***
Они стояли на лестничной клетке какой-то допотопной пятиэтажки на окраине Тартара, когда это случилось — снова. Танатос снова поставил свой кожаный чемодан на бетонный пол и, вкладывая в нажатие весь свой вес, давил кнопку звонка, отдававшегося в квартире мерзким жужжанием. Загрей, стоя у него за спиной, тем временем пытался затёкшими руками перехватить свёрток со щенками так, чтобы не разбудить бедолаг. И наступила новая ночь, и жизнь когда-то беззаботного Принца, как ему казалось, уже улёгшаяся в новое, беспокойное русло, снова начала вёртким угрём выскальзывать у него из рук, вынуждая неустанного наследника крепко задуматься, каков будет следующий предпринятый им шаг, — напевной, поэтичной кафаревусой гундел голос. «Не говори с ним, не говори с ним», — зажмурился, задержав дыхание и прижав к себе свёрток ещё крепче, Загрей. Танатос вздохнул, дал руке отдохнуть — он уже думал начать колотить в металлическую дверь, но будить весь подъезд и привлекать внимание кучи лишних глаз и ушей ему было точно ни к чему. Наконец, за дверью появились признаки какой-то активности — скрип, топот тяжёлых голых ног по старому линолеуму, поворот замка, и ещё одного. Тяжёлая, похоже, даже бронированная дверь распахнулась. Загрей сразу почувствовал запах старой, медленно гниющей вместе с жильцами квартиры. На пороге плохо освещённой прихожей с обсыпавшейся штукатуркой пред гостями предстал хозяин квартиры — высокий мускулистый мужчина в одном полотенце. — Танатос! — обрадованно и не без тонкого самодовольства пробасил мужчина. — Так и знал, что это ты! Друг мой, десять лет — десять лет, и ты наконец вернулся! Это ли не праздник! Хозяин обветшалой жилплощади распростёр широкие объятия, но Танатос, не произнеся ни слова, молча подобрал свой чемодан и вошёл в прихожую, минуя мужчину. Полотенце между тем начало опасно съезжать, и хозяин придержал одной рукой махровую ткань, второй не прекращая жестикулировать: — Дай же мне посмотреть на тебя, друг дорогой, как ты изменился! — Танатос поднял голову, строгим взглядом в лицо пытаясь заткнуть неуёмного товарища. Тот, вовсе не обращая внимания, лишь покачал головой и тихо повторил, оглаживая тоскливым взглядом его бледные волосы: — Как же ты изменился… Крылья тебе действительно пообрубали. — И, прервав своё драматическое выступление, мужчина наконец повернулся к Загрею, как и топчущемуся на пороге квартиры: — И, я смотрю, у тебя наконец появился приспешник! «Приспешник», усмехнувшись такому прозвищу, протянул хозяину ладонь: — Приятно познакомиться, За… Танатос хлёстко ударил его по руке, даже не глядя. Заг бросил на него взгляд почти обиженный — впрочем, в таких районах правила всегда были довольно строгие. Без имён так без имён. — Сводный брат, — сухо и холодно объяснил он, загородив своей спиной Загрея. — Сводный брат? — удивлённо поднял светлые брови незнакомец, неверяще улыбаясь. — Серьёзно? — По материнской линии, — скупо, отвлечения ради присовокупил Тан. — Я бы очень удивился, если бы по чьей-то ещё! — рассмеялся мужчина, наконец закрывая дверь за гостями. — И почему же я ничего не знал?.. — Потому что мать не хотела, чтобы кто-то знал, — объяснил очевидное Танатос, проходя в глубь квартиры по обшарпанному коридору со вздувшимся линолеумом. В конце коридора виднелась в дверном проёме часть кухни — деревянный стол, застеленный грязной клеёнкой, и пыльная микроволновая печь в потёках. Лицо мужчины при упоминании матери Танатоса приятно осветилось воспоминанием: — Ах, Никта… Воистину, не женщина — загадка. И сколько бы лет мы ни подбирали ключ, никто — ни одному не удалось… Неприступная, как крепость. И вот один из секретов! Неизвестный устремил свой взгляд к Загрею, который, чувствуя нарастающую неловкость разговора, решил перевести тему: — Это не ваш Харлей во дворе стоит, случайно? — вежливо, со сдержанным восхищением в голосе поинтересовался он. — Road King? — О, как приятно встретить человека со вкусом! — рассмеялся мужчина. — Не стой на пороге, умоляю, проходи и будь моим дорогим гостем! Загрей, следуя примеру Танатоса, не стал разуваться, оправдываясь перед собой тем, что все руки у него были заняты щенками. От хозяина веяло уютным и пафосным древнегреческим гостеприимством, но под этим флёром традиционности Загрей прослеживал лёгкое сумасшествие. Неудивительно, что Тан старался не рассказывать этому человеку лишнего. — Ты и не представляешь, как я рад, что ты вернулся, — продолжал петь дифирамбы гостю мужчина в полотенце, заходя вслед за Танатосом в единственную жилую комнату квартиры. — Определённо, без тебя в полисе было совсем не так весело умирать. Танатос, каким его помнил Загрей, наверное, парировал бы чем-нибудь саркастическим из серии «А теперь все с такой радостью лезут в гроб?», и его друг умолк, явно ожидая такого ответа. В комнате повисла лишь осуждающая тишина. Загрей быстро осмотрел едва ли жилое помещение — всё те же ветхие стены, грязный и утоптанный ковёр на крашеных масляной краской половицах, картонные коробки и деревянные ящики с сомнительным содержимым вдоль стен, облезлый диван со спящей на нём девушкой в мешковатой чёрной толстовке и неприлично коротких шортах. Последняя особенно привлекла внимание Загрея — хозяин заметил его беспокойство и мягко отмахнулся: — Крошка весь день бегала — её сейчас танком не разбудишь, не волнуйся! — Арес, — строго окликнул его Танатос. — Не отвлекайся. — Ах, да, да, разумеется, — кивнул Арес, сразу широким шагом направляясь к верстаку у дальней стены комнаты. Там под ярким светом настольной лампы распростёрлась настоящая оружейная мастерская — тиски, напильники, пистолеты, отвёртки, прицелы, магазины, даже целые обоймы, полные совсем крупных патронов. Отложенные до лучших времён, на краю стола лежали детали то ли автомата, то ли винтовки. В выдвинутых для удобства ящиках верстака и под столешницей собрался целый склад таких деталей и запчастей. Загрею, конечно, выпадала возможность наблюдать огнестрельное оружие, но не так близко — и точно не в такой бытовой обстановке. Арес пошерстил немного по широкой рабочей поверхности, пытаясь вспомнить, и обернулся к большому платяному шкафу в углу комнаты. Заг даже не стал пытаться заглянуть внутрь — ему и так довольно ясно представлялось содержимое. Он от греха подальше продолжал молча стоять у дивана, прижимая к груди спокойно спящих щенят. Хозяин квартиры извлёк из шкафа что-то то ли тряпичное, то ли пластмассовое — Загрей не смог разглядеть в полумраке комнаты — и протянул Танатосу. Тот залез во внутренний карман пальто, выуживая довольно старомодный пистолет. Заг почувствовал, как тревожно ухнуло сердце в груди. — Люгер?.. — задумчиво пробормотал Арес, принимая из рук товарища оружие, и поднял вопросительный взгляд на Танатоса. — Номера, — процедил тот. — Друг мой, неужто у тебя не нашлось напильника? — беззлобно усмехнулся Арес. — Это табельное, — нетерпеливо