System.reconnect(me, you) {

Во вторник была хорошая погода. Не слишком ясно, не слишком пасмурно — небо мягко светилось сквозь ковёр облаков цвета пыли на высоком шкафу, до которого руки доходят только во время самой генеральной из уборок. В долине пяти рек дул холодный весенний ветер — можно было надеть свитер, пойти на пляж и жаловаться на песок, забившийся между пальцев ног. Но Загрей не стал изменять своей тёмно-рыжей толстовке. У него была пара свитеров: один, кажется, валялся под кроватью, второй в углу между чугунным радиатором и письменным столом. Но настроение запихнуть себя в тюрьму из колючих вязаных кос появлялось у него только зимой, и то изредка. Зато они всё-таки пошли на пляж — с Дузой. Они не собирались туда изначально, Загрей просто хотел показать ей самые фешенебельные кварталы Тартара — хотел, чтобы она увидела здесь хоть что-то кроме полуразрушенных бараков доков и промзоны. Не то чтобы в богатых районах особенно было, на что посмотреть. Сначала они пересекли небольшой сквер с роскошным фонтаном, окружённый зданиями в стиле не то пафосного классицизма, не то стеснительного ампира. Затем ненадолго заглянули в музей, все экспонаты и выставки которого Загрей знал настолько хорошо, что без труда проводил знакомым и друзьям экскурсии – ничего нового туда, разумеется, не привозили, сколько он себя помнил. Потом маленькая компания спустилась на променад вдоль Стикса с чугунными фонарями и оградками, которые никак не вязались с мраморными арками, колоннами и скамьями вдоль истоптанного газона. Загрею со скуки умереть не дало только одно – восхищённая радость в глазах Дузы, задиравшей голову, чтобы сосчитать этажи в высотках, и таскавшей его за руку от картины к картине в музее. Она шла вдоль полупустого променада спиной вперёд и рассказывала Загрею про змей в своём маленьком домашнем террариуме, от смеси волнения, смущения и переизбытка энергии умилительно хихикая. Во вторник была очень хорошая погода, и день был очень хороший, и даже полис не казался такой уж гнилой дырой. — Рада, что не пошла сегодня в клуб? — спросил Заг, улыбаясь мягко и устало. — Конечно, — рассмеялась в ответ Дуза. — Надо так почаще гулять, надо каждый выходной куда-нибудь ездить! — Можно в Элизий на электричке, — подумав, спокойно согласился Заг. — Давно там не был. Дуза на такое предложение с энтузиазмом закивала головой, и Загрей снова улыбнулся ей, щурясь от ветра, трепавшего их обоих за волосы. Ветер пах холодной рекой, шумел в ушах и дёргал за юбку Дузу, но она, не беспокоясь совершенно и на редких прохожих внимания не обращая, кружилась на аккуратной плитке променада. Загрею было совестно — словно счастье, которое он испытывал рядом с ней, было в долг. Словно присутствием своим он портил эту душу нежную и невинную. Что-то нависало над ними, что-то должно было скоро случиться, и Заг ничего с этим не мог сделать. И после недавней встречи он начал осознавать, что он и не должен ничего делать: если развитие жизни действительно линейно, то оно происходит именно по плану Хаоса. Раньше граждане полиса Загрею казались опустевшими, потерявшими всю надежду тенями. Теперь же он видел в них приблизившихся к простоте первородного небытия детей. Детей, которых не волнует политика, которым не до разлагающейся демократии и не до неоплачиваемых сверхурочных, пока в году есть хотя бы парочка вот таких дней. Он не понимал только, почему ему не хотелось становиться одним из них. Променад заканчивался широкой каменной лестницей на пляж, где летом любили попеременно топиться в Стиксе и жариться на грязном песке те жители полиса, которые весь год искренне трудились ради заветного отпуска. Вечерами, впрочем, пляж облюбовывала совсем другая публика — подошвы ботинок вмешивали в мокрый песок осколки бутылок, сигаретный пепел, иглы от шприцов и окурки. Утром цикл замыкался и со всем этим добром радостно игралось подрастающее поколение. Бегая между торчащими из серого песка деревянными раздевалками и лавочками, Дуза с совершенно детским любопытством рассматривала все прелести самого большого и окультуренного пляжа полиса — оных было на пяти реках не счесть, но все любимые пляжи Загрея были дикими и стихийными: с каменистым дном, свисающими над речной гладью ветвями деревьев и кострищем чуть поодаль от воды. Он бы так хотел показать Дузе эти места — знал же, что ей такое понравится гораздо больше. Но мысли о лете, когда он отсюда уже пропадёт, снова усиленно вгоняли Загрея в тоску. Спокойным шагом следуя за восхищённой девушкой, он засунул руки в карманы, сжимая в кулаках подкладку куртки раздосадованно: Дузе не нужны сейчас его сопли. Она пожертвовала целый выходной на то, чтобы провести время с ним, и заслуживает она взамен гораздо большего. Дуза, выбежав на мокрый песок, на котором отпечатались тяжёлые подошвы ботинок, развернулась к нему и убрала назад хлеставшие по лицу дреды, тонкими и бледными пальцами придерживая краешки слишком длинных рукавов флисовой куртки. В скупых лучах солнца поблёскивали шарики и кольца пирсингов. Улыбка у неё была невероятно чистая, по-детски счастливая. И Загрей рассмеялся в ответ и ускорил шаг, догоняя Дузу. Она протянула ему руку — Заг взял её холодную ладошку в свою и тут же, без задней мысли осторожно сжал, стараясь согреть замёрзшие пальцы. Они вышли совсем близко к воде — переступив через полосу водорослей и осколков ракушек, вымытых рекой на берег, позволили холодной волне самым пенистым кончиком мимолётно объять подошвы. Так и держась за руки, они медленно пошли вдоль берега, и никто никого не тянул, словно бы мысль им обоим пришла в голову одновременно. Горизонт казался невозможно-далёким, и берег — бесконечным, и оба с радостью были готовы вечно гулять по пустому ветреному пляжу, любуясь плавно текущей рекой с одной стороны и нависающим над берегом центром Тартара с другой. — Здесь, наверное, летом так хорошо ходить, — мечтательно вздохнула Дуза. — Снять обувь и по щиколотку в воде гулять… — Зачем ждать лета? — весело фыркнул Заг. Дуза посмотрела на него с сомнением, неверяще, словно просила сказать, что он шутит. И этот взгляд только ещё больше убедил его принять вызов. Пока Загрей, выпустив руку девушки, расшнуровывал кроссовки и закатывал джинсы, та поражённо хихикала, и тонкий смех её растворялся на ветру: — Что ты! Н-не надо, х-холодно ведь! — А я не чувствую! — усмехнулся Загрей и, взяв обувь одной рукой, снова осторожно вышел на совсем мокрый песок, который то и дело омывали речные волны. Голые его стопы оставили на песке вдавленные следы, тут же заполнившиеся мутной водой. Дуза уже почти испуганно наблюдала, как Загрей, ещё минуту назад спокойно шагавший с ней по пляжу, стоял, сосредоточенно замерев, и ждал, когда же накатит следующая волна. Коронованная пеной, она плавно подкралась к берегу и в считаные секунды поглотила живую плоть — но Заг продолжал стоять так спокойно, словно ноги у него были из пластика. Дуза, прикрыв руками рот, смотрела, как вода захлестнула его по щиколотку. Загрей немного помялся на месте, перекатился пару раз с носка на пятку — насколько получилось на вязком песке — и повернулся к ней с улыбкой одновременно хитрой и радостной. Девушка подняла взгляд на него. — У-уходи оттуда! — взмолилась она, стараясь перекричать ветер и шумные волны. — Пожалуйста! З-заболеешь же! — От такого не болеют! — рассмеялся Заг. Профиль его возвышался над рекой почти величественно, словно вырастая из воды одухотворённым продолжением Стикса, и чёлка, растрёпанная ветром, вздымалась похлеще волн. Дуза, лицо которой выражало обеспокоенность в крайней степени, маленькими, несмелыми шажками подошла к нему и, присев рядом на корточки, подставила ладонь следующей волне. Стоило воде нахлынуть, тут же отдёрнула — ледяная. — Ты бы знала, сколько споров я таким образом выиграл, — похвастался Заг и, опустив взгляд себе под ноги, пошевелил тонущими в песке пальцами. — К-как ты это делаешь? — спросила Дуза. Мурашки по коже шли и хотелось сжаться в энергосберегающий комочек лишь от одной лишь мысли о том, чтобы поступить так же. — Секрет фирмы. — Но тебе точно не холодно? И не больно? Т-ты просто зимой закаляешься, да? — Нет, нет и нет. Просто забавная особенность организма! — П-пойдём. Пойдём на берег. Пожалуйста. Девушка, мило, пускай и жалостливо, улыбаясь, обняла его руку и потянула обратно. Заг, смеясь, послушно последовал за ней — под ногами его хрустнула пара хрупких раковин, и мокрую кожу тут же облепил сухой песок. До ближайшей лавочки было далеко — Загрей стянул через голову толстовку, оставшись лишь в футболке, бросил наземь, поставил рядом рюкзак и сел обсыхать. — Мне на тебя смотреть холодно! — пожаловалась Дуза шутливо, но последовала примеру друга и осторожно села рядом, на самый краешек ещё тёплой ткани. — А зря, — покачал головой Заг. — Ветер не такой уж крепкий, солнце греет немного. — У-у тебя крутые мышцы, — прошептала смущённо Дуза — так, что Загрею пришлось чуть наклониться, чтобы расслышать её, но он тут же отпрянул почти удивлённо. Края рукавов футболки кругло облегали бицепсы, и Заг сосредоточил внимание на одной руке, задумчиво хмурясь. Не то чтобы эти бугорки ему тяжело дались — куда дольше и больнее он работал над трицепсами и дельтами. Трапеции и широчайшие и вовсе до сих пор были слабоваты, а про ноги и говорить нечего — по крайней мере, так ему твердил Ахиллес, когда Заг просил у него совета, над чем работать в зале. В детстве Заг не любил спорт — вообще терпеть не мог. Он, брызжа юностью и энергией, мог скакать и носиться сколько угодно, но как только его пытались загнать в рамки — «мяч для того, чтобы пинать его в ворота», «держи копьё вот так и никак иначе», «не прикладывай столько сил на старте, а то до финиша не доползёшь» — всё желание сразу пропадало. Отец пытался научить его выживать, обращаться с древним оружием — отец пытался из него что-то слепить. Заг просто хотел играть. Он хотел, чтобы хоть где-то у него был свой маленький мир, где взрослые с их наставлениями его не достанут. Вместо этого под грозным взором он учился прыгать в высоту, метать разнообразные снаряды, бегать на разнообразные дистанции. Ошибался, больно падал, послушно вставал и пытался снова. Иногда ему казалось, что тренировки под надзором отца были какой-то извращённой формой домашнего насилия — по крайней мере, Танатос очень встревоженно смотрел на россыпи синяков и ссадин на нежной детской коже. Заг пытался врать, что это от драк со сверстниками, но холодные строгие глаза Танатоса обмануть было невозможно. Никта терпела это несколько лет, выстраивая мысленно план, пока наконец не нашла идеального человека для претворения этого плана в жизнь. Когда Ахиллесу поручили присматривать за ним, Аид недвусмысленно дал подчинённому понять, каким хотел бы видеть наследника и какие надежды возлагал на лучшего из бойцов греческой армии. Ахиллес посмотрел на вёрткого, но хрупкого мальчишку — и увидел что-то большее, чем рабочее задание. В компании Ахиллеса тренироваться было весело. Он превращал бой в игру, он улыбался, он разговаривал с Загреем, пока тот выполнял монотонные упражнения, обсуждал с ним любимые книги и стихи, рассказывал ему истории из молодости, не повышал голоса при ошибках и неудачах. Даже когда не было настроения рвать мышцы и зарабатывать синяки, попутно обливаясь потом и задыхаясь, Заг всё равно приходил к Ахиллесу, чтобы видеть, как в давно потухших глазах загорается маленькая искорка. То ли его радовала возможность с кем-то поговорить, то ли так нравилось делиться опытом — Загрей не знал, но мысль о том, что его присутствие не раздражало кого-то, даже нравилось, дарила ему достаточно сил, чтобы вытерпеть любую боль. Тихо смеясь, Дуза тёплыми ладонями с холодными пальцами принялась растирать быстро замерзающую кожу его плеча и предплечья — ничего из этого Заг не мог считать своей заслугой, и похвала та была вовсе не в его адрес. Зубы и правда начинали стучать. Ветер сдувал обсыхающий песок с его ног. В паре метров от друзей волны падали на мокрый песок, с шумом разбиваясь на пенные осколки. — Давай что-нибудь послушаем? Е-если ты не против, конечно! — несмело предложила Дуза, чтобы разбавить чем-нибудь вдумчивую тишину между ними, и полезла в карманы куртки. Заг ушёл в свои мысли — ей не хотелось оставаться наедине со своими. — Конечно, — кивнул Загрей с готовностью. — Что ты обычно слушаешь? — спросила девушка, листая свой плейлист на тысяч пять песен — больше на телефон не влезло. — У меня была девушка, которая любила старую музыку — преимущественно рок, но чтобы всё было ретро, и я, пока у неё тусовался, привык к таким песням. Но сам по себе, наверное, что угодно слушаю, — честно признался, пожав плечами Заг. — Лишь бы мотив был интересный. — Вообще любые жанры? — недоверчиво, но с удивлённой улыбкой спросила Дуза. — Вообще любые, — уверенно подтвердил он. — Меня воспитали в семье с особым отношением к музыке. Учили, что в ней всегда есть красота — думаю, это на все жанры распространяется. А что слушаешь ты? — Н-наверное, так же, как и ты, — неловко засмеялась Дуза. — Всё, где есть, что слушать. Чтобы басы проходили через всё тело, верха искрились, и миды чтобы были сочные — п… правда, если без специального оборудования слушать, н-не заметишь ничего этого… — То есть, ты у нас… — Загрей начал загибать пальцы, — неформал, разводишь рептилий, геймер, смотришь аниме после каждой смены, рисуешь в перерывах — и ещё аудиофил? — Получается, так, — снова рассмеялась девушка, уже весело и звонко, обнажив клыки. — Н-не могу определиться с одним хобби. — Зачем? — пожал плечами Загрей. — Это же замечательно. Если я захочу тебе что-нибудь подарить, у меня будет намного больше вариантов. Дуза на такие слова сначала возмущённо всплеснула руками, затем посмотрела на него почти обвинительно, словно прося не говорить такие приятные вещи всерьёз, но Загрей невозмутимо смотрел на неё в ответ, и все эти эмоции в конце концов растворились на её живом лице ярким румянцем и нежной улыбкой. Девушка отвела взгляд, глядя куда-то себе под ноги, в тусклый песок, и лбом вдруг прижалась к его плечу. — Почему ты такой хороший? — сквозь болезненную улыбку спросила Дуза. — Я хочу тебе доверять. — Но боишься, что не можешь? — задумчиво нахмурившись, предположил Заг. — Я всего боюсь, — печально вздохнула Дуза. — Я очень пугливая. Она не глядя ткнула в случайную песню. Через динамик плоско зазвучало что-то попсовое, но с претензией на альтернативный рок. Заг повернул голову, заслышав первые аккорды, и взгляд его наполнился узнаванием. — Это одна из моих любимых! — приятно удивлённый, воскликнул он. — П-правда? — тут же радостно встрепенулась Дуза. — Слушал всё прошлое лето, — признался он, — чтобы отвлечься. — Что-то плохое случилось? — обеспокоенно спросила Дуза и робко предположила: — Т-тяжёлое расставание? Загрей почти рассмеялся: — Нет, когда я переживал расставание, я слушал взахлёб Шакиру и Долли Партон. Дуза сначала тоже прыснула от смеха, но тут же оборвала себя: — Нет, нет, это не смешно! — Такого всё равно не избежать, — простодушно ответил Заг и глаза плавно закрыл, снова погружаясь в мысли. — Лучше смеяться, когда есть силы. То лето было приятно вспоминать. Исцарапанная речной водой носоглотка, песня сверчков в высокой траве, свет тысяч маленьких маяков на бесконечно-тёмном небе и прорезающие ночь фонари. Тупая боль в спине от жёстких нар в СИЗО. Кое-как перевязанный правый бок, который невидимым лезвием резало при каждом движении. Мягкие простыни, и сбившееся между ног одеяло, и лучи утреннего солнца, ползущие по потолку полосами сквозь складки фиолетового тюля, — лёгкая головная боль от бессонной ночи. Ритм той самой песни, бьющий через наушники, был единственным, что удерживало его тогда в живых — казалось, если выключить музыку, сердце, бьющееся в унисон, остановится. Может быть, это лето будет так же приятно вспоминать — если Заг, трусливо сбегая из полиса, оставит Дузе хоть что-то стоящее ностальгии, может быть, его совесть будет чиста. — Помнишь, ты предлагала мне позвать кого-нибудь из моих знакомых? — спросил он осторожно. Дуза, так и сидевшая у него под боком, склонив голову к его остывшему плечу, подняла на Загрея вопросительный взгляд. — У меня есть один… друг? — К-конечно! — Девушка слегка запнулась вначале, но постаралась придать лицу как можно более радостное выражение и увидела, как Загрей, одолеваемый сомнениями, чуть сдвинул брови к переносице. — П-правда, я буду очень рада! Зови его, и мы как-нибудь… съездим в Элизий, например? — Хорошо. — Уже куда менее уверенный в удачности собственной затеи, Загрей отвёл взгляд. — Он давно не общался с людьми. С нормальными… с живыми. Мне кажется, его надо растормошить — как минимум, всегда можно попытаться. Чем мы ему навредим? — У-у него… — Дуза начала, но оборвала себя, чтобы убрать от лица дреды и сформулировать вопрос получше. — Извини, если это личное — но у него что-то случилось? — Даже не знаю, как такое проще объяснить, — печально рассмеялся Заг. — Объясни сложно, — пожала плечами Дуза и пообещала, словно от неё зависела жизнь незнакомца: — Я-я правда постараюсь войти в положение! Загрей рассмеялся снова, уже ласково, и обнял её одной рукой, прижимая к себе это маленькое драгоценное солнце — она вся дрожала, в короткой юбке и флисовой куртке в такой холодный порывистый ветер. Не то чтобы ему было теплее. — Я думаю, он просто нервничает, — честно признался Заг, глядя в светлый горизонт — казалось, если очень сильно всмотреться, можно увидеть зелень на другом берегу Стикса, но то были лишь вздымающиеся волны. — Не принимай это за грубость с его стороны, хорошо? Он боится громких звуков и прикосновений — хотя за прошедший месяц, вроде, начал привыкать… …или это Загрей стал осторожнее? Стал говорить, ходить тише? Он не мог сказать точно, но в последнее время ему казалось, что холод и отстранённость, которые были присущи Танатосу, когда тот только вернулся в полис, постепенно сменились нейтральной спокойностью, которую на контрасте легко было перепутать с теплом. Очевидно, он ни разу не был против присутствия рядом Загрея, просто выражал это сначала немного по-другому. — Если я могу сделать что-то хорошее для тебя — и для твоего друга, — улыбнулась Дуза, — т-то я только рада. — Не делай этого ради меня, пожалуйста, — попросил Загрей, хмурясь серьёзно, но смотрел он не на неё. Девушка проследила тревожно за его взглядом — на пляж по той самой большой каменной лестнице с променада спускались какие-то странные люди. Четверо в кожаных куртках и спортивных штанах, оглядываясь, прогулочным шагом принялись мерить песок. Загрей понаблюдал за ними несколько секунд и вдруг встал, отряхивая джинсы. — Как тебе идея пойти погулять где-нибудь ещё? — предложил он заговорщицки-повседневным тоном, не давая просочиться в голос страху, который он испытывал не за себя, но за свою подругу. Та встала рядом, наблюдая, как он спешно обувается и собирает вещи, и уверенно кивнула. Дуза не знала, кто эти люди, и она не знала, куда дел свою биту Загрей. Он давал ей подержать снаряд — тяжёлый, Дуза едва смогла поднять. Может, у него уставали руки махать такой штуковиной? Или он где-то её потерял? Дуза тихо гадала себе на уме, что могло приключиться, и только один раз обернулась к той лестнице, когда странные люди в куртках остались совсем позади, превратившись в точки — они не следовали за ними. И Дуза почувствовала, что не хочет бояться, когда за руку её крепко держит, уводя с пляжа, Загрей.

