***
Привычным жестом Рихард отправил окурок в пепельницу и облокотился о перила, подставив лицо холодному осеннему ветру. Он чувствовал, как сердце вот уже час, а то и больше, чаще, чем обычно, колотится в груди и смутная тревога нарастает с каждой минутой. Берлин стремительно погружался в сумрак промозглого вечера, свет фонарей становился все более отчетливым, одно за другим зажигались окна в соседних домах. Сейчас Круспе было плевать, что любой, кто поднял бы голову наверх, смог бы увидеть его, стоящим у стеклянного ограждения террасы: обычно днем и в сумерках Рихард предпочитал не подходить к краю, а тут… Да пошло все на хер! Смотрите на него: папарацци, фанаты, сталкеры. Хрен бы с вами! На пару мгновений Рихард нахмурился — машина парней из собственной безопасности сегодня стояла чуть поодаль, а не на своем привычном месте, напротив входной двери. Видимо, безопасники решили сменить тактику и попробовать законспирироваться в надежде все-таки подловить сталкера. Но сталкер даже не думал объявляться. Круспе задумчиво повертел в руках очередную раскуренную сигарету. Он был готов думать о чем угодно, но только не о безобразном скандале с Паулем. Почему? Да потому что не мог понять себя! С одной стороны были обида и злость. Ландерс попытался указывать ему, что делать! Попытался распорядиться его жизнью, не желая при этом хоть сколько-нибудь выслушать и посмотреть на происходящее его глазами. С другой — Рихард чувствовал, как сжималось сердце при мысли, что сейчас, в этом огромном пентхаусе, он один. Младшая дочь не в счет. Это совсем другое. Тепло, которое разливалось на сердце при виде Пауля, было ничем не заменить, как и покой, который обволакивал, стоило обнять любимого и ощутить его аромат. Неожиданно сам для себя Рихард закашлялся. От сигарет его уже слегка мутило. Посмотрев на пепельницу, Круспе покачал головой. Сколько он уже выкурил? Да черт их знает, но много, раз даже у него появилось легкое чувство тошноты. Затушив недокуренную сигарету, Рихард направился на кухню. Чувствуя горечь на губах, он отпил пару глотков воды, и тут же поморщился — слишком уж много он выкурил за вечер — вода встала колом в горле и норовила попросить наружу! С курением, этой отделимой от него привычкой, надо было что-то делать! Кажется, никто уже даже представить себе не может его, Рихарда, без зажженной сигареты в руке! А ведь Рогге предупреждала, чтобы бережнее относился к своему здоровью… Рихард тяжело опустился за массивный обеденный стол, подперев голову руками. Ну и как прикажете отказаться от сигарет? Он ведь уже пытался и ничего не вышло. Но ведь Пауль же как-то смог! Он ведь почти бросил чадить! Пауль! Рихард с силой потянул себя за волосы в надежде, что боль немного отрезвит его. Пауль. Пауль. Пауль!!! Все мысли стремились к нему! Погрузившись в раздумья, Круспе не заметил, как сзади к нему тихо подошла Максим. — Вы из-за меня поругались? — спросила она, легонько коснувшись плеча отца. — Нет, ангел мой, не из-за тебя. — Рихард посмотрел в грустные глаза дочери, очевидно, считавшей себя виноватой в случившемся. — Ты здесь не при чем. Все просто совпало так. — Он взял руку Максим и погладил ее. Нежные пальчики были ощутимо горячими на ощупь и, посмотрев на них, Рихард предсказуемо увидел покрасневшую кожу. — Болит? — спросил он. — Чуть-чуть, — призналась Максим. — Не нужно усердствовать первое время. Чем больнее будет, тем дольше придется делать перерывы в обучении, а раз перерывы будут большими, то и результат придется долго ждать. Лучше играть каждый день, но по чуть-чуть. — У меня будут такие же мозоли, как у тебя и у Пауля? — Если будешь всерьез играть, то да. — Рихард поцеловал пальцы дочери. -Ты гитаристкой стать хочешь? Максим пожала плечами. — Сначала хочу выиграть спор с Ником, а потом… я не решила. — Расскажешь о чем вы там