пояснил Танатос. — В суматохе не потребовали назад. — Греческая армия, воистину, — вздохнул Арес. — И где те храбрые ахейские мужи? Где былое величие? Всё теперь в наших руках… Он склонился над верстаком, принимаясь за работу. Танатос тоже отвернулся — судя по движениям, в свете лампы сматывал что-то с правой руки. Арес на секунду поднял голову, чтобы посмотреть — и болезненно поморщился, сочувственно качая головой, но ничего говорить не стал. Загрей, не видя смысла смотреть двум мужчинам в спины, перевёл взгляд на девушку, занявшую диван — она лежала, отвернувшись к спинке и накрыв голову капюшоном, и Заг не видел её лица совсем, только выбившийся клок розовых волос. Вся она поджалась, и бледная кожа её ног покрылась мурашками от холода. Загрей снова осмотрелся, но ничего, что мог бы использовать в качестве покрывала, не нашёл. Девушку, впрочем, ни холод, ни шум напильника не тревожили. Наконец, серийные номера были спилены. Арес без особой гордости за такую простую работу протянул пистолет обратно владельцу — и Танатос забрал его рукой правой, в тёмного цвета перчатке с вставками из пластика для твёрдости. — Как тебе компрессия? Не жмёт? Комфортно носится? — деловито скрестив руки на груди, начал спрашивать Арес. — Нормально, — равнодушно бросил Танатос, пытаясь приноровиться. Рукой в перчатке держать пистолет было неудобно, неуклюже. Но привыкнуть можно — кожа под защитой повязок, плотной ткани и пластика уже не болела от каждого прикосновения. — Я бы — конечно, если ты не против — посоветовал сделать операцию и… — начал Арес. — Когда кожа заживёт, — не стал дослушивать его Танатос. — Разумеется, — кивнул хозяин квартиры. — Мудрое решение. Но в момент, когда Арес ожидал уже хоть какой-нибудь благодарности, Танатос поднял голову и зацепился взглядом за платяной шкаф за его спиной. Даже не став спрашивать, молча обошёл Ареса, задумчиво рассматривая любопытный объект сверху донизу. — Ах, это… — Арес, проследив за взглядом товарища, любезно поспешил достать из шкафа экспонат. Загрей присмотрелся и даже шагнул чуть ближе. — Хорошие были времена, года три тому назад, когда у стен не стояло такой жуткой охраны, я побывал в гостях у брата, и мы… разговорились за кубком первоклассного вина, и нам пришла в голову интересная мысль — сделать самое бесполезное для боя оружие. В декоративных, разумеется, целях. При том, ты только посмотри, — Арес опустил голос до восхищённого придыхательного шёпота, — высокоуглеродистая полунержавеющая сталь, D2, классика жанра, шестьдесят три единицы — мы хотели догнать до шестидесяти девяти, но не было особого смысла. Гефест отдал мне на заточку — увы, с тех пор мне так и не выпал случай с ним увидеться, не привлекая чрезмерного внимания к своей скромной персоне со стороны пограничников… Танатос даже не пытался слушать рассказ искрящегося гордостью Ареса, сосредоточив всё внимание на годами доводимом до совершенства, тонком, но невероятно крепком, зеркально гладком лезвии косы. Парабеллум — это, конечно, хорошо, но непомерно громко. С обычными ножами для рукопашного боя слишком легко испачкаться, так что это идеальный вариант. Конечно же, и рукоять косы переделали — до неё Танатосу не было особого дела, только взгляд споткнулся о небольшую вогнутую полость ближе к середине. Крюк — для того, чтобы вешать оружие на коллекционный доспех. Арес наконец умолк, замерев от удивления, когда Танатос продел косу под плащом-накидкой, зацепив крюком за хлястик пальто. И, убедившись, что вся конструкция держится крепко и непоколебимо, заметил, игнорируя ступор Ареса: — Удобная вещь. Но у тебя не найдётся лишней коробки девятого калибра на всякий случай? Арес выдохнул сквозь заразительный беззлобный смех, пересёк комнату и принялся рыться в один из деревянных ящиков. — Знаешь, что я в тебе люблю? Твою независимость. Ты всегда ведёшь себя так по-хозяйски, потому что знаешь, что в итоге к тебе сами на коленях приползут — и ведь прав, обворожительный ты дьявол. — И Арес, достав нужную упаковку, обратился к Загрею: — Твой сводный братец тот ещё манипулятор, так и знай. Загрей постарался выдавить из себя ответную улыбку чисто из вежливости. Танатос не сделал даже этого. Десять лет назад он, может быть, улыбнулся бы едва заметно, одними уголками губ — но сейчас он продолжал смотреть угрюмо исподлобья. «Не привык, он просто к нам не привык», — пытался убедить себя Загрей. Десять лет расставания даже самых закадычных друзей превратят в незнакомцев. — Сколько я тебе должен? — сухо спросил Танатос, укладывая патроны в чемодан. На лице Ареса промелькнул сначала праведный ужас, затем возмущение, но, справившись с эмоциями, он убедительным басом заверил: — Можешь считать это древним проклятием: я умру, если хоть грош возьму с дорогого друга. — При этом он попытался доверительно пожать ладонь Танатоса — тот лишь отдёрнул руку. — Рано или поздно тебе это надоест, так что советую начинать вести бухгалтерию, — бросил ему Тан, выходя из комнаты в прихожую. Загрей не без облегчения последовал за ним. — Что ж, — ухмыльнулся Арес, — ты знаешь, какую плату я беру всегда — только надо даму попросить… Впрочем, она-то с удовольствием даже к нам присоединится… Загрею очень хотелось надеяться, что Арес намекает всего лишь на алкоголь — иначе он был готов позавидовать бесстыдству этого человека. Танатос между тем, продолжая игнорировать друга, равно как и его странности, отворил входную дверь и вышел за порог. Заг спешно последовал за ним. — Это всё? — откровенно незаинтересованно и устало спросил Тан. Арес попытался что-то ответить, чая предложить или кофе, но вопрос явно был риторическим. — Доброй ночи. И Танатос плавным и широким движением руки закрыл дверь в квартиру. Спускались по лестнице они в полной тишине, из подъезда вышли тоже. Загрей ожидал, что они пойдут на станцию метро, но Танатос направился из двора совсем в другую сторону. Вниз по улице — к берегу реки Стикс, на дельте которой стоял весь полис. В более культурных районах обычно обустраивали набережные, но здесь ограничились лишь насыпью. Заг наблюдал с тротуара через дорогу, как Танатос остановился на вершине этой насыпи и выбросил в реку что-то мелкое — похоже, телефон. Даже не провожая кусок пластика взглядом, развернулся и направился обратно. Остро сверкнуло в свете фонаря лезвие косы, возвышавшейся теперь надо всей его фигурой. — Зачем ты ему врёшь? — Заг поднял на него полный непонимания взгляд. — Насчёт меня и Никты. — Потому что за десять лет превратился в патологического лжеца, — фыркнул Тан, и Загрей ярко улыбнулся — всё-таки, не всё ещё было потеряно. — Не бери в голову. У нас всё схвачено, просто не говори лишнего лишним людям. — Как я могу знать, что лишнее, а что нет, если я не знаю, что именно схвачено? — Значит, не говори ничего и никому. Загрей вздохнул. И правда, можно было самому догадаться. Но что-то неуютное продолжало