***

Когда в дверных замках зашевелились ключи, Танатос навострился — скорее, просто замер посреди комнаты, освещённой остатками дневного света, и развернулся ко входу в квартиру. Зато щенки сразу же переполнились радостью и, клацая по полу отросшими когтями, перепрыгивая друг друга и звонко гавкая от радости, помчались к тихо отворившейся двери — Заг, не ожидавший обнаружить незапертые замки, приоткрыл её осторожно, чтобы убедиться, что с квартирой всё в порядке, и Цербера при этом не выпустить случайно в холл. Он протиснулся в студию боком, окружённый едва ли не карабкающимися по его джинсам щенками, и чуть растерянно посмотрел в твёрдое лицо Танатоса. Тот молча стоял со шваброй наперевес, словно с оружием, выпрямившись и плечи расправив, и смотрел на него ожидающе-хмуро, и Загрей искренне старался давить в себе мысли о том, что ему здесь не рады. Он постоял ещё пару секунд на пороге нерешительно и спиной на дверь навалился, чтобы та прочно закрылась — щёлкнул замок. Из трёх автоматический был только один. — Помочь? — просто и бесцеремонно предложил он наконец. Ему хотелось спросить, выходной ли сегодня у Танатоса или он просто пришёл домой пораньше, чтобы убраться — но интуиция подсказывала, что Тан не оценит светскую болтовню. Загрею казалось, что он снова обретал утраченное за десять лет чутьё — или, может быть, просто обнаружил беспроигрышную стратегию под названием «вести себя как вёл бы с Мег». — Был бы весьма благодарен, — чинно кивнул Танатос. — Вещи постирать, как в прошлый раз? — с улыбкой кивнул Загрей, стаскивая уличную обувь и на мытый пол ступая осторожно, по краю комнаты, в ванную. — Мытьё собак тоже на твоей ответственности, — заметил Тан, возвращаясь к отжиманию тряпки, и голос его, сначала казавшийся полным вежливого сарказма, теперь отдавал скорее тёплым равнодушием — наивысшая похвала, какой Заг чувствовал себя достойным. Он собрал вещи, аккуратно сложенные в отдельном тазу под ванной — совсем немного, всё уместилось в рюкзак. Загрей подумал бы, что это странно, если бы не знал Танатоса. Любой другой смертный человек набирал бы гораздо больше одежды и белья на стирку, но не он. Почему так сложилось, Заг не знал. Обуваясь снова, чтобы дойти до прачечной — три дома вниз по улице и перекрёсток — он зацепился взглядом за тёмно-чёрное пальто. Все знали, что такие же — несомненно такие же — выдают солдатам греческой армии. Может, просто похожий фасон? Но что, если последние десять лет Танатос действительно занимался чем-то, связанным с армией? Арес тоже намекал на это тогда, в ту первую ночь, когда Тан только вернулся в полис. Тогда было неудивительно видеть такой минимализм и излишнюю аккуратность с его стороны. Загрей последний месяц часто ловил себя на том, что не может оставить эту мысль в покое — Танатос ясно дал ему понять, что не собирается распространяться о подробностях последних десяти лет, дырой оставшихся в жизни Загрея, которому по его воле оставалось лишь усиленно строить собственные теории в надежде однажды связать все те небольшие улики, что у него были, в одну связную историю. «Может, действительно, стоит спросить Ареса?» — подумал он, сидя на лавке в ожидании, когда завершится цикл стирки. Идея была ужасная. После того, как они с Аресом поймали того дельца из столовой, и последовавших за этим событий в «Девятнадцатой аллее», Арес с ним более не связывался. Сам же Загрей тем более зарёкся идти с ним на прямой контакт. Заканчивался рабочий день — прачечная понемногу наполнилась усталым народом, выбравшимся из офисов. Заг накинул капюшон на голову и взглядом задумчивым уткнулся в колени, растворяясь в толпе. Когда он вернулся из-под лёгкой мороси, оставившей на тёмно-рыжей толстовке россыпь точек, диван и шкаф были сдвинуты в другую сторону комнаты. Даже щенков пришлось загнать на балкон, зато квартира блестела от чистоты просыхающими полами — за исключением угла на кухне, в котором до сих пор, разрастаясь, обитало никак не сходящее тёмное пятно, покрывающееся плесенью между уборками. Танатос как раз рассматривал его, когда Загрей ступил осторожно в чистое помещение, и обратил на вошедшего жёсткий задумчивый взгляд, словно бы спрашивающий: «Как мне от тебя избавиться?». Заг только съёжился под столь угрожающим взором. — Может, чем-то ещё помочь? Пыль вытереть? Сантехнику? — спросил Загрей осторожно, выглядывая из-под капюшона. — Спасибо, справлюсь, — спокойно покачал головой Танатос. — Ты тоже после тяжёлого рабочего дня любишь «расслабиться за приборкой», так, получается? — усмехнулся Заг, разуваясь. — Как Никта. — Не думаю, — скупо ответил Танатос и задумчиво подобрал с плиты чайник. Он добавил, словно бы скрупулёзно взвесив все «за» и «против» такого признания: — Раньше мне не особо нравился этот процесс. — И что случилось потом? — спросил Загрей. Внутри пробудилась, клокоча, надежда вытянуть из неразговорчивого товарища хоть какую-то информацию. — Потом? — Танатос бросил в его сторону косой взгляд из-под чёлки. — Потом родился один сорванец, за которым мне в своё время довелось присматривать. Он очень любил ползать по всей квартире и брать в рот всё, что плохо закреплено. Пришлось приучать себя к регулярному обеззараживанию всех поверхностей. Он говорил тем равнодушным, непоколебимым голосом, который всегда пугал незнакомцев — но Загрей, вслушиваясь в его родную и знакомую монотонность, ностальгически улыбался, и Танатос, последний раз окинув его взглядом, только хмыкнул и сосредоточился на важном. Поставил чайник в раковину. Открыл крышку. Тут же закрыл обратно. «Быть не может», — подумал тревожно Танатос. Он приподнял крышку старого металлического чайника ещё раз, заглядывая внутрь. Но, разглядев движение, закрыл обратно, крепко прижав рукой и отвернувшись для пущей уверенности. Загрей в его сторону даже не смотрел, выгружая сухие вещи в шкаф. Наверное, это и хорошо. Увиденное в чайнике вызывало у Танатоса совсем непонятное ему, тревожащее ему чувство. Что-то постыдно не совпадало. Вот только что он стоял и распинался про свою выученную чистоплотность, чтобы реальность буквально тут же опровергла все его слова. В голове, кроме осуждения в собственный адрес, не наблюдалось никаких полезных мыслей по разрешению ситуации с чайником. Тан стоял так, замерев и усиленно думая, пока наконец не схватил чайник в обе руки и быстрым шагом не вылетел из квартиры, чуть не снеся на своём пути дверь. Заг поднял голову и прислушался. Удаляющиеся шаги по холлу, хлопок крышки мусоропровода, приближающиеся шаги. — Что-то случилось? — спросил Заг, когда Танатос появился на пороге. Тан безмолвно, ни лицом, ни осанкой, ни единым движением не выражая никаких эмоций, закрыл за собой дверь, прошёл на кухню. Осмотрел столешницы, пол, заглянул в один из пустующих шкафчиков на стене. Загрей неотрывно следил за ним. Наконец, вздохнув, Танатос объяснил: — В чайнике был таракан. Загрей закрыл рот руками — не столько от страха, сколько ради того, чтобы скрыть неверящую улыбку. Проморгавшись немного, он подошёл ближе и спросил недоверчиво: — То есть… не шутка? Ты выбросил чайник из-за таракана? Танатос пригвоздил его к полу строгим взглядом — кажется, Заг остался в живых только благодаря тому, что насмешку с его лица смыло удивление. — А что ещё я мог сделать? — фыркнул Тан, и в голосе его раздражение зазвучало отдалённым громом. Загрей задумался. Конечно, тараканы — не такие уж безвредные существа, как пауки, чтобы просто выпускать их куда-нибудь на балкон из жалости. Смыть в канализацию тоже не лучшее решение — выбираются, заразы. Заг вздрогнул, вспоминая неприятные столкновения с усатыми, после которых обычно ещё долго оглядываешься на каждое пятнышко и оборачиваешься на каждое движение в периферии зрения. — Можно было заткнуть полотенцем носик и поставить чайник на огонь, — предложил он — просто чтобы ответить хоть что-то, раз уж завёл этот спор. — Откуда в тебе столько кровожадности? — раздражение в голосе Танатоса будто бы сменилось недоверчивой обеспокоенностью, и Загрей беззаботно улыбнулся. — И это мне говорит человек с весьма подозрительным послерабочим досугом, — заметил он осторожно, прекрасно осознавая, насколько рискованную тему поднимает. — Я хотя бы не устраиваю зрелищ похлеще быка Фаларида, — ответил, скрестив руки на груди, Танатос. — А я не разбрасываюсь кухонными принадлежностями, словно мусором, — парировал Заг. — Да сдался тебе этот чайник, — пожал плечами с напускным равнодушием Танатос. — Воду в чём угодно можно вскипятить. В подтверждение своих слов он отворил дверцу шкафчика, в котором хранилась вся его посуда для готовки: большая суповая кастрюля и старая чугунная сковорода. Загрей в ожидании поднял бровь, и Танатос, наполнив сковородку водой, поставил её на огонь. Действительно, вскипела буквально за пару минут. На ужин сегодня жареный чай, приятного аппетита. Мыть Цербера оказалось совсем не так весело, как могло показаться. Для начала Загрей выяснил опытным путём, что купать необходимо всех троих щенков одновременно — если он забирал их с балкона по одному, как изначально планировал, двое других поднимали поистине холодящий кровь вой и с жалобным тявканьем принимались царапать дверь балкона так, словно на улице начались ураган, гром, извержение Везувия и великий потоп одновременно. После процесса купания, требовавшего удержания щенков в ванне тремя конечностями и собственно мытья четвёртой, наступал ещё более замысловатый в своём осуществлении этап сушки. Пришлось пожертвовать махровой простынёй — в неё легче всего было завернуть четырехлапых. Довольный проделанной работой, рукавом толстовки утирая промокший после столь энергичного процесса купания лоб, Загрей выпустил щенков из ванной, буквально тут же встретив жёсткую критику: — Сушить их кто будет? — Я уже… полотенцем, — растерянно заметил Загрей, рукой махая куда-то в сторону ванны, под которой осталась мокрая махровая простыня. Танатос только неодобряюще сжал губы. — Они сейчас обо всё тереться будут, мокрая шерсть собьётся в колтуны. Бери из шкафа фен и суши их. Ещё полчаса жизни Загрея были потрачены на процесс сушки, уже чуть более автоматизированный. Фен был старый, подверженный перегреваниям, и Заг сначала действовал осторожно — отчасти потому, что Цербер со смешно трепавшимися ушами в три головы постоянно пытался укусить непонятную шумную штуковину. Главным же образом Загрей то и дело оглядывался на Танатоса. Но тот старательно не реагировал на завывающий, словно хор глухих сирен, шум фена, хоть и заметно ссутулился в плечах, давя внутри желание деть себя куда-нибудь подальше. Казалось бы, зачем идти на такие жертвы ради трёх совершенно незначительных организмов, занимающих лишнюю жилплощадь и требующих заботы и затрат, как временных, так и финансовых? Загрей, погружённый медитативным процессом сушки щенков в некий транс, размышлял: всё-таки, Тан очевидно не был против держать у себя откровенно нагло навязанного ему Цербера, но вот мотивы и причины, стоящие за решениями этой таинственной личности, олицетворявшей собой рационализм, Загрей не мог представить, сколько ни пытался. Ему не было сложно признать, что Танатос, его мотивации и поступки, намного сложнее, чем Заг помнил его с детства. Ему было страшно осознавать, что решение Танатоса может быть обратимым. И Загрей не мог не проводить параллели между отношением Танатоса к Церберу и к нему самому. Заг тоже, стоило Танатосу только вернуться в полис, с первого же дня старательно и непрошенно присутствовал в его жизни с его молчаливого, равнодушного согласия, которое, впрочем, в любой момент может быть отозвано. Он помнил, он очень хорошо помнил сказанные ему когда-то слова — «как пустили, так и вышвырнут». Но Загрей знал, что легко проживёт, если его выгонят отсюда. Цербер — нет. — Ногти им надо подстричь? — спросил Заг, откладывая в сторону уже ощутимо воняющий горелым пластиком фен. — Надо их приучать к прогулкам, — хмуро покачал головой Танатос, расставляя вокруг обеденного стола стулья. — Пускай сточат об асфальт. — Ты точно не против щенков? — тихо спросил, с надеждой глядя на него через спинку дивана, Загрей. — Они тебе не мешают? — Нет. Вовсе нет, — пожав плечами, ответил Тан, и в голосе его равнодушие плавно сменилось спокойным удивлением, словно и он тоже осознал, что нет очевидных, поверхностных причин ему продолжать держать у себя Цербера. — Ты уверен? — совсем жалостливым голосом, прижимая к груди всех троих, тёплых, пушистых, виляющих хвостами и облизывающих его лицо щенков, спросил Заг. Танатос всей своей громадной, значимой фигурой навис над диваном, свысока рассматривая чистых щенков так задумчиво, словно видел их впервые, и наклонился, облокотившись на спинку чуть скрипнувшего дивана. — С ними легче, — наконец выдавил он из себя, пытаясь из неуклюже подобранных слов построить хоть сколько-нибудь логичное повествование. — Когда кто-то живой есть в доме, в нём легче находиться. Не хочется из одного морга возвращаться в другой. — Может, это потому, что у Никты всегда были кошки? — Загрей вдруг почувствовал укол вины — он ни разу не хотел выпрашивать симпатию, тем более, у человека, которому так тяжело даются объяснения. И он попытался объяснить происходящее за него: — И потому что ты привык возиться со мной в детстве? — Наверное, поэтому, — согласился Тан и попытался правой рукой погладить одного из щенков по голове. Тот с радостью воспользовался возможностью кого-нибудь укусить, вцепившись мелкими щенячьими зубками в крепкую ткань перчатки. Заг в панике принялся отдирать чрезмерно агрессивную треть Цербера от не так давно прооперированной руки. «В конце концов, — думал он позже, лениво расчёсывая уже едва ли влажную собачью шерсть пальцами, — вышвырнуть кого-либо — это весьма невежливо и крайне невоспитанно, совсем не в духе Танатоса». Может быть, только поэтому и он, и Цербер до сих пор могли здесь находиться. Заг не любил гадать, не любил читать эмоции и текст сквозь лица и молчание. Он теперь старался свыкнуться с мыслью о том, что общение с Танатосом — это больно. Местами и совсем немного, бывало и хуже, но всё-таки больно. Если Заг исполнится гедонизма и из желания этой боли избежать оборвёт контакты с окружающими, он останется в полном одиночестве. К нему никто не потянется, если он не потянется сам — это он уже давно понял. Вечер давно покрыл полис, прокравшись через панорамное окно в студию, освещённую только лишь приглушённым жёлтым светом лампочки в вытяжке. Заг видел через окно кухни — Танатос на балконе стоял и рассматривал мерцающую автомобильными огнями улицу. Тревога шептала Загрею, что это он вытравливает Тана из собственного жилья, одним своим присутствием напоминая, что от работы никуда не сбежать. Заг старался не слушать. Он какое-то время задумчиво рассматривал его высокую, нависающую над подоконником фигуру, обтянутые рубашкой сгорбленные плечи, обрубленные пряди волос, чуть колыхавшиеся на ветру весеннем и слабом, несущем тонкий запах так и не пролившегося дождя. Свет фонарей и окон в домах напротив еле заметным бликом ложился на грубые черты лица его, когда он устало зачёсывал чёлку назад широкой ладонью. Тан вышел с балкона много позже — он обретал странное спокойствие, рассматривая то ползущий, то мчащийся поток машин на улице. Он, кажется, почти забыл о присутствии Загрея в квартире — сложив сонных щенков тепло сопящей кучкой на облюбованной ими, продырявленной прорезавшимися зубами джинсовой куртке, Заг устроился с еле работающим ноутбуком за кухонный стол и, стоило балконной двери отвориться прямо у него над ухом, сразу поднял на Танатоса взгляд. И в глазах его читалось это почти испуганное, почти молящее «Мне уйти?», и Тан смотрел на него в ответ молча, будто бы действительно думал, уйти ему или нет. Он в итоге лишь мягко положил руку на голову Загрея, пальцы закованной в перчатку руки вплетая в чёрные его волосы и чувствуя, как Заг в ответ голову чуть наклонил, словно бы макушкой утыкаясь в его ладонь. — Что ты пишешь? — спросил Танатос тихо, и Заг, казалось, почувствовал вибрацию его голоса даже через руку. — Не знаю, — честно признался, глядя в экран, Загрей. — Лишь бы работало. Меня как-то посетила идея сделать калькулятор, но я не думаю, что моих познаний в математике для этого хватит. Ты понимаешь, что значит «прединкремент возвращает ссылку, а не значение»? — Не особо. — Вот и я не понимаю. Как он может возвращать ссылку, если при математических операциях операнды разыменовываются? Что от них тогда остаётся, если не значение? Он не адресовал этот вопрос конкретно Танатосу, и Тан оттого не чувствовал необходимости отвечать. Он помнил времена, когда он действительно мог помочь — будь то задача по математике или сложный текст на древнегреческом. Загрей всегда был ребёнком довольно способным и всё равно не боялся просить у него помощи, и Тан лишь со временем осознал, что груз доверия и ответственности всё-таки весьма приятен. — Тяжело в учении, — только и пробормотал он, свысока рассматривая переживающий постоянные метаморфозы код. Заг усмехнулся, вырезая очередной десяток строк из одного класса, чтобы вставить их в другой, в надежде, что хотя бы так всё заработает. — Это Java, — с наигранной печалью в голосе объяснил он. — Здесь в бою ещё тяжелее. Но, может быть, Гермес дал мне именно этот язык, чтобы потом было легче учить другие. Гипнос говорит, то, что на жабе пишется на тридцать строк, на питоне может занимать три. Тан рассматривал нечёткий текст на экране — всё равно не видел без очков. Буква за буквой, слово за словом, белое пространство постепенно заполнялось неровными столбиками кода. Пальцы Загрея ловко и вместе с тем плавно перемещались между клавишами, и руки его со вспухшими венами, с узловатыми пальцами, всё равно казались аккуратными и какими-то маленькими на фоне клавиатуры, к которой в своё время Танатос никак не мог привыкнуть. Загрею не нужно было отрывать глаза от экрана, чтобы видеть, куда жать, и одним пальцем он попадал ровно по одной клавише. Инструмент, который в своё время только замедлял работу Танатоса, в руках Загрея наконец раскрыл весь свой, пускай и подряхлевший с годами простоя, потенциал. Заг просил его не разбрасываться вещами, но Тан, стоя сейчас рядом с ним, чувствовал необыкновенное спокойствие от правильности своего решения этот отдать кусок металлолома Загрею. Он наконец убрал руку с головы Загрея, и тот, сам того не замечая, чуть наклонился к нему в молчаливой просьбе вернуть приятный груз обратно. Но Тан достал что-то из кухонного шкафчика и, вернувшись за стол, сел напротив Загрея, на своё привычное место. Заг не удержался и любопытно выглянул из-за экрана ноутбука. — Мне… всё-таки выйти? — спросил он неуверенно, рассматривая разложенные по столешнице повязки и мази. — Если хочешь, — не поднимая глаз, равнодушно пожал плечами Танатос, медленно и осторожно стягивая с правой руки перчатку. — Я думал, ты не