***
Обеденный перерыв только начался, но Гермес уже объявил о конце их очередного урока программирования — неожиданно даже для Гипноса, убаюканного звонким стуком клавиш. — Куда-то собираешься? — Он оторвал кудрявую голову от подлокотника дивана и как-то вопросительно, печально рассматривал, как Гермес укладывает свои незначительные пожитки в сумку. — Да, всё как обычно, — весело и привычно отмахнулся тот. — Неотложные дела — без моей помощи не проживут. — Тогда до завтра? — предположил, допивая очередную порцию клубничного молока, Загрей. Полностью расслабленный в большом кресле, он чуть повернулся в сторону приятеля и закинул на спинку свободную руку. — Боюсь, нет, босс, — улыбаясь, покачал головой Гермес, торопливо перекидывая длинный ремень сумки через плечо и уже направляясь к двери. Загрей развернулся в кресле, упрямо отказываясь разрывать с ним зрительный контакт, словно требуя объяснений. — Дня два-три меня здесь точно не будет. Ты и без меня прекрасно справишься, не волнуйся! Гермес озорно подмигнул ему, открывая скрипучую металлическую дверь, и из коридора в серверную ненадолго хлынул свет. Он ведь был прав — Загрей за время знакомства с их единственным на весь корпус сисадмином успел обучиться самым базовым навыкам, а большего как правило даже и не требовалось. Отыскать нужные провода, заменить, перезагрузить сервер. Большинство поломок было вызвано именно износом на ладан дышащей техники. — …Попрактикуешь пока то, что мы уже прошли; с нуля считать научишься, — продолжал Гермес, стоя в проходе. Но в самый последний момент лицо его осветила чуть не забытая мысль: — Да, и кстати — насчёт того письма, которое мы выкрали, босс. Если ты… вдруг решишь написать ответ… Скажем так, я знаю способ организовать доставку. Он неожиданно стал чуть серьёзнее, и даже нахмурился беспокойно, осознавая, насколько поднял ставки, заговорив о таком. Загрей на секунду замер, попытавшись что-то произнести в ответ, но замолчал сразу же. Осознал, что должен воспользоваться моментом, спросить Гермеса, но о чём? Как не навлечь ненужных подозрений, как не дать ему понять, что Загрей знает, с какой целью Гермес прибыл в эту дыру с блистающего роскошью Олимпа? Мать — всё было завязано на его матери, само понятие существования которой до сих пор было для них столь размыто. Все они — ниточки к этой загадке, но как подобраться ближе, обойдя стороной самый главный узел? — То есть, ты хочешь сказать, есть кто-то, кто знает, где находится Персефона? — осторожно спросил Заг, внимательно наклонившись вперёд в кресле. Гермес лишь на мгновение поджал губы, поняв, что всё равно недостаточно аккуратно подобрал слова — у него язык всегда был быстрее мыслей. Но выражение его лица тут же сменилось прежней расслабленной приятностью человека, которому нечего скрывать: — Ну, знаешь, как это делается — один человек знает другого, другой третьего… Ты и сам в этой системе, босс, ты должен понимать. И Загрей понимающе покивал, довольный ответом — пока что. Но Гермес смотрел сквозь это наигранное выражение, глубоко в разноцветные, обеспокоенные противоречием глаза, и не спешил уходить, ожидая вопроса — и Заг решил воспользоваться предоставленной возможностью. — Ты знаешь что-нибудь про истинные архивы? — наклонив голову, спросил он аккуратно, предлагая Гермесу эту странную идею. — Откуда ты слышал про истинный архив? — фыркнул, переходя на ласковый смех, Гермес, и эта реакция говорила Загрею куда больше, чем его слова. — Да так, — невинно пожал плечами Заг. — Один человек рассказал другому, другой третьему… Третий рассказал мне. — Городская легенда, — покивал Гермес. И добавил с лёгкой обречённостью в голосе: — Всего лишь городская легенда. Людям хочется надеяться, босс. И с печальной улыбкой он наконец вышел из серверной, притворив за собой дверь. Гипнос, всё это время недовольно щурившийся, расслабился как-то опустошённо, думая, чем ему теперь заняться. Загрей немного посидел в тишине, задумчиво глядя себе под ноги. Он получил письмо от матери — и теперь он даже мог написать ей ответ, сам, спросить её обо всём, спросить, знает ли она вообще о том, что у неё остался в этом забытом всеми богами полисе сын. Простое равенство превратилось в запутанное уравнение с множеством переменных, и над столь сложными вещами Заг предпочитал размышлять в одиночестве. Он стряхнул с себя тяжёлую задумчивость и повернулся к Гипносу. — Раз мой верный учитель меня покинул, — озорно, словно разговор между ним и Гермесом действительно был сплошной шуткой, начал он, — не хочешь его заменить? Ты же вроде тоже разбираешься. Гипнос посмотрел на него удивлённо, и усталые глаза его так прекрасно округлились, и обычно каменно-скучающее лицо вдруг ожило внезапно нахлынувшей эмоцией и заиграло добродушной усмешкой: — Только транзитивно, — признался он, вставая с дивана. — Через дружбу с Гермесом. Можно многое знать о языках программирования, но дальше «Hello, World!» ни в одном не уйти. Загрея не то чтобы особо расстроил его отказ — он умел находить, чем занять себя, и потому тоже подобрал с пола рюкзак, прислонённый к одной из серверных стоек. — И ты меня бросаешь? — оглянулся только на него Гипнос, уже усаживаясь на его место. — Ахиллес просил зайти в свободное время, — объяснил Загрей, снова открывая скрипучую дверь, и Гипнос снова сощурился, закрываясь рукой от яркого света из коридора. Заг улыбнулся ему на прощание, кивая на компьютер: — Приятного поиграть, дружище. Гипнос, благодарно смеясь, помахал ему. Заг направился к лифтам. Большая часть дверей корпуса была защищена электронными замками, и из действительно значимых помещений Загрей без пропуска мог попасть только в серверную, дверь которой Гермес специально для него никогда не закрывал. Ни служебный выход, ни отдел кадров, ни кабинет отца (самое обидное и вместе с тем — единственное достоинство отсутствия пропуска) ему не были доступны. И так уж получилось, что ему с детства повезло знать человека, ответственного за выпуск волшебных пластиковых карточек — начальника охранной службы. Аид сбросил на Ахиллеса обязанности по воспитанию Загрея, когда последнему было лет тринадцать — когда вечно занятому главе корпорации надоело пытаться справиться со сложным подростковым поведением. Заг, разумеется, сразу же попытался применить к Ахиллесу выученную у отца тактику: поначалу — в попытках выставить Аида безответственным лжецом — он вёл себя с Ахиллесом настолько вежливо и обходительно, насколько умел. Впрочем, Ахиллеса на тот момент уже успела предупредить Никта. Он до сих пор чувствовал благоговейный испуг от одного лишь вида этой божественной женщины — даже если она всего лишь проходила мимо. Когда же она заговаривала с ним, Ахиллес всегда уважительно склонял голову, внимая каждому слову, потому что даже если Никта пользовалась долгими и сложными формулировками, она никогда ничего не говорила впустую. И когда однажды Никта явилась к нему, чтобы сообщить, что, пускай с этим угловатым, шустрым и любопытным мальчишкой и может быть трудно, он всё равно очень хороший ребёнок — Ахиллес поверил в её слова сильнее, чем когда-то он верил в правоту своих необдуманных действий. Может быть, именно это заставило Ахиллеса отнестись к неусидчивому ребёнку с таким терпением. Может быть, он хотел доказать самому себе и Аиду, что сдаваться при первых трудностях — непозволительная трусость. А может быть, Никта просто облекла в слова то, что он и так видел в маленьком разноглазом сорванце — кристально чистое сердце, которое наконец нашло, кому дарить никому не нужные теплоту и добро. Загрею слишком не повезло с детства быть окружённым паутиной слухов, притворства и иносказаний, которых не избежать в высшем обществе, но, сколько бы он ни пытался, он так и не научился скрывать свою природную искренность. Тогда-то Ахиллес и поразился тому, как капелька честной, ничем не приукрашенной любви и простого понимания может преобразить любого. Поэтому, когда Загрей просил Ахиллеса сделать ему пропуск, он всегда делал ударение на то, что это необходимо сделать в обход системы. Он боялся не столько за себя, сколько за благополучие Ахиллеса, прекрасно зная, что теперь, когда Загрей вырос и в волшебном пункте «ВКП» трудового договора отпала необходимость, положение Ахиллеса в корпорации висит на волоске. И тем сильнее было его удивление, когда Ахиллес вдруг протянул ему затёртую пластиковую карточку, стоило Загрею только ступить за порог его кабинета. Мужчина в два хромых шага моментально обогнул свой рабочий стол