грызть сердце. — Почему он — лишний? Почему ты так ему грубишь? Он к тебе со всей душой. Немного… странный, возможно, но никто не идеален. Танатос продолжал мерять асфальт быстрым шагом — Заг еле поспевал с полными руками щенков. До светофора они дошли молча. Красный свет. — Разве у тебя нет друзей, с которыми просто невыносимо общаться? — задумчиво хмурился Тан, пытаясь расслабить уставшие глаза. — Нет, — помотал головой Загрей. — Зачем тогда продолжать называть их своими друзьями? Танатос снова промолчал и на этот раз отвечать ему явно было нечего. Загорелся зелёный свет. Через дорогу — спуск в метро. — Мне всегда казалось, — продолжил Заг, стараясь не отставать, — что чем больше людей в кругу общения, тем лучше. Всегда есть, с кем провести время, и не успеете друг другу надоесть. — Для меня это слишком много, — безэмоционально бросил Танатос. — А сколько, по-твоему, нормально? — усмехнулся Заг. — В идеале — от одного до нуля. Загрей рассмеялся, но быстро затих, пока на него снова не зашипели. Он раньше тоже делил людей на категории. С кем-то было наиболее комфортно общаться, кто-то ему навязался, с кем-то крепкая и давняя дружба томилась на медленном огне. Хватило всего-то одного человека, чтобы понять, что это бесполезно.***
Танатос строго следовал завету матери держать рабочие и нерабочие ключи отдельно друг от друга — вместо одной тяжёлой связки у него было несколько мелких, на несколько ключей, прямо как у Никты. За десять лет в его квартире не поменялось ничего — всё та же дверь, всё тот же коврик для разувания, заменявший прихожую, всё тот же запах, который Загрей не смог бы описать — это и отдушки чистящих средств и порошков, и запах нагретого солнцем пола, и самого Танатоса. Правда, теперь в квартире пахло ещё чем-то — сыростью. Через темноту по комнате крался пятнистый и холодный свет из большого, почти панорамного окна. Тан, едва переступив порог, включил свет. На угловом диване, по-прежнему стоявшем посреди комнаты, проснулось подозрительно знакомое тело. Недовольно помычав и поворочавшись, тело село, хрипло сматерилось себе под нос и широко зевнуло. Наконец, подозрительно знакомое тело догадалось осмотреться, повернулось к входной двери и неповторимо усмехнулось: — Добро пожаловать обратно в ад. Мегера натянула на ноги туфли, подобрала с дивана сумку и подошла к двери, где так и стоял, требовательно протянув ей руку, Танатос. Девушка заглянула в сумку и бросила на подставленную ладонь запасные ключи. Затем подняла правую руку и сняла с запястья какой-то браслет — намотанную в несколько петель тонкую золотую цепочку — и тоже отдала ему, тихим и низким от усталости голосом добавив: — Помни про двадцать шестое апреля. — Я помню, — не дав закончить, дежурно отозвался Танатос. — Осторожнее, — предупредила Мег. — Не доводи до автоматизма. Танатос отвёл взгляд и надел цепочку на шею, спрятав под воротник рубашки. — Я помню, — мягче и вдумчивее повторил он. Мегера, едва заметно усмехнувшись, уже протянула к нему руку, словно дрессировщик, лаской и похвалой закрепляющий правильное выполнение команды, но Тан резко отдёрнул плечо, чуть не вдавив всё ещё стоявшего у него за спиной Загрея в дверь. — Не трогай, — нахмурился он, так и не поднимая взгляда. — Как хочешь, — закатила глаза Мегера. Перегаром от неё почти не тянуло. — От машины ключи не брала с собой — можешь зайти на работу, как будет время. ТО сделать не забудь. Классная стрижка, кстати. Танатос сделал шаг в сторону, пропуская её. Заг решил всё-таки проявить минимальную вежливость: — Привет, Мег. Девушка в его сторону даже не посмотрела и, размеренно стуча каблуками, направилась к лифтам. Загрей особо не удивился, больше радуясь возможности наконец опустить на пол щенков и разуться. Уже привыкшие к тёплой джинсовой куртке, щенята дрожали и боязливо озирались, не решаясь исследовать большое, страшное и неизвестно пахнущее помещение. Заг пристроил их в свободном углу, сделав из куртки гнездо. — Я так скучал по этому месту, — улыбнулся он, проходя в глубь комнаты, где, отделённая от жилой части обеденным столом, уместилась кухня. — У матери есть ключи, — равнодушно отозвался Танатос, проверяя содержимое холодильника, шкафчиков, ящиков, преимущественно пустующих. — Ты мог прийти сюда в любой момент. — Я знаю. — Заг сел на один из стульев — в детстве он всегда забирался на них с ногами. Он аккуратно подобрал колени, продолжая рассматривать знакомую комнату. «Какой смысл в этой квартире, если в ней нет тебя», — всё ещё улыбаясь, подумал Загрей. — Пахнет так сыро. — Плесень. — Тан лаконично указал в правый угол кухни — на стыке двух несущих стен без должного ухода образовалось тёмное пятно, усеянное точками грибка. Загрей вздохнул. — Я могу помочь вычистить тут всё, если хочешь, — предложил он. Танатос в ответ промолчал, явно занятый другими мыслями. Загрей попытался зайти с другой стороны: — У тебя есть что-нибудь съедобное? Щенки голодные, мне кажется. — Есть десятилетний чай, — холодно бросил Танатос, положив на кухонный стол чемодан. Загрей кивнул и пошёл от безысходности набирать чайник. Чашек в квартире почти не осталось — на пыльной полке стояли лишь стандартная кружка с незамысловатым рисунком и гранёный стакан. Ни ложек, ни вилок не было совсем — похоже, Никта забрала, чтобы в хозяйстве не пропадало. «Тарелка — это тоже столовый прибор, если всё достаточно плохо», — неунывающе подумал Загрей. Пока Заг разбирался с чаем, Танатос молча вывалил из чемодана всю кипу документов в раковину. Включил недовольно загудевшую вытяжку над плитой, поджёг самую тонкую из бумаг на огне из-под чайника, бросил в раковину к остальным и принялся напряжённо наблюдать. Пламя сначала чуть не потухло, но вскоре занялось. Загрей с абсолютно пустой головой абсолютно пустым взглядом смотрел, как тают, морщатся и чернеют в огне подписи, печати, грифы секретности. Едко запахло дымом, и в комнате повис туман — слишком лёгкий, чтобы сработала сигнализация, но Загрей всё равно открыл балконную дверь. И без того непрогретое помещение сразу наполнилось ночным холодом. Вскоре от документов остались лишь обгоревшие, нечитабельные клочки; Танатос открыл кран. Чай пили тоже в тишине — только сопели в углу комнаты щенки, положив головы друг на друга, да Загрей чуть прихлёбывал кипяток, пытаясь не обжечься. — Я помню, как ты варил мне суп, — пробормотал почти шёпотом Заг. — Самый ленивый суп на свете. Он имел в виду те зимние дни, когда Танатос точно так же впускал его, ещё совсем ребёнка, в квартиру и точно так же равнодушно предоставлял самому себе — у него и своих дел было по горло. Только где-то на границе между днём и вечером, когда солнце начинало светить лениво, кое-как, Танатос отрывался от учёбы или работы и шёл на кухню. Ставил на огонь кастрюлю с водой, закидывал несколько наиболее приемлемых ингредиентов из холодильника, кипятил, солил навскидку. Возможно, когда-то