хочешь, чтобы кто-либо видел, — заметил Заг, не в силах оторвать взгляда от туго обтягивающей ладонь компрессионной перчатки, из-под которой белые повязки поднимались до первых фаланг пальцев, обнажая заметно пострадавшую их кожу. — Я думал, никто не хочет такое видеть, — ответил спокойно Танатос, снимая следом и компрессионную перчатку. — А что там? — Загрей почти перешёл на шёпот, чувствуя себя так, словно под медленно поднимающимися пред его взором слоями ткани скрывалось настоящее сокровище инков. Только, казалось, ни одно сокровище ни одной древней цивилизации его любопытство не оценило бы так же высоко, как то, что так старательно прятал от его глаз больше месяца Танатос. — Просто ожоговая рана, — тоже не поднимая голоса ответил Тан. — Почти зажила. — Можно глянуть? — совсем шёпотом спросил Заг, наклоняясь вперёд и поднимая глаза на него, и Тан на секунду опешил — он разматывал повязки, но замер ровным, прямым исполином, потерявшись в его глазах, накрытых тенью отросших его волос цвета опустившейся на полис ночи и всё равно словно бы сиявших. — На свой страх и риск, — только и ответил Танатос, поднимая последний слой повязок. Он ожидал, что эти сияющие сейчас столь доверчиво глаза наполнятся чем-то другим. Чем-то ужасным. Чем-то, что разобьёт его изнутри, сколько бы Танатос ни твердил самому себе и Загрею, что он предупреждал. Заг осторожно взял искалеченную ладонь в руки, но тут же осёкся: — Ничего страшного? Тебе не больно? — Он принялся оглядываться по сторонам. — Хочешь, я руки продезинфицирую? — Всё в порядке, — спокойно покачал головой Танатос. — У тебя не осталось шрамов от операции? — рассмотрев тыльную сторону ладони, Заг перевернул её. — Их почти не видно, врачи действовали аккуратно, — ответил Танатос голосом отсутствующим, погружённый в состояние совсем ему чуждое. Он смотрел на часть собственной телесной оболочки, большую часть суток скрытую от него же, и что-то в нём отказывалось верить, что это — продолжение его. Он указал тюбиком мази, который держал левой рукой, на две неровных, бледных линии в самой середине ладони: — Это последствия моей собственной попытки. Чудом не обездвижил пальцы полностью. Левой рукой оперировать труднее. — Наверное, жесть как больно было — такой огромный ожог, — сочувственным шёпотом заметил Заг, изучая руку так заботливо, таким пристальным взглядом, каким ни разу не смотрели на рану ни врачи, ни сам Танатос. — Кожа быстро зажила, когда я вернулся, — пожал плечами Танатос неуютно, словно старался стряхнуть с себя чужую эмпатию, странным наваждением покрывающую его изнутри. Назвать то, что он прятал под крепкой перчаткой с пластиковыми вставками, кожей можно было только с огромной натяжкой, которая определяла тонкую грань между комплиментом из вежливости и наглой, приторной лестью. Огромные, обнимающие ладонь, растянувшиеся рубцы вспухали над соединительными тканями, образующими гигантский, до самого запястья и чуть выше, шрам на всю руку. Там, в сравнении с настоящей, уходящей под манжету рубашки кожей, был хорошо виден контраст между её естественным цветом и тускло розовеющей зарубцевавшейся тканью, отливающей серым в приглушённом тёплом свете вытяжки. Наверное, это всё-таки лучше месива из кровавого мяса и некротических тканей, которое ему приходилось, сжав зубы, бинтовать жёсткой марлей, чтобы затем запихнуть дрожащую руку в перчатку на размер меньше, потому что от давления боль хотя бы немного притуплялась. Он помнил, как чувствовал себя зверем, попавшим в капкан, готовым отгрызть себе лапу, лишь бы избавиться от этого режущего жжения, от которого сводило мышцы. Сам ожог легко пережить — бесконечная боль, преследовавшая его неделями позже, буквально сводила с ума, заставляла мечтать о способе всё предотвратить, не переживать эти ужасные секунды. Всё, что он запретил себе вспоминать, при малейшем дозволении встало перед глазами — картины куда живее, чем он желал видеть. Уставленные столы вдоль стерильно-белых стен. Банка с щёлочью. Потасовка. Осколки. Раковина. Разбивающаяся о серый кафель обжигающе-ледяная вода растекается по всему полу и, дотекая до безжизненного тела напротив, смешивается с лужей крови. Всё, что составляет его, бьётся в бесконечной агонии, натягивающей каждый мускул до предела, выгибающей тело и выжигающей эти мгновения в памяти. Белое-белое за окном бьёт в глаза, и… — …Тихо, пожалуйста, всё хорошо, не вспоминай. Его выдернул из транса молящий полушёпот. Загрей твёрдо, но некрепко, боясь навредить, сжимал обе руки Танатоса своими, чуть вспотевшими от испуга, в попытке усмирить крупную дрожь. Большие его, сияющие глаза так же умоляюще заглядывали под чёлку обрубленных светлых волос, и брови болезненно жались к переносице, словно он сам был очевидцем той ужасной сцены. — Я… — Танатос попытался взять себя под контроль, и голос его прозвучал сначала незнакомым даже ему самому, словно он сжал голосовые связки в кулак, лишь бы не позволить им дрожать. — Я задумался. — Не думай, — тут же с успокаивающей улыбкой попросил его Заг. — Не думай, если тебе от этого так плохо. У тебя глаза так страшно остекленели, будто… Он попытался подобрать какое-нибудь эффектное сравнение, но внезапно обнаружил, что не может. Что он мог описать такого же пугающего, что было бы хуже, пробирало бы сильнее, чем та ночь, когда он сидел в машине на границе гаражного кооператива? Если тогда Тан был абсолютно спокоен, то что он вспомнил сейчас? Танатос хотел попросить его закончить высказывание, но что-то подсказало ему этого не делать. — Извини, — только и ответил он, аккуратно вытягивая трясущиеся руки из хватки Загрея. — Иди отдохни. — Мне кажется, тебе нужна помощь, — усомнился Заг со слабой улыбкой, хотя тревога из его взгляда никуда не делась. — Не выдумывай. — Танатос, опустив взгляд, пошарил немного руками по столешнице и подобрал тюбик с мазью для лечения рубцов. Чем сильнее он пытался сосредоточиться на том, чтобы схватить и открутить маленькую крышечку, тем сильнее дрожали руки. — Давай сюда. — Заг протянулся через стол и взял флакончик из его пальцев, и Тан устало закрыл глаза рукой, словно даже видеть не хотел чужую жалость. Загрей выдавил мазь в его ладонь: — Столько хватит? — Да, — сухо и напряжённо ответил Танатос и, не желая показаться грубым, добавил не менее угрюмо: — Спасибо. Он принялся втирать лекарство в то, что осталось от кожи правой руки, и Заг взглядом зацепился за остатки чёрного лака на его ногтях. — Зачем ты покрасил их? — спросил он, с огромным энтузиазмом хватаясь за возможность отвлечь собеседника и от жутких воспоминаний, и от неловкости всей ситуации. Танатос на секунду замер, перестал втирать мазь и поднял взгляд на Загрея. Тот сидел, почти по-детски лицо руками подперев и даже чуть заметно болтая ногами под столом, но в лице его всё равно залегло совершенно взрослое понимание происходящего, будто бы он Танатоса, все его мысли и все его воспоминания видел насквозь. — …Они не очень ровно отросли, — признался Тан. — Так лучше выглядит. — Это не опасно? — уточнил Заг. — В идеале не стоило бы этого делать, — согласился Танатос, вздохнув. — Мне надо тренировать пальцы, брать мелкие предметы, держать ручки. — Не получилось взять кисточку в правую руку? Из-за контрактур? — догадался Заг. Танатос кивнул молча. — Зато левой у тебя хорошо получается. Правая тоже скоро выздоровеет. Тан проигнорировал его, и Загрей решил его не мучить — вернулся к написанию кода, только краем глаза замечая, как он накладывает на кожу атравматичные повязки, надевает тугую компрессионную перчатку и пробует уже почти не дрожащими пальцами подобрать крышку от тюбика с мазью. Хмурился, вздыхал, ронял бесполезный кусок пластика обратно на стол. Что бы он ни взял, Танатосу казалось, всё выглядело чужим в его руках. Объекты растворялись, всё окружающее растворялось, оставляя горький привкус реальности, в которой ему не хотелось существовать. Он смотрел вне себя и плохо понимал, что видел. Он обращал взор внутрь себя и, что бы он ни увидел, что бы ни предстало перед ним, всё казалось ему неправильным. Хотелось принять чего-нибудь сильнодействующего, чтобы не видеть ни той стороны медали бытия, ни другой. Почему-то там, за полярным кругом, на совершенно непонятной станции, куда их послали, заставив подписать едва ли законные соглашения, едва ли родные государства — там жизнь действительно была проще. Танатос привык к мысли о том, что из него не вышло бы идеального грека, у него нет особых талантов, он не потрясающий философ и ему далеко до звания героя, но там, в сотнях километров от цивилизации, ему поклонялся весь отряд — все тридцать девять человек из разных глубинок Греции, с разными верованиями — как единственному, кто способен аккуратно и без лишней крови вытащить больной зуб. На него полагались. Он был их богом, настоящим, пускай и с ограниченной ответственностью, но откликающимся на мольбы. И теперь, отстранённо наблюдая за тем, как длиннее становится день и короче ночь, чувствуя плавное наступление несущего жару лета, Танатос вдруг ощущал совсем неправильное, совсем сломанное, бракованное желание — вернуться туда, где он провёл эти десять лет. Там у него было всё, все базовые потребности были покрыты, а нуждаться в большем не было смысла. Каждый раз, стоило ему поймать себя на этом желании, он пытался мысленно дать себе пощёчину: «Ты же так хотел вернуться, ты же так рвался душою домой, что теперь-то тебя не устраивает?», и теперь он смотрел на первого человека, поприветствовавшего его в полисе. Возвращения к которому он действительно хотел. Загрей уже закончил с работой — или ему просто надоело рвать волосы на голове в попытке пятидесятый раз переписать одну и ту же функцию так, чтобы работала. Он закрыл ноутбук, убрал со стола, переоделся в домашние вещи, которые специально за тем притащил на квартиру. И когда он ложился спать, Тан чувствовал это умиротворение, которое Заг испытывал в детстве, ночуя с ним — чувство безопасности, дружеского присутствия и молчаливого понимания. Тан чувствовал, что вот в такие моменты его жизнь наконец начинала казаться нормальной. Но ждал ли Загрей его возвращения, как ждал его Танатос? Он вдруг задался этим вопросом неожиданно для самого себя. Почему он не спрашивал себя об этом ранее? Может быть, потому что боялся, что ответ ему не понравится? Может, Загрей даже и ждал его, но за десять лет устанешь ждать кого угодно. У него была теперь своя цель — призрак человека, которого он никогда даже в своей жизни не видел. Танатос пытался вспомнить Персефону, какой она представала перед ним (сколько ему было? Четырнадцать? Были ли те времена реальностью или древним сном?) — и даже он не мог вспомнить её лица, лишь её чёрный с белыми краями пеплос и светлые волосы, которые она всегда собирала высоко. Может быть — сомнений оставалось всё меньше в том, что для Загрея Танатос точно так же растворился в дымке времён. Растворился настолько, что невесомая, едва ли существующая Персефона теперь казалась ему реальнее. Персефона хотя бы прислала в полис письмо — Танатос не знал, как ей это удалось и сколько, казалось бы, обречённых на провал попыток ей на это потребовалось. Он знал только то, что он даже не попытался. Было не так холодно, чтобы спать, укутавшись в одеяло — но и не так жарко, чтобы спать совсем без него. Заг нашёл компромисс — он уснул, обняв скомканное одеяло обеими руками, и так и лежал на боку, уткнувшись носом в мягкую пахнущую кондиционером ткань, когда вдруг всё тело его, потрясённое чем-то, увиденным во сне, вздрогнуло так крупно, что он чуть не подпрыгнул на диване. Заг распахнул глаза и полежал так несколько секунд, пытаясь понять, что произошло, и только потом осмотрелся. Рядом, на длинной стороне дивана, сидел, глядя на него не без доли обеспокоенности на строгом лице, Танатос. — Что-то случилось? — тихим, уютным шёпотом спросил он. Из-за спинки дивана так и горел свет вытяжки, падая на открытую книгу, которую Тан отложил на кофейный столик, и Заг вдруг осознал, что даже не понимает, сколько сейчас времени — может быть, поздний вечер, а может и глубокая, клонящаяся к утру ночь. И от этого он вдруг почувствовал себя необычайно тепло. Словно он нарушал какое-то негласное правило, но никто не собирался его за это ругать — наоборот, они нарушали это правило вместе. — Я вспомнил кое-что — во сне, — ответил он с сонной улыбкой. Он на мгновение осёкся, но потом добавил доверительно: — Я недавно отправил письмо матери. Через Гермеса. Он говорит, что знает способ ей его доставить. Наверное, через тех, кто скоро бежит из полиса. — И что, пока ничего в ответ? — спросил Танатос довольно равнодушным тоном, но участия в нём было всё равно больше, чем Загрей ожидал — он привык, что Тан весьма скептически относится к его затее с побегом. — Пока ничего. Я не знаю, как скоро придёт ответ. Если придёт вообще. Не так много людей сейчас в состоянии пересечь границу — даже Арес говорит, что застрял здесь. — Заг упомянул это имя совсем осторожно и понял, что не хочет развивать разговор в эту сторону. Вздохнув, он лишь спросил, чисто риторически: — Кто знает, может, я вмешиваюсь в переписку между моим отцом и… просто обычной женщиной, которая ко мне не имеет отношения? — Не думаю, — покачал головой Танатос весьма уверено, и голос его отдавал столь знакомым ночным холодом. — Всё слишком хорошо сходится. Персефона была женой Аида. Персефона была беременна. Нас заставляли писать подписки о неразглашении, когда она исчезла. Автор письма мог просто подписаться её именем, но если даже мать подтвердила — сомнения быть не может. Она слишком хорошо знала твою мать. Заг только вздохнул ещё раз. Почему-то легче ему от всей этой информации совершенно не становилось. — Извини за тот раз, — сказал он вдруг. — Когда я сравнил Персефону и Никту. Я понятия не имею, кто Персефона такая, и почему то, что случилось, случилось. Я не хочу… вынуждать Никту говорить о том, о чём ей явно не хочется, и, тем более, подставлять её. Я понимаю, что в твоих глазах мои попытки сбежать отсюда выглядят глупостью, но, когда я вспоминаю то письмо, когда я пытаюсь представить мать, где она сейчас… я понимаю, насколько я выбиваюсь из мира, который отец попытался выстроить вокруг меня. Загрей говорил так тихо, и, когда он утих совсем, Танатос продолжал внимательно слушать, ожидая, что он вот-вот что-то ещё скажет. Но Заг лишь задумчиво хмурился, крепко сжимая одеяло. Из-за кажущейся очевидности ответа Танатос не так часто размышлял над тем, насколько того стоит подчинение — насколько важно держаться заранее проведённой для тебя линии. Загрей, как выяснилось, всей душой стремился туда, откуда Танатос мечтал поскорее вернуться. Но следование той самой линии дало Танатосу весьма хорошую жизнь — он даже не мечтал о большем, полностью осознавая, сколько сил положил на то, чтобы занимать то место, которое занимал теперь. И в то же время беспрекословное подчинение — не потому, что других вариантов нет, но потому что так легче — стоило ему десяти лет вдали от всего, чем он дорожил. Загрей с детства — с самого момента своего рождения — пытался изменить свою судьбу, нарисовать свой собственный путь в счастливое будущее. Сначала он полагался на взрослых, но они не смогли, не захотели пересилить волю Аида, поэтому он принялся за дело сам. Пускай сквозь зубы, нехотя и очень-очень осторожно, но Танатос вынужден был заметить, что было бы лицемерием с его стороны не признать — в чём-то Загрей всё-таки прав. — Ты собираешься пересечь границу в Асфоделе, верно я тебя понимаю? — всё так же нехотя и напряжённо наконец спросил Танатос, так, что от неожиданности Заг вздрогнул, чуть отрывая голову от подушки. — Тебе понадобится транспорт. — Да, мы обсуждали этот вопрос с Аресом, — кивнул, ложась обратно на подушку, Заг. — На асфодельских причалах куча мелких лодок, бери — не хочу. Корпорация не так давно выкупила самого крупного речного перевозчика. Надо просто взять какую-нибудь из мелких лодок, потому что ущерб всё равно понесёт отец. Страховка покроет, но страховая компания тоже принадлежит отцу, так что он по-любому в проигрыше, а я по-любому в выигрыше. Если не застрелят пограничники, конечно. Танатос, выслушав незамысловатый план, только задумчиво хмыкнул: — Скажи мне лучше вот что: если тебе не понадобится непосредственная помощь Ареса для того, чтобы достать транспортное средство, ты перестанешь помогать ему в его разборках? Загрей посмотрел на него вопросительно, но Тан, судя по строгому взгляду, ждал ответа. — Вообще, мне понравилось ему помогать, с ним весело — и я себе выбил пару склянок нектара и скидку на последующие, — заметил Заг не без осторожной самодовольной улыбки, которая, впрочем, увяла, стоило ему вспомнить: — Правда, если случившееся в «Девятнадцатой аллее» — его рук дело, мне бы не хотелось в таком принимать участие. Так ты на что-то намекаешь? — Я ни на что не намекаю, — тут же поспешил опровергнуть все его домыслы Танатос. — Я выстраиваю гипотезу. Ложись спать. — Хорошо, хорошо, великий теоретик, — рассмеялся тихо Заг, утыкаясь носом обратно в ком из одеяла. — Но если ты собираешься помочь мне с побегом из этого курятника, можешь так и сказать. Я не расскажу Никте. — Не собираюсь я тебе помогать, — фыркнул Танатос с таким свойственным ему искренним, пускай и приглушённым воспитанной сдержанностью, возмущением в голосе, что Загрей почти испугался. — У меня, в отличие от тебя, есть должность, над которой я долго работал и которую я не хочу потерять. — Извини, — пробормотал в одеяло Загрей. — Я не буду больше об этом говорить. — Всё в порядке, — холодно заверил его Танатос, одну руку протягивая к столу за книгой. Другую же он положил Загрею на голову, мягкой тяжестью ладони вжимая в подушку. — Спи. Заг честно пытался сказать Танатосу, чтобы тоже ложился, но отрубило его моментально. Он, кажется, даже мысль сформулировать не успел — так и уснул с открытым ртом, потому что начинал говорить он как правило раньше, чем понимал, о чём. Танатос, однако, недолго читал в тишине и покое — в какой-то момент Заг принял его руку то ли за подушку, то ли за кусок одеяла. Он сам не понял, как это произошло, но предплечье его вскоре оказалось в крепких и тёплых объятиях довольно сопящего Загрея. Продолжать читать в таком состоянии — наполовину лёжа, наполовину сидя, упираясь локтем в подушку — было невозможно, и Тан довольно скоро сдался. Он отложил книгу, снял очки и лёг на длинную сторону дивана, почти положив голову на одну подушку с Загреем — он пообещал себе, что это ненадолго, минут десять-двадцать, пока Заг не перевернётся во сне как-нибудь ещё и не отпустит его руку. Сосредоточившись на этом обещании, закрыл глаза. Он чудом проснулся вовремя — за несколько минут до времени, когда обычно начинал собираться на работу. В мятой рубашке и без какой-либо особой бодрости, но и без привычной усталости, и — самое странное — без кошмарных снов.

