run, run, lost boys

— Сону. — Мы взяли тебе мятный шоколад. Ну же, это твоё любимое мороженое, ну. — Ким Сону. — Санни. После отсутствия какой-либо реакции Джей и Джейк глядят друг на друга, стоя в проходе комнаты Сону – в конце концов, первый прикрывает дверь, когда второй заходит внутрь. Он опирается на подоконник лицом к младшему, что уже энный день не слезает со своей кровати. Это первый раз, когда они собираются всеми втроём после возвращения в Корею почти две недели назад, и сказать, что встреч не было просто так, просто потому что – очень и очень преуменьшено. Большую часть времени они отдыхали, медленно пытаясь вернуться в реальность и подстроиться к сеульскому темпу жизни, найти опору после такого опыта, который, несомненно, оставил неизгладимый след в их жизнях. Рука Джейка неизменно в гипсе, но с головы повязку уже сняли и рана почти зажила. Повязка же на глазе Джея теперь не такая плотная, но ему придётся её носить, по крайней мере, пока порез полностью не затянется – к счастью, он может видеть этим глазом, но всё равно нуждается в нескольких визитах врача, чтобы полностью открыть его снова. А вместе они выглядят так, будто ввязались в драку где-нибудь в подворотне (что технически даже не ложь) и не увернулись от парочки ударов противников. Сону, несмотря на свою пропажу, выглядит совершенно нормально. Правда стоит отметить, что ментальное состояние сложно прировнять к физическому, пусть обычно он и ведёт себя как всегда, но всё равно стал тише и часто оказывался в стороне с лисьей фигуркой в руках. Примерно как сейчас. — Сону, — зовёт снова Джей и на этот раз трясёт младшего за плечо – тот сразу подпрыгивает и смотрит на друзей с лучистой улыбкой. — О, привет! Когда вы здесь оказались? Джей выглядит обеспокоенным, зная причину поведения Сону. — Хватит хандрить, — говорит он прямо, не ходя вокруг да около. — Я не хандрю, — тихо тянет Сону, — просто не выспался. Джей усмехается, проталкивая баночку мороженого в колени Сону, и облокачивается рядом с Джейком на стену. Донсен принимает сладость молча, но не спешит открывать, смотря на растаявший лёд, превратившийся в воду, который скатывается по крышечке. — Посмотри на это с хорошей стороны, Сону, — подаёт голос Джейк через некоторое время. — По крайне мере, мы дома. И ты в безопасности. Сону надувает губы на это, всё также играясь с упаковкой: — Ага, но в отличие от тебя, я наказан на всю жизнь. Они решили навестить Сону после твёрдого намерения матери не выпускать сына из дома. И это несколько драматично, но Сону, на самом деле, не в состоянии спорить, особенно после увиденных слёз в аэропорту при их воссоединении. И он просто… позволил ей это. По крайне мере, у Джейка есть мозги и ум, чтобы выразить жалость: — Мы всегда можем прийти к тебе, Сону. Не нужно выходить, — пытается он. — И я уверен, что твоя мама передумает. Она просто волнуется. Младший громко вздыхает и оставляет мороженое на тумбочке, очевидно, не в настроении есть. — Я знаю, это нормально, — и опирается на спинку кровати, смотря на деревянную фигурку, скользя пальчиками по острым краям, будто это принесёт спокойствие. Понимая, что Сону больше не собирается ничего говорить, Джей с кислой миной дуется. С таким же успехом можно признать, что с ними слон в комнате. — Я всё ещё не могу поверить, что ты пропал на десять дней, — замечает он, — на каких-то десять дней, после которых вернулся с парнем. Ты ведь даже никогда не встречался ни с кем раньше. Красноречиво, как и всегда. В такие моменты Сону не понимает, почему Джей всё ещё его друг. — Он не мой парень, хён, — возражает Ким. — И я встречался раньше! — Чонвон не считается, вам было лет двенадцать. — Просто признай, что тебе всё ещё горько от того, что я встречался с твоим парнем до того, как ты смог, наконец, набраться мужества, хён. Кстати, как он? — Я не буду признаваться в том, чего никогда не было, — Джей уклоняется от подушки, которую в него бросает Сону. — И у него… всё в порядке, — но резко голос становится каким-то слабым. — Хисын-хён вернулся домой и заявил мне, что хочет проводить больше времени со своим братом. — Чонвон оказывает ему холодный приём, — поясняет Джейк, на что Сону ухмыляется. — Держу пари, перед нашей поездкой он говорил, что это глупая затея, и ты просто его не послушал, да? — И он прав, это глупо, — признаёт Джей, будучи явно расстроенным радиомолчанием своего парня и непринятыми звонками. Сону знает этого влюблённого дурачка, который испытывает неминуемую слабость к Чонвону, возможно, даже слишком нездоровую. — Просто дай ему время, хён. Ты ему многим обязан. — А ты обязан нам историю, — щёлкает Джейк, и Сону стреляет в него взглядом, полным предательства. Ты должен был быть на моей стороне. — Я знаю, что вы там напридумывали, но на самом деле всё не так. — Не как? Неужели это не ты влюбился в ледяного принца? Типа как было в «Тарзане» и «Холодном сердце»? — на этот раз Джей недостаточно быстр и не успевает увернуться от двух подушек, сразу же полетевших в него с кровати. — Ты можешь уже… Сколько у тебя вообще там подушек? — Достаточно, чтобы твой больной глаз прозрел, вероятно. — Ты! Мне угрожаешь! — указывает старший на Сону, обвиняя. — Я искал тебя десять дней, и вот что получаю в ответ. Никакой благодарности! — Ты не Сонхуни-хён, чтобы так говорить. — А, так теперь это Сонхуни-хён. Сону снова воет, хватаясь руками за голову. Он падает на постель в форме морской звезды: ноги свисают, а глаза ледяным взглядом смотрят в потолок. Хуже уже не будет. — Я просто скучаю по нему, вот и всё. Он слышит вздох, прежде чем его матрас проседает под чужим телом. — Как это вообще случилось? — Джей отодвигает руку и ложится рядом. — Просто… я не могу представить весь этот… ураган страсти. — Я тоже не представляю, что такого нашёл в тебе Чонвон, но ты не слышишь подобных вопросов от меня в свой адрес. Но Джей с лёгкостью игнорирует его: — Так ты признаешь? Что это ураган страсти? Сону смотрит на его перевязанный глаз. — Ты так раздражаешь. Кто вообще использует такой термин? Болван. Джейк смеётся: приятно видеть друзей такими энергичными, а не мрачными, как все прошлые недели. — Эй, я знаю, что мы никогда не говорили об этом серьёзно, но, — начинает он, обращая внимание к себе, — я очень рад, что мы выжили. Мы втроём, я имею в виду. Минута молчания, пока Джей кашляет, будто у него аллергия на чувства. — Ага, ну… да, конечно. И у меня будет крутой шрам, чтобы потом хвастаться. — Невероятно, — стонет Сону. — Вот почему ты мой