поспорили? — спросил Рихард, понимая, что сейчас, цепляясь за дочь, он может дать себе время привести мысли в порядок. Максим с недоверием и опаской посмотрела на отца. Этого взгляда Рихарду хватило, чтобы понять, что секреты у дочери от него все-таки были. Пауль оказался прав! — Помнишь, я вчера обещал тебе, что никогда не стану ругать и буду только давать советы? Я еще помню свое обещание и все в силе, — сказал с улыбкой Рихард и похлопал рукой по месту на лавке рядом с собой. — Давай вместе придумаем, как нам выиграть спор. — Да тут и не придумаешь особо ничего. — Вздохнула Максим и уселась рядом с отцом.***
Нарисовав для Максим схематичное расположение нот, октав и ладов на грифе гитары и отправив ее учить их, Рихард остался один. Перебравшись на диван в гостиной, он привычно включил огромный телевизор и даже пощелкал пультом, переключая каналы. Но вскоре бросил затею, оставив включенным какой-то фильм о дикой природе Латинской Америки. Сейчас, даже если бы в телевизоре были не обезьяны, а футболисты, вряд ли бы он смог сосредоточиться на просмотре. Все мысли в голове опять сводились к Паулю. Как же Ландерс был прав! Прав, когда говорил, что у Максим есть секреты от отца. И когда предполагал у нее первую любовь! Как Пауль умудрился увидеть то, что он, родной отец, души не чаявший в младшей дочери, проглядел? Наверное, прав он — пора прекращать видеть в Максим ребенка. Она взрослеет и делает это быстрее, чем хотелось бы… А что еще мог заметить Пауль? Какие еще тонкости не укрылись от его цепкого взгляда и пытливого ума? Рихард не знал, как ответить на этот вопрос, но понимал: ему становится не по себе от слов Пауля, что Максим будет нужна поддержка родного отца, и никто его ей не заменит. Ее ведь столько всего еще ждет в ближайшие годы! Это сейчас дочь встретила на пути Ника, а что будет через три-четыре года? А через десять? Какой парень появится рядом с ней? И не будет ли необходимости открыть ей глаза на него? Как это недавно сделал Пауль с избранником Лили? Увидит ли Марго ошибку дочери? Сможет ли вразумить Максим, которая, как уже становилось ясно, унаследовала отцовский характер? Станет ли новый избранник Марго заботиться о чужой дочери? Рихард лишь вздохнул: он ведь думал об этом уже. И старательно пытался сбежать от вопроса. И вот снова. Снова эти мысли о будущем человека, за появление которого в мире он нес ответственность. Ладно бы Максим была их с Марго ошибкой. Но нет… Он хотел этого ребенка! Они вместе хотели его, надеясь, что смогут создать настоящую семью! Так может быть, остаться ради Максим? Выжить для того, чтобы оберегать ее и дальше? Вместе с ней пережить все трудности подросткового возраста? Попытаться справиться с болью от потери привычной жизни и заполнить новую дочерью, построить свой новый мир вокруг нее? О чем-то, конечно, он, как мужчина, никогда не сможет откровенничать с развивающейся девушкой, но все равно — будет рядом! Но тут же Рихард ощутил, как сердце болезненно сжалось от страха. А если у него не получится? Если не сможет он жить без музыки? Если окажется так, что проснувшись после операции, он уже не будет собой, а станет зомби, пустой оболочкой, из которой выкачали всю жизнь и силы? Если он сорвется и снова начнет искать спасения в наркоте и алкоголе? И какого отца тогда получит Максим? Это сейчас казалось, что весь наркотический кошмар остался далеко в прошлом и вообще не мог быть правдой, но… Но Рихард же помнил, как считанные дни назад сорвался. Как снова прикоснулся к белому порошку и погрузился в мир подаренных им грез. Помнил, как потерял контроль над собой. — Пап, ты в порядке? — Рихард вздрогнул, услышав чуть настороженный голос Киры: хмурясь, старшая дочь смотрела на него. — Более-менее, — он решил не кривить душой: все равно ведь узнает! Да и пришла Кира не просто так, наверняка Максим ей