***

Загрей всё ещё привыкал к своей новообретённой вседозволенности в пределах головного корпуса огромной корпорации. Ему больше никто не должен был оставлять открытых дверей и дубликатов ключей. Теперь, если где-то в расползшейся на несколько этажей бухгалтерии у кого-то внезапно пропадало соединение с сервером или в отделе аналитиков опять отказывались сохраняться базы данных, Загрею достаточно было воспользоваться реликвией, артефактом, видавшим древние времена — пропуском с потёртой фиолетовой полосой. Заг плохо помнил те годы, когда Ахиллес ещё не работал главой охранной службы и система безопасности была куда менее замысловатой — когда весь корпус делился на зоны по цвету, и у работников каждой зоны был доступ только к ней. Наверное, так было легче ограничивать свободу передвижения кому надо и куда не надо; новая же система вынуждала чуть ли не для каждого индивидуального работника прописывать доступные помещения, но времени на этом экономилось столько, что Аиду пришлось, невероятным усилием воли переступив через свою ретроградность, согласиться на перемены. Наверное, страхи его были оправданы. Если бы в тот момент охранную службу возглавил не Ахиллес, а кто-то менее ответственный, не умеющий мыслить стратегически, то процесс мог затянуться на десятки лет и породить ещё сотни, тысячи таких же глючных пропусков, открывающих обладателям дорогу в запретные части корпуса. Если бы охранную службу возглавил не Ахиллес, у Загрея сейчас не было бы волшебной потёртой карточки. Каждый раз, когда Заг над этим задумывался, он понимал, что звёзды сошлись над дельтой Стикса в тот момент, когда Никта согласилась помогать Аиду управлять огромной, охватившей весь полис корпорацией, потому что чем больше он размышлял над чередой событий и решений, которые привели его к настоящему моменту, тем больше ему казалось, что Никта каким-то образом видела наперёд последствия всех своих действий. Но даже несмотря на это у Загрея так и не выработалась привычка без лишних вопросов и возражений делать всё, что ему скажут. Хотя, может быть, Никта в своё время предусмотрела и это. Видимо, только потому в тот день она не стала обращаться к Загрею напрямую, а отправила посла. Весь тот день Заг профессионально занимался загниванием в серверной в ожидании вечера, когда закончится его смена и начнётся смена Дузы. Гермес, довольный тем, что наконец выучил себе замену, теперь пропадал на целые недели и почти не появлялся в корпусе, консультируя своего протеже преимущественно через мессенджер. Гипнос всё так же дремал на раздолбанном жёстком диване у стены вместо исполнения своих служебных обязанностей, изредка только просыпаясь от звонков стационарного телефона — время от времени в их пародию на IT-отдел всё равно дозванивались из разных частей корпорации, но с большинством поломок Заг разбирался за пять минут, требовавшихся на перезапуск рабочей станции. Основное же его внимание было сосредоточено на новом проекте — теперь, в довершение ко всем обрывкам кода для разных программ, которые он уже начал писать, Загрей занимался написанием системы, которая в теории позволила бы офисным работникам не звонить в серверную при каждой поломке, а оставлять электронные заявки. Тем сильнее было его удивление, когда в тихий послеобеденный час в серверную постучались. Загрей был готов ко всему — к проблемам с телефонной связью, к выслушиванию объяснений от стареньких бухгалтерш, к визиту Гермеса. Он не был готов к тому, что на пороге громко скрипнувшей двери будет стоять привычно ссутуленно-высокая, с сияющим лезвием над головой фигура Танатоса. — Давно не виделись? — улыбнулся Заг удивлённо. Тан сегодня разбудил его и довёз до работы, и Загрей уже смирился с тем, что не станет тревожить его до конца недели. Как говорила ему Мег, «от всего нужно иногда отдыхать, а от тебя нужен целый отпуск». — Чем обязан визиту? Проходи, мы можем… выпить чаю? Кофе? Заг отошёл от двери и приглашающим жестом обвёл тёмную серверную, заваленный мусором (преимущественно коробками от клубничного молока) стол и диван со сладко дрыхнущим Гипносом. Однако Танатос не стал проходить внутрь, и Заг только спустя несколько секунд напряжённого молчания поднял на него вопросительный взгляд. — Мать просит, чтобы мы с тобой отправились в министерство защиты граждан. Танатос говорил негромко, и огромную косу, и которую обычно носил под накидкой, держал перед собой обеими руками, словно щит. Привычную стать, которая досталась Танатосу от Никты и отличала его от большинства, сменила какая-то боязливая, давно не проходящая усталость. Даже полы пальто и чёрной мантии-накидки повисли совсем уж безжизненно и печально. Заг только взглянул на него обеспокоенно: — Она просит именно нас с тобой? — уточнил он, прищурившись. — Именно так, — кивнул, терпеливо сжав губы, Танатос. — Именно сегодня? — Да. — В минзащиты? — Так точно. — Я надеюсь, не к Мегере? — хватаясь за последний спасательный круг, вопрошал Загрей. — К ней. — Двумя простыми словами, словно массивным айсбергом, разбил все его надежды Танатос. Впрочем, его голос тоже не выражал особой радости по этому поводу. — Надо вывезти из здания старую компьютерную технику. Мать просила передать, что тебе обязательно надо всё осмотреть. Загрей вздохнул, нахмурился, даже чуть надул губы, сам того не замечая, словно ребёнок, которого пытались уговорить на поход к страшному врачу — зачем идти, если можно остаться дома, где игрушки, книжки и недописанный модуль, от которого при запуске ломается вся программа? Он, скрестив руки на груди, только бросил печальный взгляд на рабочий стол, затем снова взглянул почти умоляюще на Танатоса, так и стоявшего на пороге в ожидании: — Тебе тоже не хочется к ней ехать, да? Тан вздохнул, отводя взгляд. — Я бы предпочёл сосредоточиться на завале из документов в бюро, — тихо признался он. — Не представляю, как успеть всё. Но если мать считает, что я нужен там — значит, нужен. — Тогда поехали, — решительно хлопнул его по плечу Загрей. Настроение его в секунду переменилось. — Сейчас, я соберу рюкзак, и поехали — чем быстрее справимся, тем быстрее вернёмся. Он действительно с неожиданной прытью побросал какие-то вещи со стола в позвякивающий склянками нектара рюкзак и, закинув сумку на плечи, окинул серверную одним последним, словно бы прощальным взглядом. Гипнос продолжал спать с таким усердием, что Загрей иногда задумывался — может, в его контракте это прописано? Может, его ругают за то, что он недостаточно спит? Коридоры корпуса даже в будний день не бурлили жизнью — пока Загрей и Танатос направлялись к служебному выходу, мимо них тихим шагом, опустив головы, прошло от силы десять человек. Заг не мог не вспоминать отливающий тёмным глянцем стёкол небоскрёб, где проходили их встречи с Хаосом — там люди действительно занимались бизнесом, а не тянули время до конца рабочего дня, стараясь выполнить самый минимум работы в страхе быть уволенными. Хотя, может, никто не хотел поднимать в присутствии Танатоса головы, опасаясь увесистого лезвия поистине огромной косы, которую он продолжал крепко сжимать в руках. Заг не пытался намекать, что выглядит это по меньшей мере странно и что вид оружия во весь немаленький рост владельца может отталкивать возможных собеседников — он понимал, что Танатоса это интересует в наименьшей степени. В конце концов, Загрей не мог не признать — почему-то просто идти рядом с Танатосом по узким, тускло освещённым коридорам корпуса было приятнее, чем одному. С детства ему не нравились эти высокие, четырёхметровые стены, смыкающиеся где-то далеко над его головой, словно челюсти огромной рыбы, от которой приходилось постоянно убегать. Он думал, что он повзрослеет, станет высоким и покажет им, кто в Доме Аида хозяин — но какие бы боги ни писали его судьбу, они явно сразу решили, что на этом поприще Загрею успеха достичь не суждено. Увешанные сухой документацией и однообразными плакатами, крашеные монотонной краской с отваливающимися деревянными панелями, стены корпуса по-прежнему проглатывали его целиком — как и в детстве, Загрей до сих пор не любил поднимать взгляд к потолку, когда шёл по коридорам. Только сейчас, рядом с высоким Танатосом, с грозным видом несущим своё бесполезное с виду оружие, он наконец чувствовал себя не таким незначительным. Он чувствовал себя в безопасности. У служебного выхода из корпуса по-прежнему была свалка — только собачьи трупы наконец увезли, и на том спасибо. Сама огороженная площадка теперь казалась пустынной и мёртвой — не потому, что кроме редких курильщиков, тут никто старался не задерживаться, но потому, что само место теперь хранило память о днях, когда Аид решил перетравить всю свору прикормленных его же работниками собак. И когда Загрей над этим задумался, откинувшись в пассажирском кресле и безучастно рассматривая проносящийся мимо, кипящий жизнью центр Тартара, он вдруг повернул голову к Танатосу, глядя осторожно снизу вверх, будто исподтишка, на его прямой силуэт и не тронутое эмоциями лицо. Он не первый раз переживал скорбь — его много раз бросали, кидали, оставляли. И всё равно, стоило Танатосу вернуться, Заг моментально привязался к нему снова — пытался твердить себе «не подходи, не трожь», но так и не смог овладеть своими чувствами. Что будет, если Тан снова пропадёт в неизвестном направлении? Наверное, Загрею будет всё равно, если он успеет свалить из полиса первым — ему оставалось надеяться только на это. Главное отделение полиции приветствовало их всё той же упрямо-отвратительной, нарочно не меняющейся угрюмой бетонной коробкой. На этот раз не пришлось наводить справки у вечно усталых дежурных — Мегера ждала их чуть ли не на входе, и взгляд её, обычно то и дело падающий на наручные часы, сосредоточился почему-то только на Загрее. — На сколько миллисекунд мы опоздали? — спросил он её, улыбаясь приветливо и игриво, в попытке предугадать столь свойственные Мег обвинения в непунктуальности. — Какая разница? — холодным взглядом пристально следя за бедокуром в рыжей толстовке, процедила сквозь зубы девушка. — Раз ты здесь, раньше вечера я уже не освобожусь. — Сразу к делу, будь добра, — попросил её вечно усталым голосом Танатос, горбясь будто бы под весом огромного лезвия на спине. Мег только смерила его взглядом, полным сомнения, словно бы молчаливо упрекая: «Я от взрослого человека ожидала более серьёзного поведения». Взгляды и упрёки эти были Загрею слишком знакомы. — Да, — согласился, как бы стараясь отвлечь внимание на себя, Загрей, — почему за такую мелкую задачу вдруг сделали ответственной тебя? Нет дел поважнее? — Шкафы ломятся, — фыркнула в ответ на его последний вопрос Мег, разворачиваясь и всей своей фигурой указывая им дорогу. Двое мужчин с разной степенью неохотности медленно последовали за ней. Мегера продолжила, отбивая каждое слово каблуками по битому кафелю коридоров министерства: — Я не знаю, что ты сделал в ту субботу, но это нихрена не помогло. Стало только хуже, несколько станций полностью вышли из строя — пополнили склад гниющего без надобности железа. А избавляться от него должен, как всегда, угадай кто — угадай я. — Железо ржавеет, — совсем тихо, не желая провоцировать Мег, но не в силах удержать язык за зубами, заметил Заг себе под нос и, подняв голову, уже громче спросил: — Зачем сразу избавляться? Позвали бы меня или Гермеса, мы бы всё осмотрели — может, проблема с сервером или… — Сказано избавиться, — рявкнула на весь коридор Мегера, застыв на месте и развернувшись так резко, что старавшиеся поспеть за её быстрым шагом Загрей и Танатос чуть не налетели на неё. Она продолжила недовольно, поднимаясь по лестнице: — Это Никта посчитала, что тебе надо осмотреть все машины. Я просто попросила её прислать кого-нибудь, кто свободен, чтобы быстрее свезти всё на свалку и вернуться к работе. Танатос постарался не задумываться, почему его мать интерпретировала «прислать кого-нибудь, кто свободен» как «прислать заведующего ритуальным бюро». Гораздо больше его напрягал обвиняющий тон в голосе Мегеры. Раз Никта рассудила, что этим должны заниматься они втроём — значит, на то есть причины. — Может, на дисках что-то секретное, — предположил он тоже негромко, пытаясь хоть чем-то обосновать решение матери. — Если сможете достать информацию — флаг вам в руки и два пирожка сверху, — равнодушно пожала плечами Мег. — Только никому это не нужно — в отличие от целого заваленного хламом кабинета. Она подвела их к неприметной двери, на которой не было ни табличек, ни даже номеров, и, гремя торопливо ключами, открыла замок. За дверью скрывался в тени крохотный кабинет с завешенным жалюзи окном — в едва пробивающихся через полоски ткани лучах солнечного света танцевали встревоженные пылинки, оседая на бесхозных шкафах, офисном столе и покосившемся стуле. Все доступные поверхности кабинета, включая пол (особенно пол), были усеяны иногда даже в несколько слоёв коробками, ящиками, системными блоками, связками устаревших документов, безногими стульями и прочими отходами бюрократии. Заг, пробуя себя в альпинизме, смело принялся карабкаться в глубь кабинета, широкими шагами переступая с одного более-менее устойчивого объекта на другой. Танатос и Мегера остановились на пороге — дальше уйти было невозможно, не уподобляясь Загрею, что ни один из них позволить себе не мог. Тан лишь осматривал масштаб бедствия, сосредоточившись на небольших металлических коробах прямо у входа. — Увезём сколько получится, — огласила примерный план Мег. — Погрузим к тебе в багажник — и на кирпичи. — Почему ко мне? — спросил почти удивлённо Танатос, ожидавший, что его будут использовать исключительно для таскания тяжестей. — У тебя пятьсот восемьдесят литров объём, — объяснила неожиданно терпеливо Мегера. — У меня багажник только четыреста литров. — …когда он не занят каким-нибудь мусором, который уже давно пора либо выбросить, либо отнести на квартиру, — припомнил ехидно Загрей, забираясь на стол. — Тебе пасть порвать или сам заткнёшься? — Выражение лица и тон Мег в мгновение стали куда более угрожающими, хотя громкость голоса осталась той же. — Пожалуйста, весь кабинет в твоём распоряжении. Копайся в железе, пока мы его не утащили на свалку. — Как? — Загрей, пожав плечами, обвёл взглядом загромождения металла, покрытые тенью кабинета. Он даже, встав торопливо на лакированную столешницу прямо в обуви, чем заслужил наполовину неодобрительный, наполовину обеспокоенный взгляд Танатоса, дотянулся до шнура жалюзи и дёрнул. Длинные шторы повернулись, но особо светлее в кабинете не стало — эта сторона здания была в тени. Заг пожаловался, теперь вполне обоснованно: — Мелкую электронику не разглядеть. Мег, закатив глаза, нашарила на стене у входа выключатель. На секунду длинная лампа, корпус которой был забит пылью и иссушенными насекомыми, действительно осветила небольшое помещение ярким и душным жёлтым — впрочем, спасительный свет тут же начал моргать, превращаясь в ещё большую пытку для глаз, чем выискивание мелких винтиков в полумраке. — Понятно, почему из этого кабинета сделали склад, — сухо заметил, натягивая капюшон от мантии, чтобы хоть как-то укрыться от ярко мерцающего света, Танатос. — Целый участок разгильдяев. Круглый день перекладывают бумажки, никто даже не заменит лампу, — с омерзением проворчала Мег, ещё несколько секунд поглядев на лампу с надеждой, что она перестанет моргать, прежде чем выключить свет. В комнате повисло молчание. — И чего мы стоим? Ноги в руки, хлам — в машину, поживее, любезные! Не желая прослыть такими же разгильдяями, Танатос и Загрей послушно принялись собирать всё, до чего получалось дотянуться — сломавшиеся недавно системные блоки, наполненные компьютерными потрохами ящики и коробки, пустые упаковки, корпуса и кожухи от непонятных устройств с назначением, известным, вероятно, только древним богам. В несколько заходов в машину перетащить удалось далеко не весь заполнявший кабинет мусор, но настолько значительную его часть, что даже Мег, закрывая кабинет обратно на ключ, удовлетворённо кивнула сама себе — а это что-то да должно было значить. Она сама потащила вниз по лестнице несколько поставленных друг на друга набитых коробок с картонными боками, полными нечитаемых подписей маркером. Несмотря на немалый вес в руках и полностью загороженное поле зрения, она каким-то чудом даже в такой ситуации ухитрялась выглядеть грациозно — впрочем, кто угодно выглядел бы грациозно на фоне Загрея, спускающегося бочком и останавливающегося на каждой ступеньке, чтобы не споткнуться о волочившиеся за ним провода. Покрытый клубами пыли не меньше, чем три системных блока в его объятиях, которые для пущей уверенности он придавил щекой, он с радостью погрузил их на заднее пассажирское сидение, только чтобы самому быть впихнутым в салон грозной фигурой Мег, осуждающе возвышавшейся у него за спиной и преграждающей любые пути к отступлению. Заг даже не успел ничего вякнуть про «Я хотел ехать спереди» — Мегера решила всё за него, плюхнув на колени ему свои коробки и захлопнув перед его носом дверь. Багажник, забитый до невозможности, закрылся усилиями двоих. Загрей, обнимая коробки, словно большую подушку, вертел головой и наблюдал, как Мегера и Танатос обошли машину с двух сторон; хлопнули две передние двери, щёлкнули ремни безопасности, завёлся двигатель. Мег уже довольно откинулась в переднем пассажирском, когда Танатос, сосредоточенный на том, чтобы вырулить со стоянки, внезапно нарушил тишину, заметив пугающе-непринуждённо: — Что у тебя с лицом? Загрей насторожился. Мег, нахмурившись, повернулась к нему: — Что у меня с лицом? — Но что-то в её тоне подсказывало, что она в курсе, о чём идёт речь, и