любимчик, Джейк-хён, — серьёзно, но на лице всё равно разгуливает тень ухмылки. Может быть, это правда, что когда люди, являющиеся по жизни определённой константой, висят на волоске от смерти, заставляют чувствовать, насколько их обесценивали. Что они не просто само собой разумеющееся, не вещь, не игрушка, не Хатико, а реальные люди. Время, проведённое вместе, сразу же начинает быть ценным. Джейк соскакивает с подоконника и с улыбкой схватывает банку мороженного с тумбочки, всовывая её в руки младшему, потому что: — Ешь, пока не растаяло. — Хорошо, — Сону принимает сидячее положение, — только потому что оно от тебя. — Вообще-то, Джей настоял на покупке. — …оно было на скидке, — мычит Джей, но оказывается слишком поздно. Младший бросает ему знакомую ухмылку и открывает баночку, отрывая пластиковую ложечку с крышки. Наполняет рот мороженным, наслаждаясь освежающим вкусом, пока оно тает во рту – ах, он слишком давно не ел мороженое. Выражение лица Джея ясно отражает его мнение, когда он комментирует: — Иу, замороженная зубная паста. — Так как ты добровольно потратил свои деньги на меня, — не отрывая внимания от мороженого, выносит вердикт Сону, — я прощу тебе сею ересь. Увидев, как младший чуть ли не мурчит, наслаждаясь сладостью, Джейк позволяет себе ближе рассмотреть друга. Сону – милый, очаровательный и яркий человек, к которому тяготеют все без исключения, но он также быстро реагирует на проблемы, и не особенно заинтересован в том, чтобы обратиться за помощью, потому что чувствует, что это может быть безопасно только тогда, когда дело доходит до него самого. Он может быть милым и нежным, и в то же время – хрупким и замкнутым, переживающим за других, но бесстрашным. Детская отёчность под глазами сменилась тёмными мешками, что делает его истощённым и старше, чем предполагает возраст. — Что собираешься делать, Сону? — через некоторое время спрашивает Джейк, когда баночка остаётся уже без мороженого, а на заднем плане тихо играет ненавязчивая песня, которую включил старший, подключив телефон к динамикам. Младший вскидывает голову, совсем не ожидая услышать подобного вопроса. Или, может, он, судя по положению лисьей фигурки в ладони, теперь боится, что его метафорический пластырь на сердце будет сорван. Джей закрывает игру на телефоне, в которой зависал последние пятнадцать минут, чтобы обратить своё внимание на диалог. Разве это не главная причина, по которой они пришли сюда? Конечно же, они старались быть менее напирающими и оставили Сону в покое на пару недель, давая пространство для обозначения и обработки мыслей, но даже этого, казалось, было недостаточно, чтобы найти себя. Они волнуются, потому что нормальное и привычное состояние Сону перестало занимать позицию «прекрасно и оптимистично». — Честно говоря, я не знаю, что вы хотите от меня услышать, — говорит Сону, повесив нос. — Ну, — тянет Джейк, — можно начать с того, что бы ты хотел поделать, — он скрещивает руки, и они с Джеем каким-то образом оказываются сидящими на ковролине, пока Сону продолжает обживать свою кровать всеми фибрами души. Младшему кажется, что он на каком-то допросе, и потому отчаянно пытается скрыться от чужих пожирающих взглядов. Джей, замечая нерешительность Сону, бросает острый взгляд. — Даже не пытайся уйти от разговора, — предупреждает он. — Я видел брошюры КИПИ на твоём столе. И маленькая птичка мне напела, что ты делаешь странные звонки каждый день. С каких пор тебя волнуют исследовательские журналы? Сону замирает, а затем чуть ли не задыхается в возмущении: — Чёрт! Это всё нуна, да? — КИПИ? — одновременно спрашивает второй хён. — Корейский институт полярных исследований. Настаёт очередь Джейка замирать, его глаза быстро и намертво втрескиваются в Сону. — Я думал, ты просто разбит горем. — Что? — вспыхивает Сону. — Хён, какого чёрта? — Ты реально пытаешься вернуться туда? — без остановки допрашивает Джей, наблюдая за тем, как Сону заполняется паникой – как олень попавший в свет фар. — Н-нет. Джей устало выдыхает: — Смотри. Я понимаю, что Сонхун отличный парень и прочее-прочее, но, Сону, — он дико жестикулирует в попытках подобрать слово, — это безответственно. Второй старший лишь кивает на это, тревожно кусая губы: — И мы только что вернулись. Подумай, что почувствует твоя семья. — Это не… — Они правда думали, что потеряли тебя, и ты это знаешь. Что мы все уме- — Хён, послушай меня! — отрезает громко Сону, поднимаясь и становясь более взволнованным. — Поверьте, я всё понимаю. Но на самом деле всё не так. Дело не только в моей глупой влюблённости, понимаете? Джей и Джейк смотрят на него, удивлённые внезапным выплеском энергии, когда младший снова, жалобно воя, падает на матрас, пропуская сквозь пальцы свои волосы – они отвратительно прилипают к конечностям, и Сону думает, что пора принять душ. — Я просто хочу помочь Сонхун-хёну, — заключает наконец он. Друзья переглядываются без малейшего понятия, что имел в виду Сону. — Сонхун… — неуверенно начинает Джейк, — Сонхун нуждается в помощи? — он пытается вспомнить, был ли Сонхун ранен при их встрече или, может, подавал признаки нужды в помощи. Но в голове чистый белый лист. — Я собираюсь найти его биологическую семью, — объявляет Сону, сводя всё к итогу. Джей поднимает брови: — Но он же родился там, нет? — спрашивает он, припоминая, что Сонхун упоминал об этом. — Да, но родители – нет. Они были исследователями. Судя по озадаченным глазам старших, те отчаянно пытаются связать нити событий между собой и понять, к чему ведёт Сону. — Вы рассказывали кому-нибудь о Сонхуне? — вдруг спрашивает младший. И пусть друзья сбиты с толку из-за вопроса – всё равно медленно трясут головой. Удовлетворенный ответом, Сону поднимается, чтобы взять брошюры на своем столе и планшет, и останавливается между Джеем и Джейком, сидящими на ковре, выкладывая предметы перед ними. Он указывает на листовку КИПИ: — Я знаю имена обоих родителей Сонхун-хёна и обнаружил их в справочнике этого института. — О… хорошо? Сону выпрямляется, глядя на друзей со сложенными на груди руками и хитрыми глазами. — Прежде чем я продолжу, хочу, чтобы вы знали, что это может считаться вторжением в частную жизнь Сонхун-хёна, но я говорю вам это только потому, что мне может понадобиться ваша помощь. За все годы их крепкой дружбы Сону никогда не просил помощи, по крайней мере, не серьёзно, но когда он это делает, Джей и Джейк откладывают все свои сомнения и прислушиваются к его словам. Сону упрямый, и эта уверенность рождена от упорного