и встал так, чтобы спиной загородить от камеры Загрея, сразу понявшего, в чём дело. Спешно залез в нагрудный карман и достал злополучный пропуск. Заг сначала просто удивлённо поднял брови, чувствуя, как внутри клокочет радость, но, стоило ему разглядеть уже откуда-то смутно знакомую фиолетовую полосу, поражённый, он приоткрыл рот, тут же резко вскидывая голову, поднимая неуверенный, почти испуганный взгляд на Ахиллеса. — У меня получилось, парень! — Ахиллес редко улыбался, но теперь сухие морщины его углубила восхищённая улыбка, и в шёпоте звучало почти детское счастье удавшейся шалости. — Это же пропуск Танатоса, — одновременно с ним выдохнул Загрей, и радость на лице Ахиллеса сразу сменилась беспокойством. — Что-то не так? — поспешил спросить мужчина. — Нет, нет, просто… — Заг нахмурился, рассматривая потёртую, покрытую царапинами карточку в своих руках, и снова поднял взгляд на Ахиллеса — и в глазах его наконец снова теплилась такая знакомая, присущая ему озорная искра. — Как у вас это получилось, сэр? — Мы сделали ему новый пропуск, — успокоенный, объяснил Ахиллес. — Я сразу понял, что с этим что-то не так. — Но хотя бы в ритуальное он меня пропустит? — решил удостовериться Загрей. — Нет, нет — это самое главное, — снова улыбнулся Ахиллес, пускай и не без тревоги где-то глубоко в глазах. — Он открывает все двери. Я несколько дней ходил и проверял. Всё, что угодно — от мелких кладовок и до кабинета начальника бухгалтерии. — Почему? — Загрей сразу почувствовал какую-то загвоздку. — Я не знаю, — прошептал мужчина. — Программа показывает вместо нужных данных абсолютную чушь. — Что это такое? — теперь тоже увлечённый загадкой пропуска, спросил Загрей. — Что там внутри? — Обычный RFID-тэг, — пожал плечами Ахиллес. — У Гермеса мог где-то заваляться привод, — сразу начал размышлять Заг, — или замок лишний, можно прикрутить USB и сделать считыватель… — Ты хочешь разобраться? Думаешь, получится? — настороженно спросил Ахиллес. — Рано или поздно — обязательно, — уверенно кивнул его воспитанник. Мужчина, прекрасно зная его пробивной характер, тоже уверенно улыбнулся. Он бы обрадовался тому, что ответственность за пропуск, который по всем правилам стоило уничтожить, больше не лежит на его плечах, но прекрасно понимал — если бракованная карточка где-то всплывёт, его голова полетит первой. И всё же он доверял Загрею. Если у него действительно получилось воспитать в этом юноше честного, благородного человека, Ахиллес был готов доверить ему свою жизнь. Что угодно, лишь бы хоть у кого-то получилось вырваться отсюда. — Я в тебя верю. — Он положил Загрею на плечо тяжёлую руку, мягко сжимая сквозь ткань толстовки. — Но всё же будь осторожен, парень. — Конечно буду, — с улыбкой заверил его Заг, и оба прекрасно знали, что он будет каким угодно, только не осторожным. И он заглянул бывшему наставнику в глаза: — Спасибо вам, Ахиллес. Мужчина уже хотел дежурно ответить, что это всего лишь кусок пластика, который не стоит никаких благодарностей, но Загрей вдруг сбросил с плеча рюкзак, расстегнул карман и принялся шарить рукой в поиске чего-то, пока не извлёк маленький пузырёк тепло светящегося густого нектара, так легко лёгший в его ладонь, благодарно протянутую Ахиллесу. — Парень, это… — Мужчина, смутившись, сделал небольшой шаг назад и неуверенно провёл рукой по волосам, пшеничные локоны убирая за ухо. — Это слишком… Неужели это..? — Сэр, пожалуйста, — с нежной улыбкой ласковым шёпотом взмолился Загрей. — Вы очень сильно рискуете ради меня, я не могу оставить это без ответа. — Ты достал это на кирпичах? — сразу испуганно спросил Ахиллес. — Обижаете! — рассмеялся Заг. — У нас недавно появился дилер — я не знаю, где он эти вещи достаёт, но я обязательно узнаю — у него первоклассный товар! На кирпичах разливают подпольную отраву, которую я и врагу не подсуну. Ахиллес медленно протянул обе руки за склянкой, но не стал забирать, скорее просто взвесил, и поразился: — Действительно настоящий! — Он поднял хмурый взгляд на Загрея. — Парень, я не могу принять такое — в местах, откуда я родом, простые рабочие люди такого не пьют. — Но вы больше не в местах, откуда вы родом, — улыбнулся Заг. — Правда, сэр, забирайте. Выпьете на досуге. Насладитесь единственной хорошей вещью в этом полисе. — Это очень драгоценный подарок, — покачал головой Ахиллес, со вздохом всё-таки принимая нектар. — Я не уверен, что смогу просто так его выпить. — Не волнуйтесь, я всегда могу достать ещё, — не со зла слукавил Загрей. Положение торговли нектаром в их полисе всё ещё было весьма и весьма шатким, но ещё год назад нектар даже людям вроде него достать было невозможно. Теперь же Заг не собирался пользоваться своим положением во благо одному лишь себе. Они быстро попрощались — у Загрея ещё были дела, а Ахиллес не особо хотел, чтобы кто-нибудь застал их на пороге его кабинета посреди балансирующего на грани законности обмена. Стараясь всё так же не светиться на камерах, он осторожно доковылял до вешалки и спрятал баночку, перевязанную тонкой фиолетовой лентой, в карман собственной куртки. Он не считал, что заслуживал такого подарка — тем более, не ожидал, что Загрею взбредёт в голову таким образом отплатить ему за услугу. Но эта щедрость была в нём всегда, с самого детства. Стоило только вспомнить, сколько раз он предлагал Ахиллесу найти и расторгнуть его трудовой договор, мало представляя, какими последствиями такое самовольство может обернуться и как вообще добраться до столь важных бумаг. Не в силах совершить что-то действительно важное и полезное, он изо всех сил старался помогать, делиться, дарить. Загрей мог кричать, Загрей мог драться, Загрей мог саботировать работу целых отделов. Но именно в доброте, нежности и тепле этого странного юноши Ахиллес всегда видел настоящий его бунт против порядков родного полиса.***
Танатос понял, что в квартире кто-то есть, лишь только приоткрыл входную дверь. Испугаться он едва ли мог, но даже насторожиться толком не успел. Трое щенков, виляя хвостами, вставая от радости на задние лапы, повизгивая, сразу бросились встречать хозяина квартиры. На полу у дивана сидел всё это время игравший с ними Загрей — он тоже моментально встал, и в глазах его ярко светилось такое же щенячье счастье, но сам он нерешительно замер поодаль от двери. То ли он слишком рано расправился со всеми рабочими делами, то ли световой день действительно становился длиннее, но в первый раз за много, много лет Танатос оказался дома на закате — мягкий рыжий залил всю комнату, огненными бликами отражаясь от окон соседних домов. Танцевала в воздухе пыль, и никак не сходящая плесень всё так же пялилась на них из угла. Он сощурился, рукой закрываясь от яркого света ещё сиявшего над верхушками высоток солнца, и Заг улыбнулся, выжидающе перекатываясь с пятки на носок. — Ты Цербера покормил? — сухо спросил Танатос, стаскивая косу и пальто, невероятно тяжёлые под конец рабочего дня. — В холодильнике были только овощи, — рассказал Заг. — Отварил сразу после того, как принёс щенят от ветеринара. Танатос скептически осмотрел его — запылившаяся толстовка, расцветающий синяк на скуле, пара ссадин и рассечённая бровь. Прислонённая к дивану, рядом с полным рюкзаком стояла бита. — За прививки теперь драться надо? — уточнил Тан, изо всех сил стараясь не вспоминать недавний кошмар. — Это… — Загрей отвёл взгляд, рукой неловко почесав шею. — Просто по делам бегал. Помогал кое-кому. — Одежду в стирку положишь. — Уже со вздохом махнув рукой на никак не способного усидеть на месте Загрея, Танатос прошёл на кухню, вываливая на стол кучу бумаг. — Отнесу в прачечную позже вечером. — Не волнуйся, у меня есть на смену, — улыбнулся, кивая на набитый рюкзак, Загрей. Тан в ответ только тихо хмыкнул себе под нос, не горя особым желанием выражать какое-либо мнение по данному поводу. Он достал из футляра недавно наконец сделанные очки — глаза всё ещё довольно быстро от них уставали, но работать с каждым днём становилось всё выносимее. К новой старой жизни даже не приходилось приспосабливаться — она сама с удовольствием щупальцами затягивала в серую пучину былой рутины приползшую обратно, сдавшуюся, потерявшую все силы бороться жертву. — Я посуду забыл помыть, — спохватился, уцепив взглядом сгруженные в раковину миски, тарелки и кастрюли, Загрей, но Танатос остановил его, чуть ли не рукой преградив путь. — Оставь. — Спокойный, холодный голос повис эхом в сознании непонимающего Загрея. Никта точно так же, как и её сын, постоянно убивалась на работе — и у Загрея вошло в привычку хотя бы стараться немного облегчить ей жизнь. Может, повар из него был никакой, полы от его мытья так сильно не блестели и кошки шипели при попытке загнать их в ванну — в доме Аида, не любившего отвлекаться на столь низкие занятия, для такой работы были другие люди. Но когда Никта, на плечах которой и без того лежала судьба чуть ли не целого полиса, возвращалась в квартиру, требующую не меньшего внимания, сердце Загрея неизменно сжимало чувство вины. Он мог бы предположить, что Танатос сознательно отказывается от любой помощи, пока физически способен сделать что-то сам — упрямство можно было с уверенностью назвать их семейной чертой. Но Заг чувствовал, что причина была в другом. — Ты и так занят, — тихо и вкрадчиво произнёс он в попытках убедить Танатоса. — Это просто посуда. — Займись чем-нибудь ещё, — покачав головой, посоветовал Тан, и Загрей совершенно чётко, как ему показалось, расслышал подразумеваемое «Оставь меня в покое». — Если я мешаю, я могу уйти, — снова предложил он. Танатос, не найдя ответа — не желая искать слова, которые обязательно так или иначе заденут хрупкое сердце ребёнка, — прибёг к любимой тактике и, только отведя хмурый, задумчивый взгляд, промолчал, но что-то в его лице всё-таки кололо этой острой надеждой на то, что его и без слов поймут правильно. И Загрей, чуть дёрнув уголком губ, ласково вздохнул — и вся напряжённость резко куда-то ушла. — Не понимаю я, как ты меня терпишь, — пробормотал он, засовывая руки в карманы. — Я не терплю, — покачал головой Танатос. — Я скажу, если меня что-то не будет устраивать. — Спасибо, — прошептал Заг. Не за одолжение — за ощущение, что хоть где-то он не чужой и ненужный, что хоть кто-то не против его присутствия рядом, пускай даже если и до первого огреха. — Как думаешь, твой старый ноутбук ещё жив? Танатос сначала вскинул голову, осенённый всплывшим в памяти образом давно забытой вещи, но тут же чуть поморщился, вспоминая дьявольскую машину, пережившую с ним всю заочную учёбу. С техникой он никогда не дружил. — На книжной полке должен где-то лежать, — предположил он, бросая тяжёлый взгляд в сторону кучи макулатуры, никем за десять лет не тронутой. — Если эта железка вообще включится — можешь хоть насовсем забирать. — Не разбрасывайся так вещами, — улыбнулся Загрей. Ему всего лишь хотелось попрактиковать switch-блок, пока было свободное время. Они с Гермесом вроде разобрались с этой конструкцией в самой элементарной её форме, но, стоило немного усложнить код, вся программа летела к чертям, и Заг был твёрдо намерен вернуть себе контроль над собственным творением. Он уже освоил простейший сканнер, и приступить к работе над чем-то действительно серьёзным ему не терпелось. Проведя долгие годы в гордом одиночестве, угловатая, тяжёлая машина действительно включилась с трудом — но всё-таки включилась. И сразу же с противным писком выдала несколько ошибок. — Он консоль восстановления показывает. — Загрей выглянул из-за спинки дивана, на котором привычно устроился с гудящим от натуги компьютером. Тан, уже успевший погрузиться в чтение очередной сводной таблицы, по которой нужно было написать отчёт, поднял голову, глядя в его сторону поверх очков вопросительно — и столкнулся с ищущим помощи взглядом Загрея. Слова его ничего Танатосу не сказали, но чёрный экран с виднеющимися серыми строчками сразу пробудил нужные воспоминания. Заг наблюдал, как он подошёл к дивану, перегнулся через спинку, насильно выключил возмущённую машину и снова включил. И только дождавшись, когда компьютер завершит самотестирование, Тан со всей силы вдарил закованным в перчатку кулаком по клавиатуре. Чудовище на тридцать два бита зашумело ещё агрессивнее, немного подумало, но консоль восстановления больше не предлагало. Прошло несколько секунд, и тусклый экран осветился синевой старенькой винды. Загрей, уже готовый строчить мольбы о неотложной компьютерной помощи Гермесу, немного похлопал глазами и поднял полный самых разнообразных вопросов взгляд на Танатоса. — Работает же, — пожал плечами тот. — Понятия не имею, как, но работает. — Каждый раз — вот так? — неверяще спросил Заг. Танатос кивнул и, не принимая больше вопросов, на которые наверняка не знал ответов, вернулся на своё рабочее место за обеденным столом. Ему хотелось вернуться в древность. Ему хотелось жить в небольшой каменной хижине на холмах Элизия, где-нибудь на отшибе. Жить по заветам Гесиодовских «Трудов и дней» — окультуривать пшеницу, пасти овец, хранить вино в глиняных сосудах ручной работы. Когда на Грецию, прямо как сейчас, опускалась тьма — задувать свечи и падать на жёсткую кровать с чистой совестью. Испить радости трудолюбия и хорошо прошедшего дня. Вкусить хлеба, выращенного, перемолотого, выпеченного собственными руками — с маслом, сыром, молоком его собственных овец. Там, в экспедиции, его мечты похоронило под слоем вечной мерзлоты. Здесь, на родине, — под кипами бумаг и сложной электроники, для которой он чувствовал себя невероятно устаревшим. Танатос не знал, что страшнее. На диване пыхтел, дрессируя технику, Загрей, хмуро горбившийся над экраном, в темноте отбрасывающим на его лицо мягкий синий свет — тусклая лампа в вытяжке освещала только кухню. Танатос хотел было включить верхний свет, но после офисных лабиринтов такое освещение сильно давило. Свет же вытяжки ему чем-то напоминал приглушённые огни свеч. Заг ещё в первые дни своего обучения узнал от Гермеса, что код — самая лёгкая часть программирования. Даже новичок, не знающий ни единой функции, со временем разберётся и сможет даже вывести «Hello, World!» в консоль. Только кому оно надо? Помимо этого нужно было учить математику, алгоритмы, решать задачи, доказывать гипотезы. И оттого написание кода, бездумное скармливание среде программирования простейших программок и получение запрограммированного ответа от консоли, стало для Загрея вполне приятным, даже расслабляющим занятием. Пробовать новые инструменты, комбинировать их, применять в совсем не предназначенных для них алгоритмах — это теперь доставляло ему удовольствие. Даже вопреки виснущему после каждого клика компьютеру. У Танатоса ничего не сходилось — один менеджер написал, что они отправили на кремацию девяносто тел в этом месяце, другой написал, что всего семьдесят шесть, третий вообще не включил в свою таблицу этот пункт. На каждом листе — множество ошибок, у кого-то пропадали целые столбцы и строки. В общую стопку каким-то образом попала пара отчётов недавно уволенных людей. Звонить кому-либо, чтобы хоть что-то выяснить, было уже слишком поздно, да и до разговоров с простыми людьми Танатос почти никогда не опускался. Он помнил, как десять лет назад за этим же столом сидел Загрей, точно так же впившись руками в волосы, склонившись над переписанной уже пятый раз домашней работой. Тогда Танатос думал, что нет ничего тяжелее, чем достучаться до ребёнка, который только и может, что выговаривать сквозь слёзы «Я не понимаю». Нет, всё-таки есть — быть этим самым ребёнком. Он наблюдал теперь за тем, как горели в свете экрана разноцветные глаза — наблюдал со стороны радость изучения чего-то нового, такую недостижимую, недоступную ему. Одной рукой печатая, Заг второй гладил примостившегося у него под боком сонного щенка — у того раскинулись во все стороны большие уши. Ещё один спал на джинсовке, третий грыз, чуть рыча, колючий шарик, пытаясь зажать то и дело убегающую игрушку обеими лапами. — Ложись спать. — Загрей чуть дёрнул головой в сторону так внезапно раздавшегося голоса с кухни. — Ты уже собираешься? — удивлённо спросил он. Танатос обвёл скептическим взглядом обилие бумаг на столе и отрицательно покачал головой. — Я тоже тогда посижу, составлю тебе компанию. — Ложись спать, — уже мягче, убедительнее повторил Тан, словно идя на переговоры. Загрей посмотрел на него действительно по-щенячьи, и тёмные круги под его глазами на бледной, соскучившейся по настоящему греческому лету коже выделились ещё сильнее в свете вытяжки. — Весьма трудно работать, когда рядом чёртов вентилятор стремится преодолеть звуковой барьер. Танатос стыдился бы этой лжи, не будь она во благо — и ведь действительно подействовало. Пристыженный вместо него Заг моментально спохватился, принимаясь выключать устаревшее железо. Он-то давно привык к шуму в той же серверной, но если он мешал кому-то ещё, то и вопросов быть не могло. Наконец чистый, умытый, одетый не в простыню, но в старую домашнюю одежду, Загрей поуютнее завернулся в одеяло, предварительно