Заг не представлял, стоит ли ему от этого бояться меньше или больше. — У тебя… как будто краской измазано… — Тан дотронулся до своей щеки, показывая. — Грязь от коробок, наверное, — предположил осторожно Заг, стараясь нивелировать возможный конфликт. Посмей он упрекнуть Мегеру в каком-либо несовершенстве — уже бы не дышал. Мег проигнорировала его комментарий полностью и, вздохнув, повернула к себе зеркало заднего вида — в поле обзора попал уже ищущий способы побега из машины Загрей, впрочем, Мегера на удивление спокойно, только разочарованно, сказала: — Тональник слез, дешёвое говнище. Стёртый макияж обнажил на её челюсти синяк, почти не видный в тусклом освещении министерства, но заметно контрастирующий с бледной кожей в лучах уже клонящегося к закату солнца. Мег принялась копаться в сумке в поиске любого способа замазать тёмное пятно на щеке. — Почему ты не замазала консилером? — Страх в голосе Загрея быстро сменился любопытством. Даже какой-то ностальгией по тем временам, когда он по утрам смотрел, как она собирается на работу, и ковырялся в её косметичке, пытаясь запомнить, что делает каждое средство — ему было интересно, помнит ли он ещё основы, которым его научила Мег, когда отношения между ними были куда более доброжелательными. — Ты же всегда так делала. — Потому что нормальный консилер не подходит по тону, а тот, который подходит, адски забивает поры, — устало и нехотя ответила Мег, рассматривая масштаб происшествия уже в маленькое карманное зеркальце. — Где ты так? — только и спросил почти обеспокоенно Танатос, стараясь разговор перевести на тему, хоть сколько-нибудь понятную ему. Мегера громко захлопнула зеркало и посмотрела на водителя исподлобья. — В гей-баре, где же ещё, Танатос, хоть ты-то не доставай меня идиотскими вопросами. — У нас в полисе есть гей-бар? — с едва заметным удивлением в неизменно строгом голосе спросил Тан. — Ты глухой или это я не на том языке говорю? — прищурилась Мег, явно теряя терпение. — Я что-то непонятно сказала про идиотские вопросы? Заг хотел спросить, подцепила ли она кого-нибудь в баре, но это был бы, очевидно, ещё один идиотский вопрос. Поэтому он дипломатично встрял в разговор: — И кого ты там подцепила? — Девушку, — заметно успокоившись и охладев, словно один лишь голос Загрея вызывал у Мег дикое желание дистанцироваться от ситуации, ответила она, зеркальце убрав обратно в сумку и руки скрестив на груди. Девушка отвернулась, взгляд устремив в окно, и добавила через пару секунд: — Милая. Может, мы поженимся и через много лет я буду рассказывать нашим детям, как встретились их мамы — одна ёбнула другую со всех сил челюстью об стол, потому что перепутала со своей бывшей. А может, мы разосрёмся через две недели и больше никогда не увидимся. Скорее второе. Заг почти увидел в зеркало заднего вида, как на его лице засияла улыбка. Он не знал, что смешнее — то, что Мег всё так же отвечает на неуместные вопросы валом слишком личной информации с целью смутить бестактного собеседника, или сам воображаемый её образ в роли чрезмерно сентиментальной матери. Так или иначе, Мегера добилась своей цели — в машине снова повисла тишина. — Включите радио, кто-нибудь, — закономерно последовало с заднего сидения спустя несколько благословенных мгновений. Мегера не пошевелилась — не дрогнул ни единый мускул её тела, только взгляд плавно поднялся к зеркалу заднего вида, в котором отражалось скучающе сгорбившееся вокруг грязных коробок тело, сдавленное со всех сторон металлическим хламом, почти полностью загородившим обзор. Тело на заднем сидении, сдвинув бровки к переносице, умоляюще посмотрело в зеркало в ответ: — Пожалуйста! Скучно же. Мег, закатив глаза, повернулась к водителю. Танатос лишь краем глаза посмотрел на неё вопросительно. Мегера, оставшись без поддержки, со вздохом включила радио. Ещё несколько минут они ехали по пятиэтажным окраинам Тартара, пока не выехали на объездное шоссе, окружённое больше покосившимися серыми домиками с дырявыми крышами, целлофановыми окнами и давно не выполняющими свою основную функцию заборами. В машине уже не висела такая гнетущая тишина — только неловкое молчание, разбавленное попсовой музыкой. Заг отбивал ритм песни легонько подушечками пальцев по картонной коробке и покачивал головой, даже намурлыкивая мотив тихо-тихо себе под нос, пока они не остановились на светофоре у развязки. — Мне не нравится современная музыка, — со вздохом признался Танатос. — Почему? — тут же откликнулся из-за его спины Загрей. Тан пожал плечами, подумав немного. — Вся одинаковая, — пришёл он к выводу, стараясь вернуть голосу привычную степень равнодушия. — Одни и те же гаммы, один и тот же размер. — Конечно, — устало согласилась Мег. — Нашли шаблон, имеющий наибольшую вероятность произвести хит, и штампуют одно и то же. Все современные исполнители так делают. — Если слушать один мейнстрим, возможно… — тут же бросился на защиту Загрей. — Заг, это радио, — строго оборвала его Мегера, чуть повернувшись к нему, и устало облокотилась на дверь, подперев рукой голову. — Там работают люди за пятьдесят, потому что только эти динозавры умеют обращаться с устаревшим оборудованием, которое там стоит. Они не за то свои жалкие гроши получают, чтобы сидеть и кропотливо выбирать, что тебе понравится — они ставят в случайном порядке первые треки из чартов и гоняют лысого весь оставшийся день. Загрей печально умолк, о чём-то задумавшись. Мег достала из сумки зажигалку и выудила из пачки сигарету, открыла окно и, зажав фильтр зубами, с характерным щелчком кремня подожгла тёмный табак. Затянулась глубоко, выдохнула в открытое окно и только тогда повернулась к Танатосу: — Возражения? Тот, осознав, что, несмотря на смену сигналов светофора, основная масса скопившихся на развязке автомобилей уже подозрительно долго стоит неподвижно, обречённо вздохнул: — Никаких. Прохладный ветер нёс в машину смешавшийся с табачным дымом запах не так давно уложенного асфальта и автомобильных выхлопов — знакомый аромат пробки. Играла уже, кажется, какая-то другая песня, впрочем, действительно мало отличавшаяся от предыдущей — и той, что была до неё, и той, что была до неё, и так далее. — …Раньше лучше музыку писали. Смелее, — заметила, снова выпуская сигаретный дым в окно и чуть щурясь от солнца, Мегера. Она стряхнула одним пальцем пепел и затянулась снова. — Музыканты не боялись экспериментировать, потому что песни были развлечением, а не способом заработка. Загрей больше не подпевал мелодии из динамиков. Он просто медленно и едва заметно раскачивался из стороны в сторону, положив голову на картонную коробку и вполуха слушая рассуждения Мег, которые в других итерациях уже когда-то давно слышал — в те времена, воспоминания о которых заставляли его чисто по привычке провоцировать Мегеру, может быть потому, что её реакции почти не изменились с тех пор. Лезвие косы, изначально призванной служить лишь изящным предметом декора, отражало лучи садящегося всё ниже солнца, на потолок машины падавшие необыкновенно ровным солнечным зайчиком, за перемещениями которого Заг следил, когда они всё же немного продвигались в пробке. Он, расчёсывая рукой чёлку, нашёл два волоска, которые, натянув между пальцев, поднёс к лезвию, чтобы проверить остроту — и даже не заметил, как два длинных волоса моментально превратились в четыре коротких. Тем временем Мегера, докурив, позволила окурку упасть на трассу и подняла стекло. Когда они всё-таки добрались до кирпичей, относительно гладкое шоссе довольно быстро сменилось ухабистой, раздолбанной дорогой на подъезде к одному из самых неблагополучных районов полиса. Даже на небольшой скорости машина резво подпрыгивала по усеянным ямами и торчащими камнями колеям, и содержимое коробок в руках Загрея тоже подпрыгивало, постоянно грозя вывалиться. На одной из кочек он чуть не ударился головой об потолок и, как будто этого было недостаточно, получил по лицу пачкой пыльных дискет из верхней коробки. По левую сторону ухабистой дороги горбились над ржавыми детскими площадками омытые золотым солнцем старые разрушенные кирпичные девятиэтажки. Тем не менее, стоило только посмотреть направо, и взгляду открывались даже более депрессивные виды: на выжженом пустыре вздымались огромные горы строительного мусора, целлофана, ржавых труб, рассыпающихся на пыль блоков, грязного поролона, разбитых стеклопакетов. На горизонте виднелся один из грязных каналов Стикса, изрезавших весь Тартар. Они кое-как свернули с чуть возвышающейся над пустырём дороги — колёса примяли тонкую полоску сухой травы на обочине. Кирпичные развалины, служившие пристанищем наркоманам и бандитам, остались лишь немного позади, поблёскивая в закатных лучах осколками окон. Заг, едва машина наконец остановилась, первым выбрался на совсем не свежий, пыльный и душный воздух и ступил на хрустнувшую осколками и асфальтовой крошкой землю. Мегера последовала за ним, осторожно, но твёрдо шагая по неровной поверхности на каблуках. — Не хлопай дверью, — скупо попросил её Танатос, последним выбираясь из машины. Мег повернула голову в его сторону, но ничего не ответила, вместо этого только отбросила лежащие на плече волосы за спину и неудобную юбку поправила, осматривая огромные горы мусора, к которым должны были присоединиться системные блоки из министерства, и словно бы уже готовясь перебрасывать десятки килограммов металла голыми руками. Загрей лишь краем уха услышал голос Танатоса, связь с реальностью медленно теряя, окружённый будто бы замершим воздухом и временем. Слабый ветер, гладя его по щеке, колыхал жёлтые сорняки, тянущиеся до самого канала, где заканчивалась преграждённая теплотрассой дорога и зеленели склонившиеся над водой кусты. — Чего стоим? — командным тоном окликнула его Мегера, уже вытаскивая из багажника пару системных блоков. — Тебе ещё рабочие станции на запчасти разбирать, пошевеливайся. — Скинь в одну кучу те, которые сломались недавно, — попросил её в ответ Загрей и, кряхтя, попытался взять в руки столько же машин, сколько и Мег, но чуть не потерял равновесие. — Только аккуратно. Я вытащу жёсткие диски. — Вы только посмотрите, — фыркнула хмуро Мегера, легко бросая в долину между двумя мусорными холмами системные блоки, — получил почётное звание главного по тарелочкам и уже возомнил себя командиром. — Между прочим, без моих «тарелочек» ничего бы не работало ни у нас в корпусе, ни в вашем министерстве, — заметил Загрей, волоча за провода сразу три системных блока, оставляющих за ним характерные следы на земле. Тот факт, что официального трудоустройства он вообще-то до сих пор не имел, он решил опустить. Он только остановился, чтобы набрать воздуха в грудь, и добавил не без злорадства: — А минздрав и вовсе в перманентно накрывшемся состоянии, потому что их даже подключить к локальной сети не могут. Тан подтвердит! Танатос лишь бросил на него взгляд сверху вниз, проходя мимо, словно прося не втягивать его в этот бесполезный спор — впрочем, возражений у него тоже не нашлось, что Загрей определённо считал подтверждением своей точки зрения. Тан лишь аккуратно положил наземь коробку, из которой блестели сломанные, поцарапанные и просто ненужные компакт-диски, и пошёл обратно к машине. — Да уж, настолько серьёзная должность, что даже Никта нарочно устраивает тебе выходной, — только и бросила презрительно Мег, тоже возвращаясь за новой порцией хлама. Загрей посмотрел на неё вопросительно, и она, кажется, почувствовала этот взгляд спиной, остановилась и развернулась в пол-оборота, руки уперев в бока и словно давая Загрею время сообразить самому, о чём идёт речь. Заходящее солнце осветило золотым её очертания на фоне глубоко синеющего неба. Наконец, не выдержав пытки пустым непонимающим взглядом, Мегера закатила глаза: — Один сидит, свою пыльную железку администрирует, другой в сыром подвале целыми днями штампует подписи на никому не нужных отчётах и приказах, — добавила она, рукой показав в сторону Танатоса, попытавшегося притвориться, что не слышит, о чём она говорит. — Никта решила, как в детском садике, устроить прогулку на свежем воздухе, а меня назначить главной воспитательницей. Потому что она мне оказала большую услугу, и я не могу ей отказать, даже если это будет означать смерть n-ного количества клеток моего мозга. На секунду на свалке повисла тишина, пока Загрей обрабатывал полученную только что информацию. — …Извини, что вторгаюсь, но разве это не тебе нужны были свободные руки и свободный багажник? — заметил Танатос совершенно прямым и монотонным, несмотря на всю деликатность формулировки, голосом. — Тише едешь — дальше будешь, — только и бросила в его сторону грозно Мегера. Багажник спустя несколько заходов печально опустел; на полу салона оставались последние дискеты и провода, на которые с сиденья смотрел обречённо сломавшийся ещё года четыре тому назад струйный принтер — мятый обрывок листа бумаги, застрявшего в заклинившем механизме и вызвавшего поломку, до сих пор торчал из чёрной пасти аппарата. Загрей сидел по-турецки в подножии целой горы металлолома, держа один из сломавшихся компьютеров на коленях, и работал набором из двух отвёрток, чувствуя невероятную свободу от того, что выкрученные винтики можно было просто выбрасывать без лишних переживаний. Из мусорного холма торчала длинная ржавая арматурина, и Мегера, обтряхнув руки, стащила с себя полицейский китель и повесила его на удачно подвернувшуюся вешалку — после таскания тяжестей стало жарко. Девушка посмотрела наверх, на вершину горы, и осторожно, выверяя каждый шаг, ступила сначала на одну коробку, затем на другую, на блок пенопласта, на сломанный пластиковый профиль от стеклопакета, на мешок сломанных кирпичей… Когда Танатос, наблюдавший со стороны за тем, как Загрей потрошил системные блоки, поднял голову, Мег уже стояла на самом верху огромной кучи мусора и, распустив волосы, собирала их заново в более ровный хвост. Она вдруг поймала взгляд Танатоса и улыбнулась слишком довольно: — Вид потрясающий. Тан лишь нахмурился недоверчиво. Какой может быть вид со свалки? Но чутьё подсказывало ему, что Мег обратилась к нему совершенно не за тем, чтобы донести столь элементарное сообщение. Это было приглашение — это был вызов. Танатос отошёл на несколько шагов назад, планируя восхождение. Пару секунд он стоял неподвижно, рассчитывая, как бы подступиться к горе, пока вдруг не сорвался с места с неожиданной прытью — даже Заг, не ожидавший такого, резко поднял на него взгляд. В три широких молниеносных шага он взлетел на подъём горы металлолома с таким привычным твёрдым стремлением в лице, что Загрей был уверен — оставшийся десяток метров Танатос покроет с такой же скоростью. Тем неожиданнее было, когда под ногой его одна из опор обломилась с громким треском. Послушно следовавшее заданному алгоритму и не ожидавшее такого предательства тело, словно подстреленное, рухнуло на гору металлолома и съехало чуть вниз. Танатос медленно поднялся на руках, взглядом выискивая новый путь для восхождения, но встретил глазами улыбающийся взгляд откровенно забавляющейся Мегеры. — Ты живой? — крикнул ему Заг обеспокоенно. — Ты его мешки под глазами видел? — насмешливо ответила Мег, голоса почти не повышая. Она добавила медово-довольным голосом: — Давно передо мной не падали ниц. Тан постарался не обращать на неё внимания, только тихо вздохнул, когда поднимал тяжёлое тело обратно в вертикальное положение, и, отряхнув с чёрного пальто серую строительную пыль, принялся снова взбираться на гору из мусора. Мегера даже аккуратно присела в юбке чуть боком, протягивая ему руку, когда он был совсем близок к вершине — и пальцы её случайно оказались слишком близко к лицу Танатоса. Он, последовав инстинктивному желанию отстраниться, чуть не наклонился назад и не упал — но всё-таки удержал равновесие. — Да ладно тебе, я же не кусаюсь, — приятно-низко промурлыкала Мег, по-кошачьи прищурившись. — Пока не попросишь. Танатос предпочёл игнорировать Мег с утроенной силой. Со свалки вид действительно открывался на удивление прекрасный — солнце уже почти село, последние розовые лучи разбрасывая по краям облаков, по кирпичным руинам, по дырявым крышам гаражей и по холмам мусора. Где-то вдали ползли по шоссе машины и начинались чуть более обитаемые районы Тартара. С другой стороны мирно текли по каналу воды Стикса, прибивая к берегам мусор и водоросли. И вечно неестественно-бледная кожа Мег с проглядывающими синими венами, с большим синяком на одной щеке, в этих лучах вдруг обрела совершенно несвойственный ей румянец, и глаза девушки заиграли плавленой бронзой, когда она тоже повернулась лицом к закату, и Танатос вдруг осознал — Никта захотела устроить выходной им всем. Особенно Мегере — чрезмерно ответственной, нетерпеливо стремящейся к совершенству, и годами не берущей отпуск. И она, кажется, получала от всего, чем они сегодня занимались, больше всего удовольствия. Только Мег явно не желала наслаждаться сентиментальностью момента. Она брала от жизни всё по-своему. Она сначала просто пихнула Танатоса в бок, чтобы вытряхнуть его из этого задумчивого состояния. Затем ударила кулаком в плечо. Не прошло и минуты, как она, в идеально выглаженной рабочей рубашке и юбке, с чуть развевающимся на ветру галстуком, начала, насколько получалось на каблуках, боксировать, осыпая меткими ударами несчастное плечо Танатоса. Он так и стоял, скрестив руки на груди и притворяясь, что ничего не замечает — только не хотел, чтобы кто-то из них свалился из-за её попыток использовать старого друга в качестве боксёрской груши. — Могла бы просто сказать, что ты скучала, — устало заметил Тан. Мегера посмотрела на него вопросительно, но вместе с шармом