он был подростком — Загрей этих времён не застал. Он помнил Танатоса уже вступившим во взрослую жизнь, когда гормоны улеглись и перепады настроения сменились стабильным его падением, не оставив ни сил, ни желания разбираться с чужими проблемами. Заг сколь угодно долго мог ковырять неудобоваримое месиво ложкой, подперев рукой голову — ровно до слов «Суп ешь или в окно вылью». Теперь эти воспоминания, словно идеально выдержанное вино, обрели совершенно новый, сложный и глубокий вкус. Загрею теперь было столько же лет, сколько было Тану тогда. — Я всё детство такой ел и не жалуюсь, — спустя долгую задумчивую паузу отозвался Танатос. На полный непонимания взгляд нехотя ответил: — Мы жили бедно. — Вы? Семья Никты? Бедно? — Загрей еле сдерживал смех. — Мы не были бедными, мы жили бедно, — не принимающим ни возражений, ни вопросов тоном отрезал Танатос. Заг притих задумчиво — не то чтобы он вообще что-то знал о детстве близнецов. Никта такого не рассказывала. Может быть, просто не хотела вспоминать. Стакана кипятка хватило, чтобы согреться. Шёл третий час ночи, но никаких попыток выгнать напросившегося гостя со стороны Танатоса не следовало. Гость и сам не особо хотел куда-то идти — заявляться к Никте посреди ночи не есть хороший тон, все его достаточно близкие друзья наверняка спят, шататься до утра по промозглым улицам не хочется. — Так тебе… точно не нужна никакая помощь? — спросил ещё раз Загрей. Ответа снова не последовало. — Мне здесь нравится, но ты всегда можешь просто сказать — и я уйду… — Закрой балкон — дует, — только и ответил Танатос. — У меня зубной щётки нет, — вспомнил Заг и протянул руку, чтобы захлопнуть дверь небольшой лоджии — дым уже выветрился. — У меня тоже. Зубной порошок на палец — и вперёд. На ночь Загрей, прямо как в детстве, занял короткую сторону дивана, свернувшись клубочком под тонким холодным одеялом. От ткани всё ещё пахло — Заг не мог сказать, чем именно. Крепким детским сном. Пониманием, что этой ночью его ничто не потревожит. Тихим шелестом страниц и скрипом ручки по бумаге где-то за кухонным столом; Тан всегда оставался допоздна — неудивительно, что так быстро посадил зрение. Возможно, вся жизнь Загрея, всё пережитое прежде вело к этому эфемерному, нереальному моменту, и всё, что на него обрушилось в последние несколько дней, в одну лишь эту ночь — только затем, чтобы вдохнуть этот запах. Он действительно дома.***
Загрею время от времени снились кошмары, где всё шло наперекосяк — полные адреналина, искренней веры в реальность происходящего и отчаянного желания повернуть время вспять. И каждый раз, открывая глаза утром, он первым делом думал: «Как хорошо, что всё это было сном». Иногда, наоборот, если во сне всё шло нереалистично хорошо, расставаться с ним утром было тоскливо. Сегодня — Заг не помнил, чтобы ему вообще что-либо снилось — он утонул в горько-сладком чувстве, когда открыл глаза в старой студии недалеко от центра Тартара. Слепило яркое весеннее солнце на стандартно-выбеленных стенах. Из-под одеяла выбираться не хотелось. Надо было заставить себя привыкнуть к мысли, что всё это теперь реальность — не получалось. В углу фырчали, чавкая, щенки. Позвякивая, стучала по полу усердно вылизываемая всеми тремя тарелка. — Собирайся. Заг не знал, чего он ожидал. Танатос прав — на одну, первую ночь приятно погрузиться в воспоминания детства. Но жизнь надо приводить в порядок. Теперь они взрослые, и на кону стоит гораздо больше, и мешаться под ногами как минимум невежливо. — Надо одних знакомых навестить, — добавил Тан, когда Загрей сел на диване. Всё так же одетый в пальто, словно прошло только несколько часов, он наливал в глубокую миску кипячёную воду. На недоверчиво-хмурый, удивлённый взгляд ответил: — Когда я увижу у своего подъезда чёрный джип и людей в костюмах, я хочу спокойно убежать без оглядки, зная, что никого важного этим не обижу. — А причём тут я? — Будешь красивый стоять рядом и знать, куда потом в случае чего обращаться. Причешись, кстати. Заг зевнул и пальцами расчесал чёлку. Он мог предположить, что вчера Тан с ним таскался только потому, что Загрей сам навязался. Возможно, Танатос до сих пор чувствовал давление приказов Аида — трудно ждать чего-то другого от человека, который спустя десять лет работы на отдалённой научной станции первым делом принимается за другую работу. Но с чего бы Тану вдруг делать ему одолжения, Загрей не понимал. У него было слишком много вопросов — даже он это чувствовал, молча следуя за Танатосом по улице, молча перебирая в голове, что мог бы, что хотел бы спросить, молча представляя неинформативные ответы, которые наверняка последуют. Заг не хотел его доставать сейчас. Надо подождать, пока всё уляжется. Легче, как вчера, молча наблюдать разворачивающуюся перед ним на расстоянии вытянутой руки чужую жизнь во всём её хаотичном великолепии. Если смотреть достаточно внимательно, можно найти все ответы самому — и Заг смотрел в широкую спину Танатоса, смотрел в зеркало лезвия невозможного оружия и смотрел по сторонам. Прохожие, пассажиры, работники метро — неужто совсем никто не обращал внимания? Центр Тартара почти полностью состоял из многоэтажных построек — шестнадцать этажей, двадцать пять, тридцать. Но звание высоток заслужило только несколько зданий, из однородной толпы вырывающихся в небо. Аид руководствовался целями чисто практическими — гораздо легче было контролировать жизненно важные отделы компаний, если они находились под рукой. Хотя Загрей всегда подозревал, что мотивация отца не заканчивалась на этом. Гораздо легче управлять людьми, каждый день наблюдающими роскошный памятник огромного координированного труда и победы над законами природы. Но про собственников и обитателей других высотных объектов Заг практически ничего не знал. Большинство этажей, разумеется, арендовали под офисы, но Танатос направлялся к кому-то явно поважнее регионального директора или владельца малого бизнеса, смело претендующего на звание среднего. Протыкающим небо обелиском посреди полиса стоял небоскрёб, всю поверхность которого покрывало гладкое стекло с тёмной тонировкой, особенно контрастирующей с ясным солнечным днём. Когда как в холле Дома Аида всегда говорили испуганно-приглушённо, стараясь побыстрее укрыться в тесных стенах отведённых кабинетов, здесь деятельность шла бурно — надрывалось несколько разных телефонов на стойке ресепшена, бегали с папками наперевес люди, будто бы всю жизнь функционирующие под давлением, никогда не знавшие другого состояния. Тот же рой, другие пчёлы. Двери лифта с твёрдой, уверенной плавностью раскрылись в районе сорокового этажа. Далеко от вершины, и на том спасибо — Загрею не нужны были лишние параллели с кабинетом отца. В детстве ему ещё было страшно подниматься выше двадцатого этажа, когда тонны железобетонных конструкций начинали казаться хрупкими. Ничего, привык — и чувствовал себя теперь