перецеловав Цербера — один из щенков, правда, чуть не укусил его за нос, но Заг быстро его простил. Танатос перемывал посуду, радуясь возможности хоть ненадолго отвлечься от нервозатратной работы. Шум воды и тихий звон тарелок в раковине быстро убаюкивал — Загрей даже не представлял, что хочет спать настолько сильно. Он понимал, что ему нужно будет написать ответ Персефоне — быть может, всё перепуталось, и даже Никта была неправа, и эта женщина ему никто, но он должен знать, каким образом у неё получилось послать письмо в полис из-за его тщательно охраняемых стен. Кто-то же доставил конверт, кто-то же положил его на стол Аиду — даже раньше, чем на работу пришёл секретарь. — Как думаешь, — спросил он тихим, сонным голосом, сев на диване, — что мне лучше написать в письме матери? Танатос замер на секунду, затем обернулся к нему с возмущённым непониманием на лице. Очевидно, что письмо Персефоне должен был писать её сын. Втягивать в это посторонних казалось невероятно глупым. — Она… — Заг решил попытаться ещё раз и подполз ближе к спинке дивана, кладя на неё потяжелевшую от сонливости голову. — Она написала отцу, что не жалеет о том, что сбежала, променяв их любовь на возможность легко дышать, и что живёт неподалёку, и что — кто-то, похоже, её ищет… «И кто бы это мог быть?» — подумал саркастически Танатос, полотенцем вытирая гранёный стакан. Загрей, широко зевнув, продолжил: — …Но она благодарна Аиду за то, что он никому не давал никаких наводок. Я не уверен, знает ли он, где она находится — такое чувство, что она впервые с момента побега ему написала; она о многих вещах говорила так, словно они оба уже давно всё позабыли. — Он остановился, отведя тоскливый взгляд, и, немного подумав, добавил со вздохом: — Я бы спросил у неё, почему она бросила меня здесь. Если Никта права — если это правда моя мать, то почему она бросила свою семью? — Что ж, очевидно, что эта женщина очень ценит свою безопасность, — вытирая уже минуту одну и ту же тарелку, процедил Танатос. — Безопасность и одиночество. Будь я на твоём месте — я бы оставил её в покое. Заг недоверчиво нахмурился: — Ты хочешь сказать, что, будь это Никта, брось она тебя, и Гипноса, и Харона здесь — ты бы просто оставил её в покое? И Тан посмотрел на него так жёстко, обжигающе-остро, что Загрей, съёжившись, начал медленно сползать со спинки, словно пытаясь спрятаться за ней. Он как будто только сейчас начинал понимать, что что-то не так — как будто только сейчас перестал видеть Танатоса с длинными, как в молодости, волосами, только сейчас осознал, насколько неродной ему человек сейчас стоит перед ним. — Извини, плохой пример, — тут же согласился Заг. — Спокойной ночи. Танатос ничего не ответил, только поставил сухую тарелку на полку и вытащил из раковины мокрую, стараясь не думать — не пускать в голову отголоски кошмара. «Зачем ты сначала привязываешь меня к себе, а теперь пятишься?» Он просто постарался быть искренним. Он просто ответил честно. Он собственными руками давит, рассыпает мелкой крошкой свои шансы всё вернуть. Да кому он врёт — ничего уже не будет как прежде. Загрей теперь называет Никту по имени, Аид знает про двадцать шестое апреля и открыто приказывает Танатосу убивать, а он, даже если пытается прикинуться водорослью и плыть по течению, всё равно ничего не может сделать правильно. Почему его вообще это тревожит? Он помнил, как товарищи по отряду приходили к нему в санчасть — за плотно закрытой дверью жаловаться на тяжкую жизнь, чтобы не потерять лицо перед другими сослуживцами. Если взялся помогать, будь добр помогать до самого конца. Единственным способом выжить было полное равнодушие — человек, который даже не слушает твои откровения, вряд ли расскажет их остальным. Он всё делал правильно. Он делал это, потому что так было правильно, нужно, чтобы они все выжили. Так было правильно. Ему надо было успокоиться — успокоить трясущиеся руки. Мазь, атравматичные повязки, антисептик. Стандартная перевязка. И Танатос заметил, стащив с измученной руки перчатку, что кожа почти зажила — дома, в полисе, лекарств у него в избытке. Ногтевые пластины тоже восстановились, по крайней мере, с виду. Взвесив все «за» и «против» пришедшей в голову идеи, он осторожно встал из-за стола и прошёл в комнату, к шкафу. Где-то на верхней полке, до которой Загрей ребёнком не дотянулся бы (не факт, что дотянулся бы и теперь), остались артефакты буйной юности. Рядом с коробкой давно просроченной чёрной краски для волос и стиком чёрной помады — такой же чёрный лак для ногтей. Танатос решил попытать удачи. Правая рука всё ещё слишком сильно болела, и он, сжав флакончик левой, крышку закусил. Чуть не лишился моляров, но лак открыл. На диване заворочалось сонное, лохматое тело, и Тан сразу же воровато сунул находку в карман вместе с рукой. Заг открыл глаза, но даже головы от подушки не оторвал, только похлопал по свободной, длинной стороне дивана: — Ты пойдёшь спать? Тан мягко покачал головой: — Много работы. — Он подошёл к дивану и, присев рядом, левую руку осторожно положил ему на голову, ласково прижимая к подушке. — Спи. И Загрея, прямо как в детстве, отрубило моментально. Гипнос поделился с ним этим трюком — Танатос так делал редко, но каждый раз не мог сдержать разливающегося от сердца по всему телу тепла при виде сладко сопящего ребёнка. Он пытался это объяснить себе тем, что ещё пара ночей в одиночестве — и он бы точно сошёл с ума, но он действительно был рад, что сегодня Заг пришёл к нему. И вдруг, недовольный тем, что все эти эмоции получили какое-то физическое воплощение, отдёрнул руку, надеясь, что Заг спросонья ничего не вспомнит. Нет, нельзя ничего пускать наружу — если не можешь, не хочешь искать силы отрицать чувства, то хотя бы сделай окружающим одолжение и оставь их внутри. Нагревая флакончик с лаком в кипятке, он анализировал, рассматривал эту благодарность, эту радость, это тепло под микроскопом. Загрей всегда был ярким, солнечным ребёнком. Тан должен был гордиться тем, что ему довелось его знать и растить. Он так старался сделать всё возможное, чтобы душа Загрея осталась чистой — он так старался быть рядом, успеть наставить на праведный путь. И, кажется, успел. Он пытался нанести всё ещё невозможно густой лак на ногти. Получалось грязно и криво. Надо было развивать мелкую моторику — и, глядя на чёрный лак, помнить: не приближаться к Загрею, не пускать его слишком близко. Если Танатос очернит его невинную душу, если ранит собственными же бесполезными руками, если привяжется к Загрею, когда тот вот-вот снова навеки исчезнет из его жизни — он себе не простит. Некоторые люди просто не созданы для того, чтобы быть рядом, и пересекаются только для того, чтобы снова расстаться.***
Вечер выдался дождливый, но уже к полуночи тучи растворились в глубокой темноте неба, вскоре нежно засиявшего звёздами, блестевшими в лужах. Дуза, довольная тем, что закончила смену раньше обычного, несла зонтик — он болтался на шнурке вокруг тонкого и хрупкого запястья. Загрей, ради которого она так спешно освободилась, обещал проводить её до дома. У него зонта не было — он нёс, закинув на плечо, утяжелённую биту и то и дело заглядывал в тёмные переулки, ускоряя шаг, когда замечал прячущиеся по подворотням тени. Дуза еле поспевала за ним — хваталась за висящую лямку его рюкзака, шлёпая по лужам тяжёлыми ботами. — Как поживают щенятки? — спросила она, когда Заг чуть сбросил шаг, давая понять, что они вышли на относительно безопасный участок дороги. Они пересекли пустынный перекрёсток, окружённый панельными пятиэтажками. Пыль, гравий и асфальтовая крошка мешались в грязных лужах. Приближалась промзона. — Замечательно! — радостно отозвался Загрей и, видя, что запыхавшаяся Дуза отстаёт, мягко взял её за запястье. Руки у неё были такими умилительно-маленькими, что он мог бы в кулаке полностью сжать её миниатюрный кулачок. Девушка моментально опустила взгляд в землю, притворяясь, что рассматривает грязь на ботинках — но на самом деле пытаясь скрыть широкую улыбку. — Поставили первые прививки вчера, дегельминтизацию тоже надо проводить, но это позже. Они такие смешные, сейчас покажу… Они остановились посреди тротуара прямо под фонарём и склонились над экраном телефона — у Загрея целый альбом был забит фотографиями и видео Цербера. — Они все такие разные, — объяснял он, листая. — Вот этот постоянно спит, постоянно. Этот целыми сутками пытается мне пальцы отгрызть… — У них уже прорезались зубки? — умилённо пропищала Дуза. — Да! Этот жить не может без