уверенности в себе, которая приходит в зрелые годы, глаза её неожиданно светились таким азартом, словно им обоим снова было по шестнадцать. — По чему мне было скучать? — фыркнула девушка, возвращаясь к импровизированной тренировке. — Проводов не было, дембель тоже не праздновали. Как пропал, так и появился. Кто вообще так делает? И она замахнулась сильнее, уже с искренней эмоцией. Казалось, если бы не неудобная юбка, Мегера давно бы уже и ноги в ход пустила. Танатос наблюдал за ней отстранённо, зато среагировал моментально, когда Загрей позвал её снизу, подняв над головой очередной выпотрошенный системный блок: — Мег, что это такое? Тан успел в последнее мгновение — в тот момент, когда Мегера, нехотя повернувшись на оклик, наступила на кусок скользкого пластика, поехавшего под её подошвой и определённо чуть не ставшего причиной довольно болезненного падения, от которого девушку спасла только широкая, закованная в жёсткую перчатку ладонь, схватившая её поперёк предплечья крепко. Мег моментально обернулась, с возмущённым шипением принимаясь выдирать свою руку из спасительной хватки: — Что ты творишь? Отпусти немедленно! Танатос тут же уважительно отошёл на пару шагов назад. С Мегерой невозможно было угадать, действительно ли её возмутило чужое вторжение, не позволившее достойно принять последствия собственной ошибки, или она просто не хотела, чтобы он расслаблялся. Теперь, спустя столько лет, угадывать было сложнее. — Что это такое? — продолжал кричать Загрей, тряся над головой пыльной рабочей станцией. — Откуда мне знать? — бросила ему спокойно Мег с вершины холма и, руки скрестив на груди, принялась спускаться по уже проверенному на надёжность пути. Танатос молча последовал за ней. — Я тебе, что, собака-поводырь? Проверься у окулиста. Заг, стараясь не придавать её выпадам значения, продолжил послушно разбирать последний компьютер. Рядом с ним на земле уже образовалось несколько аккуратных стопок небольших металлических коробочек. Закат подходил к концу. На небе зажглись звёзды, и в темноте уже было видно не так хорошо, как в сумерках. Мег накинула ждавший её на арматуре китель — похолодало. — Хочешь, научу, как уничтожать жёсткие диски? — внезапно спросил Загрей, когда Танатос проходил мимо его сгорбившейся над электроникой фигуры. Танатос прошёл ещё шаг то ли по инерции, то ли из принципа. Но всё же не удержался. Остановился. Обернулся. Загрей улыбался, как ребёнок, который пытается выглядеть взрослым и загадочным, но на самом деле готовит самую обыкновенную шалость. Танатос поймал себя на желании спросить, зачем. Где ему могла бы пригодиться такая информация? В каких обстоятельствах? И вместо того, чтобы задаваться бессмысленными вопросами, он просто подошёл на пару шагов ближе, молча следя за инструкциями тут же подсуетившегося Загрея: — Тебе понадобится жёсткий диск, длинный гвоздь или отвёртка и что-нибудь тяжёлое, — начал он, положив перед собой подготовленные ингредиенты. — Жёсткий диск — именно винчестер, то есть, механический — состоит из двух основных частей: собственно диска и читающей головки, — объяснял Загрей, обводя пальцем контуры упоминаемых им деталей. — Сломать жёсткий диск легче лёгкого, но для того, чтобы уничтожить информацию без единого шанса на восстановление, надо обязательно проткнуть сам диск и головку. Плату контроллера тоже можно продырявить — при наличии свободного времени. Он показал длинной отвёрткой два места, в которые необходимо было целиться, и с дружелюбной, полной восхищения улыбкой протянул Танатосу жёсткий диск, отвёртку и кирпич, молча приглашая попробовать самому. Лицо его в тот момент было удивительным. Заг одновременно выглядел как ребёнок, который просит взрослого присоединиться к игрушечному чаепитию, и как сумасшедший профессор, искренне влюблённый в преподаваемую им науку. Танатос едва только заглянул в его глаза, горящие предвкушением разрушительного эксперимента, и, не раздумывая ни секунды, послушно принял из рук Загрея коробочку жёсткого диска и отвёртку, от кирпича вежливо отказавшись. Он положил жёсткий диск наземь, встал рядом на одно колено, схватил крепко отвёртку, прицелился. Мегера, успевшая за это время выкурить сигарету, отдалённо смотрела из салона, как эти двое копошатся в темноте и в торжественном молчании приносят неизвестным богам жертвы посреди свалки. Не нарушая тишины, они собрали отложенные жёсткие диски с земли и направились к машине. Абсолютно счастливый и довольный, устало улыбаясь, Загрей рухнул на заднее сиденье, растянувшись, как на кровати — только ноги пришлось поджать, — и протяжно зевнул. — Хочу спать, — пробормотал он мечтательно и совершенно риторически, глядя в серый потолок. — А спать тебя не хочет, — равнодушно пожала плечами Мег. Заг снова улыбнулся ей, уже не так широко и скорее понимающе — они все устали сегодня, даже если некоторые старались этого не показывать. Тан сел на своё место последним, убедившись, что всё и все на месте и доедут до места назначения в целости и сохранности. — Заедем в аптеку, — бросила ему Мегера, даже не поворачивая головы в его сторону — она почти лежала в своём кресле, в окне рассматривая ночной пейзаж. — В участке не осталось незавершённых дел? — осведомился он. Мег покачала головой отрицательно. Салон, залитый тусклым светом лампочки в потолке, погрузился в тишину — возможно, на несколько минут. Заг слишком устал, чтобы обращать внимание на ход времени. Мег сначала отказывалась как-либо комментировать ситуацию; ей не хотелось говорить слишком много. Но в конце концов даже её терпение лопнуло: — Мы ночевать здесь будем? Танатос даже не повернулся на голос, только засунул руки в карманы пальто, словно искал что-то, но, не найдя, наконец завёл двигатель и правую руку обессиленно положил на руль. Медленно, но они всё же тронулись — обратно, в шумный центр. Загрей молча считал проносящиеся мимо них, заливающие салон вспышками жёлтого света высокие фонари вдоль трассы, пока вид на звёздное небо из окна не сменился сияющими высотками. Они остановились у аптеки неподалёку от дома Мег — Загрей помнил эту улицу. Но Мегера почему-то не спешила выходить, словно чего-то выжидая. В машине снова воцарилась тишина, уже намеренная, будто бы используемая в качестве инструмента пытки. Заг на этот раз сидел, выпрямившись, и, недвижимый, из темноты наблюдал за двумя такими же недвижными силуэтами спереди. — Ты же понимаешь, что всё это у тебя в голове? — вдруг заметила Мегера. Она говорила тихо — она никогда не любила поднимать голос — и сейчас её слова резали темноту между ними, словно нож. Танатос не ответил ей. Он только попытался вздохнуть, но вздох получился совсем короткий и дрожащий, и Заг наконец разглядел, что, правой рукой держа руль, левой он прижимал бок, для большего эффекта ещё придавливая локтем. Теперь уже он, отвернувшись, рассматривал проезжающие мимо машины и яркую ночную рекламу, и свет фар, вывесок и фонарей блестел каплями холодного пота на его лбу. Хмурая морщинка залегла меж бровей, и губы он сжал, чтобы ничего не сказать в ответ. — Попробуй сначала расслабиться, — предложила Мег. — Сходи к психиатру, на йогу запишись. Массаж тоже помогает. Свечку ароматическую понюхай, на крайний случай. — Прекрати советовать глупости, — наконец выдавил сквозь зубы Танатос. Мегера, ещё мгновение тому назад совершенно сидевшая абсолютно спокойно, неожиданно протянула к нему руку — любой другой бы испугался, но Тан даже не дрогнул, когда Мег развернула его за подбородок к себе и очень вкрадчиво пообещала: — Будешь на меня рычать — глаза выцарапаю, понял? Глаза её встретили абсолютно безжизненный, потухший взгляд человека, для которого каждая секунда прямо сейчас, здесь, в этой машине, была настолько невыносимой пыткой, что угрозы её желаемого эффекта никак не могли возыметь. Тем не менее, Танатос согласно кивнул, и Мег увидела в его лице то же обречённое, безразличное смирение, какое видела, когда Танатос подписывал договор с Аидом. Прошло почти два десятка лет, а эмоция на его лице осталось совершенно той же. — Умница, — шепнула ему Мег и, наконец отпустив свою жертву, вышла из машины, хлопнув дверью чуть ли не громче выстрела. Каблуки её отбили несколько шагов по тротуару, пока строгая её фигура не скрылась за дверью аптеки. Заг не понимал толком, свидетелем чему он только что стал, но воздух между этими двумя можно было резать на куски. Это было странно созерцать — не потому, что обычно такие выяснения отношений не выставляют напоказ, нет. Потому что Загрей вдруг осознал: тот огромный караван сложных эмоций, который он, одинокий скиталец, собрал за десять лет слепого ожидания и теперь даже не знал, какого верблюда разгружать первым, и потому неуклюже пытался притвориться, что никаких верблюдов и нет вовсе, и ничего не случилось, и это всё мираж, — такой караван эмоций был, неожиданно, не у него одного. И не только он не знал, что с этим богатством делать (это утешало); впрочем, Заг был уверен, что взваливать груз всех верблюдов на одного человека, у которого своих проблем очевидно достаточно, явно не стоит. И пока Заг, сидя на заднем пассажирском, всё ещё находился в ступоре и переживал одно из важнейших откровений в своей жизни, Танатос снова устремил усталый взгляд в окно, будто бы совсем ничего и не произошло. Загрей только слышал в полной тишине, как странно звучало его дыхание — Тан воздуха в лёгкие едва набирал и задерживал ненадолго, чтобы потом осторожно и медленно выдохнуть. И после недолгих раздумий Заг несмело коснулся его плеча — так, словно прикасался к нежной вазе тончайшего хрусталя. Он хотел сказать что-нибудь ободряющее, но, пока он пытался подобрать что-то, что действительно могло бы помочь, Танатос опередил его — взяв пальцы, коснувшиеся его плеча, в свою прохладную ладонь, медленно отвёл его руку от себя: — Мегера права. Не переживай. И хотя у Загрея было как минимум четыре аргумента в пользу того, что Мег нисколько не права, и ещё с десяток в пользу того, что ему как раз-таки стоит переживать, он выбрал промолчать и лишь тоскливо уткнулся лбом в обивку сидения. Он задумался о том, что Мег сейчас наверняка, расплачиваясь за — что бы она ни покупала в аптеке, — найдёт у себя в сумке ещё две круглых склянки нектара, которые Заг незаметно подкинул ей на свалке, пока они втроём выгружали хлам из багажника. Она, наверное, притворится сама перед собой, что ничего не увидела, чтобы не подать виду, когда вернётся в машину — потому что, если бы такой мелочи было достаточно, чтобы каждый раз провоцировать Мегеру на реакцию, она бы растеряла всё уважение к себе. Потому, когда она вернулась из аптеки, Заг не следил за каждой мелкой деталью её лица, за каждой переменой интонации. Он просто смотрел, как она бросила в Танатоса коробкой парацетамола, садясь на переднее пассажирское. — Спасибо, — только и прошептал он в ответ — больше ни на что не хватало дыхания. Мег, кажется, не слышала его, полностью сосредоточенная на выцарапывании двух небольших таблеток из толстой пачки с каким-то длинным, плохо читаемым в темноте с заднего сидения названием. — Транквилизаторы? — Почти, — нехотя подтвердила Мегера и, закинув две таблетки в рот, запила принесённой из аптеки минеральной водой. Она, глядя строго перед собой, протянула бутылку Танатосу, словно бы передавая трубку мира, но тот от её щедрости отказался и горькие таблетки проглотил без воды. Мег пришлось признаться: — Я обычно чувствую себя спокойнее и в химии не нуждаюсь. В последнее время много нервничаю. Пока Танатос думал, как стоит реагировать на её слова, Загрей, не выдержав, заметил: — Можешь уточнить, когда именно наступило это «обычно»? Потому что мои воспоминания мало чем отличаются от сегодняшнего. Мег выбрала промолчать в ответ на данный вопрос — только Танатос посмотрел на Загрея со строгим упрёком в зеркало заднего вида. Но Заг хмурился слишком серьёзно-осуждающе, словно настаивая на том тезисе, который только что вынес на общее обсуждение, и Тан решил не ворошить нечто, что произошло между ними. — Почему ты нервничаешь? — спросил он вместо этого. Мег пожала плечами: — Завалы на работе, инспекции, ВКП… Изоляторы забиты. Процент убийств взлетел, и люди пачками пропадают без вести. Без твоего участия, что и странно, — отдельно отметила девушка, задумчиво наклонив голову. — Ароматические свечи помогают? — спросил Танатос. Мегера покачала головой. Он прошептал на одном коротком, чуть дрожащем дыхании: — Что ж, ты хотя бы попыталась. Мег выдавила из себя кривую улыбку, но говорить ничего не стала. Она только нашла пальцами на шее тонкую золотую цепочку и зажала подушечками маленькую подвеску. Её дом был в двух кварталах. Когда они попрощались, Загрей, так и оставшийся на заднем сидении и чувствующий себя каким-нибудь забытым пакетом или зонтом, даже не задумывался над тем, куда его сейчас повезут. В состоянии Танатоса было бы намного логичнее оставить его у Никты, чтобы обойтись без лишних хлопот у себя дома. И всё же Заг с удивлением обнаружил, что они не едут в сторону дома Никты. Автомобиль остановился у входа в многоквартирное здание, и Заг решил хоть чем-то доказать свою полезность — выходя из машины, взвалил на плечо огромную косу. Танатос протянул руку за уже привычным орудием, но Загрей ловко увернулся — по крайней мере, настолько ловко, насколько позволил старательно прижимающий его к земле кусок остро заточенного металла. В конце концов, массивное оружие ему пришлось волочить по ковровым дорожкам коридоров — потому что сонливый организм без должной подготовки отказывался ставить тяжелоатлетические рекорды, а рукоять всем немаленьким весом косы врезалась в плечо не хуже заточенного лезвия. Впрочем, пока они ждали лифт, Танатос избавил его от позора — молча забрал у него косу одной рукой так легко, словно та была сделана не из стали, а из пенопласта, и уже отработанным до совершенного автоматизма движением вернул на привычное место на спине, зацепив крюком на рукояти за хлястик пальто. — Зачем она тебе, всё-таки? — спросил наконец Загрей, чувствуя, что всем, кто хоть раз видел эту грозную фигуру, приходил в голову точно такой же вопрос без какой-либо возможности его задать. Тан посмотрел сначала на него долгим и тяжёлым взглядом и, спустя несколько секунд молчания, наконец ответил: — Чтобы её не было у Ареса. При всём уважении, твой дражайший родственник с Олимпа выдумал целую историю, чтобы от чего-то нас отвлечь. Я не знаю, зачем она ему, но мне спокойнее от мысли, что хотя бы одна из сумасшедших фантазий Ареса никогда не будет воплощена в жизнь. — Я думал, она тебе понравилась, потому что она красивая, — простодушно улыбнулся в ответ Загрей. Тан, поджав губы, посмотрел куда-то в сторону, прежде чем дать осторожный ответ: — …Может быть, это тоже было одной из причин. Где твоя бита? — спросил он после паузы неожиданно. — Обменял на… консалтинговые услуги, — улыбнулся Заг, хотя вопрос чуть не застал его врасплох. Танатос не сказал ничего в ответ, только посмотрел на него ровно и спокойно, словно всю боль с него смыло чёткое понимание того, что он будет делать дальше. Щенки неизменно подняли в квартире дикий шум от радости, стоило заворочаться ключу в дверном замке. За то время, что их держал у себя Танатос, каждый из них потяжелел чуть ли не в два раза, а их лёгкий и редкий пушок превратился в густой и пушистый шерстяной покров глубокого рыжего цвета — что-то среднее между цветом затасканной Загреем толстовки и кофе. Он уже даже не мог уместить всех троих на руках, и когда щенки, бившие себя по бокам виляющими хвостами, предпринимали попытки вскарабкаться вверх по его джинсам, Заг подбирал их по одному и касался своим носом влажного собачьего. Один щенок за это лизнул его в губы, другой принялся обнюхивать, третий чуть не откусил нос в ответ. Все трое до сих пор пахли мылом после вчерашнего купания. Ему не хотелось об этом думать, но он вынужден был признать — для двухмесячных щенков Цербер занимал достаточно много места. Пока троица могла ещё играть в догонялки вокруг дивана, но довольно скоро они грозили стать ростом с сам диван. Делать нечего — рано или поздно щенков придётся куда-то деть. Найти желающих завести взрослую собаку самим или отдать как минимум двух из трёх щенков в приют — все эти сценарии казались слишком кошмарными, и Заг, накладывая собачий корм в уже слишком маленькую для троих миску, упорно отмахивался от этой мысли, предпочитая к самой идее грядущего расставания с Цербером как к не своей проблеме или вообще чему-то нереальному. Пока идея оставалась только идеей, он мог быть спокоен. Танатос рассматривал с балкона неизменно кипящую жизнью широкую улицу — отвлечение помогало переждать мерзкую боль, мешавшую глубоко дышать. Он взвешивал все «за» и «против» сложившегося в голове плана. В комнате за ним потух верхний свет, гореть осталась только тусклая лампа вытяжки — Заг, наигравшись со всеми щенками, свернулся калачиком под одеялом на короткой стороне дивана, на длинную пригласительно постелив плед. Тан посмотрел на него недолго, но всё же вернулся к созерцанию улицы. На подоконнике стояла чистая пепельница, над которой когда-то они с Мегерой курили, когда были ещё, считай, совсем детьми. Тан вдруг почувствовал, что, возможно, была ещё одна причина, по которой Никта хотела, чтобы сегодня пути троих её подопечных пересеклись — но не могла же Никта знать о плане Танатоса, который на тот момент даже не был до конца сформулирован. Впрочем, это Никта. Сложно было представить, чтобы она могла чего-либо не знать. Танатос, окинув последний раз взглядом сильно изменившийся за десять лет вид на одну из главных улиц Тартара, ушёл в комнату.