написала про ссору с Паулем. — Рассказать ничего не хочешь? — Она села на диван рядом с ним. — Пока не хочу, — ответил Рихард и пристально посмотрел на Киру. — Тиллю не говори ничего. Пока не говори… Хотя, ты, наверное, уже ему написала. Юная фрау Линдеманн покачала головой. — Нет, не писала я ему ничего. Хотела сначала твой настрой узнать. — Обычный у меня настрой. — Рихард вздохнул. — Бывает. Поругались. Не хочу об этом. — Он внимательно посмотрел на дочь: макияж явно парадный, как и укладка и маникюр. Очевидно, Кира куда-то собиралась этим вечером, но личные неурядицы отца внесли коррективы в ее планы. — Я к Микаэлле на день рождения договорилась прийти, — сказала она, поняв вопросительный взгляд Рихарда, — Но, если хочешь, я останусь. Там Мерлин какую-то новую настолку типа «Уно» купил. Правда, сам еще в правилах не разобрался. Давай его позову, поиграем? — Кира закинула весьма соблазнительную удочку: очень уж полюбил Круспе в последние годы проводить вечера в компании детей и друзей за какой-нибудь настольной игрой или шахматами. — Не нужно меня развлекать, я не маленький. Езжай к Микаэлле и Мерлина не дергай. — Рихард постарался улыбнуться. — Разберусь как-нибудь со своими проблемами. Иногда лучше побыть одному и подумать. Кира кивнула. — Тогда я оставлю у тебя Блонди? — Только сейчас Рихард заметил, что дочь пришла не одна, а с собачкой, которая все это время терпеливо сидела у дивана. — Она опять выть будет, если ее запереть одну у меня в квартире. — Оставляй, конечно, — легко согласился Рихард. В конце-концов, он не имел ничего против живности в доме, но желательно, чтобы эту живность кто-нибудь забирал к себе на ночь и выгуливал без его участия. Еще раз внимательно глянув на отца, Кира протянула ему небольшой пакет. — Тут ее игрушки, постарайся ее утомить играми, иначе она ночью спать не даст. — Кира открыла свои планы по поводу того, как долго ее любимица будет гостить у Рихарда. Поболтав еще немного с дочерью и пожелав ей хорошо отдохнуть, Круспе на какое-то время все-таки увлекся перипетиями жизни стаи обезьян. От просмотра драки двух самцов его отвлек странный звук — конечно же, Блонди решила, что раз на нее никто не обращает внимания, то можно безнаказанно погрызть ножку стула. Рихард вздохнул и заглянул в оставленный дочерью пакет. — Хм, мыльные пузыри для собак, — прочел он надпись на объемном флаконе. — И ты что, будешь за ними бегать? — Рихард прищурился, оценивающе глядя на заинтересованно смотрящую на него собачку и прикидывая, какой урон будет нанесен паркету, если пузыри оставят следы. Да к черту это все. Следы — это уже головная боль клининговой службы, а вот сидеть и смотреть, как за окном ночь вступает в свои права, и вместе с ней в дом прокрадывается тоска, он не собирался.***
Отправив в рот последний кусок шоколадки, Ариэлла бросила взгляд на кухонные часы — время давно перевалило за полночь, за окном начался противный осенний дождь, капли которого то и дело барабанили по отливу и блестели на стекле в свете уличных фонарей. Пауль, наконец-то завершивший свой рассказ, откинулся на спинку стула и смотрел куда-то в потолок. — Теперь понимаешь, в каком мы дерьме? Вся группа, — тихо сказал он. — Рихард это либо морально, либо физически не вывезет. Что-то его сломает в итоге. Не нагрузка от концертов, до которых он еще доехать должен, так замена на кого-то. Он хоть и сам предложил искать гитариста на стороне на все не европейские шоу, но сама понимаешь… Ты же знаешь, что он за человек. — Знаю. — Ариэлла кивнула. — Говорит одно, убеждает, что все будет нормально, а у самого на душе кошки скребут. Пауль тяжело вздохнул и уронил голову на руки. — Ума не приложу, что дальше делать. Тупик. Мы все, что могли, сделали. Я, Тилль, ребята, Кляйн… Но все, дальше хода нет. — Есть. — Ариэлла задумчиво постучала пальцами по