дрессирования собственного организма и, порой, от отсутствия уважения к собственным чувствам. Он очень выразителен в своих эмоциях, но нужно быть внимательным, потому что Сону очень редко говорит о том, что его действительно беспокоит. Вместо этого, скрываемые эмоции можно проследить в том, как он говорит, о чём он говорит, что его заботит – тогда легче понимать, что у него на сердце. Поэтому оба серьёзно кивают, и плечи Сону расслабляются. — Они умерли там, в Сибири, когда Сонхун-хён был ещё младенцем. Но когда я искал несчастные случаи, которые произошли там в том году, в СМИ не было ни единой заметочки об этом, — он протягивает им планшет с несколькими открытыми вкладками. — Ещё я проверил сканы газет из интернет-архивов, но там тоже ничего нет. Совсем, — он смотрит на Джейка и Джея. — Разве это не странно? — Это то, чем ты занимался всё это время? — спрашивает в неверии Джей, рассматривая вкладки сайтов, найденных Сону. — Мы-то думали, что ты тоскуешь из-за разбитого сердца. Младший закатывает глаза. — Вы правда думаете, что я такой поверхностный? Если мы снова увидимся, то я хочу оказаться полезным и рассказать ему о его рождении и родителях, — на одном дыхании выговаривает он и бормочет себе под нос: — Потому что Сонхуни-хён этого заслуживает. Джейк поджимает губы: — Я считаю странным то, что так сложно обнаружить какую-либо информацию, особенно если остался ребёнок-сирота. Это вроде как… сенсация? Второй кивает: — И если подавали заявление о пропаже человека, — вспоминая свой горький опыт, он добавляет: — Я имею в виду, что когда я подал заявление о твоей продаже, то твои родители получали звонки из СМИ, и мы даже не знали, откуда у них инфа. — Вот видишь. Вот, что беспокоит меня больше всего, — кивает младший. — Всякий раз, когда я звонил в КИПИ, они говорили, что нет никаких записей в архивах, — Сону снова падает на кровать. — Я знаю, что вы подумаете, будто я слишком много на себя беру, — признаёт он, — но я всё ещё хочу попытаться. Ради Сонхун-хёна. Друзья молчат, застигнутые искренностью врасплох, и Джейк мягко улыбается: — Он тебе так сильно нравится, да? Сону уже собирается ответить, когда кто-то стучится в дверь и та открывается – в проеме появляется макушка матери. — Эй, мальчики, — она улыбается тепло, той улыбкой, которую унаследовал Сону. — Раз вы все тут, то, может, пообедаете с нами? — Вообще-то, есть кое-что, о чём я хотел у вас поинтересоваться, миссис Ким… — начинает Джейк с подозрительно большей вежливостью, чем обычно. Тем голосом сына маминой подруги. Сону устремляет взгляд в сторону хёна, раздумывая над тем, что тот задумал. Джейк не продолжает мысль, уклоняясь в смущении, здоровая рука тянется к затылку, и он выглядит как наказанный маленький ребёнок. Миссис Ким вопросительно кивает головой: — Что такое, милый? — Хм, мне интересно, может ли Сону пойти со мной вместе в больницу на обследование моей руки? — отвечает он, ссылаясь на гипс, большими глазами смотря на маму Сону. — Только если вы не против, миссис Ким. Сону почти смеётся. Нет, конечно. — О? — женщина хмурится. — Разве обычно ты не ходишь туда с мамой? — К сожалению, она сегодня занята. И я бы попросил Джея, но у него скоро встреча с Чонвон-и. Джей тихо шепчет: — У меня что? Но Джейк говорит громче: — Ничего страшного, если Сону не сможет! Я понимаю… мне просто придётся идти… в одиночестве. Это же не так уж и страшно, да? — его голос дрожит в конце, и Сону думает, что его мать ни за что на это не купится. — О, милый… Ты же всегда боялся больниц, да, Джейки? — миссис Ким, кажется, всерьёз задумывается, пока все трое сидят, затаив дыхание. Джейк надеется, что его щенячьи глаза спасут ситуацию. Потому что другого способа нет. — Обещаю, это не займёт много времени! — Ну, — она медленно выдыхает, — только если Сону вернётся домой не позже шести. — Правда? Огромное спасибо, миссис Ким! — Я уже говорила тебе называть меня тётей. Я буквально видела, как ты вырос, Джейки. Когда все выдыхают, женщина бросает менее добрый взгляд на сына. — Не пойми меня неправильно, сладкий. Ты всё ещё под домашним арестом, — и уходит. — Я бы больше злился на тебя, если бы ты не помог мне выбраться из этого дома, — саркастично замечает Сону. — Ш-ш, — Джейк по-быстрому улыбается, — я чувствую себя невероятно виноватым за ложь, но твоя мама милашка. — Это потому что она любит тебя больше, — выдыхает высокомерно младший. Джей выкрикивает что-то Джейку прежде, чем дать пять Сону, будто Шим – их общий враг. А соглашаются они довольно редко. — Клянусь, моя мама постоянно ворчит на меня из-за тебя, — вопит Сону. — Сону, ты учишься так же хорошо, как Джейк? Ты присоединился к тому же футбольному клубу, в котором играет Джейк? Мама Джейка сказала мне, что он ходит на уроки по выпечке, может, тебе тоже стоит научиться готовить? Как ты собрался жениться, если умеешь готовить только рис? — Тем больше причин для тебя заполучить своего принца, — шутит Джей. — Иначе ты бы мог закончить тем, что выйдешь за Джейки. Джейк притворяется, что ему больно, но всё равно смеётся, замечая на лице Сону отвращение. — Сплюнь, — он вертится в поисках деревянной поверхности, чтобы постучать. — Ужас. — Как подло, — Джейк дуется, но через некоторое время вовсе забывает об обидах и идёт открывать шкаф младшего. Он сканирует вешалки и, в конце концов, бросает комплект одежды на кровать, обращаясь к Сону: — Не пойми меня неправильно, Санни, но тебе правда стоит принять душ. Что бы он ни задумал, Джей уже, кажется, быстро хватается за мысль друга и выталкивает Сону в сторону ванной. — Подожди, куда мы вообще собираемся? Джей закрывает дверь прямо перед лицом Сону. — Мы собираемся навестить Вон-и. Сону смотрит на двухэтажный кирпичный дом перед собой. Он такой же красивый, как помнится, пусть немного не наравне с другими современными, которыми окружён, но в хорошем смысле – выглядит как-то уютнее и особеннее. Перед домом небольшой сад с розовыми пионами и пышными ирисами, а сбоку что-то нечто похожее на маленький огородик. Сону уверен, что там есть знак, на котором написано «Сад Ян», рядом с двумя маленькими овечками, охраняющими вход в него. Ким помнит, как много времени здесь проводил, играя с Чонвоном, пока их матери мило беседовали друг с другом. Семья Ян переехала сюда, когда отец Чонвона женился на матери Хисына, которая, так получилось, была одноклассницей мамы Сону. Мир уже не мог быть теснее. В последнее время Сону не имел возможности навестить друга и чувствовал себя из-за этого немного