внимания, постоянно под ноги лезет, чтобы погладили или на руки взяли… Заг попытался показать ей видео, где он катал по полу колючий мячик, а самый кусачий из щенят носом толкал его обратно, но из-за угла вышла высокая фигура в длинном, чуть развевающемся на ветру одеянии. Загрей, сразу вспомнив, где находится, тут же убрал телефон и накинул капюшон толстовки. Схватив Дузу за руку, снова быстрым и широким шагом бросился вниз по улице — девушка поспевала за ним чуть ли не бегом, и цепочки, висевшие на шлёвках её коротких шорт, чуть позвякивали. Дуза жила на границе между Тартаром и Асфоделем — там, где начинались доки, окружённые аварийными бараками и едва ли жилыми пятиэтажками, отданные под общежития местным рабочим. Дом, где снимала комнату Дуза, разместился как раз в тени самого крупного моста через Флегетон. — Вот она, моя окраина, — улыбнулась она, когда завидела знакомые дома. Заметив скептический взгляд Загрея, рассмеялась: — Знаю, ужасное место. — Даже у Ареса окраина культурнее, — согласился Заг. С ближайшей помойки несло гнилью. В бочке бездомные жгли мусор в попытке согреться. — Дальше не надо. — Дуза аккуратно потянула Загрея за руку, прося остановиться. — Мой дом уже близко. — Ты уверена? В таком районе лучше до квартиры провожать, — возразил Заг. Девушка, свободной рукой чуть зачесав назад пышные дреды, кивнула, пристыженно опуская взгляд в землю. — Н-не хочу, чтобы кто-то в… видел… — тихо пробормотала она. — Что? — Заг, отпустив её руку, подошёл ближе. — Извини, я не расслышал… — Нельзя, чтобы нас видели… чтобы меня видели с к-кем-то, — шёпотом пояснила Дуза. — Почему? — Моя хозяйка и без того озверела, когда узнала, что я работаю у Аида в корпорации. Она сказала, чтобы я даже адреса никому не смела говорить… Она мне еле змеек разрешила оставить — если… если она увидит, что меня п-провожают, она меня обязательно выселит. Загрей посмотрел на неё хмуро, пытаясь обработать сказанное, догадаться об истинной причине такого поведения хозяйки комнаты. Дуза подняла на него молящий о понимании взгляд, и Заг успокоил её: — Я не пойду дальше, не бойся. — Спасибо, — улыбнулась девушка и покачала головой: — Ужасно странная просьба, я знаю… — Нет, нет, — возразил Загрей, — вовсе нет. Здесь нельзя слишком сильно бояться за свою безопасность. — Нам стоит погулять где-нибудь ещё, — печально заметила Дуза. — Где-нибудь, где не так… — Она не договорила, лишь обвела взглядом раскинувшийся вокруг пейзаж, и Загрей понял её без слов. — Где ты обычно бываешь? — В последнее время — мало где, — признался он. Он мог бы назвать несколько мест, но никогда не потащил бы туда хрупкую и, несмотря на шипасто-кислотную эстетику, нежную девушку. — В спортзал тоже перестал ходить. Теперь всё очень… шатко. Хотел погулять с хорошим другом из зала, но он даже не читает мои сообщения. — Звучит грустно, — склонила голову задумчиво Дуза. — Ты бывал в компьютерном клубе, в паре станций отсюда? — Не слышал про такой. — Ты же любишь играть? Во что? — Во всё, где нет насилия над собаками. — А всё остальное насилие приемлемо? — Да. Девушка рассмеялась, и Загрей тоже улыбнулся широко, не забывая смотреть по сторонам. — Ты не похож на заядлого геймера. — А я могу быть кем угодно — кем попросят. — Тогда ты можешь быть моим другом, да? — А разве я не уже? И Дуза снова рассмеялась, но теперь прикрыла неприлично краснеющее лицо рукой, зажавшись от смущения. — Я… — Она, не в силах перестать улыбаться так, что болели щёки, потянулась к шортам. На цепочках висело множество разноцветных брелоков, и Дуза сняла один, протягивая Загрею. — Спасибо тебе, правда. Я совсем не знаю, чем тебе отплатить за… за н-нектар и за всё… Просто возьми, ладно? Мне правда жаль, что у м-меня больше ничего нет, я… Она перестала тараторить извинения, когда Загрей наконец протянул тёплую ладонь и взял брелок с валяной большеглазой змейкой. — Тебе спасибо, — улыбнулся он успокаивающе, и Дуза проглотила комок в горле. — Ты мне не должна ничем платить — я просто рад, что со мной хоть кто-то проводит время. Девушка почувствовала, как от нереальности происходящего на глаза накатывают слёзы, и, не зная, что ей теперь сказать или сделать, она только неловко помахала рукой и, бросив дрожащее «Пока!», бегом кинулась к своему дому, не оборачиваясь. Загрей так и остался стоять посреди улицы, провожая её взглядом. Когда яркая причёска скрылась из виду, он медленно прицепил подаренный брелок к собачке рюкзака, пытаясь осмыслить, во что только что ввязался. /*Юному Принцу стоило всё же определиться, куда он будет двигаться дальше. С радостью взяв на себя роль проводника, он совсем позабыл, что сам без помощи окружающих ни на что не способен — он совсем позабыл, что и он, и его стеснительная подруга всего лишь дети.*/***
Ночь выдалась сухая и холодная, и воздух холодил слизистую, и небо не проглядывало сквозь грязно-серые облака. Тан специально остановил машину в квартале от печально известной «Девятнадцатой аллеи». Кто придумал такое название бару, уместившемуся на углу двух разбитых переулков в бетонном Тартаре, где уже веками никто не занимался озеленением, никто не знал, но паль там подавали отменную. «Девятнадцатая аллея» со своими оплачиваемыми, пускай и сущими копейками, выступлениями стала излюбленным местом для выступлений местных рок- и инди-групп. Сколько Танатос себя помнил, концерты на агоре, с древности вроде как для этого и предназначенной, всегда запрещали — его мать однажды случайно упомянула, что важную роль в принятии таких решений всегда играл Аид. Несмотря на то, что должность его напрямую с политикой связана не была, происхождение и Аида, и Никты влекло за собой определённые последствия. Никта знала, что Аид всегда пользовался своими полномочиями во благо жителей полиса — она только жалела, что его понимание блага немного расходилось с пониманием самих жителей. В четыре часа утра ещё не горел свет в окнах панелек, мимо которых стремительным шагом шёл Танатос, чувствуя сквозь стоптанную подошву каждую неровность холодного асфальта. Вся фигура его ссутулилась от усталости, словно он отчаянно кутался в форменное пальто вместо одеяла, и тяжёлая коса давила на позвоночник — но спать не хотелось. У Танатоса здесь было неотложное дело, и он был намерен расправиться с ним как можно быстрее. Уже к злополучному бару подходя, он набросил лёгкий капюшон от накидки. Залез облачённой в перчатку рукой во внутренний карман пальто и достал Парабеллум, быстрым движением снял с предохранителя и поспешно убрал обратно. Это крайняя мера — на случай, если загонят в угол. Тан снял со спины косу и устроил рукоять поудобнее в руках, и лезвие описало ровный круг, даря опьяняющее чувство собственной непобедимости. Даже за углом от «Девятнадцатой аллеи» была приглушённо слышна музыка и отдавало чьё-то надрывное пение. Рядом со входом, под ярко-жёлтой вывеской, столпились уже готовые посетители — кто-то курил, кто-то помогал товарищу залезть на пассажирское сидение такси, чьё-то избитое тело лежало, раскинув ноги, у покрытой обрывками афиш стены. Танатос не стал задерживаться ни на секунду в облаке табачного дыма, окружившем вход в бар. Несколько человек только недоумённо посмотрели ему вслед, но опьянённое большинство даже не заметило проскользнувшей мимо них тёмной фигуры. Внутри мрачного, душного, пропахшего потом и дешёвым алкоголем помещения почти никого не осталось. Кажется, не только у Танатоса было чутьё на проблемы. Бармен встретил позднего посетителя взглядом искоса, но что-то сразу ему подсказало, что мужчина в капюшоне и с острой косой наперевес здесь явно не за выпивкой. На стойке, на столах и даже местами на грязном полу лежали такие же упитые тела, как и экземпляр снаружи, и Танатос, глядя презрительно свысока, перешагнул через чью-то конечность. Только несколько человек ещё пили за своими столиками, устремив затуманенные взгляды к сцене небольшой, невысокой и освещённой не лучше остальной части помещения. Именно со сцены лилась потрясающая какофония, издали даже немного напоминающая знаменитую песню. Барабанщик, явно не упустивший шанс прибухнуть за счёт заведения, клевал носом. Парнишка то и дело забывал, куда дальше бить, останавливался и начинал снова со следующего такта. Гитарист ещё более-менее держался, хотя даже в песне из четырёх аккордов умудрялся фальшивить местами, да и звук из усилителя шёл слишком сырой и резкий. Место за кое-как уместившемся на сцене синтезатором вообще пустовало. В центре же, сжимая обеими руками дешёвый