столу. — Девчонка эта, Мария. Она вас спасет. — Ты не слышала, что я тебе говорил? — Пауль усмехнулся. — Она наотрез отказалась помогать. — Слышала, — спокойно ответила Ариэлла. — Но в отличие от вас, мужчин, ошибку вижу. И, наверное, знаю, как ее исправить. Вы что, решили девчонку эту запугать окончательно? Она и так, очевидно, была рада сбежать от этого придурка, а тут вдруг вы объявились и надавили на нее. — Да какое надавили, ты о чем? — искренне удивился Пауль. — Да о том, что бедной девочке на голову сначала свалился этот ваш Кляйн. — Ариэлла поежилась, вспоминая юриста — вечно он казался ей крайне неприятной и скользкой личностью. — А потом ваша троица! Я бы Тилля вообще на расстоянии пушечного выстрела от нее держала. Пока кто-то увидит его настоящего за его репутацией, собаки хвостами залают. Представляю я, как вы с ней поговорили. Ты, со своими замашками крутого бизнесмена, вообще бы лучше помалкивал. В бизнесе «Раммштайн» твоя хватка самое то, но не в этом деле. — Мы нормально с ней поговорили, предложили решить все ее материальные проблемы. Но она ни в какую… — Вы купить ее хотели. Захотели сделать своей вещью, чтобы она пошла и написала заявление на этого как его там… Вебера. — Ариэлла покачала головой. — Ты был бы рад, если бы тебе пообещали сколько-то там сот тысяч за что-нибудь, что ты делать в принципе не хочешь? Не ощущал бы себя вещью? Пауль пожал плечами. — Вы предлагали беременной женщине решить все ее материальные проблемы. Сухо, по-деловому. А почему не попытались объяснить почему вам это нужно? Что-то личное внесли в разговор или так, как ты умеешь: сходу в лоб цена вопроса. В конце-концов, сказали бы, что поможете не ей, а ее ребенку. — При чем тут это… Ариэлла со страдальческим видом закатила глаза. — Господи, да что же ты так тормозишь-то, Пауль? — риторически спросила она. — Ты забыл что ли, как я дергалась, когда узнала, что жду ребенка? Сколько я тебе мозг клевала по делу и без? Помнишь как я боялась за ребенка, за то, как сложится его жизнь? За то, что буду отвечать за него? И это я! Я, жена известного на весь мир музыканта! А что есть у этой девчонки? Да ничего! Все, что у нее есть — это она и ее ребенок и все. Вам с ней нужно было по-человечески говорить! Ландерс лишь вздохнул: не хотелось признавать, но, похоже, в словах бывшей жены была весьма весомая доля истины. — И как теперь это все исправить? — напряженно спросил он. — Поговорить с ней еще раз. Только на этот раз попросить о помощи по-человечески. Пусть Рихард сам едет к ней и просит спасти его жопу от суда. Он умеет покорять женские сердца, а тем более сейчас… Она захочет его пожалеть. А ты — поговори с Кляйном, подумайте, как оградить девочку от Вебера, если он с катушек слетит. — Ты, наверное, права, — протянул Пауль. Пока он не представлял, как претворить слова Ариэллы в жизнь, но уже понимал, что обязательно зацепится за них. — Ладно, ночь на дворе. Пойду коробки соберу и поеду… — Он встал из-за стола. — Именно что, ночь на дворе, — чуть ворчливо произнесла Ариэлла. — Оставайся. В гостевой постель сам застелишь. А мне пора бы уже пойти спать. На студии фотосет с утра. — Спасибо, — коротко поблагодарил бывшую жену чуть удивившийся Пауль: ночь в почти родном жилье была несказанно лучше ночи в дорогом отеле. Уже готовясь улечься в кровать, пахнущую знакомым кондиционером для белья, Пауль вспомнил, что неплохо было бы поставить телефон на зарядку — гаджет страдальчески известил об оставшихся пяти процентах в аккумуляторе. Но зарядник остался у Рихарда. Ландерс тихо вышел из гостевой и осторожно прошелся по гостиной — никакие зарядные устройства на глаза не попались. Посмотрев на дверь в хозяйскую спальню, из-под которой уже не пробивался свет, Пауль, передумав будить Ариэллу, решив, что несколько часов без связи уж как-нибудь проживет.***