как рыба в воде. В нужный кабинет им удалось попасть не сразу. В одном им сказали, что начальства нет, в другом — что начальство занято, в третьем кабинете перенаправили в четвёртый. В четвёртом секретарь лишь смерил гостей хмурым взглядом, не отвлекаясь от важного телефонного звонка, но рукой сделал успокаивающий жест, прося подождать. Загрей не прекращал озираться по сторонам, рассматривая стеклянные перегородки кабинетов — в Доме Аида, наоборот, было принято запихивать людей в бетонные коробки. Вокруг кипела самая настоящая жизнь, и никто не шептал, как в Доме Аида, где в высоких холлах и коридорах каждый звук отдавался эхом, и Загрей с радостью впитывал в себя это ощущение, стараясь не думать, сколько размещённых здесь компаний на самом деле принадлежит его отцу и сколько крови было пролито пропорционально каждому квадратному сантиметру, занятому предприятием. Наконец, секретарь, не говоря ни слова, повёл посетителей в конец коридора. Помещение, куда они вошли, было больше всех остальных, но отличалось… весьма своеобразным стилем. В одном углу скопились почти все растения кабинета — пальмы на полу, кактусы и плющи в аляповатых горшках на полках. В другом углу, напротив настенного водопада, стояли два винтажных кресла совершенно разных эпох и стилей и самый простой кофейный столик с шахматной доской, застывшей в самом начале партии, на идеальном моменте для рокировки у белых. Рабочий стол — массивный, из дорогих сортов дерева — у стены, увенчанной большим холстом, на котором ровные и строгие чёрно-белые фигуры абстрактно перемешались с яркими и бесформенными цветными пятнами. И тем не менее — что только добавляло странности всему происходящему в последнее время и в то же время объясняло все эти события — кабинет не выглядел безвкусно, нет, нисколько. Загрей в своей тёмно-рыжей толстовке, выбивающейся из всех возможных дресс-кодов, вдруг почувствовал себя на своём месте. Сквозь зеркально-гладкий чёрный пол, казалось, можно было упасть в невесомость. У панорамного окна, поливая разросшийся цветок в высоком напольном кашпо, стояла неизвестная персона в белоснежном костюме с золотой отделкой. Такой кричащей роскоши не позволял себе даже Аид — впрочем, Аид не позволял ни себе, ни другим никакой роскоши. Персона в костюме повернулась к гостям, и на бледном лице вопреки тому, что не дрогнул ни один мускул, вдруг отразилась странная безмятежная радость. — Танатос, — произнёс некто неизвестный, направляясь к ним бесшумным, парящим размеренным шагом. В совершенно монотонном голосе откуда-то звучали одновременно приятность встречи и разочарование предсказуемости. — Я знали, что ты придёшь — рано или поздно. Хотя, ночью здесь всё-таки красивее. «Вот поэтому Никта вас и избегает», — вежливо подумал Танатос, глядя исподлобья почти враждебно, но с определённым уважением. Закованную в тугую перчатку руку протягивать не стал, и персона, кивнув, великодушно согласилась опустить ненужное приветствие. Загрей смотрел снизу вверх на представшую перед ним в выжидающем молчании фигуру и, вспоминая вчерашний опыт, сосредоточился на том, чтобы молчать в тряпочку — похоже, всех знакомых Танатоса объединяли опасность и влияние, с которыми Заг привык не шутить. — Это Загрей, — чувствуя, что пауза совсем затянулась, сам представил его Танатос, и Заг почувствовал острое желание обо что-нибудь удариться головой. — Приятно наконец познакомиться с тобою, сын Аида. — Загрей сжал благосклонно протянутую ему тонкую сухую ладонь и в ответ получил истинное рукопожатие бизнесмена, крушащее кости без видимого напряжения. — Хаос. — Большая честь для меня, — любезно улыбнулся в ответ Заг и, подняв вопросительный взгляд на персону, честно признался: — Я почти ничего о вас не слышал. — Это не может меня не радовать, сын Аида, — размеренно кивнули Хаос. Пока между ними снова не повисло неудобное молчание, Танатос, сняв с пальто косу, медленно прошёл к креслу в старом готическом стиле. Загрея скорее привлекало огромное окно. — У вас из кабинета потрясающий вид, — выдохнул он, подходя ближе к тонкой грани, где гладкий чёрный пол обрывался над огромной пустотой. Торчащий, властно нависающий над остальными зданиями, виднелся Дом Аида. — У моего отца, похоже, такой же. — Твоему отцу необходимо контролировать все районы города, — вдумчиво согласились Хаос, — тогда как я всего лишь выбираю эстетику. Гораздо приятнее, чем вести дела с цокольного этажа, да? — Они с полуулыбкой на бледных губах повернулись к Танатосу, занимая кресло рядом, больше напоминающее чертами ампир. Танатос их намёк хмуро проигнорировал, полностью сосредоточенный на собственных мыслях, но из вежливости пусто отозвался: — Вы сами всегда говорили, что каждому из нас здесь отведено своё место. — …И я до сих пор так считаю, — кивнули Хаос и, едва наклонив голову, внимательно всмотрелись в его лицо. — Ты сам тому прекрасный пример. Но в твоём голосе я слышу такое упрямство, будто бы ты собрался противиться энтропии. И Тан, хорошо зная, что Хаос не нуждается в долгих, сколь ни подробных объяснениях, ответил лишь таким же прямым, внимательным взглядом. Загрей осторожно вслушивался в повисшую между ними тишину. Что-то в этой странной персоне его ужасало — по-хорошему, куда мягче и глубже, чем могут испугать громкие визги или фотографии расчленённых трупов. И он цеплялся за этот интересный первобытный страх, не решаясь тратить на себя время столь влиятельной личности, но искренне желая испытать больше. — Извини за то, что тогда случилось — по поводу концерта, — наконец заговорили Хаос. Танатос, зажмурившись, покачал головой, но Хаос продолжали вопреки: — Я знаю, что тебе нравилось играть — поэтому такая жалость. — Если что-то произошло, оно произошло по определённой причине, — отрицая эти извинения, путаясь в странной философии их покровителя, помотал головой Танатос. — Оно должно было произойти. — Именно! — довольно кивнули Хаос, и Тан посмотрел на них хмуро, но с зарождающимся пониманием в глубине глаз. — Теперь ты наконец понимаешь, что я пытались донести до тебя все эти годы. Танатос постарался не вжиматься в кресло, но Хаос видели, как он вместо этого до побледневших пальцев сжимал деревянный подлокотник. Справа от него, прислонённая к спинке, стояла высокая, гордая изящным изгибом своей рукояти коса — это был не страх, а если и страх, то не давящий снаружи. «Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть, отпустить», — подумал Тан, медленно выдыхая, и попытался расслабиться, рассматривая шахматную доску. — …Но дабы успокоить плохие предчувствия, не оставляющие тебя в последние дни, — продолжили Хаос, и даже в ровном их голосе было слышно, как старательно они подбирают слова, — твой ответ у тебя перед глазами. Просто не будет — но в этом вся и прелесть, разве нет? — Всё-таки вы с матерью слишком похожи для дальних родственников, — покачал головой Танатос. — Прошу, передавай