микрофон, стоял Загрей — с покрасневшим лицом, ещё более лохматый, чем обычно, зажмурившись, забывшись, он орал изо всех сил «Zombie». И Танатос, не встретивший никакого сопротивления на пути к сцене, остановился прямо перед ним — так, что смог встревоженным взглядом всмотреться в его блестящее от смеси слёз и пота лицо. «Неужели это теперь и твоя война?» — подумал, склонив набок покрытую капюшоном голову, Тан, пока Загрей пел про тысяча девятьсот шестнадцатый, вытягивая надрывные высокие ноты так, что по коже шли мурашки. Если ему хотелось закрыть уши, сжаться в комок, спрятаться от громкой музыки, то Заг на глазах у всего мира рвал из груди сердце, швыряя под ноги любому прохожему, совершенно не скрывая эмоций, и Танатос смотрел на него, поражённый настолько, что даже неуютное чувство в животе, в панике требующее прекратить унизительное действо, не могло перекричать сильный, заметно охрипший тенор. И только когда в лёгких совсем закончился воздух, Заг, пытаясь отдышаться, открыл глаза, всё ещё одной рукой держась за микрофон. Что-то расплывчато-знакомое предстало его взгляду, и он наклонился, чтобы получше рассмотреть. Попытался упереться руками в колени, но чуть не свалился со сцены, и Тан протянул руку, хватая его за плечо. — Что? — пьяно и так удивлённо улыбнулся Загрей, и Танатос снова чуть склонил голову, заглядывая ему в лицо. — Пойдём, — наконец произнёс он тихим и горьким голосом. — Пойдём домой. Цербер по тебе соскучился. И Загрей не стал задумываться над его словами ни на секунду — позволив аккуратно стащить себя с невысокой сцены, он только обернулся, чтобы попрощаться с гитаристом. Ударник уже уснул, уткнувшись лицом в малый барабан. Танатос повесил косу обратно под накидку и вытащил недовокалиста из душного бара на свежий воздух. Он честно ожидал, что ситуация будет намного опаснее — возможно, просто привык надеяться на худшее. Толпа вокруг входа куда-то рассосалась. Тан поволок еле идущее тело к машине. — Мы пойдём домой? — ещё раз спросил Загрей зачем-то. Голос его охрип почти до неузнаваемости. — Сначала домой, да, — кивнул Танатос. — Потом — на работу. Нужна твоя срочная помощь. — А что там случилось? — плохо ворочающимся языком спросил Заг. — Вот ты мне и скажешь, когда протрезвеешь. Загрей виновато опустил голову, стараясь перебирать ногами — получалось как-то вяло. Тан шагал слишком быстро, но у Загрея хватало совести не просить его идти медленнее. Но внезапно Танатос остановился сам, как вкопанный, и повернул голову в сторону ближайшей подворотни, и Заг попытался посмотреть туда же — шея плохо держала свинцовую голову. Между двумя панельными четырёхэтажками скользили странные тени в тёмных, воздушных одеяниях, и Загрей сразу понял, что дело пахнет керосином. — Беги, — попросил он шёпотом, дёргая Танатоса за рукав. — Просто беги, пойдём, быстрее, пойдём отсюда… Но Тан продолжал смотреть в подворотню, хмурясь в попытке разглядеть хоть что-нибудь, пока прямо за их спинами не раздался звонкий стук каблуков по асфальту. Танатос моментально развернулся всем корпусом, и Заг, не удержавшись на ногах, упал прямо на тротуар и попытался отползти от нависшей над ними фигуры. Высокая женщина, с ног до головы облачённая, казалось, в один большой кусок лёгкой ткани, замахнулась боевым шестом, но тут же отошла, увидев в руках оппонента направленный на неё пистолет. — Я женщин не бью, — сразу предупредил Танатос, крепко сжимая оружие. Ткань закрывала всё лицо неизвестной, оставляя открытыми только глаза, сначала испуганно метнувшиеся к пистолету, затем — к лицу в тени капюшона. Было слышно, как дыхание нападающей участилось, и из подворотни, где Танатос заметил странное движение, донёсся строгий голос, тоже женский: — Оставь их. Ещё полчаса осталось. Пускай убираются. И женщина опустила посох, разворачиваясь. Убегающий стук её невысоких, широких каблуков ещё несколько секунд раздавался в пустоте улицы, пока и она не слилась с ночной темнотой. «Что-то грядёт», — подумал Танатос, убирая Парабеллум обратно, и подобрал с асфальта плохо соображающее тело, тут же благодарно повисшее на нём. Вместе они поковыляли к машине, и только Заг, всё не в силах поверить, что они чудом избежали нападения, время от времени оглядывался на подворотню и гадал, мерещатся ли ему мелькающие воздушные шлейфы и заговорщицкий шёпот. Загрей не помнил поездку на машине — отрубился, как только оказался в кресле. До входной двери в квартиру он попытался дойти сам, не опираясь на Танатоса, который терпеливо замирал в коридоре, обернувшись, и ждал его, пока он, еле держа равновесие, шёл вдоль стенки. Щенки, заслышав открывающийся замок, сразу бросились к двери, виляя изо всех сил хвостами и сонно зевая. И Загрей, не в силах разуться стоя, сел на пол, раскинув ноги, окружённый счастливо обнюхивающими его, облизывающими его лицо шерстяными комочками. — Раздевайся и в душ, — сухо и непреклонно донеслось сверху, — или в одежде будешь отмокать. Заг ощутил вдруг такое дикое нежелание подниматься, что просто упал на спину, развалившись прямо на холодном полу. Глаза сами собой снова начали закрываться. Танатос повесил пальто и, осмотрев окружённого довольными щенятами Загрея, скептически спросил, чуть наклонившись над ним: — Мне тебя от пола отскребать? — Нет, нет, я… дойду… Заг, кряхтя и шатаясь, всё-таки поднялся и протопал в ванную. Без какого-либо стеснения сбросил с себя одежду — правда, чуть не споткнулся, когда пытался выпутать ноги из джинсов, но всё же забрался в эмалированную ванну целый и невредимый. Усевшись по-турецки на холодном дне и с трудом соображая, что делать дальше, он уставился стеклянными глазами в смеситель. Щенки скребли по ванне когтями, надеясь забраться внутрь — к родному, тёплому, спасительному запаху. Танатос, чувствуя, что дело так далеко не продвинется, сам взял лейку душа. До упора открыв кран холодной воды, направил жёсткие струи прямо на бедовую голову — и Загрей, не ожидавший такого предательства, взвизгнул, затем закричал настолько, насколько позволил охрипший голос, и, съёжившись в комок, попытался закрыться руками от злой воды. — А нечего было так напиваться, — не без торжествующего злорадства заявил Танатос, хоть и пытался звучать назидательно. Он склонился над ванной, упираясь одной рукой в скользкий край, и старался, вопреки протестующим стонам, покрыть как можно большую поверхность. — А-а-а-а-а-а, я немного! — Заг обнял себя за плечи, чтобы ледяная вода не попала на грудь и живот. — Маргарита, джин-тоник, потом виски… разбавленный! Закрыться не получилось — вода текла по шее, плечам, и из какого-то внутреннего садизма Тан специально направил лейку ему на грудь. Загрей задышал быстро-быстро, глубоко и, стуча зубами, уже не пытался как-то противиться, смиренно принимая происходящее. Он только повернулся к Танатосу и, глядя исподлобья, дрожащим голосом спросил: — Зачем ты это делаешь? И Тан, вздрогнув, резко поднял на него взгляд. — У нас весь отдел накрылся. Нужно всё успеть починить до утра. — Нет, — помотал вымокшей головой Заг, убирая с лица липкие лохмы. — Зачем ты со мной носишься? Почто я тебе сдался? Танатос закрыл глаза, поджал губы и устало опустил лейку душа на секунду. — Ты больше не обязан со мной нянчиться из-за ВКП, — продолжил Заг, но спустя долгую паузу осознал, что Тан разговаривать на эту тему не намерен, и послушно опустил взгляд. Только хрипло пробормотал себе под нос: — Все эти несколько недель… как перманентный приход; перестаёшь различать, где реальность, а где нет. — Он, шмыгая носом, попытался унять дрожь в зубах, но получалось из рук вон плохо. — Извини, что напиваюсь так, будто мне есть, на что жаловаться. Всем обычно как-то плевать. Танатос только тяжело вздохнул в ответ и сел на корточки перед ванной, вяло мотая лейкой из стороны в сторону. Загрей заглянул ему в глаза, но — он не знал, чего именно искал там, но ничего так и не нашёл. Он снова отвёл взгляд, понимая, что его секрет — голос в его голове, достающий его уже которую неделю — всё-таки навсегда останется с ним. Придётся сходить с ума в одиночестве. Тан не чувствовал никакого желания говорить с Загреем, приближаться к нему — к невинному ребёнку, наивно не понимающему проблемы взрослых. Но теперь, наблюдая, как Загрей копается в чужих документах, покупает наркотики, упивается в скандально известных барах, подвергая себя жуткой опасности, Танатос начинал понимать, что хуже уже не сделает. Он помнил маленького мальчика, который всегда вежливо улыбался, здороваясь, и