Тишина в доме действовала Рихарду на нервы. Максим, забрав к себе в кровать Блонди, вскоре уснула. Немного послонявшись по погруженному в темноту пентхаусу, он выбрался на террасу и, нагнувшись над перилами, несколько минут мок под дождем, пытаясь рассмотреть — есть ли свет в окнах квартиры Пауля. Зачем ему это было нужно? Просто, чтобы знать, где Ландерс. Пошел бы он сейчас к нему с извинениями? Рихард понятия не имел, что ответил бы на этот вопрос. Он не был готов говорить об их ссоре. Но и не был готов оставаться в одиночестве! Казалось бы, что может быть проще? Он столько лет запросто встречал ночь в одиночку, а сейчас… Какого хрена так хочется, чтобы Пауль был рядом? Да что там рядом, хочется просто знать, что он хотя бы в квартире, а не неизвестно где! Позвонить ему? И что сказать? Круспе усмехнулся самому себе, когда понял, что размышляя, начал выстукивать на перилах мелодию. Ту самую, что вчера они пытались записать с Паулем. Что теперь делать? Когда они вернутся к доработке? Может быть, уже никогда… Вдвоем. — Можно подумать, я совсем без руки остался, — сказал Рихард, разозлившись на самого себя и быстрым шагом направился в дом. Несколько секунд понадобилось на то, чтобы глаза привыкли к яркому освещению студии. На душе неприятно завозилась тоска — гитара Пауля на подставке рядом с креслом, его педаль. Стараясь не задумываться о будущем, Рихард отключил чужое оборудование, после чего взялся за настройку своего. И вот ведь насмешка от кого-то свыше — казалось бы, это была его студия, его оборудование, гитара, но руки не сразу вспомнили привычные настройки! Один раз выставив то, что подходило именно ему, Круспе не сразу смог все восстановить после экспериментов Пауля. Раздражение и досада, которые одолевали Рихарда пока он возился с настройками, ушли, стоило ему пристроить на коленях любимую гитару. Привычный вес, привычная прохлада корпуса из ольхи, который скоро вберет в себя тепло его тела… Стараясь не делать резких движений, Круспе осторожно согнул левое запястье, пристраивая пальцы на грифе. Рука отозвалась легкой болью. Чуть-чуть поэкспериментировав, Рихард вскоре нашел положение, при котором он почти не ощущал никакого дискомфорта, хотя, будь он учителем игры на гитаре, обругал бы себя последними словами — кто так работает с грифом? Как так вообще можно изгибать запястье и держать пальцы? Но, что есть, то есть, по-другому он пока не сможет. Спустя примерно полчаса Рихард понял, что то, что он записал в черновом варианте, максимально похоже на то, что он хотел создать. Ключик-то к разгадке был рядом — по сути, Ландерс все верно сыграл, понял, услышал, но сама манера его игры наложила свой отпечаток. И (Пауль и тут оказался прав!) еще одним недостающим элементом было привычное звучание ESP. Послушав получившуюся запись еще раз, мысленно отметив для себя места, где еще нужно внести правки и черканув в блокноте пару заметок, Круспе решил добить песню несмотря на то, что боль в запястье становилась все сильнее. Рихард лишь вздохнул — предсказуемый результат — если так выворачивать руку и извращаться с техникой игры, то мышцы сведет очень быстро. А добавить к этому профессиональные болячки гитариста — так вообще ничего удивительного! Но стоило снова взяться за гитару и начать играть, как левую руку тут же свело судорогой. — Зараза… — тихо сказал Рихард убирая гитару и осторожно разгибая запястье: казалось, что в руку одновременно воткнулись сотни иголок, а пальцы вообще утратили какую-либо способность что-то чувствовать и двигаться. Острая боль поселилась в локте, отдавая пульсацией в плечевом суставе. Круспе пришлось пару раз глубоко вдохнуть через рот и медленно выдохнуть носом, как учили в свое время в борцовской школе: так боль можно было немного притупить. Морщась, Рихард начал осторожно разминать мышцы левой руки правой. Чувствуя