Alles kaputt

31.10.2021 16:40 Дом семьи Бахманн, Брюссель, Бельгия.       Сегодня многие готовятся к празднованию хэллоуина. В домах стоят тыквы с вырезанными на них оскалами и ухмылками, различная жуткая атрибутика по типу трупов, могил, скелетов, летучих мышей. В воздухе витали отголоски старых традиций и праздника. Но в доме Бахманнов сегодня было до ужаса тихо.       Похороны Даниэля прошли три часа назад. Все это время прошло под всхлипы Барбары, речи Оскара об ушедшем отце и молчание Фреда и Эдгара.       Сейчас же Барбара была где-то в саду и общалась с Фредом, Оскар разбирал документы в отцовском кабинете, а Эдгар лежал на кровати в своей комнате, будучи все еще одетым в черный костюм.       Парень курил прямо в помещении, наплевав на просьбы матери и брата. Превращал еще один серый день в совсем черный.       Он не понимал, что чувствует по отношению к ушедшему человеку. Даниэль был его отцом. И это факт. Но ужасным отцом. Они часто ссорились, Эдгару постоянно приходилось терпеть избиения со стороны Даниэля, насмешки, упреки и оскорбления в свою сторону. Но он все равно сожалел. Хотя, может, и меньше, чем мать и брат.       Часто получается так, что человек осознает важность того, что имеет, после того, как теряет это.       Всю церемонию похорон казалось, что Эдгару абсолютно все равно. Он не проронил ни одной слезы, просто наблюдал. Не сказал ни слова, лишь поджимал губы. Его психика отреагировала на это событие таким образом — заблокировала эмоции.       В целом, Эдгару всегда казалось, что если его отец умрет, ему не будет жаль. Но как это обычно бывает, реальность ожидаемо не совпала с представлениями.       Лежащий рядом на подушке телефон проигрывал уже двадцать седьмую случайную песню из плейлиста за последние полтора часа.       «He's never gonna make it All the poor people he's forsaken Karma is always gonna chase him for his lies.»       Дверь тихо распахнулась и в комнату вошел кто-то. Он сел на кровать к Эдгару и посмотрел прямо на него. Но из-за отстраненности и музыки Эд этого не заметил.       — Эдгар, ты в порядке? — спросил Оскар, слегка потряся брата за плечo. — За весь день ни одного слова не сказал. И ушел раньше всех.       — Я не смог продержаться до конца, понимаешь? Я отвратителен…       — Это не так, Эд.       — Нет… Знаешь, он действительно был ужасен. Но… Ты прав. Он все еще был моим отцом. Но его так сложно было проводить, зная, что он делал мне за эти годы… Но он все еще был моим отцом, — повторил парень, рассекая воздух рукой с зажатой меж пальцев сигаретой.       — Эдгар… — прошептал его имя Оскар и крепко обнял.       Младший отстранился от брата и вновь затянулся. Он отвел взгляд в сторону, к панорамному окну, и выдохнул дым.       — Хотя бы окно открой… — сказал ему старший, встав с кровати.       — Оскар, просто оставь меня одного, ладно?       Теперь уже новая глава компании пожал плечами и кивнул, покинув комнату.       Эдгар поднялся с кровати, выключив музыку на телефоне. Он подошел к столу и начал искать что-то в ящиках. В конце концов, парень достал бумажное фото. На нем были Даниэль и Эдгар. Портрет датировался 14-м июня 2010-го года. Тогда Эду исполнилось 7 лет, а отец еще более-менее любил его. На лицах были счастливые улыбки. Отец обнимал его за плечи.       С тринадцати лет парень часто смотрел на это фото и надеялся, что в один день все будет, как раньше. Что отец посмотрит на него по-отцовски, с гордостью. А мать и старший брат — без жалости. Но теперь это вызывает… Отвращение? Ждать и надеяться, что гомофоб до мозга костей, в лице Даниэля, одарит его снисхождением…       «Как же глупо…» — усмехнулся Эдгар.       Он достал серебристую винтажную зажигалку из кармана пиджака, пару секунд с ухмылкой посмотрел на нее, а после поднес танцующий огонек к фотографии.       Огонь начал медленно двигаться с нижнего левого угла к середине, съедая сначала маленького Эдгара, а после — Даниэля. Изображение становилось черным и буквально рассыпалось в руке бельгийца. Сгоревшая бумага падала на пол и руки Бахманна. Но он этого не замечал примерно следующие десять секунд.       