разговаривал только кафаревусой — по крайней мере, в присутствии отца. Но с этой иллюзией пора было прощаться. Хрупкий ребёнок с годами превратился во вдохновителя древних скульпторов — молодая, словно белого мрамора, кожа, под которой мягкий рельеф мышц проглядывал упруго, и точёные ключицы, скулы, челюсть. Ох чёрт, Танатос пустил так близко совершенно нового человека, отдалённо знакомого незнакомца. Но он не мог просто его выгнать, всё его существо противилось одной лишь мысли о столь бесчестном поступке. Он никуда не мог выгнать людей со станции, с которыми десять лет подряд пришлось делить хлеб. Ему придётся учиться жить с этим прекрасным незнакомцем, смотрящим доверительно на него такими знакомыми, родными, ясными глазами. Зачем Танатос с ним носится? Зачем вкладывает столько сил? Да потому что так надо. Потому что, если взялся помогать, будь добр помогать до самого конца. Вырви сердце, швырни под ноги, позволь растоптать — лучше умереть, чем сдаться. — Как в детстве, — вспоминал Заг, всё ещё ёжась и отфыркиваясь от холодной воды, но понемногу к ней привыкая. Он прищурился любопытно: — Как у тебя всегда получалось меня находить? У тебя как будто чутьё. — Не знаю, — пожал плечами Танатос, выключая воду и протягивая Загрею тёплую махровую простыню. — Просто угадываю. Он действительно не знал, как это объяснить — может, Заг и правда с детства был настолько предсказуемым, а может, вокруг него была какая-то особая аура, которую чувствовал только Тан, потому что каждый раз, когда Загрей убегал из дома, встревоженная Никта звонила именно Танатосу. И он всегда находил беглеца в считаные часы — сидящим на набережной, считающим машины на мосту, бродящим вдоль забора ботанического сада или прячущимся в полных крыс подвалах. «Хватит заниматься мазохизмом, — холодно сказал Танатос однажды, ведя вновь найденного ребёнка за руку домой. — Я понимаю, что у тебя не осталось других способов привлечь к себе внимание, но, если бы тебя искали Никта или Аид, они бы сильно разозлились.» «Думаешь, отцу на меня не плевать?» — фыркнул Заг, по пути распинывая попадающиеся под ноги камушки. «Думаю, нет. Он же попросил Никту о тебе заботиться, зная, что у него не хватает времени на полноценное воспитание.» «Ты прав. Я ему нужен, чтобы слепить из меня то, что хочется ему. А чего хочу я, ему плевать. Знаешь, Тан, — Загрей поднял голову, глядя Танатосу в лицо, — отец говорит, что все дети хотят хватать звёзды с небес, но, если бы мечты каждого ребёнка сбывались, небо давно уже было бы пустым. Вот скажи, ты в детстве тоже хотел стать кем-нибудь крутым? Типа космонавта, или гонщика, или полицейского, или… или рок-звезды?» «Честно? — подумал Тан, глядя в честные глаза и вспоминая. — Я хотел быть единственным человеком, кому позволено убивать других. Я правда думал, что это было бы интересно. Я совсем ничего не понимал.» «Да… — произнёс он вместо этого вслух, отводя взгляд. — О чём-то таком я и мечтал. Не срослось.» И Заг, разочарованно опустив голову, медленно и мягко вытянул свою ладонь из его. Танатос остановился, заметив, что Загрей больше не следует за ним — он сел на бордюр и, уткнувшись головой в колени, начал тихо плакать. Тан подождал немного и, вздохнув, молча сел рядом. «Вот поэтому я и убегаю», — расслышал он сквозь всхлипы. Поздравляю, ты сломал ребёнка — ты собой доволен? Где эта правда жизни? Как долго детей можно охранять от темноты взрослого мира, чтобы они не выросли с хронической депрессией? Как рано можно начинать скармливать им эти ужасные мысли, чтобы они не повесились в старшей школе, полностью осознав, насколько на самом деле жесток мир? На самом деле, как понял позже Танатос, разницы никакой не было. Главное — быть рядом. В этом мире друг у друга есть только они.***
Уже светало, когда они наконец добрались до головного корпуса, но для работы всё равно было рано, и коридоры высотного здания пустовали — оттого шаги по намытым до блеска полам отдавались в темноте холодным эхом. — И в чём проблема? — спросил Заг устало, когда Танатос привёл его в свой кабинет. Тан в ответ включил системный блок, за которым тут же засветился монитор. Тестирование быстро завершилось, сменившись после недолгой загрузки фиолетовым приветственным экраном операционной системы. Загрей терпеливо следил за происходящим, но всё равно позёвывал. Система запросила данные учётной записи и, получив логин и пароль, снова начала грузиться. Танатос отошёл в сторону от страшной машины, скрестив руки на груди. Прошла, может, минута или две, и даже Загрей начал непонимающе хмуриться. — У Гермеса всё обычно быстро загружается, — сомневаясь, пробормотал он. Наконец, просьба подождать на экране сменилась ошибкой: «Отсутствует подключение к локальной сети». Для работы вне корпоративной локальной сети операционная система попросту не была предназначена. — Кабель, наверное, где-то перетёрся… — первым делом решил Загрей, сразу заглядывая за системный блок. — Так по всему бюро, — напомнил Танатос, сразу умерив его энтузиазм. — Весь день ничего сделать нельзя было. Искали сисадмина — в серверной никого нет. — Да, Гермес сказал, что его долго не будет, — кивнул Загрей задумчиво. — Дня два или три. Но вчера он уже должен был быть на месте. Он попытался как-то уместить в голове две мысли, требующих срочного размышления. Почему не было Гермеса? Что случилось с локальной сетью в бюро ритуальных услуг? Может, дело в истинных архивах — может, он решил залечь на дно, услышав, что Загрей про них знает? Чёрт, это надо все коммутационные шкафы на пути к серверной проверить на ошибки — где-то могло что-то перегореть. Вдруг Гермес — это его ключ к разгадке местонахождения истинных архивов, и потому он знает, где находится Персефона? Или, может, просто перезагрузить сервер и тогда уже смотреть? Как же хорошо, что Заг ничего не рассказал Аресу — надо обрывать с ним связи, иначе чья-то жизнь точно окажется в опасности… Жонглируя мыслями, Заг ехал в лифте на этаж, где лежала серверная. Танатос стоял рядом, угрюмый, не менее усталый, но так же сильно желающий наконец разобраться с невовремя возникшей проблемой. В тёмной комнате, освещённой лишь двумя мониторами, было тише обычного — только шумел кондиционер и похрапывал крепко спящий на диване Гипнос. Заг, стараясь особо не шуметь, взял ящик с запчастями из-под стола и направился к серверам. — Подержи фонарик, — шёпотом попросил он Танатоса, протягивая телефон со включённой вспышкой. Тот принял, но как-то нехотя. — С какой цифры у вас в отделе начинаются логины? — спросил Заг, выискивая взглядом что-то среди пучков перевязанных хомутами проводов и моргающих зелёных лампочек. — Восемь, шесть, тридцать. — Восемь-шесть-тридцать, восемь-шесть-тридцать… Это здесь. Танатос свысока наблюдал, как Загрей, найдя упавший сервер, сел на пол и начал проводить над вытащенным из шкафа блоком какие-то операции. Менял местами провода, подключал какие-то новые, что-то шаманил. И с каждой секундой скептицизм во взгляде Тана потихоньку таял. Всё ещё не решаясь приблизиться, он рассматривал странные манипуляции. В конце концов Заг сдался. Со вздохом вынул из ящика отвёртку, открутил несколько шурупов и вытащил из сервера какую-то прямоугольную продолговатую коробку. Прошествовав к другой стойке и пошарив немного взглядом, он отключил несколько проводов и вынул оттуда такую же коробку. — Резерв! — победно улыбнулся он, показывая на свет жёсткий диск. — Здесь всё? — спросил осторожно Тан. — Может недоставать каких-то вчерашних файлов, — признал Загрей. — Но вообще… — Он обвёл рукой стойку, откуда извлёк волшебный диск. — …здесь всё! С очень, очень давних времён. Куча секретной информации под слоями шифровки. Пока он прикручивал, подсоединял, подключал резервный диск, Танатос думал, что всё это может значить для него. Может, он действительно слишком древний для такого — но где-то глубоко всё ещё существует вот такая резервная копия. Его украденная молодость, его потерянная любознательность, его потухшая готовность в любое дело окунуться с головой, прямо как сейчас это делал Загрей — всё это живо где-то внутри, зашифрованное, нечитаемое. Для Танатоса тоже когда-то не существовало барьеров. Танатос тоже когда-то был готов учиться. Он ведь совсем позабыл, что эти годы вообще существовали. — Спасибо, что попросил о помощи, — вдруг улыбнулся, вырывая его из мыслей, Загрей. — Я хотел отдать тебе нектар — последнюю склянку. Вдруг ты передумал. — Нет, не передумал, — решительно отказался Танатос. — А зря, — покачал головой