виновато, но ему приходится подавить это чувство, когда Джейк звонит в дверь. — Почему ты не говоришь мне, что мы тут забыли? — Сону бормочет Джейку. — Ты правда не слушал, пока я говорил об этом? — старший смотрит на него серьёзным взглядом. — Ты издеваешься? — Эм… прости, я серьёзно. Они слышат, как дверь открывается. — Хисын-хён вернулся, и… — Чонсон-а! — звонкий голос прерывает разговор. — О, Джейк и Сону? Хисын – очень милый сводный брат Чонвона. Он очень классный и красивый – на самом деле, каждый признается, что рано или поздно имел на него краш, когда они были младше. К тому же, он добрый и проводил время с ними, хотя мог тусоваться с ребятами постарше, и даже иногда помогал с домашкой. Они все были опустошены после его переезда в общагу университета, и всё было бы нормально, если бы он учился в Корее, но нет – ему пришлось улететь в Канаду. — Вау, когда вы двое стали такими красавчиками? — улыбка Хисына такая яркая, что аж слепит. — Почти такие же высокие, как и я, с ума сойти! — Рад снова тебя видеть, хён, — Джейк приветствует вежливо, но Хисын сам тянет его в объятия, которые, как они полагают, очень значимы, независимо от времени, которое они провели порознь. Сону мило улыбается, когда старший и его утягивает в объятия, с большим энтузиазмом обнимая в ответ. — Хён-и, когда ты вернулся? — спрашивает младший, немного подпрыгивая в объятиях, из-за чего Хисын усмехается и мягко поглаживает по спине; рост Сону – единственное, что в нём изменилось, его светлая личность не сдвинулась ни на шаг. — На прошлой неделе. Как ты мог не знать? — А… ну, как-то так. Указательный палец старшего разглаживает нахмуренные брови Сону. — Не хмурься, всё нормально, — заверяет Хисын. — Я слышал, что произошло, и представь моё удивление, когда мне сказали, что ты пропал, — он треплет волосы донсена. — Я рад, что теперь ты в безопасности, Сону-я. Все вы, — говорит Джею и Джейку, которые резко натягивают улыбки, смотря куда угодно, только не на хёна. В конце концов, Хисын пропускает их внутрь, и они не успевают уйти с территории фойе, когда раздаются громкие шаги со стороны лестницы. — Я говорил тебе не открывать дверь, если это Джей-хён! Судя по тону Чонвона, тот явно спускается не просто поприветствовать их. Хисын пожимает плечами: — Я открыл её Сону и Джейку, и он… — старший указывает на Джея, — просто так получилось, что он тоже там был, — это гениальнейшая отговорка, Джей готов аплодировать стоя. — Мы не выгоняем гостей вот так, Чонвон-а. Даже издалека Сону чувствует, как Чонвон закатывает глаза. Его волнистые волосы парят, пока он топает по лестнице, игнорируя присутствие Джея. — Я вижу только двух гостей, — говорит Чонвон, обращаясь к Сону с искренней улыбкой. — Рад видеть тебя живым и невредимым, Сону-хён. — Привет, Чонвон-и, — машет в ответ он. — Я тоже скучал по тебе. — Родители ушли гулять, так что у нас есть много времени, — говорит Хисын, когда они идут в сторону кухни. — Вообще я собирался приготовить рамён, будете? И вот так они впятером оказываются за обеденным столом, пока десять несчастных пачек рамёна готовятся перед ними в одной огромной кастрюлине. В какой-то момент можно даже услышать только тикание часов и звон посуды, разносящиеся по всему дому. Потом подключается телевизор, играющий на заднем плане, и всё это начинает смахивать на время, когда они зависали здесь после школы и Хисын был единственным, кто умел пользоваться плитой. Некоторые вещи не меняются никогда, например, время еды – единственный способ заткнуть их всех. — Итак, — начинает Хисын после того, как разделывается со своей порцией. — Что случилось? Я понимаю, что этот визит не чисто из вежливости, — он подходит к холодильнику за напитками – четырьмя упаковками бананового молока и одним холодным чаем для Джея. Последний драматично опускает палочки на стол с громким пронзительным ударом, из-за чего Чонвон дёргается и глазеет на него, но ничего не говорит, бормоча себе под нос. Не удивлённый, Хисын возвращается с напитками и вручает каждому, и Джей с радостью принимает чай. — Неужели мы не можем навестить тебя, потому что скучали? — жалуется он, даже когда Хисын кашляет из-за вопиющей лжи, давясь молоком и вытирая капли с подбородка. — Мы так давно тебя не видели, хён. Может, это ложь. Иногда слишком сложно предугадать, врёт Джей или нет. — Что с ним? — косится в сторону брата Хисын. — Оставил мозги в Сибири, вероятно, — бормочет Чонвон, с большей, чем нужно, силой втыкая соломинку в баночку. — Не спрашивай меня, я знать не хочу, — и агрессивно потягивает молочко. Он выглядит невероятно мило, когда злится, но Джей всё равно чувствует, как его настроение выпадает в осадок. Но это нормально, вероятно, потому что он заслуживает такого отношения к себе. Сону наблюдает за ними и мысленно плачет, потому что Джей никогда не держит обид долго, а вот Чонвон… скажем так, тем больше расстроен, чем больше любит. И это касается Джея, так что всё хуёво. — О, не пойми неправильно, хён. Мы рады тебя видеть, — Джейк с лёгкостью манипулирует разговором в лучшую сторону. — Ты просил рассказать о Сону, так вот я и привёл его лично. — Джейк, ты не можешь просто так выкрасть Сону из дома… — Все, что ли, знают о том, что я пленник в собственном доме? — Ты не пленник, Сону-я, — исправляет младшего Хисын. — И смело с твоей стороны полагать, что между нашими матерями есть секреты. Сону стонет, потому что это чёртова правда. Но он всё ещё не знает, зачем они сюда пришли: Джей и Джейк молчат, очевидно переоценив его возможность к предвидению, потому что у Сону правда нет идей, что они тут забыли. Его разум занят другими вещами. Чем-то вроде Сонхуна. — Окей, нам нужна твоя помощь, — сдаётся Джейк, привлекая внимание Сону. — Нам нужна? — Хисын-хён решил стажироваться здесь, в Корее, — говорит старший. — Ты помнишь, почему он учится за границей? — Потому что он… умный и невероятный? Джейк смеётся: — И то правда. Но канадский исследовательский университет хотел, чтобы он написал диссертацию. — Я специалист по антропологии и лингвистике, — подмечает хён так, будто разговаривает о погоде, — и мне пришлось написать эссе, когда я подавал заявку на обучение со стипендией. Ну типа, я же всегда увлекался языками, вы в курсе. Это не так уж и далеко от истины. Сону помнит, что Хисын был записан почти во все иностранные кружки в школе, начиная от японского, заканчивая испанским. В принципе так они и познакомились с Рики, который тогда был новичком. Кроме того, Хисын хорошо говорит на