под пальцами непривычное напряжение, он хмурился — каждое касание, даже самое легкое, отдавало болью. Как же Клаус умудрялся так быстро и ловко помогать? Круспе попытался повторить движения, которыми массажист обычно снимал болезненные спазмы в мышцах, но, предсказуемо, у него ничего не получилось. Откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, Рихард какое-то время просто сидел и ждал. Он не знал сколько минут потребовалось, чтобы боль ушла. Однако напряжение в мышцах осталось и это не сулило ничего хорошего. Стоит только ему снова взяться за гитару и он, скорее всего, будет скрипеть зубами от болезненного спазма. Рихард посмотрел на ESP, которую пришлось самым безответсвенным образом прислонить грифом к столу — а может быть, получится? Вдруг выйдет записать все так, как хочется? В первый раз ему что ли играть через боль? Да, в студии — в первый… Рихард опять пристроил инструмент на коленях, попробовал взять несколько аккордов и тут же с разочарованием покачал головой. Нет, так дело не пойдет! Не может он сейчас сыграть так, как нужно. Вместо того, чтобы просто расслабиться и позволить пальцам самим исполнить мелодию на струнах, он то и дело задумывается об очередном движении, всякий раз ожидая боль! Вздохнув, Круспе зло поморщился. Чертова болезнь! Кто ей давал право так рано делать из него ни на что не годную развалину? Он хочет закончить запись именно сейчас, а не утром, днем или вечером! Не хочет он уходить из студии и идти в спальню. Все равно ему обеспечена ночь наедине со своими мыслями! Машинально поглаживая руку в надежде, что нехитрый массаж поможет, Рихард вдруг замер и удивился с самого себя: да как он раньше-то не сообразил?! Марийка же может помочь! Не думая больше ни минуты, он, стараясь не разбудить Максим и Блонди, поспешил к бывшей любовнице. — Ты охренел, Рихард? — спросила заспанная фрау Линдеманн, когда Круспе оказался в ее квартире. — Три часа ночи! — Прости. — Рихард чуть досадливо поморщился: почему-то он даже не подумал о времени, и о том, что другие люди в это время обычно спят. — Мне помощь нужна. — Что случилось? — При словах о помощи Марийка чуть нахмурилась и вцепилась оценивающим взглядом в фигуру бывшего любовника. В ее взгляде мелькнула тревога и капелька испуга. Рихард, морщась, молча вытянул левую руку. — Свело от напряжения. Я пытался записать кое-что, но поскольку не могу играть так, как привык, решил немного разнообразить свою технику, так сказать, и в итоге… Помоги с массажем. Если я сейчас вызову Клауса, он не раньше, чем часа через два доедет до меня. Марийка покачала головой. — Рихард, я не специалист в этой области. Я не работала никогда с онкобольными. Круспе отвел взгляд от ставшего профессионально спокойным лица Марийки. Вот и прозвучало впервые это слово — «онкобольной», в его адрес! — При чем тут мой диагноз и спазм? — напряженно спросил он. — В твоем случае кость, в том месте, где растет опухоль, становится очень хрупкой. Любое травмирующее внешнее воздействие может привести к патологическому перелому. Тебе нельзя рисковать сломать больную руку, — начала терпеливо объяснять Линдеманн. — Я не знаю какое усилие и где я могу приложить. Иногда достаточно совсем легкого удара. Я боюсь навредить тебе. Рихард тяжело вздохнул осторожно поглаживая руку. — У тебя есть снимки? Чтобы я могла увидеть, где опухоль? — мягко спросила Марийка, видя, как морщится от спазма бывший любовник. — Я посмотрю на ее расположение и постараюсь тебе помочь. — Все есть. — Рихард кивнул. — Тогда приноси сюда, я гляну и придумаю что-нибудь. — Линдеманн мягко сжала его плечо и чуть помассировала: этого хватило, чтобы даже через одежду ощутить болезненное напряжение в мышцах. — Пойду пока массажный стол приготовлю. — Она улыбнулась, увидев мелькнувшие во взгляде Рихарда радость и очевидное облегчение.