Из глаз блондина вдруг побежали слезы. Эдгар опустил голову и потушил сигарету о свое запястье. А после на него же упал и кусок тлеющей фотографии. Более того, огонь подобрался к пальцам, которыми парень держал изображение.       Дверь открылась, и в комнату аккуратно прошел Фред, первое время не замечая того, что происходило с его другом.       — Edgar, Frau Barbara hat dich gebeten, zu ihr zu kommen. Sie hat einen Orangenkuchen gemacht. Dein Favorit… — Фредерик проговорил это, параллельно распахнув шторы, чтобы впустить в комнату больше света.       Он также открыл несколько окон, почувствовав, как комната пропахла никотином и дымом.       Наконец немец обернулся и в ужасе распахнул глаза. На полу, оперевшись о стену, сидел Эдгар и плакал, наблюдая за тем, как догорает фотография в его пальцах. На запястье, на всей кисти в целом, выделялись красные ожоги.       — Эд! Эд, ты в порядке?! — начал расспрашивать его Фред, тряся за плечи.       — Я сжег фото.       — Verdammt… — выругался немец. Он аккуратно забрал фотографию из рук Эдгара и потушил ее, забросив в кувшин с водой, стоящий на столе. — Так, вставай. Вот так, аккуратно… Молодец. А теперь идем. Я обработаю тебе руки, а потом мы выпьем чай с твоим любимым пирогом. Хорошо? Идем, Эд.       Двое спустились вниз по лестнице. Их внимание привлекли голоса в зале. Барбара говорила с каким-то полным мужчиной и вытирала черным платком слезы.       — Ты знаешь этого мужчину? — спросил Фредерик у Эдгара, когда обернулся к нему.       — Это? А… Ты про Маркуса? Он наш нотариус. Наверное, пришел оглашать завещание.       — В таком случае, тебе лучше пойти к ним.       Эдгар только собирался сойти с последней ступени, но резко остановился и посмотрел на Фреда взглядом запуганного и измученного животного.       — Сомневаешься стоит ли? — вскинул брови Фредерик, скрестив руки на груди. — Эдгар, что бы ты ни подумал и ни решил, это — оглашение завещания Герра Даниэля. Даже если все, что тебе достанется — дырка от пончика, тебе все равно стоит послушать. Я буду рядом.       Вайс уверенно взял друга за руку и повел его в зал. На кресле, сложив ногу на ногу, сидел Оскар и устало массажировал виски по часовой стрелке. Барбара вертела в руке граненый стакан, доверху наполненный армянским коньяком. А напротив них, держа в руках белый бумажный пакет, стоял Маркус.       — О, господин Эдгар! И Вы тут! Присаживайтесь, сейчас я буду оглашать завещание Вашего отца.       Маркус разрезал канцелярским ножом верх конверта и выудил из него лист с завещанием.       — «Я, Даниэль Роман Бахманн, в здравом уме и памяти, оставляю управление компанией своему старшему сыну, Оскару Андеру Бахманну. Поместье я оставляю своей любимой и единственной жене, Барбаре Бахманн».       Мужчина на время замолчал, удивленно просматривая текст. Он посмотрел на Эдгара взглядом, полным презрения. Затем на Оскара и Барбару.       — Маркус, не молчите, — угрожающе попросил старший из братьев, подняв голову на нотариуса.       — Да, да… Просто тут сказано, что достаточно круглая сумма, в размере семнадцати миллионов евро, что от общего состояния семьи составляет двадцать процентов, оставлена господину Эдгару.       — И что Вас в этом напрягает? — вмешался Фред, вздернув подбородок.       — Насколько я знаю, у господина Даниэля были не самые лучшие отношения с господином Эдгаром… И то, сколько денег он ему оставил для меня весьма удивительно.       — Это последняя воля нашего отца! Дочитывайте завещание, наконец-то! — Оскар ударил по подлокотнику.       — Да, сейчас. «… Надеюсь, ты, Эдгар, воспользуешься этой суммой, чтобы открыть свое собственное дело, как ты и мечтал в детстве.» На этом все. Хорошего вечера… — заключил Маркус, сложив вещи в коричневый кожаный портфель.       Мужчина покинул зал, оставив четверых наедине. Эдгар опустил голову на руки и взвыл.       — Он издевается?.. Нет, я рад, что он вспомнил обо мне, когда писал завещание, но… Черт, да это ведь эмоциональные качели! — Эдгар перевел взгляд на портрет отца, висящий на стене над камином. На лице появилась слабая улыбка. — Но все равно спасибо, папа…