английском и однажды брал курсы французского вместе с Джеем, когда тот выразил внезапное желание стать модельером (не думаете, что это произошло случайно сразу же после просмотра «Дьявол носит Прада», но примерно так и произошло). Сону думал, что это мимолетный интерес, но на следующий день Джей объявил, что больше не сможет тусоваться после школы из-за того, что они записались на курсы французского. — Короче говоря, поскольку в университете появился факультет полярных исследований, я хотел, чтобы моя работа была сосредоточена на этой языковой семье и выявлении того, как она формирует общение и социальную идентичность в полярном круге. При упоминании знакомых слов сердце Сону вдруг скачет как бешеное, и он смотрит на Хисына с иным интересом, чувствуя, что нужные ответы подбираются к нему. — Хён, просто скажи мне, как это связано со мной. Мой разум сейчас наполнен глутаматом натрия, и я ни о чём не могу думать сейчас. Хисын пытается сдерживать смех, как бывает, когда дети пытаются понять серьезные вещи, но у них ничего не получается. Однако Джей и Сону многозначительно переглядывается, и первый говорит: — Сону, как ты думаешь, кто нам сказал о твоих звонках в институт? — О Боже, — стонет Чонвон, не в силах терпеть, — Хисын-хён – стажёр в КИПИ! — кричит наконец он. Сону разворачивает голову обратно к старшему, рот раскрыт, а разум пытается изо всех сил понять, что это за бомба, которую на него только что сбросили. — Ты звонишь каждый день с непонятными запросами, — Хисын стреляет в него молчаливой улыбкой. — Никто не защищён от сплетен, Сону-я. Ты местная звезда. — Конечно же, хён не сказал им, что знает тебя, — продолжает за старшего Джейк, — но именно поэтому он сказал нам проведать тебя. Было бы странно, если бы он сам тебя спросил? — Я просто не знаю, как это спросить, — хён скрещивает руки на груди, — типа, почему ты так отчаянно ищешь инфу о мёртвых учёных? Что? — Что? — Чонвон наклоняется вперёд, запутавшись. Сону выдыхает и какое-то время молчит. Прошлой ночью он уснул в четыре утра. И позапрошлой ночью, и позапозапрошлой – тоже. Он даже не уверен, достаточно ли у него причин для этого, но у него просто не хватало мужества прекратить рыться в Гугле в надежде найти что-нибудь, всё, что угодно, имеющее отношение к покойным родителям Сонхуна. В конце концов, Сону стучит костяшками по столу, дабы привлечь внимание к себе, хотя все взгляды и так устремлены лишь на него. Лицо показывает больше, чем ещё не произнесённые слова, если вы умеете читать выражение эмоций по складочкам и глазам. Поэтому, пока Сону смотрит на Джея и Джейка, то отчаянно надеется: они поймут, что он собирается сказать после того, как пообещали никому, особенно родителям, не рассказывать плана Сону, который он им озвучил в своей комнате. Но вместо упоминания о Сонхуне, он говорит, что этот человек был очень близок с семьёй Пак, что он хотел бы увидеть их могилы, чтобы выразить уважение, и что сам Сону хочет отплатить ему этим за то, что тот позаботился о нём. Теоретически, он даже не врёт. Он просто немного искажает истину. Рассказывать кому-то, кто связан с КИПИ, о Сонхуне довольно рискованно, даже если этот кто-то – его друг. Потому что Сону думает, что организация как-то связана с тем, что Сонхун остался там. Он никому не говорил этого, но всегда думал, что тот факт, что Сонхуна никто не искал после смерти родителей и даже не пытался – очень странный. Джей и Джейк, очевидно, сбиты с толку от сказанных Сону вещей, но последний пинает ногу Джея под столом, видя, что тот раскрывает рот, чтобы что-то сказать, и обрывает его. Джей кричит, пытаясь выдать это за зевок, а Джейк, кажется, уясняет задумку Сону, но выражение его лица становится всё непонятнее. — Для справки, я называю эту операцию «Do You Want to Build a Snowman». — Хён. Просто… завязывай с этими шутками про «Холодное сердце», — отрезает Чонвон. — Они не смешные. Это первый раз с их встречи, когда Чонвон признаёт существование Джея, поэтому, в независимости от характера комментария, Джей выглядит довольно счастливым. По крайней мере, Чонвону удаётся подвергать суровой критике, когда Джейк качает головой, жалея Джея. Хисын смотрит на них немного небрежно, его выражение варьируется где-то между любопытством и беспокойством. — Вы не против, если если я поговорю с Сону наедине немного? — его слова пресекают все действия. Чонвон, оценивая, смотрит на хёна: — Конечно, — он встаёт и звук отодвигающегося кресла режет образовавшуюся тишину, пока Джей и Джейк единогласно сходятся на мысли остаться, не желая оставлять Сону. Но Хисын сдавливает их одним лишь простым «Пожалуйста?». Джей строит гримасы, но всё равно встаёт, когда его голос звенит на весь дом, зовя Чонвона. Джейк медленно поднимается, пытаясь понять ситуацию – в основном ищет любой лишь признак дискомфорта в Сону, потому что если Хисын что-то спросит, то не оставит младшего в покое, даже если ему будет некомфортно. Однако маленькая, но искренняя улыбка Сону принимает решение за него, и Джейк, наконец, уходит, ничего не говоря. Из-за того, что их в комнате остаётся только двое, нарастает напряжение, и Сону почти жалеет, что разрешил друзьям уйти. Хисын смотрит на него со скрещёнными под столом ногами, облокотившись на спинку стула. Они видятся только по праздникам с тех пор, как старший уехал за границу, так что Сону никогда не задумывался о том, что хён может измениться, или просто не хотел обращать на это внимания. Хисын всегда был… их Хисын-хёном. Заботливым, добрым, умным. Но теперь, когда они сидят лицом друг к другу, Сону всё равно замечает изменения: тон кожи стал немного темнее, волосы выкрашены в каштановый и, несмотря на то, что он остаётся таким же худым, теперь не кажется каким-то неуклюжим. Он сидит вроде как обычно, но его плечи идеально ровны, позволяя почувствовать его серьёзность, и даже осанка не докажет вам обратного. Хисын выглядит как… взрослый, вдруг понимает Сону. В разы взрослее. Старше, чем в воспоминаниях. И это странно. Он такой же, но другой. — Сону-я, — несмотря на все мысли, проносившиеся в голове младшего, его голос такой же дружелюбный и знакомый, расслабляющий, — ты серьёзно настроен? Сону закрывает глаза и чувствует в голосе лишь заботу и беспокойство. — Хён, я никогда в жизни не был серьёзнее, чем сейчас, — отвечает он. — Это… очень важно для меня. — Я не сомневаюсь в важности этого… — Но? Хисын задумчиво поглаживает щёку. — Я поискал информацию после того, как узнал, что это ты звонишь. Сону даже