***

— Один раз — случайность, — загибал пальцы, развалившись на диване и голову положив на колени Гипносу, Загрей. — Два раза — совпадение. Три раза — закономерность… — Ничего не могу сказать, босс, — улыбался ему в ответ Гермес, не отрываясь от экрана. Он проверял уже третий из целой кучи жёстких дисков, скопившихся в углу серверной за время его отсутствия. — Это может быть всё, что угодно. Может быть утечка памяти. — …А в логах этого не может быть указано? — Может быть. А может быть и нет. Гермес, отхлебнув из банки энергетика, вернулся к листанию списка файлов, в надежде беглым взглядом найти хоть что-то интересное. Он мог казаться равнодушным к подозрениям и страхам Загрея, но вся фигура его подобралась, будто у готовящегося к прыжку хищника — он забрался на вращающийся стул с ногами, даже не снимая пыльные затасканные кеды, и, чуть сгорбившись, наклонился вперёд, к экрану, вчитываясь в столб мелких строчек. — А ты как думаешь, дружище? — решив не отвлекать Гермеса, пока тот выделил в своём расписании несколько драгоценных минут на посещение Дома Аида, Загрей обратился к Гипносу, совершенно спокойно позволявшего использовать себя в качестве подушки. Присутствие Гермеса почему-то моментально оживляло Гипноса: он садился на диване, на губах его расцветала широкая заговорщицкая улыбка, поднимаясь до самых его вечно усталых глаз, которые, казалось, не закрывались от сонливости, а игриво подмигивали. Пальцы его с весёлым стуком скакали по экрану телефона, что-то печатая, и вообще Гипнос начинал проявлять признаки принадлежности к цивилизованному обществу. — А? — чуть подскочив, принялся озираться он, тряся отросшими кудрями, пока не понял, что источник звука совсем рядом — буквально у него под носом. — Что я думаю? Я не думаю! Загрей рассмеялся: — Как я рад за тебя, дружище! Что ты не думаешь по поводу падающих серверов? Вот только вчера вывозили из минзащиты больше десятка нерабочих станций. Всё работает идеально, только жёсткие диски не читаются. Можешь представить, что с ними могло случиться? — Не-ет, — помотал головой Гипнос. — Не проси у меня такого совета. Я после обеда на путь истинный наставлять не умею. Максимум, что могу — примерное направление указать. Гипнос после обеда действительно чем-то напоминал жирную белку — изящное и пушистое животное, способное элегантно прыгать с ветки на ветку, страдало от бессилия, обездвиженное собственной жадностью. — И в каком направлении нам, по-твоему, стоит думать? — Вирус? Какой-нибудь самоудаляющийся, вычищающий за собой все файлы, вирус? Загрей задумался, пока Гипнос погрузился обратно в переписку, довольный тем, что его мнения по теме, в которой он совершенно не разбирается, больше никто не спрашивает. — У нас и в головном корпусе, и в министерстве защиты свои операционные системы, — начал выстраивать логическую цепочку Заг. — Если бы кто-то — неважно, изнутри или снаружи — хотел заразить всё вирусом, ему бы пришлось подстраиваться специально под эти системы. Слишком много мороки. Гермес в ответ только рассмеялся: — Ты умно рассуждаешь, босс! Правда, боюсь, не в ту сторону. Некоторые и правда отказываются от стандартной винды, но не для защиты от вирусов, а просто чтобы сама система не глючила. — …Не особо помогло, — заметил Загрей. — Только если ты уходишь от стандартных систем, у тебя остаётся не такой уж большой выбор. — Гермес, подобрав со стола оптический диск с образом Флегетона, чтобы продемонстрировать его в качестве примера, развернулся в кресле к своим полутора слушателям, и с блестящими, как у истинных шоуменов, глазами принялся красочно рассказывать: — Все четыре операционные системы, используемые в пределах корпорации Аида, были сделаны специально под её нужды — это так. Но, даже несмотря на приоритет безопасности, за их основу всё равно взяли Unix-подобное ядро и оболочку bash — начальная школа для любого хакера. Это то же самое, что посадить профессионального взломщика замков в тюрьму и с первым же обедом дать ему вместо столовых приборов набор отмычек. — То есть, ядро — самая глубокая часть системы, которая должна быть защищена — является самым слабым местом всех наших операционок, — закономерно заключил Заг. — Именно, а теперь угадай, почему у вас нет IT-отдела. — Потому что это целая камера профессиональных взломщиков, вооружённых всеми видами отмычек? Гермес похвалил ученика широкой улыбкой и с ощущением исполненного долга откинулся на спинку кресла. Загрей поднялся с неудобного дивана и взял из его руки загадочный диск. — Ты, наверное, скажешь, босс, — продолжил тем временем Гермес, активно жестикулируя, — «Это же в корне неправильный менеджмент! Такое решение обойдётся дёшево в краткосрочной перспективе, но может стать крахом компании в долгосрочной»… — Не скажу, — усмехнулся печально Загрей, рассматривая своё отражение на поверхности диска. — Я в курсе, что мой отец параноик. Никта говорит, он распустил отдел, когда корпорация ещё только росла, а теперь у него есть безграничные ресурсы, чтобы до бесконечности латать дыры. — Как видишь, не до бесконечности. — Гермес кивнул в сторону кучи нерабочих жёстких дисков. — Всё равно их заменят на новые, никто и не заметит, — пожал плечами Заг. — По крайней мере, идея с децентрализацией была хорошая. Несколько не пересекающихся локальных сетей заразить сложнее, чем одну большую. — Следовательно… — подтолкнул его к выводу Гермес. — …Следовательно, это не вирус, а что-то другое, — согласился Загрей, подбрасывая одной рукой украденный с разрешения Мег установочный диск Флегетона, на который компьютеры вне министерства защиты почему-то не реагировали. — У тебя так и не получилось вытащить образ? — О, ты не поверишь, сколько там стоит блокировок, — начал перечислять Гермес. — Защита от копирования, защита от модификации, обязательное наличие подключения к локальной сети для активации, привязка к аппаратному обеспечению… — То есть, ничего не вышло, — подытожил Заг, уже представляя, как с позором будет возвращать диск Мегере. Однако Гермес, к его удивлению, пошарил рукой по столу и извлёк из под кучи скопившегося на столешнице хлама совсем небольшую флеш-карту — тонкую полоску чёрного пластика, больше напоминавшую карту памяти. Заг свободной рукой осторожно взял хрупкий накопитель, рассматривая его почти удивлённо. Потерять, сжечь, сломать, прострелить, растворить или проглотить такой было проще простого — и почему-то он знал, что что-то из перечисленного с этой картой обязательно случится. — Не сомневайся в экспертах, — улыбнулся ему Гермес не без заслуженного самодовольства. С дивана неожиданно подал голос Гипнос: — Я только одного не понимаю. — Он по привычке растянулся во весь рост по подушкам с протёртой обивкой, голову и ноги закинув на подлокотники с обеих сторон. — Зачем вам эти ландыши вообще сдались? — Надо же когда-то учиться деобфускации и обратной инженерии, — пожал плечами Гермес, жизнерадостно отметив: — Не все выбирают путь наименьшего сопротивления, босс! — Приношу этим людям свои искренние соболезнования, — понимающе кивнул Гипнос, — но я правда не понимаю, зачем вам всё это, если ты всё равно собираешься отсюда убежать. Заг повернулся на звук его расслабленного голоса, поняв, что Гипнос обращается конкретно к нему, и разноцветные глаза его вдруг загорелись от радости: — Именно, ты не понимаешь — ты не представляешь, насколько это мне поможет! Вероятно… может быть. — Он поник на секунду, сжимая пальцами крепче флеш-карту, и поднял руку, показывая спасительный кусок пластика: — Шанс есть, что мы сможем вскрыть эту систему, как консервную банку, и отвлечь всё министерство защиты, саботировать их работу изнутри, и тогда мне будет легче сбежать отсюда! — Поддерживаю, босс, — закивал Гермес, доверительно положив руку на плечо Загрея. — Это хорошая стратегия. Определённо лучше, чем в тот раз. При всём уважении к тебе и твоим способностям, проламывать себе путь отсюда голыми руками — плохая затея. Умный гору обойдёт, как говорят. — Правильно. Нужно пробовать разные способы — один да сработает. Тем более, Никта и Ахиллес верят, что у меня получится. И Заг посмотрел в глаза Гипносу, ожидая от него какого-либо ответа, но тот лишь промолчал с неловкой, чистой и доброжелательной улыбкой, которой улыбаются, когда просто нечего сказать хорошего. Его можно было понять — Загрей, как и сам Гипнос, всегда околачивался в головном корпусе без дела, просто потому, что вся его семья работала здесь. В конце концов ему исполнилось двадцать, и Гипнос не мог больше оправдывать своё безделье тем, что «присматривает за ребёнком», но даже просто присутствие рядом ещё одной вечно молодой души, разделяющей его любовь к тому, чтобы расслабиться и ничего не делать, демонстративно не обращая внимания на крики Аида с верхних этажей, радовало Гипноса. Теперь у него отобрали и это. — Я буду присылать тебе письма из Греции, — с улыбкой пообещал Заг. — Постараюсь успеть хоть одно, пока меня не объявят в розыск и насильно не вернут в эту дыру. — Поезжай на юг, в полис, где много высоких людей — поезжай сразу в Спарту! — с неизвестно откуда взявшимся энтузиазмом посоветовал в ответ Гипнос. — Они тебя просто не увидят. Гермес — который был ниже Загрея на пару сантиметров — громко рассмеялся, хлопнув себя по колену даже почти не наигранно. Заг лишь хмуро сжал губы, и со стороны не совсем было понятно, пытается ли он сдержать улыбку или полный боли упрёк, но в ответ он лишь светлым и спокойным голосом вежливо пообещал: — Обязательно попробую, дружище, как только отсюда выберусь! И Гипнос с невинной улыбкой человека, который всегда рад дать полезный совет, вернулся к скоростному набору сообщений, словно хотел наверстать упущенное за разговором время. Гермес какое-то время наблюдал за ним почти умилённо, пока Загрей собирал свой рюкзак, чтобы спуститься в ритуальное бюро, но вскоре вернулся к проверке жёстких дисков, которые притащил его весьма способный ученик. В конце концов, если бы каким-то чудом у них на руках оказались действительно важные файлы из минзащиты, Гермес радовался бы не меньше своего подчинённого. Он, в отличие от некоторых своих родственников, вовсе не хотел полного уничтожения инфраструктуры полиса, которую так старательно выстраивал Аид — тем не менее, в руках Гермеса любая компрометирующая информация становилась оружием мощнее атомной бомбы, а сводная сестра учила его, что оружие можно использовать как для разрушения, так и для защиты. Равнодушно-белые своды цокольного этажа над Загреем нависали угрюмо, словно внимательно рассматривали каждого прохожего, выбирая, у кого бы вызвать приступ клаустрофобии. Заг почти по-хозяйски уже пользовался устаревшим пропуском и на тихие удивлённые взгляды исподтишка боязливо шепчущего персонала не обращал внимания — он шествовал по коридорам походкой супермодели, рюкзак закинув на одно плечо, и чувствовал себя на вершине мира. Но весь его образ крутого парня, перед которым все расступаются и который уверенной широкоплечей фигурой пробивает себе дорогу куда угодно, каждый раз рассыпался, стоило ему остановиться у кабинета в одном из самых дальних углов похоронного бюро. Заг стучал тихо и, не рассчитывая, что в ответ ему закричат входить, сам просовывал голову в кабинет, любопытно осматриваясь, словно каждый раз ждал и надеялся, что там что-то разительно изменится. Но ничего не менялось. Среди нависающих со всех сторон белых стен, вдоль которых стояли полки с документами, сидела за совершенно обыкновенным офисным столом чуть сгорбленная фигура. Танатос, когда работал с бумагами, склонялся над ними едва ли не почтительно, и пряди его светлых волос падали, обрамляя лицо, и, наверное, лезли в поле зрения раздражающе. Глаз его Загрей не видел — только брови его сосредоточенно хмурились и даже чуть съехавшие с переносицы очки поблёскивали задумчиво. Правая его рука уже почти уверенно сжимала ручку. — Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросил, подходя медленно ко столу, Заг. Танатос поднял на него глаза, и даже это получилось у него неожиданно плавно и торжественно. Лицо его привычно сухое не тронула ни одна эмоция, как будто их все смыло покоем, и взгляд его почему-то казался открытым, словно Танатос одними глазами хотел что-то сказать, словно пытался сформулировать какой-то вопрос, для которого не мог подобрать слов — и не смог. — Нет, — в итоге коротко ответил он, возвращаясь к работе. Загрей, так ожидавший не прозвучавшего вопроса, почувствовал укол печали, словно прочитал книгу, из которой были вырваны все страницы с кульминацией. — У тебя не будет проблем из-за того, что я прихожу сюда? — убедился он на всякий случай. — Я так не считаю, — покачал головой Тан, и в голосе его вдруг промелькнула тёплая искорка, как будто он почти готов был улыбнуться. Стержень его ручки повис неподвижно над документом, который он правил. — Будешь допоздна навёрстывать то, что не успел вчера? — спросил печально Заг, кивая в сторону целой пачки ещё таких же, полных исправлений бумаг. Танатос несколько секунд раздумывал, чуть наклонив голову, а затем снова поднял на Загрея взгляд чистый и спокойный: — Не думаю. — Тан отложил ручку и встал из-за стола, всем своим немаленьким ростом нависая над Загреем — теперь уже ему пришлось поднимать взгляд улыбающихся разноцветных глаз. — У меня есть дела в больнице. Мы можем развеяться. Заг радостно последовал за ним через коридоры корпуса к парковке. На улице светило яркое послеобеденное солнце, и после катакомб ритуального бюро приходилось щуриться, но щурился Загрей совершенно счастливо, чувствуя себя щенком на выгуле. Он едва следил, куда его везут, думая больше о совсем небольшом накопителе с невероятно важной операционной системой у себя в рюкзаке. Как он заставит её работать, Загрей пока не представлял, но раз Гермес доверил это ему, значит, эта задача была ему по силам (возможно). Он только удивился, когда машина остановилась на парковке больницы, напротив основного входа. Не у морга, как почему-то подумал изначально Загрей. Он посмотрел на заднее сидение — Танатос не взял большую папку с бумагами, которую приходилось таскать в морг. Значит, приехал сюда не по работе — наверное, что-то связанное с рукой. Тан вышел из машины, и Загрей послушно последовал за ним, полностью готовый в любой момент снова тащить на себе тело под наркозом. Они прошли мимо всех возможных стоек, минуя расступающийся медицинский персонал, к лестнице и по лабиринту коридоров в стационар. Загрей, не успевая рассматривать интерьеры больницы, не отступал ни на шаг от Танатоса — тот смотрел исподлобья перед собой так целеустремлённо, словно охотник, точно знающий, где лежит подстреленная дичь. В холлах, полных вечно куда-то спешащих врачей и медсестёр, они почти не выделялись, и дорогу им никто не пытался преградить. Танатос не останавливался ни на секунду, точно уверенный в том, куда идёт, и полы его вечного пальто, сверху покрытого тяжёлой мантией, самую малость развевались, будто бы не успевая за его быстрым шагом — пока они не подошли к одной двери в самом конце стационара. Танатос замедлил шаг, плавно отворяя перед собою дверь, и Заг последовал за ним несмелым шагом в довольно просторную палату. Солнечный свет ровными линиями расчертил тёплые бежевые стены помещения, и по кафельному полу истоптанные туфли ступали совершенно бесшумно. Из четырёх аккуратно застеленных кроватей — по две у противоположных стен — одна только была отгорожена стандартной ширмой из тонкой ткани на металлической раме. Ткань чуть колыхалась от лёгкого ветра из открытого окна. Танатос совсем медленным шагом прошёл к отгороженной койке. Загрея наконец настигло ужасное осознание того, зачем Танатосу понадобилось посетить больницу. Он ненадолго задумался, стоит ли уйти в коридор или остаться здесь и подойти ближе. Но, не желая своим присутствием в коридоре привлекать внимание к палате, Заг решил всё-таки приблизиться к койке, занятой откуда-то знакомым ему пожилым мужчиной. Яркий свет солнца падал на его глубоко морщинистое лицо, оставляя резкие, чёткие тени, врезавшиеся в кожу ещё сильнее. Заг всё ещё стоял насторожённо поодаль, когда мужчина вдруг, очнувшись от старческой дрёмы, поднял глаза на Танатоса — тот над его кроватью навис угрожающе вовсе не по собственному желанию. Мужчина сделал несколько хриплых вдохов, разглядывая посетителя, и наконец негромко, почти с улыбкой, произнёс дрожащим сиплым басом: — И по мою душу пришли, не так ли? Танатос учтиво кивнул. Он подошёл к стойке для капельницы, от которой к руке пациента тянулась тонкая прозрачная трубка, и вынул что-то из кармана. Мужчина попытался проследить за его движениями, но шея не позволила повернуть голову, и вместо этого старик сосредоточил внимание на втором посетителе. Загрей пытался вспомнить его лицо, вспомнить, какую из множества высоких должностей полиса занимал мужчина, но не мог. Танатос закончил возиться с капельницей, и его жертва гостеприимно предложила: — Присядь, пожалуйста. Присядь. — Мужчина попытался дотронуться до руки Танатоса, но тот отдёрнул ладонь. — Поговорим. Там стоит табуретка… Тан осторожно приставил ближе к койке табуретку и сел, чуть наклонившись вперёд — будто бы приглашая к тихому, доверительному разговору. — Вот и всё, да? Вот и конец мой настал, да? — спрашивал сипло старик, заглядывая ему в глаза. Танатос снова вежливо кивнул, и лишь на секунду сухие старческие губы задрожали от осознания неотвратимости происходящего. Сил держать шею прямо у мужчины уже явно не было, и он склонил голову с печальным вздохом: — Увечные и немощные часто зовут в свой дом смерть, но, когда