ей мои самые тёплые пожелания, — всё столь же монотонно ответили Хаос. — Я знаю, что я оказали определённое… влияние на вас — на её детей. Я надеюсь, она не держит на меня за это обиды. — Нисколько, — отрезал Танатос, продолжая сверлить напряжённым взглядом чёрно-белое дерево. — Да будет так, — согласились Хаос. Они повернулись к Загрею. Тот отвлёкся от расслабляющего наблюдения за течением городских улиц, и в глазах его засветилось озорное любопытство. Хаос, не сводя с него взгляда, встали из кресла и прошли к рабочему столу, заглядывая в один из ящиков. Танатос поднялся и расправил плащ-накидку, забросив, чтобы не мешалась, на правое предплечье. — Я сожалею, что не могу уделить вам больше времени, — холодно признались Хаос, — но я хотели бы ответить заранее на несколько вопросов, которые у нас не получится обсудить. Но вместо того, чтобы предоставить слово посетителям, Хаос вынули из ящика два небольших продолговатых предмета. Первый они вручили Танатосу, который, бегло осмотрев подарок, обречённо вздохнул, но с благодарным кивком положил его в карман пальто. Затем они развернулись к Загрею, явно чувствующему себя неудобно — если бы знал, не пришёл бы с пустыми руками. Но Хаос не принимающим возражений движением протянули ему небольшой вельветовый футляр, и он сразу почувствовал себя в разы неудобнее. — Вы… — Заг открыл крышку — на подушке под ней ожидаемо отливала золотом тонкая цепочка ювелирной работы. — Вы уверены, что..? — Сомнений быть не может, сын Аида. — Где-то в глубине безэмоционального голоса, кажется, проскользнула насмешка. Танатос, осознав, в чём заключался подарок, смиренно кивнул. Хаос обратились к нему напоследок: — Я знаю, что ты помнишь — но помни также и то, что никто никого в эту ситуацию не втянул. Если что-то произошло, оно должно было произойти. Берегите друг друга. Картина начинала медленно складываться. Хаос были правы. Все эти тела в холодильниках — ещё одно доказательство его неспособности повлиять на происходящее в столь крупном масштабе. Значение имели и Арес, и Загрей, и Мегера, и даже Гипнос. Танатос мог сколько угодно надеяться только на себя, но списывать их со счетов было нельзя. И всё-таки Загрею можно было позавидовать — у него гораздо легче получалось отпускать контроль. — Не говори матери, — предупредил Танатос, как только они вышли из небоскрёба. От яркого солнца тут же сощурился и надел капюшон от накидки. — Но они попросили передать ей привет, — удивлённо улыбнулся Загрей. — Вот именно — не надо этого делать, — жёстко ответил Тан и, вынув из кармана связку запасных ключей от квартиры, протянул Загрею. — Собак покорми. Хаос считает, что знает всё — и, как бы сильно это ни беспокоило Танатоса, у него есть неопровержимые доказательства тому, что это действительно так. Его задача состояла в том, чтобы успеть обернуть это на пользу себе, и, кажется, он с ней довольно хорошо справился.***
Загрея увиденное и услышанное в кабинете Хаоса, наоборот, запутало ещё больше. С одной стороны, он понимал, что эти двое беседовали явно о чём-то, что должно было быть известно только им. С другой, Хаос попытались донести какую-то мысль и до Загрея. Танатос всё понял, но Заг вышел из кабинета с золотой цепочкой в рюкзаке и новым бременем вопросов поверх тех, что у него и так были. Голова уже ныла от происходящего вокруг, и что-то Загрею подсказывало, что если он сейчас всё-таки нажмёт кнопку звонка, то подобные шарады будет разгребать ещё очень и очень долго. Но он всего лишь хотел отдохнуть — и по возможности отхватить хоть небольшой кусочек информации. Поэтому, когда Танатос после визита к странной сущности в белом костюме ушёл в сторону работы, Загрей, убедившись, что щенята обеспечены водой и едой, под покровом наступающего вечера намылился в гости. Кнопку звонка действительно приходилось вдавливать всем телом, чтобы извлечь из жужжалки хоть какой-то звук. Заг отстал от несчастного механизма, только когда наконец заслышал тяжёлые шаги в прихожей. Всё тело наполняло приятное и лёгкое восхищение нового знакомства. Ему всегда нравились такие люди — уверенные в себе и в том, что они говорят, даже если они несут полный бред. Люди, бросающие свою жизнь вместо кубика каждую ночь, как и он сам. — Ах, сводный брат Танатоса! — завидев гостя, расплылся в приятной улыбке Арес — на этот раз, к счастью, полностью одетый. — Можно просто Заг, — рассмеялся Загрей, протягивая руку. — Непременно! Чем могу быть обязан такому приятному визиту от столь обворожительного юноши? — Арес, пожав его ладонь, облокотился о косяк, пассивно загораживая вход в квартиру. Загрея это не смутило нисколько. — Я слышал от Танатоса, что вы с ним довольно близки, — начал он, снимая с плеча рюкзак и вытаскивая содержимое. — И я подумал, что мы могли бы… немного поговорить, приятно провести время за склянкой нектара. Как вам такое предложение, Арес? В ладонь его легла круглая бутылочка вязкой медовой жидкости, отдававшей в полумраке вонючего подъезда тёплым золотистым сиянием. Лицо Ареса при виде нектара осветилось неожиданной радостью. — Собрат мой! — восхищённо выдохнул он. — Это весьма дорогой подарок, я… — Забирайте, пожалуйста, — пихнул в его руки контрабандную склянку Заг. Хозяин квартиры благодарно принял бутылку, и по сердцу пробежали приятные мурашки от радости. Даже вес был ровно тот, что надо — цельный продукт, а не дешёвая бодяга, которой торговали за углом. — Насчёт твоего предложения, дружище, — решительно кивнул Арес. — Признаюсь честно, ты чудом поймал меня — мне нужно в скором времени быть на кирпичах, куда я и собираюсь. Не уверен, что тебе захочется сопроводить меня туда… — Почему нет? — простодушно пожал плечами Загрей немного раньше, чем до него дошёл смысл, затаившийся между пафосными словами Ареса. — О, друг мой, нас ждёт незабываемое зрелище, поверь! — обрадовался хозяин и скрылся в жилой комнате. Уже через секунду он вернулся — без нектара, но в клёпаной косухе и с бейсбольной битой, которую протянул гостю с хищной улыбкой. — Держи, тебе пригодится. Если что — будем биться спина к спине, собрат! Загрей осторожно забрал протянутый Аресом давно уже не спортивный снаряд, но рука его ухнула вниз. Цельное дерево — и не менее цельный свинцовый сердечник. Не то чтобы Загрею особо хотелось принимать из рук Ареса холодное оружие, но выбора у него не было — на дне рюкзака так и валялся вельветовый футляр, соваться с которым на кирпичи было максимально плохой идеей. Кирпичами называли один из самых неблагополучных районов полиса, где потоп разрушил несколько жилых кварталов. На торцах большинства затопленных домов цветным кирпичом были выложены рисунки и надписи — на одном цветок во весь торец, на другом дата постройки, на третьем меандр или ещё какой-нибудь орнамент. Теперь, пользуясь тем, что у застройщиков всё никак не находилось ресурсов на восстановление района, гнилые заброшенные