не пытается скрыть свой интерес, наклоняясь ближе: — И что ты выяснил? — Ну. Я всего лишь стажёр, и у меня не так много возможностей получить доступ к базе данных: всё проверяется, – но пока все данные подтверждаются, — начинает старший. — Пак Джиён и Пак Кванхи были бывшими исследователями КИПИ, которых отправили в Сибирь девятнадцать лет назад. Они антропологи и были направлены в ненецкое племя. В протоколе сказано, что оба погибли в результате несчастного случая от нападения волка. Сону забывает, как дышать. — Что-то ещё? Плечи Хисына немного опускаются. — Я уже сказал, что всё проверяется. Это было ужасное событие, которое не должно было случиться, но на этом всё. Несчастный случай, — говорит медленно. — Они понимали, на что подписывались, принимая задание. Тела были возвращены к семьям, им выплатили компенсации. Стандартный протокол. Больше ничего там нет – белый лист. Я был уверен, что человек, который спас тебя, знал об этом больше. — Но… но это не может быть всё, — возражает Сону с жалобным лицом. — П-почему нет никакой точной информации? Я ничего не могу найти, ни одной статьи. — Я понимаю, что эта история выглядит довольно подходящей для освещения в новостях, но их смерть была достаточно трагичной, чтобы их семьи не захотели внимания со стороны общественности. Дело быстро замяли, и директор сам следил за тем, чтобы ничего не просочилось в СМИ. И разве это не к лучшему? Из уважения к их частной жизни? Хисын кажется особенно сбитым, когда видит разочарованное лицо донсена. — Сону? Что не так? — Тогда что же насчёт Сонхун-хёна… — слова вырываются сами до того, как Сону понимает, что произошло. Он просто ничего не смог с собой поделать из-за внезапной злости. Они действительно посмели оставить там сироту? Хисын моргает: — Сонхун? Сжав ткань штанов, Сону опускает взгляд в стол, громко выдыхая. — У них был ребёнок, хён, — он наконец поднимает голову и прямо смотрит на хёна. — У тех учёных. Хисын выпрямляется, поддерживая зрительный контакт. — Что ты имеешь в виду? — Человек, который меня спас – Пак Сонхун. Он сын Пак Джиён и Пак Кванхи. — Он их что… Ты уверен? Сону с нетерпением кивает: — Их сын. Он немного может говорить на корейском и ему сложно понимать хангыль, так что я читал ему дневник его матери. Тогда я узнал. Старший снова падает на спинку стула, задумавшись, и когда он ничего не отвечает, Сону продолжает: — Есть женщина по имени Вика, которая фактически вырастила Сонхуна. Она была хорошей подругой их родителей. Миссис Пак также часто упоминала её в дневнике, только в хорошем свете. Когда Хисын хмурится и собирается что-то сказать, Сону не даёт ему этой возможности, продолжая речь: — Ты же знаешь, что я жил с ненцами, да? Они приняли меня, даже совершенно не зная. Заботились обо мне и помогли вернуться домой. Они хорошие люди, — подчёркивает Сону. — Не знаю, как они умудрились вырастить Сонхуна, но они ни за что бы не похитили его – для Сонхуна они как семья, — он сжимает руки в замке. — Хён, поверь мне. Хисын простукивает пальцами по подлокотнику. — Дело не в том, что я тебе не верю, — отвечает, хмурясь, он. Потому что Хисын отлично понимает, что Сону вложил в свой рассказ. Когда он говорит, возникает настоящий стресс и срочность – только личные вопросы могут заставить кого-то почувствовать себя таким взволнованным и эмоциональным. — Но если то, что ты сказал, правда, то это означает многое, — он произносит каждое слово медленно и обдуманно. — Во-первых, прошлый директор был лжецом. Во-вторых, семья точно бы захотела вернуть себе твоего друга. ДНК-тесты, ля-ля тополя. Может, даже подали бы иск. Я имею в виду… я даже представить не могу, как взбесятся остальные родственники Сонхуна. — Ага, — кивает Сону, жуя нижнюю губу от беспокойства, — я знаю, что это слишком, хён. И мне жаль, что я взвалил на тебя столько всего, — его слова полны решимости, несмотря на прежние опасения. — Но я действительно хочу помочь Сонхуну. Он неосознанно улыбается, вспоминая парня, и это не проходит мимо глаз внимательного Хисына, потому что глаза сияют ярко, сладко и тепло. А, он не?.. И даже учитывая всю серьёзность ситуации, Хисын рад этому. Сону расцветает, когда заботится о других людях – это одна из тех вещей, которая вызывает восхищение. То, какой он нежный, но в то же время храбрый и решительный, когда дело касается других. — Он спас меня, и это меньшее, что я могу для него сделать, — говорит Сону. — И я хочу, чтобы он был счастлив. Сону хочет, чтобы Сонхун был там, где будет счастлив, где будет узнавать самые интересные вещи, где будет знакомиться с кучей людей, гладить собак, есть уличную еду, о которой ему рассказывал Сону: омук, пуноппан, токпокки, – он помнит, как глаза Сонхуна светились от рассказов о школьных фестивалях и фейерверках в конце каждого года. О мороженом, кинотеатрах, парках развлечений. Он хочет, чтобы Сонхун испытал то, что Сону делал в детстве, то, что окружало бы его в другой временной линии, если бы только судьба была добрее. Хисын не говорит Сону, что это всё не просто потому, что Сонхун спас ему жизнь. Всё намного сложнее, и все всегда любили Сону, не обделяя, а теперь он, возможно, капельку влюблён. И от окрылённости выглядит просто замечательно. Сону валяется на диване, проводя время за просмотрами документальных фильмов о Сибири, когда ему звонит Хисын через несколько дней. Из-за того, что Ким не может просто так вламываться в институт в поисках ответов, что, если честно, он бы, не пожалев, мог сделать, старший обязался найти всё, что поможет раскрыть правду. На деле, всё напоминает какой-то шпионский фильм, но это намного более нервозатратно, чем ожидалось. Сону спохватывается в поисках телефона, который проваливается между диванными подушками, с играющей песней ITZY, и в конце концов парень умудряется достать гаджет, зарывшись в подушки. Он облегченно выдыхает «Ага-а!», когда соприкасается с металлом и нажимает кнопку «Принять». Телефон соединяется с колонками, из которых впоследствие исходит голос Хисына. — Привет, хён! — Хей, Сону-я, — на заднем плане звуки печатания, и Сону чувствует себя виноватым, понимая, что отнимает у хёна рабочее время. — Ты свободен вечером? — Хм, — Сону смотрит в сторону кухни, где мать чистит мандарины, — технически, я всё ещё под домашним арестом, — дует щёки младший, даже если хён не видит его. — Но думаю, если ты придёшь за мной, то мама разрешит. Кажется, она оттаивает. В последнее время миссис Ким более снисходительна к нему, может быть, наконец, понимая, что