово и внезапно прошибет броню Рихарда или… О том, что может скрываться за «или» он задумываться не хотел. — У тебя все для этого есть! А про себя я уж помолчу… Кто я такой, чтобы говорить тебе, как ты мне важен… Да, и недели не прошло, как мы вместе, но… Ты, видимо, не умеешь думать о тех, кто тебя любит. Не хочешь задаться вопросом — что будет со мной. Как я переживу твою смерть, что делать буду… Ты всегда живешь только для себя. — Пауль, любовь это… — Это не на один месяц, Рихард! Ты должен это знать, раз сказал, что двадцать лет любишь меня. Я прожил с Ариэллой восемнадцать лет! Любовь — это на годы! Ты должен понимать, что это за чувство. Оно может меняться, ослабевать, но его не так-то просто убить за полгода! Невозможно! — Я понимаю… — тяжело вздохнул Рихард. — Но… — Не надо «но», Рихард. — Пауль не стал ни перед чем останавливаться. — Не оправдывайся, у тебя херово получается. Прими уже как истину — ты ни о ком не думаешь. Дочь, я… А твои друзья? Ты задумался о тех людях, которые дорожат тобой? Да хотя бы о Тилле? Думаешь, уйдешь, и все, все будут жить, как раньше, ничего ни для кого не поменяется? Да ни хрена! Ты не представляешь какую оставишь после себя пустоту для всех нас! — Ты сейчас говоришь как эгоист, — ядовито бросил Рихард, ощущая, как каждое слово, сказанное любимым, острым клинком впивалось в сердце. — Я? Эгоист? — в изумлении воскликнул Пауль. — Да, ты. Вы все эгоисты. Обо мне кто-нибудь из вас подумал? Думаете только о том, как будете жить без меня. А я? Как я буду жить, лишившись музыки? Кем я стану с инвалидской рукой? Вы хоть немного задумались над этим? Что значит для меня музыка! Это все, что у меня есть, это моя жизнь от начала до конца и я должен буду отказаться от нее! — Внутренние тормоза Рихарда отказали окончательно и он все-таки перешел на крик. — Как я должен буду жить? Что я буду делать? Вы ведь будете рядом и я все время буду видеть, чего лишился! Ты хоть догадываешься, что вчера со мной было в студии?! — Не нужно драм, Рихард! — перешел на крик в ответ Пауль. — Не ты ли после последнего тура хотел все бросить? Не ты ли говорил, что перегорел и музыка тебя больше не волнует? Ты же собирался открыть ресторанный бизнес! — Не приплетай это сюда! Это была всего лишь депрессия после гастролей! — Раз ты допустил эту мысль, ты сможешь жить иначе! Подумай, что стоит на кону! Ты сможешь жить! И проживешь еще долго. Вместо того, чтобы подписывать себе смертный приговор! Кто-то из соседей хлопнул рамой, закрывая окно. — Ты не понимаешь, о чем говоришь. — Рихард тут же сбавил тон и покачал головой. — Я проживу долго? И какая это будет жизнь? Пауль, еще раз — ответь мне — что за жизнь будет у меня без музыки?! Чтобы полноценно сочинять мне нужны обе руки! На гитаре или пианино — без разницы! Я уже не говорю о концертах! И каково мне будет все время видеть тебя рядом с собой?! — Он прикрыл глаза и устало вздохнул. — Каково это — видеть гитару в твоих руках? Вечно вспоминать, что у меня было и что я потерял? Что прикажешь мне делать: сбежать из собственного дома?! Ландерс тяжело вздохнул и прикусил губы. Рихард. Такой Рихард. Человек, отказывающийся увидеть хоть что-то светлое вокруг себя, вечно живущий в темноте. Но темнота же бывает разной. Бывает кромешная, а бывает та, в которой нет-нет, да мелькает свет. К которому порой хочется добраться. — Хорошо, тогда уйду я, — сказал Пауль, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее. — Но, все же, подумай обо всем, что я тебе сказал. Если, конечно, ты это слышал. — Пауль резко развернулся, отчего подошвы его массивных ботинок скрипнули о террасные доски, и почти бегом скрылся в помещении. Рихард ощутил, как от слов Пауля у него перехватило дыхание. Он уйдет?! — Пауль! — Круспе кинулся следом за ним, но было уже поздно — хлопнула входная дверь.