дома облюбовала весьма типичная для таких мест публика. На кирпичи обычно ходили либо отбитые искатели адреналина, либо совсем отпетые бандюги — и Загрей медленно приходил к осознанию: Арес был идеальной помесью обеих категорий. И оттого его присутствие в полисе воспринималось как что-то само собой разумеющееся, словно он был физическим воплощением древней уличной войны. Потому и Танатос, обнаружив, как сильно изменился за десять лет полис, стал подозревать Ареса. Но Загрею казалось, что эту деструктивную энергию, если постараться, всё-таки можно направить на благо. — …Ты абсолютно прав, — заметил Арес, когда они уже приближались к злополучным местам, — нас с Танатосом объединяет долгая история — поверь, мы были не разлей вода!.. Вечерние тени недобро ложились на стабильно разваливающиеся дома, служащие надёжным прикрытием любителям самых нелегальных форм досуга, и ухабистый асфальт дорог, состоявших из трещин чуть более чем полностью. Узоры из кирпичей медленно растворялись в надвигающейся ночи; чуть колыхалась на холодном ветру сухая жёлтая трава. Зловеще нависали над пустынными улицами фонари, не горевшие уже несколько десятков лет. — Мне жаль, что всё это случилось, — сочувственно покачал головой Заг и пояснил в ответ на вопросительный взгляд Ареса: — Спустя столько лет, возможно, он уже не так хорошо помнит — и поэтому может быть немного груб… — Не волнуйся насчёт этого, — махнул рукой тот. — Он подверг себя сильному риску однажды, чтобы спасти меня от неминуемого краха — возможно, даже гибели! Быть может, это не так заметно, но я происхожу из рода, где принято не забывать хорошие поступки и всегда отдавать долги. Что до угрюмости — я думаю, ты согласишься, что он был таким всегда. У Загрея при упоминании рода перехватило дыхание — но, стараясь не выдать удивления, он лишь спокойно спросил: — У вас действительно интересный акцент — случайно, не с Олимпа? — Отдам тебе должное, подловил, — улыбнулся Арес. — Я вырос в тех местах и буду вовек им благодарен. — И какими же судьбами вас занесло на эту помойку? — Загрей, закинув биту на плечо и стараясь выглядеть как можно более непринуждённо, забрался по груде кирпичей на остатки обрушившейся стены бывшей трансформаторной будки. Где-то вдалеке, судя по крикам, свисту и звону разбиваемых бутылок, разгоралась пьяная драка. На кирпичи опускались сумерки. — О, много всего произошло, — рассмеялся мужчина, прислонившись к той же стене спиной. — Не буду надоедать тебе скучными рассказами о своей семье, только скажу, что не всем из них можно доверять. Здесь у меня живёт один… дядя. Впрочем, он мне тоже оказался не особо рад. — Но здесь лучше, чем на Олимпе? — недоверчиво нахмурился Загрей. — Даже несмотря на то, что таких как вы здесь не жалуют? — Я буду с тобой честен, — вздохнул Арес, — на Олимпе уже давно не очень хорошая обстановка. Пропала одна… важная особа, и баланс сил немного сместился. С тех пор всё катится по наклонной. И — не стану утруждать тебя ненужными деталями — у меня есть весомые основания полагать, что она исчезла в направлении этих мест. Загрей вдруг почувствовал себя шахтёром, который копал уголь, а нашёл золото. — А как её примерно звали, эту особу? — спросил он, заинтересованно наклоняясь ближе. — Может, я что-то слышал или знаю? — Поверь, — рассмеялся в ответ Арес, — когда всё это случилось, тебя ещё и в задумке не было! Золота проглядывало всё больше и больше. — Тогда, если это было так давно, зачем вы всё ещё здесь? — напирал Загрей. — Ах, я… я не знаю, как объяснить тебе это, — задумчиво покачал головой Арес. — Я обыскал достаточно мест, чтобы сказать тебе точно — она где-то рядом. Это интуиция охотника, хищника, который чует, что добыча прячется поблизости — думаю, одна из моих сестёр смогла бы лучше описать это ощущение. — Но есть хоть какой-нибудь след?.. — В том-то и дело — ни единого, только бесконечные полупрозрачные намёки! — Расстройство в голосе мужчины зазвенело металлическим привкусом. — Но это только потому, что я не добрался до истинных архивов. И я чувствую, что, стоит мне наконец узнать, где они находятся, вся загадка разрешится. — Вы имеете в виду архивы Дома Аида? — спросил Загрей, понимая — бесполезно. Он уже обшарил их и не нашёл ничего. — Нет, нет, — хмуро покачал головой Арес, погрузившись в собственные мысли. — Мой дядя не настолько глуп, чтобы прятать действительно важную информацию там, где её будут искать. Истинные архивы где-то в полисе — и я с каждым днём всё ближе. Золото засияло ослепительно ярко. Арес достал из кармана пачку сигарет. — Аид — ваш дядя? — переспросил Загрей. — Да, мой… «благородный родственник», — усмехнулся Арес и зажал зубами фильтр. Движения его стали резче, черты и без того сухого лица — жёстче. — Прикурить не найдётся? Заг вытащил из кармана зажигалку и молча протянул мужчине. На небе зажигались звёзды. Как бы сильно Загрею ни хотелось заручиться поддержкой Ареса, с каждой секундой ему казалось, что сейчас далеко не лучший момент для признания своего родства с Аидом. — Он что только ни делал, чтобы меня отсюда вышвырнуть, — презрительно выплюнул Арес и глубоко затянулся. — Ему определённо есть, что скрывать! И я намерен докопаться до истины. — И что будет, если вы докопаетесь до истины? — неуверенно спросил Заг. Бита со свинцовым сердечником начинала больно давить на усталое плечо. — Во-первых и прежде всего, я докажу им всем, что я был прав, — с рычащей хрипотцой в победно звенящем голосе заявил Арес и, снова затянувшись, добавил уже более спокойным, повседневным тоном: — Ну и, во-вторых, скорее всего будет война. — Кого с кем? — неверяще спросил Загрей, чувствуя, как от испуга скрутило живот. — Олимп пойдёт на нас только из-за… из-за такого? — Поверь мне, у Олимпа давно здесь свои интересы, — отмахнулся Арес. — Чему быть, того не миновать. Мир делится на тех, кто рождён убивать, и тех, кто рождён умереть — и я достаточно знаю о местных, чтобы сказать, кто победит. — Насилие — это не решение, — помотал головой Загрей. — Не в таких масштабах! — Я думал, что я разговариваю со взрослым мужчиной, — фыркнул Арес. — Насилие — это не решение и не задача. Насилие — это вопрос, и ответ всегда «да»! Загрей попытался придумать, что ответить, но в голове не осталось ничего кроме паники человека, обнаружившего себя посреди озера на тонком льду, в полном одиночестве. Он попытался спрыгнуть с обломков стены, но Арес достал из-за пояса джинсов пистолет. Загрей на месте застыл, услышав характерный щелчок затвора, — но ничего не происходило. Арес даже не смотрел на него, и Заг сквозь биение сердца где-то в ушах расслышал, как, шурша каменной крошкой и мелкими осколками, кто-то шёл к ним вдоль соседнего дома. Загрей перехватил поудобнее обеими руками биту, выжидая, когда противник вынырнет из тени и страх превратится в драйв битвы. Но из-за угла многоэтажки показался, быстро к ним приближаясь, знакомый высокий силуэт в тёмно-чёрном пальто, капюшоне и с блестящей лезвием косой. Загрей с облегчением выдохнул, чувствуя, как остатки паники всё ещё покалывают живот. Арес сразу сменил агрессию доброжелательностью, когда понял, кто к ним приближается. — Нам как раз не хватало интересной компании, — ухмыльнулся он. Танатос в его сторону даже головы не повернул. Молча подойдя к полуразрушенной стене, он схватил за локоть Загрея, резко спуская с небес на землю — Заг приземлился на колени и лицо (преимущественно лицо), но биту из рук всё-таки не выпустил. — И куда делся тот прекрасный, нежный падший ангел по имени Танатос, которого мы все знали? — с горькой мечтательной улыбкой напевно пробасил Арес, бросая себе под ноги окурок, пока Загрей поднимался и отряхивался. Тан бросил на него острый взгляд из-под капюшона, подошёл на шаг ближе и угрожающе-вкрадчиво ответил: — Плавает в формалине.***