сын больше никуда не пропадёт. К счастью, и отец, будучи вначале обеспокоенным, принял сторону Сону, и теперь помогает убедить свою жену в том, что мальчик в безопасности. Что он не такой хрупкий, как ей кажется. Нуна даже прикрыла его, когда он вернулся из дома семьи Ян в прошлый раз. Так что да, он думает, что если хорошо убедить мать, то всё пойдёт по маслу, особенно, если тем, кто будет убеждать, станет такой ответственный Хисын-хён. — Отлично. Тогда я заеду после обеда? — Конечно, но тебе не нужно работать? — Всё в порядке. Нам и так пора встретиться. — Хорошо… что произошло? Подожди, — глаза Сону округляются. — Ты нашёл что-то? Хисын лишь мычит: — Ну, что-то типа того… Вообще-то, — пауза, — один из старших исследователей хочет с тобой встретиться. — Что?! — младший почти кричит и начинает вертеться, проверяя, слышала ли его мама, но, к счастью, та в своих синих беспроводных наушниках подпевает какую-то песню себе под нос. — У нас проблемы? — шепчет он. — Напротив, ты можешь скоро воссоединиться со своим другом. — Чт- Как? — Помнишь того бывшего директора, о котором я говорил? — Тот, который был главным, когда родители Сонхуна умерли? — Да, он самый. Очевидно, он был осуждён за неуплату налогов, представляешь? — звучало бы весело, если бы голос друга не казался таким напряжённым и если бы сердце Сону не билось как бешеное в ожидании продолжения. — Дело в том, что его причастность к делу о Сонхуне, теперь не звучит как выдумка. Я узнал об этом после того, как сонбэ поймал меня за шпионажем, и у меня не было иного выбора, кроме как рассказать ему о твоей проблеме. Прости, что так получилось. Сону чувствует себя тронутым искренним беспокойством хёна. — Всё в порядке. Прости, что втянул тебя в неприятности. Хисын хихикает, из-за чего звук создаёт статический шум против динамика: — Это не важно, раз я могу помочь Ким Сону в завоевании его любви. — Хён! — кричит Сону, и Хисын смеётся ещё громче. — Я говорил тебе не слушать Джей-хёна! — Как скажешь, любовничек. Я заеду через час, и мы встретимся с моим сонбэ, хорошо? Не переживай, я думаю, он хочет помочь. Сону сомневается, но думает, что не стоит этого говорить. Не после всех проблем, которыми он обеспечил хёна. В любом случае, это ведь его идея. — Хорошо. До встречи, хён. Линия обрывается, и Сону падает на диван, безучастно уставившись на мамину модную люстру, с которой свисают прозрачные кристаллики, напоминающие о снеге и глазах Сонхуна. Грани сияют флюоресцентными огоньками, как северное сияние. Каждую весну его родители вызывают уборщиц, чтобы отполировать эту большую люстру, и в детстве Сону задавался вопросом, почему они беспокоятся о сохранении огромной вещи, когда её даже не практично использовать. Она просто красивая и блестящая. Ему было десять, когда он сказал отцу, что это немного показушно, но вместо того, чтобы ругать, старший просто потрепал его и сказал: когда мама была в том же возрасте, что и Сону, то хотела стать космонавтом. И для маленького Сону это стало дикостью, потому что, сколько он себя помнил, мама всегда работала в высоких офисных зданиях, ходила в туфлях с острыми носами и аккуратными прическами – всегда пропевая в телефон что-то типа: «Нет, нет, не думаю, что мы можем это сделать». Его отец продолжает говорить, что до их встречи её семья не была такой богатой, как сейчас, из-за чего ей приходилось усердно учиться, чтобы поступить в престижный университет. Сейчас, когда ей сорок с лишним, это может показаться невероятным, но она никогда не отпускала свою детскую мечту, пытаясь приблизиться к ней, как могла. Эта плохоосвещающая люстра стала её первым приобретением на свои честно заработанные деньги, просто потому что выглядит как ночное небо в звёздах. Ей нравятся звёзды, потому что они существовали в прошлом, существуют сейчас и будут существовать в будущем. Это за гранью понимания десятилетнего мальчика, но сейчас, когда этому мальчику восемнадцать, он думает, что это именно то, что имела в виду Вика, когда говорила пользоваться тем, что дают. Держаться за то, что делает тебя счастливым, делать то, что ты любишь. Что сожаления придут позже. Они всегда приходят. Но нельзя позволять им останавливать себя, преграждая путь дальше. Потому что Сону, в отличие от матери, уже получил привилегию иметь выбор в первую очередь – бороться за то, во что он верит, или нет. Документальный фильм всё ещё воспроизводится на его ноутбуке в качестве продолжающегося повествования рассказчика на заднем плане. Какая польза от тепла лета, без холода зимы для придания ему щепоточки очарования? Ведь смена климата так впечатляе- Сону понимает, чего хочет. Сонбэ Хисына – остроумный мужчина по имени Чхве Ёнджун. Он намного выше Сону и очень красивый, но его внимательные глаза так и излучают устрашающие флюиды. Хотя улыбка, с которой он пожимает руку Сону, греющая и милая. Сону пытается не ёрзать на стуле, смутно думая о том, что хищники сразу же чувствуют страх или что-то такое, чашка горячего шоколада, что он заказал, так и стоит нетронутой. Он должен чувствовать себя спокойно, ведь рядом сидит Хисын-хён, который чувствует себя в разы лучше, спокойно пережёвывая кусок торта, но младшему всё равно кажется, будто его привели в кабинет директора за дебоширство. Чхве Ёнджун просто создаёт такое впечатление. — Я не кусаюсь, знаешь ли. Сону смущенно подпрыгивает на стуле. — Простите, я просто нервничаю. — Я умею говорить. — Сонбэ, хватит пугать моего донсена, — предупреждает Хисын, и следом обращается к Сону: — Не позволяй себя одурачить его крутостью, на самом деле он отстойный и привереда, к тому же. — Йа! Я всё ещё твой сонбэ, — Ёнджун дуется, и хорошо, Сону от этого становится лучше. — Этот человек действительно на протяжении стольких лет был твоим хёном? Он компетентный, но такой негодяй, — сонбэ бросает драматичный взгляд. — Как ты его выносишь вообще? Сону хихикает, и бронебойный панцирь стеснения, наконец, трескается: — Хисын-хён очень мил со мной. — Конечно, конечно, — Ёнджун машет рукой на Сону и говорит: — Я имею в виду, будь у меня такой милый хубэ, как как ты, я бы тоже был милым, — он смотрит на Хисына. — Хотел бы я сказать то же самое о… нём. Хисын просто мило улыбается и возвращается к своему торту. — Итак, — начинает Ёнджун, и Сону смело может заявить, что шутки кончились, — Пак Сонхун, значит? Сону моргает, не ожидая, что сонбэ будет таким прямолинейным, но думает, что так даже лучше. Он кивает: — Мы действительно можем ему помочь? — Полагаясь