***

31.10.2021 17:29 Жилой комплекс «Morgenlicht», Берлин Германия. Апартаменты Мари Мюллер.       Зеленоглазая сидела за столом вместе с австрийкой и русской. Эль с интересом слушала историю Мари о свидании с Виктором, и сама время от времени рассказывала о встрече с Аланом.       Сероглазая все это время просто прожигала в столе дыру, попивая чай. Эст была рада, что ее подруги нашли себе спутников, но, а сама она все еще не оправилась после потери Финна.       Он был для нее тем человеком, которого всегда хотелось слушать и всегда было мало. Хотелось обнять его крепко-крепко и никогда не отпускать… А день, когда они познакомились все еще значился для Эстель самым счастливым.       — Эст, ты чего? — удивленно прошептала Мари, заметив слезу, что скатилась по бледной щеке сероглазой.       — Да все в порядке, не переживай, — ответила девушка, водя по краю стола кончиком пальца.       — Ты опять думаешь о Финне? — Эль смотрела на подругу с некоторой жалостью.       — Я просто не понимаю… Почему именно суицид? Мама и Финн… Оба совершили суицид. — Эстель помотала головой, невольно представив, как в момент смерти на том злополучном шоссе выглядела ее мать…       — Эст, а психотерапия? — проронила Эль, осторожно взяв ее за руку. — А психотерапия тебе помогает?       — Альфред прописал мне антидепрессанты. Я купила их вчера, когда шла в апартаменты из библиотеки, — объяснила Эстель и демонстративно потрясла белую баночку с таблетками, — но, если честно, мне все чаще в последнее время кажется, что это пустая трата денег и времени. Такое ощущение, что я из этого вообще не выберусь…       — Эсти, послушай меня. Ладно? Ты с этим справишься. Главное не опускай руки и не позволяй депрессии тебя поработить, — Мари говорила это, глядя прямо в глаза русской, будто без этого ее слова не достигли бы Эст.       Сама Романова кивнула и тяжело вздохнула, опустив взгляд в пол.       — Я пойду к себе, приятного вечера.       Эстель попрощалась с ними и пошла в свои апартаменты.       Квартира встретила ее холодом и ароматом чая. Девушка прошла в просторную гостиную и закрыла одно из окон. Она упала на кресло и взяла со стола черный блокнот. В нем были записи, написанные мелким прямым почерком.       Альфред посоветовал Эстель вести блокнот, в котором она бы писала о своем состоянии, настроении, том, что произошло за день. Форд предполагал, что так Эст полегчало бы, она поняла бы, что дни становятся лучше.       Эст сидела в кресле и читала записи, плача и тихо всхлипывая. Она вырвала одну страницу, затем вторую и смяла их. Девушка отбросила блокнот в сторону и закрыла лицо руками, пытаясь восстановить дыхание. Привычный шепот раздался где-то рядом.       — Sluta, snälla… — повторяла Эстель, зарывшись в темные волосы пальцами.       Она достала из кармана мятного блейзера баночку с таблетками и высыпала на руку пять штук. Девушка некоторое время повертела таблетки в руке, думая, стоит ли оно того. Но вновь появившиеся галлюцинации все-таки заставили ее принять антидепрессанты. Во рту появился горький привкус, от чего сероглазая немного поморщилась.       Эст достала из-под прозрачного чехла телефона сложенный в несколько раз и сильно помятый лист бумаги. Она развернула его, и перед глазами заплясали неаккуратные строки. «Q», похожая на восьмерку, трудноразличимые «t» и «f»…       Они часто переписывались. Но делали это немного иначе, нежели бо́льшая часть населения в наши дни. Нередко они присылали друг другу рукописные письма. Прямо из Торонто в Санкт-Петербург и наоборот. Эстель часто жаловалась Финну на его почерк, а он в ответ присылал только «c'est la vie». Может, именно поэтому она так скучает по нему…       В конце записки был до ужаса кривой текст на русском. Финн даже об этом позаботился…       »…Прости, Эсти. Но я правда больше не мог жить. Я все еще люблю тебя. Всегда любил и никогда не перестану. Будь счастлива, моя любовь. Я просто посплю немного…»       — За что ты так?.. — прошептала Эст.       Девушка оставила вещи на кресле и ушла в ванную комнату.       Блейзер был брошен на полу около ванной, рукава рубашки закатаны выше локтей. Сероглазая взяла канцелярский нож в черном корпусе с полки у раковины и провела им по руке. Один раз, два, три…