Со станции метро, находившейся ровно на границе между обычными жилыми кварталами и кирпичами, поезд отъехал практически пустым, за исключением нескольких совсем потерянных душ и парочки уснувших по пути домой с работы. Танатос, занимая место посреди пустого вагона, снял косу движением, неожиданно быстро ставшим привычным, и поставил рядом с собой. В его руках многокилограммовый кусок стали казался легче пёрышка. Загрей молча упал на сидение напротив, уперев биту в пол, словно трость, и начал задумчиво оглаживать рукоять большим пальцем. Взгляд его скользил по тщательно обработанному, лакированному дереву, по его тёмным прожилкам. В груди нехотя после пережитого, лениво добивало отведённые такты сердце. Пахло кожзаменителем, топливом, холодным металлом. Поезд всё никак не отбывал, и Заг наконец тихо, едва шевеля сухими губами, спросил: — Как дела на работе? Танатос устало вздохнул и отвернулся, скрестив руки на груди. — Обработал четыре тела. Ты чем занимался? — Чуть не развязал войну с Олимпом, — вымученно рассмеялся Загрей. Двери закрылись, и поезд тронулся. Ветер надрывно выл в вентиляции, оглушительно кричал в приоткрытых окнах, трепал обрубленные пряди, обрамлявшие лицо Танатоса. Глаза цвета солнечного света смотрели на Загрея неотрывно, жадно, требовательно следили за каждым его движением: за тем, как качалась его голова, когда вагон пошатывало, как медленно опускались веки, как вздымалась грудь, как весь корпус плавно съехал вдоль спинки — спустив ноги на пол, Загрей лёг. И Тан понимал, что не может на него злиться. Как он мог показать друг другу двух отпетых маргиналов и ждать, что они не притянутся друг к другу, будто противоположно заряженные магниты. Это теперь он видел, что Загрей — наивно подбирающий щенков с улицы, пытающийся всем угодить во избежание конфликтов, обессиленно смотрящий в потолок вагона метро, сжимающий в объятиях дарёную биту — никогда не мог вписать всю свою необъёмную сущность в рамки одного понятия. Это и тянуло к нему людей — и хороших, и плохих. Ожидать, что за десять лет что-то изменится, было… непродуктивно. Состав, сбросив скорость, подошёл к следующей станции, тоже в столь поздний час не отличавшейся многолюдностью. В их вагон зашли только пять человек, предусмотрительно сев подальше. — Я нашёл письмо от матери, — выговорил Загрей сквозь свинцовые рёбра, сквозь протестующе грохочущее сердце. Танатос посмотрел на него сначала непонимающе, затем с зарождающимся неприятным подозрением. Заг подтвердил: — От моей настоящей матери. Никта мне всё рассказала. Двери закрылись. Танатос опустил веки, зажмурился, закрыл глаза руками. Узел, в который спутались тревоги, натянувшись во все стороны, вдруг развязался. Тан задумался, пытаясь рассмотреть, что в этой новости, безвкусной на вкус, бесцветной на цвет, вдруг так успокоило его, пока не понял: из всего, что могло произойти в полисе, что могло произойти с его семьёй, это совсем не страшно. Эту ситуацию он ещё сможет контролировать. Поезд плавно остановился у третьей станции. В вагон вошло ещё человек десять. — Она тебе написала? — уточнил Танатос. — Нет, секретарь бывшего мужа моей матери нашёл конверт у него на столе, когда пришёл пораньше на работу, — рассказывал Загрей. — Бумажные письма в эпоху, когда у всех есть интернет — та ещё диковинка. — Не говори так громко, — шикнул Танатос, оглядываясь на рассевшихся по дальним концам вагона пассажиров. Загрей, не выдержав, раздражённо нахмурился, снова сел и наклонился чуть ближе, всматриваясь ему в лицо. «Если ты так не хочешь привлекать внимание, зачем тогда всюду таскаешь с собой огромный острый кусок металла?» — недовольно подумал он, но вовремя себя остановил. Двери закрылись. Заг привык думать, что это рациональная часть мозга каждый раз твердила ему: «Не подходи, не трожь, как пустили — так и вышвырнут». Её голос, холодный и твёрдый, теперь отдалённо напоминал ему голос Танатоса. Десять лет тому назад у Загрея забрали друга, а вернули — холодную и твёрдую железку. Они слишком привыкли выживать по отдельности друг от друга. Поезд остановился ещё на одной станции. Пока в вагон заходили люди, Загрей набрал в лёгкие воздуха. «Что случилось двадцать шестого апреля?» — хотел спросить он. «Как ты узнал, что я на кирпичах?» — хотел спросить он. — Хочешь знать, что мне подарили Хаос? — спросил Танатос, не дав успеть выбрать, и в напрягшихся его щеках Загрей узнал отдалённое подобие улыбки. — Что? — с интересом поднял брови он. Тан запустил руку в карман, вынул небольшой овальный предмет и протянул Загрею. Тот непонимающе вертел металлический корпус в руках, пока наконец не нашёл выемку. Подцепив лезвие пальцами, Заг раскрыл опасную бритву — и по лезвию, и по корпусу вились искусно вытравленные замысловатые узоры. Загрей поднял взгляд. На лице Танатоса лёгким серебром пробивалась двухдневная щетина. Двери закрылись.***
Танатос вошёл в квартиру первым. Ступил на обувной коврик, включил свет и застыл. Загрей зашёл сразу за ним — тоже ступил на обувной коврик и тоже застыл. На полу перед дверью лежал пакет с продуктами, который Танатос впопыхах швырнул, когда вдруг понял, что Загрея нет в квартире по очень определённой причине. Рядом с большим пакетом лежал другой, поменьше, поверженный и растерзанный. Рядом с пакетом поменьше лежали и спали три сытых щенячьих морды. От трёхсот граммов творога осталось лишь несколько зернистых крошек. Позже Загрей, выбравшись из душа и завернувшись в одеяло, вскарабкался на диван с подарком Ареса. Вооружился ржавым лезвием от станка, которое нашёл в шкафчике за зеркалом, и, тихонько мурлыча себе что-то под нос, принялся вырезать на бите древние руны — древнее, чем греческий, финикийский и линейное письмо. В углу в объятиях куртки мирно спали щенки. В ванной Танатос перевязал тонкой марлей рану и теперь пытался приноровиться к бритве, скользившей по щетинистой коже, словно горячий нож сквозь масло. Из зеркала смотрел незнакомец, которого здесь никто не ждал.