она предстаёт пред ними, никак не могут напиться последними каплями жизни. Я просил их — врачей… я просил. Говорят, «какое вам, дедушка, у вас все шансы на выздоровление». Вон они, мои шансы… Капают… Танатос молчал, внимательно слушая последние слова старика. Тот немного подумал, пожевал губы. — Я рад, что это ты, Танатос, — обратился он внезапно к гостю. — Я понимаю, зачем ты всё это делаешь. Без этого никак. У тебя чистое сердце — ты бы не делал этого, если бы тебя не заставляли. — Он снова попытался взять Танатоса за руку, но тот снова не позволил, отклонившись чуть назад на стуле. — Это хорошо, что у нашего полиса есть такой ангел. Сыновья всегда будут убивать отцов, а отцы — сыновей, но никто не делает этого с таким милосердием, как ты. Танатос продолжал молчать в ответ, глядя на старика исподлобья с хорошо прикрытым безразличием. Мужчина тоже утих на какое-то время — он ещё раз посмотрел на Загрея, затем в окно, на чистое апрельское небо. — Ты хороший человек… — закашлявшись, снова заговорил пациент. — Моя мать… Она тоже хороший человек. Позаботьтесь о ней. Скажи им, что это моё последнее желание. Пожалуйста. Танатос кивнул ему, и мужчина слабо улыбнулся и тут же снова закашлялся, но сил для того, чтобы как следует прочистить дыхательные пути, ему уже просто не хватало. Он долго кашлял, выматывая себя только сильнее, пока наконец не заговорил совсем обессиленным сиплым шёпотом: — Ты… — Он вдруг показал дрожащей рукой в сторону Загрея. — Я помню… ту ночь… Пожарные, полиция, спасатели, армия… Они все съехались на берег… ловить тебя. Знаешь, почему это глупо? У нас есть ста… статистика… Немногие сбегают из этого места, но даже эти люди почти всегда возвращаются. Они не могут жить… в других… Он пытался что-то сказать, хватаясь за тонкую нить воспоминания, но оно быстро ускользало от старика, пока он наконец не расслабился, отдаваясь небытию и впадая последний раз в своей жизни в дрёму. У Загрея перехватило дыхание — кажется, если бы он попытался сейчас вдохнуть или выдохнуть, он бы просто закричал. Его успокаивало только то, что он до сих пор слышал сиплое дыхание старика — оно было невозможно тихим, но гремело в гнетущей тишине, которая повисла в палате. Танатос медленно встал с табуретки и вернул её на место. Заг хотел посмотреть ему в лицо, но не мог себя заставить — боялся увидеть то же монотонно-равнодушное выражение, которое Танатос носил как маску практически всегда. Но Тан спокойно подошёл к Загрею, встал рядом с ним и мягко сжал его плечо рукой в перчатке. Они смотрели вместе на то, как посреди бела дня, не на киноплёнке, без грустной музыки, без лишних слёз, просто и повседневно умирает человек. Вот, только что он говорил — и больше не заговорит никогда, как бы ты ни хотел снова услышать его голос. И, может быть, для Загрея это и было бы шоком, если бы не та ночь в гаражах. Если Танатос привык воспринимать это как закономерную часть жизни, как закономерное последствие своих действий — то и Загрею тоже стоило бы поучиться, так ведь? Но всё его существо вдруг наполнилось жутким, давящим на голову и сердце отвращением к себе. — Ты можешь позвонить Мегере? — вдруг, нарушив жуткую тишину, попросил его Тан. Голос его, всегда величественно-отстранённый при разговоре с другими, теперь почему-то звучал горько и исполнен был искреннего беспокойства. — Мне надо с ней поговорить. Загрей не сразу понял, о чём его просят. Затем, когда до него дошло, почему Тан не может позвонить сам, он предупредил, залезая в карманы: — Я попробую, но она скорее всего не возьмёт трубку. Танатос не отреагировал, всё ещё сжимая плечо Загрея, и тот дрожащей рукой набрал номер, на который последний раз звонил пару лет тому назад. Подождал несколько гудков и включил громкую связь. Четвёртый гудок, пятый. Внезапно, когда надежда была почти утеряна, трубку с характерным щелчком взяли. — Что тебе от меня надо? — сразу недовольно-усталым тоном спросила Мегера. Заг лишь удивлённо смотрел на телефон, но не успел ничего ответить. — Мегера, — только и произнёс Танатос, наклонившись самую малость в сторону Загрея, но глаз не сводя с тела на койке. — Я советую тебе… сверлить дырки в погонах. Так у вас говорят? И Мег на другом проводе, услышав голос Танатоса, явно растерялась, пытаясь сообразить, что к чему. Наконец, до неё дошёл смысл сказанного, и временная последовательность событий, оставшихся для неё за кадром, полностью сложилась в её голове. — Зачем ты это сделал? — вдруг спросила она, стараясь не допустить в голос ни одной эмоции из тех, которые бурей взвились в её душе в тот момент. — Как и всегда, — опустошённо пожал плечами Танатос. — Они умирают ещё до того, как я прихожу. Кто-то же должен им помочь. Лучше пусть это буду я. Какое-то время они просто молчали, все трое, пока Мег наконец не произнесла настолько сухо, насколько могла: — Спасибо. За поздравления. — И, помолчав ещё немного, она добавила почти шёпотом: — Помни про двадцать шестое апреля. — Я помню, — кивнул Тан, спеша её успокоить, и пальцами как бы невзначай залез под ворот рубашки, нащупывая цепочку, отданную ему по возвращении. — Всё в порядке, я помню. Мег сбросила вызов. Заг уронил руку, чуть не бросив телефон на кафель. Танатос первым оторвал взгляд от тела и, сжав чуть крепче плечо Загрея, осторожно повёл его на выход из палаты. — Хорошие у тебя способы развеяться, — вяло отшутился Загрей, когда они уже садились в салон — весь путь от палаты и до выхода из больницы он был так погружён в свои мысли, что даже не запомнил, как шёл. Танатос не ответил, только завёл машину. В этот раз Заг уже следил за дорогой — чтобы отвлечь себя от паршивых мыслей. Он узнавал каждый дом и каждое дерево на пути к, как ни странно, кирпичам. И до последнего он надеялся, что они едут куда-то кроме кирпичей, но машина свернула на ухабистую, разбитую дорогу, поднимая пыль шинами. — Надо было ехать сюда на метро, — заметил Заг. Он хотел предложить вариант «оставить машину в ближайшем дворе и пойти пешком», но особой разницы между количеством людей, желающих и способных увести припаркованный автомобиль, на кирпичах и в непосредственно примыкающих районах не наблюдалось. — Я знаю хорошее место, — заверил его Танатос. — …Если оно до сих пор не разрушено, разумеется. Они подъезжали к одному из зачатков многоэтажных домов, возведение которых прекратилось после разрушившего весь район потопа и более не возобновлялось. Это должна была быть высокая многоквартирная башня, но в реальность было приведено (а потом сохранилось) лишь процентов сорок от её оригинальной задумки. Об этом все судили по рисунку в виде ели, выложенному красным кирпичом на стене, полностью выложенной из белого кирпича. Загрею всегда до умиления жалко смотреть было на эти рисунки на торцах домов — домов, которые могли бы стать (а некоторые даже когда-то были) жильём множеству семей. Они припарковались вплотную у дома — настолько, что дверь Загрея открывалась прямо внутрь того, что могло бы когда-нибудь стать подъездом. Тану пришлось забираться через окно квартиры, которая была бы на первом этаже. Лестницу в доме на тот момент ещё не сделали. Несмотря на то, что над их головами башня протягивалась ещё на десяток этажей ввысь, им был доступен лишь один. — Понятно, почему это хорошее место, — осматривая зияющие дырами лестничные пролёты, заметил Заг. — Сюда никто не ходит, потому что наверх не подняться. — Надо просто знать, где и как это правильно делать. — Танатос, переступая через осколки бренного человеческого бытия — шприцы, жжёные ложки, бутылки, окурки — отыскал в одном из служебных помещений дыру на второй этаж. Заг пошёл за ним на голос. Подняться через дыру между этажами можно было только подсадив одного из «посетителей», который потом затащил бы на этаж подсаживающего. Даже несмотря на то, что Заг не верил в свои силы, план оказался всё ещё рабочим спустя столько лет отсутствия Танатоса на руинах окраинных многоэтажек. Дальше было просто — попасть через окно на карниз, с него на балкон, с балкона в квартиру и запрыгнуть на пожарную лестницу, обрывок которой торчал в метрах над землёй. Не успеваешь ухватиться за перекладину лестницы — падаешь и начинаешь всё с первого этажа. Но они оба удачно схватились за ржавую арматуру, из стержней которой была сварена лестница, до самого последнего этажа начинавшая пугающе трястись и греметь, когда кто-то запрыгивал на неё. Разница между первым-вторым этажами и последующими была очевидна. Окурков на третьем этаже и выше почти не было, граффити тоже встречались реже, а бутылок, пивных банок, использованных игл и луж крови и вовсе не было. Эта многоэтажка, стоящая чуть на отшибе относительно остальных разрушенных домов, была самым окультуренным местом всего района. — Можно полюбопытствовать, зачем мы здесь? — спросил Заг, когда они наконец поднялись на последний из выживших этажей. Дом, словно мрачная корона, местами ещё стремился вверх, и стены его рвались к небу, но так безжизненно и пусто. Танатос, осторожно ступая по шуршащей крошке под тонкими подошвами, прошёл к балкону, смотрящему в сторону полиса, и Заг с радостью последовал за ним. Прямо под ними стояла его машина — если бы кто-то и начал предъявлять претензии на автомобиль, хулиганов можно было легко закидать шапками. Загрей сел на бетонную плиту без ограды, которая могла бы стать чьим-то балконом, и свесил ноги над огромной десятиэтажной пустотой под ним. — Тебе же нравится тут околачиваться, — припомнил Танатос. — Так ты хотя бы под присмотром. Загрей рассмеялся, вспоминая, как позволил Аресу утащить себя сюда — кто знал, что бы случилось той ночью, не вмешайся в их разборки Танатос. Он никогда, почти никогда не помогал Загрею в эскапизме — как и все остальные члены его немаленькой, но не родной, за исключением Аида, семьи, Тан всегда настаивал на манерах и чистоте. С детства так повелось — даже в крысиных подвалах и забитых наркоманами трущобах Заг всегда был самым чистеньким, аккуратным и воспитанным. Они сели рядом на балконе, с которого можно было видеть, как раскинулся до самого горизонта полис, зубами-высотками пытающийся вцепиться в сочное синее небо и захлопнуться, словно медвежий капкан. Загрею не верилось, что время пролетело так быстро — и теперь он вот-вот должен был стать частью этого огромного муравейника, стать совсем крохотным и незаметным, как тени, сидящие в кабинетах и носящиеся по офисным зданиям Тартара. — И как — всё-таки, я оправдал твои ожидания? Или я хуже, чем ты надеялся застать? — спросил внезапно Загрей, чуть наклонившись к Танатосу, так, что они могли разговаривать почти шёпотом. Тан повернулся к нему, и если бы он не щурился от слишком яркого солнца, то в его глазах можно было бы, наверное, разглядеть удивление. Загрей умел задавать вопросы, режущие до самого сердца — даже если собеседник искренне верил, что от сердца у него ничего не осталось. — Не уверен, — наконец ответил Тан, вздохнув и снова устремив взгляд к горизонту, где мирно текла величественная река Стикс. — Не думаю, что у меня были какие-то ожидания. Сначала я думал, что ничего не успеет поменяться, но прошло столько лет, что я понял — если вернусь, всё здесь изменится так сильно, что не имеет смысла даже пытаться представлять. Заг очень хотел расспросить его про все эти годы — желание горело на кончике тщательно удерживаемого за зубами языка. Ведь должна была быть причина, по которой обещанные ему один-два года превратились в десяток — но Загрей отчётливо понимал, что он эту причину не узнает. Может, это и к лучшему. Может, его сердце разобьётся, если он услышит, что Танатос выбрал вернуться через десять лет по собственной воле. Прошло совсем немного времени его с возвращения в полис, но Заг уже как будто бы вечность качался на маятнике. Стоило присмотреться — в его жизнь вернулся кто-то чужой и совершенно новый. Присмотреться ещё раз — нет, что-то до боли знакомое, знакомая тень, нависающая над тобой, знакомый взгляд из-под тяжело нависающих бровей, знакомый вздох, когда он запускает в светлые волосы свои руку, чтобы от лица их убрать, знакомое произношение. Но в то же время у него был совсем другой язык, совсем другие жесты, совсем другая походка и совсем другая осанка. Весь его облик изменился — из долговязого подростка в чёрной водолазке, на которую падали его длинные волосы, с лёгкой и плавной, почти парящей походкой, он вдруг превратился в тяжёлую каменную статую со впалыми щеками, обрубленной чёлкой, и фигуру его теперь обрамляли длинные полы мантии да над головой дуга косы. Заг не был уверен, сможет ли он себя убедить в том, что это один и тот же человек, но каждый день он искренне пытался. — Мег рассказывала мне, что здесь полно духов, — пробормотал Заг, чтобы чем-то разбавить тишину, хотя в этом и не было никакой надобности. — Пугала меня привидениями убитых наркоманов и погибших под завалами пьяниц — мол, они собираются здесь каждое полнолуние и стараются убить как можно больше живых людей. — Мне она тоже это рассказывала, — почти не удивлённый таким совпадением, кивнул Танатос. Шёпотом он добавил: — Говорила, сюда попадают все, кто погиб от моей руки. — Правда? — улыбаясь, наклонил голову Заг. Он определённо мог представить, как Мег выдумывает небылицы просто чтобы манипулировать чужим чувством страха. — Поэтому ты не любишь это место? — Наоборот, — спокойно ответил Тан. — Ходил сюда едва ли не каждое полнолуние, пока не надоело. Хотел себя проверить — устою ли я против них. — И как? — широко улыбаясь и смеясь одними глазами, спросил Загрей. — Я здесь. А они нет. Как ты сам думаешь? И Заг рассмеялся тепло и добродушно, потому что мозг его делал всё возможное, чтобы обратить случившееся сегодня в шутку. Была, всё-таки, какая-то потрясающая ирония в том, что люди, которых Танатос убивал, возвращались обратно к нему через бюро ритуальных услуг. Может, ему даже доводилось зашивать собственноручно нанесённые раны — Заг не стал бы интересоваться, не хотел показаться бестактным, но представлять это определённо было забавно. — Нам надо было взять чего-нибудь выпить, — покачал головой он. — Холодное пиво под закат — самое то. Танатос никак не отреагировал, но Заг чувствовал, что это его молчание не осуждающее, а просто от нежелания забивать воздух пустыми словами. От понимания становилось намного легче. Он вздохнул и полез в рюкзак. — У меня есть кое-что для тебя. Заг протянул ему какой-то мягкий свёрток. Тан осторожно взял непонятный ком чёрной в белую клетку ткани в руки и повертел, пока до него не дошло. Это была аккуратно сложенная рубашка из толстой, тёплой фланели. — Чтобы легче спалось, — поспешно объяснил Заг, когда почувствовал на себе косой взгляд из-под чёлки склонившегося над подарком друга. — У тебя почти нет одежды для того, чтобы чувствовать себя хорошо, а не выглядеть хорошо. — У меня достаточно… — уже начал Танатос строгим голосом, но оборвал себя, обессиленно вздохнув и рукой накрыв лицо. Он не мог заставить себя переступить через воспитание, как ни хотел. Подарок есть подарок. — Просто попробуй, — пожал плечами Загрей. Он не ожидал каких-либо восторгов в ответ, но всё равно немного поник. — Тебя никто не заставляет. Танатос не ответил — вместо этого он развернул слой за слоем рукава и полы неестественно тяжёлой рубашки. Естественно, под покровом одного подарка скрывался другой — круглая бутылка тёплой медовой жидкости. Танатос даже смотреть на неё долго не мог — закатив глаза, отвёл хмурый взгляд и сжал губы. Он совершил ту же ошибку, что и троянцы, и теперь нёс за это полную ответственность. — Можешь делать с ним всё, что угодно, — поспешил успокоить его Заг. — Мне всё равно. Хоть об стену швырни. Это теперь твоё дело… — Я возьму нектар, — оборвал его Танатос, строго посмотрев на Загрея. — Но и ты должен кое-что у меня забрать. И он положил круглую склянку в один из карманов пальто, взамен извлекая оттуда сравнительно небольшой предмет довольно узнаваемой формы. Заг послушно протянул руку, и в ладонь его лёг холодный и довольно тяжёлый металлический корпус закрытого ножа-бабочки. — Ты уверен, что тебе он не пригодится? — тут же обеспокоенно заметил Загрей, поднимая встревоженный взгляд на Танатоса. — Больше нет, — спокойно ответил тот, как бы напоминая про занимавшую половину салона его машины косу. — Забирай. Я хочу, чтобы ты был в безопасности, когда меня нет рядом. Заг обеими чуть дрожащими руками держал гладкий серебристый корпус ножа, по всей длине которого вились тончайше выгравированные узоры — по завиткам неизвестного плюща порхали нежные бабочки. И этой нежной узорчатостью, скрывающей острое лезвие, нож подозрительно напомнил ему бритву, которую Танатосу подарили Хаос и которую даже открыть было трудно. /*И у Принца, принимающего с благодарностью подарок от друга детства, не осталось сомнений в том, что странным образом в семье, взрастившей его, превосходство формы над содержанием, декора над пользой, было лишь способом выжить — в то время, как Принц, внутренне умоляя, хотел жить.*/ Заг, чтобы отвлечь себя от гудящего набатом голоса в голове, попытался, отбросив руку, резким движением открыть нож — получилось не особо, но всему надо когда-то учиться. В конце концов, теперь Загрей понимал — в глазах Танатоса он больше не был ребёнком. Пока он видел в нём холодного, погружённого в работу и не думающего чувственными категориями исполина, Тан тоже пытался свыкнуться с этой двойственной картиной мира, где Заг был ему почти родным и совершенно чужим одновременно — и кажется, у него это получилось быстрее и лучше, чем у Загрея. Но он научится, у него нет другого выбора.