***

01.11.2021 8:39       Глухой стук в двери и голоса донеслись до девушки, лежащей где-то на полу спальни. Она еле выкарабкалась из белого пухового одеяла, словно бабочка из кокона, и побежала открыть двери сломя голову.       — Виктор! Что случилось? — спросила девушка, щурясь спросонья.       — Эст, ты видела время? Мы в универ опаздываем! Быстро собирайся, мы подождем в зале! Ты завтракала? — спросил старший из близнецов, смотря на часы.       — Нет, я только проснулась.       — Господи, Эс, иди наконец, я заварю тебе чай, — вмешался Нилл.       Эстель только собиралась бежать в ванную, откуда вчера вечером еле выползла, когда Виктор взял ее за руку, рассматривая порезы.       Он уже прекрасно понимал, что ругать ее за это не имеет смысла, да и запреты на нее не действуют. Так что в этой ситуации Виктор решил позаботиться, нежели подтолкнуть родную сестру к очередному приступу селфхарма своими лекциями.       — Ты обработала их?..       — Нет… И разве мы не опаздываем?       Русская впустила брата и друга в квартиру, а сама скрылась за дверью ванной комнаты.       Нилл прошел на кухню и принялся заваривать для шатенки черный чай. Виктор зашел в комнату за ним, чтобы собрать для сестры перекус.       — Вик, она больше любит «Весеннюю мелодию» или «Эрл Грей»?       — Она их обычно мешает, так что завари сразу оба.       — А сахар, лимон, мята?       — Нет, ни в коем случае! Лучше положи чабрец. Ты видишь здесь яблоки?       — Да, вот два. Она же любит Гренни Смит, да?       — Да, но ее любимые яблоки в принципе… Апельсины. Она любит их больше.       Мысли мешались, как чай и фрукты в этом помещении. Где-то послышались быстрые шаги и хлопок дверью. Эст пошла одеваться.       Чай в свою очередь уже был заварен, ланч собран в бумажный пакет. Нидерландец и русский просто сидели на пуфах в прихожей и ждали ее.       — Нилл? — подал голос сероглазый, смотря в стену.       — Чего тебе?       — У тебя с Эст вообще хоть что-то получается?       — Ничерта подобного, если честно. Единственный раз, когда она обратила на меня внимание, это тот день в клубе. И все благодаря тому нарику…       — Тебе хоть когда-нибудь везло с противоположным полом?       — Нет… — грустно протянул Нельсон, закидывая в рот конфету, полученную на кухне в процессе заварки чая.       — Ты уверен, что ты вообще по девушкам?       — А предлагаешь узнать? — русоволосый усмехнулся, не принимая слова друга всерьез.       Но ухмылка тут же исчезла с его лица, когда Виктор приблизился к нему непозволительно близко, накрыв его губы своими.       Зеленоглазый отмахнулся от него, вспыхнув до кончиков ушей. Он закрыл рот ладонью, удивленно хлопая темными ресницами.       — Что, не понравилось? — вскинул брови Романов, шурша пакетом с едой.       — Нет… Вик, я бы никогда не подумал, что ты из тех, кто считает, что ориентацию можно изменить одним поцелуем.       — Обижаешь… Я не из тех, просто… Я руководствовался логикой «а что, если?». Понимаешь?..       — Понимаю. Знаешь, я думаю, Эст меня никогда не заметит. Она до сих пор любит Финна. И ей, вероятно, будет больнее, если появлюсь я и скажу «давай встречаться?».       — В этом ты прав… И что дальше? Будешь жить, не озвучив чувства?       — Привыкну. Не в первый раз такое.       Наконец в коридоре появилась Эст. В белой юбке, рубашке, голубом свитшоте с белым шоппером. Она обула белые кеды и вышла из апартаментов вслед за братом и другом.

***

21:38 Апартаменты Отто Вольфа.       Канадец сидел на полу в зале, наблюдая за действием на экране. На диване в позе лотоса сидел Элай, так же не смея отвести взгляд от фильма. И кто бы подумал, что старая советская мелодрама так очарует двух парней из Канады и Италии?       — Ты что-нибудь понимаешь? — поинтересовался Элай у парня, наклонившись к нему.       — Честно, немного. Когда Финн начал встречаться с Эст, он учил русский. И мне немного перепало. Я пока понял только то, что этот дед сказал, что его жена, та бабушка, умерла, чтобы ему налили. Интересная культура, однако…       — Ты знал, что ты очень умный, caro? — улыбнулся Грассо, накручивая темный волос Отто на палец.       — Grazie, figliolo, — промурчал Вольф, подняв взгляд на итальянца, — как тебе мое произношение?       — Произношение прекрасно, но я тебе никакой не сынок! — возмутился рыжий и бросил в канадца подушку, от которой тот, либо просто не успев, либо решив подыграть, не увернулся.       — Что ж ты такой мелкий и агрессивный? Сгусток пассивной агрессии! — рассмеялся Отто, пока Элай бил его по спине.       — Sono piccolo, ma posso uccidere! — пробурчал Грассо, отведя бирюзовый взгляд в сторону. — И вообще… Лучше смотри фильм… Вот что она сказала?       — Сказала, что убьет его, — перевел канадец, а губы расплылись в еще бо́льшей улыбке. А ведь еще в прошлом месяце ему казалось, что он больше никогда не найдет повода улыбаться. — Эли, когда мы будем встречаться в общественных местах? Ты правда настолько боишься реакции общества?       — Я боюсь осуждения с его стороны… А если нас, я не знаю, изобьют? Или убьют к черту?       — Эли, ты видел меня? Такой бугай, как я, подобного не допустит… Лучше дай обнять тебя.