Загрей. — Никта тоже сначала отказывалась, но потом попробовала — и ей понравилось. Танатос не знал, как реагировать на столь провоцирующую информацию. Само его существо отказывалось принимать это противоречивое высказывание, обрабатывать его. Его мать, чистая, ясная и величественная, никак не могла быть связана с губительными наркотиками, которые испортили всё когда-то трудолюбивое население полиса, превратив людей в одурманенных обезьян. Разве Аид не поэтому запретил их? Разве Никта не поддерживала его чуть ли не в каждом решении? В боку начинало покалывать. Это нехорошо, это очень нехорошо. — Я знаю, что отец развёл жуткую пропаганду против наркотиков, даже рекреационных, — продолжал, зажав губами пару мелких шурупов и отчаянно работая отвёрткой, Заг. — У него личная причина ненавидеть нектар и амброзию. Он отвергает все олимпийские обычаи — и это тоже. — Я оставлю это решение матери, — только и произнёс Танатос, стараясь в темноте незаметнее придавить ладонью бок. — Я не хочу иметь дела с… таким. И Загрей поднял на него испытующий взгляд, словно пытаясь обнаружить ложь в его сухом, жёстком лице. Ведь Танатос никогда не отвергал обычаи элиты, точно зная своё место в социальном строю полиса. Есть обычные люди, а есть они — Никта, Аид, Хаос и прочие. Но, видимо, его понятие собственного положения в обществе сильно отличалось от понятия олимпийских политиков — так хорошо подействовало воспитание при режиме Аида. Заг не собирался давить. В худшем случае — старую собаку новым трюкам не научишь, но он всё-таки надеялся, что со временем Танатос тоже переосмыслит идеалы, которые в них обоих с детства старательно закладывали родители. — А Никту и Хаос что-то связывает? — спросил он вдруг, переводя тему. Тан посмотрел на него сверху вниз с неописуемо-возмущённым непониманием во взгляде. — Я не хочу лезть не в своё дело, но… вдруг мне это как-то поможет? — Они не хотят друг с другом общаться, — скупо ответил Танатос, игнорируя мольбу в глазах Загрея, которому каждая крупица информации была сейчас драгоценна. — Это всё, что мне известно. — Но Хаос звучали довольно дружелюбно, когда говорили про Никту, нет? — И тем не менее, они друг друга избегают. Загрей решил не продолжать разговаривать на темы, которые явно приносили Тану дискомфорт — лицо его оставалось каменным, но хмурым, и глаза чуть прищурились будто бы болезненно. Заг вставил сервер обратно в стойку и подключил провода — проблема могла крыться в любом другом компоненте, но, слава богам, кажется, дело было именно в жёстком диске. Подошёл к компьютеру и начал рыться в терминале, на запрос выдавшем колонну с виду одинаковых строк. — Восемь-шесть-тридцать — должен функционировать нормально, — наконец объявил он, довольный тем, что не пришлось перезапускать всю систему в безопасном режиме и чинить неполадки вручную. По совести, так и надо было сделать, но Загрей слишком устал. — Могут быть проблемы с серверами поменьше, но главный теперь в порядке. Гермес, когда вернётся, разберётся с жёстким диском, — добавил он, кивая на извлечённую из сервера коробку, — и всё будет работать как прежде. — Это всё? — спросил Танатос нетерпеливо. — Если будут ещё какие-то проблемы, приходи, — добродушно улыбнулся Загрей. Танатос кивнул и поспешил скрыться из серверной, аккуратно притворив за собой дверь. Заг посмотрел ему вслед и опустил взгляд в клавиатуру, обеими руками взявшись за голову. Глубоко и как-то слишком горестно вздохнув, он вытащил из рюкзака последнюю склянку нектара и прежде, чем надоедливый голос в голове успел бы вставить какой-либо комментарий по этому поводу, положил неисправный жёсткий диск на металлический корпус стойки, а на него — круглую бутылочку. Гермес наверняка соскучился по нектару, если он и правда родом с Олимпа. Даже если нет, это достойная отплата за обучение, окупившееся этой ночью для Загрея головокружительным ощущением собственной нужности. Если бы не Гермес, его бы до сих пор никто не воспринимал всерьёз. Внезапно тело на диване зашевелилось, и Заг вздрогнул — Гипнос, притворявшийся всё это время спящим, улыбнулся ему хитро и подмигнул. — Чего голос такой охрипший? — спросил он, подозрительно щурясь. — Был на концерте, — немногословно пожал плечами Заг. — Не в «Девятнадцатой аллее» случайно? — снова спросил Гипнос, и лицо его вдруг выразило непонятное Загрею удивление. — Да, где же ещё. — И как? Перестрелка была? — сразу любопытным шёпотом принялся расспрашивать его Гипнос. — Какая перестрелка? — Голова начинала болеть, и Заг поморщился. — Ты о чём, дружище? — На них же под конец смены совершили вооружённое нападение! Ты разве не слышал? Бармена, официантов, весь персонал в заложники взяли! Загрей завис на несколько секунд, только растерянным взглядом шаря по полу. — Ты точно уверен? — с сомнением спросил он. — Конечно, во всех утренних новостях пишут, — усмехнулся Гипнос. — Ты ушёл раньше? — Да… — пробормотал Заг, вспоминая, с каким рвением утаскивал его из бара Танатос, словно не мог подождать с поисками до утра, и как на них чуть не напала неизвестная женщина в подворотне. — Я ушёл раньше… — Везучий ты! — широко улыбнулся Гипнос. — Хотя я бы послушал репортаж очевидца! Загрей почти не расслышал его слов — он пытался думать, но в голове повис густой туман. Похмелье ещё толком не наступило, но ему уже хотелось снова напиться. — Двигайся, — обречённо вздохнул он и, когда Гипнос освободил немного места на диване, рухнул на ободранное сидение, и дешёвый поролон не особо смягчил его падение. — Как на этой развалюхе вообще спать можно… Он притащил этот диван в серверную сам, когда услышал, что в одном из конференц-залов хотят избавиться от старой мебели. Прошло уже несколько лет, но Загрей так и не оставлял надежду сделать из этого места, где они с Гипносом и Гермесом зачастую сидели сутки напролёт, что-то чуть более обжитое. Как, например, Орфей обустроил себе одну из никому ненужных подсобок. Правда, не совсем по своей воле — ему пришлось, когда его выгнала жена. — Ты не слышал, как Танатос заходил только что? — спросил Заг, когда устроился поудобнее. Он использовал Гипноса в качестве одеяла, Гипнос его — в качестве подушки. — Нет, не слышал, — помотал головой Гипнос, затылок устроив у Загрея на плече и тоже пытаясь поудобнее улечься на твёрдой спине его. Заг только хмыкнул в ответ. Гипнос всегда звучал довольно радостно, когда вспоминал брата, но почему-то, стоило Танатосу вернуться в полис, эта радость сменилась сдержанной угрюмостью. Загрей чувствовал себя оторванным — от реальности, от нормальных людей. Загнанным в клетку маленького элитного круга, из которого всю жизнь так отчаянно пытался вырваться. Давило чувство вины за предпоследнюю склянку нектара — вместо того, чтобы подарить драгоценный напиток, Заг разбавил им вискарь, как абсолютный идиот. /*И только тусклым утром растянувшегося на целую вечность марта легкомысленный Принц наконец начал осознавать, что, сколько бы он ни просил старого друга проводить с ним время, их былую дружбу ему уже не вернуть никогда. Теперь же Принц стоял на перепутье, готовясь к тяжёлому выбору: быть со своей семьёй или жить ложью, пытаясь сойти за одного из простых людей; остаться дома и взращивать зарождающуюся дружбу или же оставить всё позади ради жизни, полной неизвестности… Принцу предстояло выбрать что-то одно.*/ Когда Гермес бесшумно вошёл в серверную, двое на диване уже давно спали, хотя за окнами небоскрёба уже давно встало тёплое, по-настоящему весеннее солнце, и на ресепшене собралась целая толпа никем не обслуженных клиентов. Гермес окинул взглядом спящих и заглянул меж рядов серверных стоек, чтобы проверить, ничего ли не сломалось за время его отсутствия. Тогда-то он и заметил мягкий свет нектара, бутылку которого кто-то оставил на стойке. Он ещё раз осмотрелся — Гипнос нектаром никогда не разбрасывался, так что, наверное, это от Загрея. А если бы склянка предназначалась Гипносу, Заг вручил бы её напрямую. Но зачем ему оставлять нектар Гермесу, у которого и так подобной продукции было в достатке? Но, подумав немного, Гермес всё-таки взял бутылку в руки и нежно улыбнулся. Затем забрал лежавший под ней жёсткий диск, явно отложенный из-за какой-то неполадки, и положил на компьютерный стол, готовясь к новому рабочему дню. Но перед тем, как приступать к отладке, снял с себя тёплую куртку и шарф и укрыл ими спящих друзей на диване — может, он и излучал энергии не меньше, чем атомная электростанция, но потребность близких во сне Гермес всегда уважал.