на слова Хисына обо всей сложившейся ситуации, это будет сложно, но не невозможно. Особенно потому, что наша организация напрямую вовлечена, и Паки – одни из нас. Как бывшему коллеге, мне грустно осознавать, что они ушли вот так, но подумать, что мы могли упустить что-то такое, просто, — он скрипит зубами, звуча зло и устало, — непростительно. И стыдно. Наш нынешний директор тоже знал Паков лично и хотел бы разобраться во всём. И если будет доказано, что этот ублюдо- я имею в виду, наш бывший директор, конечно. Если будет доказано, что наш бывший директор намеренно оставил там ребёнка, то мы возьмём на себя полную ответственность и поможем Сонхуну воссоединиться с семьёй. — Это… — у Сону не получается сказать с первого раза из-за сбившегося дыхания, — это замечательно. Честно говоря, я думал, что вы здесь, чтобы проверить, не сумасшедший ли я. Ёнджун ухмыляется: — На самом деле, твои звонки в наш офис были такими шокирующими, но сейчас я понимаю, почему ты так упорно пытался. Мы уже начали копать глубже до нашей встречи, так что не переживай, — уверяет он. — На самом деле, неловко говорить, но КИПИ собирались получить огромное финансирование от частного сектора. Всё шло гладко до инцидента с Паками. Бывший директор знал, что финансирование может прерваться, если всплывёт подобная информация, и инвесторы сделают выводы насчёт института, поэтому он решил с этим разобраться… примерно так. А что касается того, что ребёнок остался в другой стране… Сону наклоняется вперёд с поднятыми бровями. — Что? — Ну… у нас есть подозрения. Но я не уверен, что ты захотел бы их услышать, — отвечает Ёнджун с опущенными губами. — Как я понимаю, Пак Сонхун твой друг, да? Сону кивает и напирает: — При всем уважении, Ёнджун-ши, я здесь не для того, чтобы слушать слова, покрытые сахаром. Я чуть не умер в Арктике. Вы можете мне сказать. Я не из чувствительных. Ёнджун какое-то время молчит, раздумывая. — Нет, конечно, ты не такой, — говорит он с грустной улыбкой и успокаивается. — Вообще, законом запрещено посылать исследователей на чужую территорию, когда они, знаешь, в ожидании потомства. И даже если Паки поехали туда добровольно, то у института были все полномочия на их возвращение. Мы думаем, что директор знал о беременности миссис Пак, но всё равно не приказал им возвращаться. И несмотря на то, что это против нашего протокола, это не было бы столь спорным, кроме того… — Кроме того, что они умерли на работе, — Сону заканчивает за него. — Именно, — вздыхает сонбэ. — Одно дело, если бы они попали в аварию, потому что это может случиться с каждым из нас. Но это совсем другая история – позволить сотрудникам продолжать исследования, зная, что ребёнок может оказаться в опасности. Если эта версия истории всплывёт… Сону не понимает, как крепко сжимает кулак, пока хён не кладёт руку на его. Он смотрит на друга и видит его обеспокоенные глаза, заверяет, что всё в порядке, но Сону не может больше сдерживаться. У него желудок скручивает от одной лишь мысли, что Сонхун должен был терпеть это чувство, чтобы обнаружить, что его даже никто не искал. Сону знает, каково это – быть неуместным, чувствовать, что ты просто дрейфуешь, позволяя вещам происходить вокруг тебя, вместо того, чтобы принимать решения за себя. Чувствовать себя неправильных размеров или формы. Так что, выяснить, что Сонхун должен был пройти через годы всего этого только из-за… долбаной политики – нет, с Сону не всё в порядке. Ничего из этого не сходится просто по-человечески. — Финансирование определённо бы прекратилось, если бы инвесторы узнали. Кроме того, бывший директор был бы уволен и приговорён к тюремному заключению за халатность, — подводит итог Ёнджун, смотря на молчаливого Сону, и даже не может винить его за то, что тот повесил нос. — Мне просто нужно задать тебе несколько вопросов и получить твои показания, чтобы мы могли использовать их как доказательства. Ты не против? Сону кивает, и его дыхание дрожит вначале, но в глазах горит решительный огонь, когда он, наконец, отвечает: — Давайте вернём Сонхун-хёна домой. В следующий раз Сону видит Сонхуна по видео, которое присылает Джейк. То, что Сонхун впервые держал телефон, заметно сразу, потому что первые десять секунд – это размытое изображение и колеблющиеся звуки, пока кто-то, предположительно, Джейк (основываясь на голосе, который на заднем плане говорит: «Я подержу его для тебя») не устанавливает телефон в устойчивое положение. Картинка фокусируется, а там Сонхун, который смотрит на него. Сону не уверен, что вообще ожидает увидеть, но явно не Сонхуна, который сидит в его яркой жёлтой куртке с милыми цыплятами и всё ещё продолжает выглядеть, как модель с журнала Vogue. Он ведь даже не думал, что забыл там свою одежду, и старший должен был выглядеть совершенно нелепо в этом, но Сону улыбается по совершенно другой причине. Лицо Сонхуна в принципе ничего не выражает, но Сону видит намёки на замешательство в его глазах, тёмных бровей почти не видно, когда он смотрит на Джейка позади камеры, как на режиссёра. «Просто представь, что ты говоришь с Сону. Он увидит это позже». Услышав поддержку, он смотрит прямо вперёд, но наклоняется слишком близко, как будто сможет увидеть Сону через линзу. Это мило, и Сону сухо смеется, так легко. Как будто они не просто победили целый судебный процесс и боролись зубами и ногтями за восстановление гражданства Сонхуна. — Ам… привет, Сону, — наконец-то говорит он, а Сону чуть ли не плачет, слыша его голос. Это смешно, наверное, но он думает, что голос Сонхуна слаще любой мелодии. — Как… твои дела? Сону усмехается и отвечает, пусть смотрит уже записанное видео: — Всё в порядке, хён. Так хочу тебя увидеть снова. — Они, эм… рассказали мне, о том… что ты сделал. Что на самом деле… случилось, — продолжает Сонхун в клипе. — Мои родители… и семья. Я не знал, я… — он останавливается. — Я не ожидал… такого. Ну… спасибо… за поиски. Он смотрит вниз и, кажется, достаёт что-то из кармана, подносит руку к камере, но слишком близко и всё снова размывается – что бы он ни держал, в конце концов – это размытое пятно. Или что-то деревянное. Сону думает, что знает, что это. — Подарок… я сделал. Пингвин на этот раз, — говорит Сонхун. — Пара… для твоего лисёнка. Сону не видит прикрытых рукой глаз, но думает, что они сияют искренностью и в то же время абсолютной серьёзностью, как бывает всегда, когда он говорит о чём-то, что ему нравится. — Я отдам тебе… скоро, — старший отнимает руку от лица, и Сону видит мягкую улыбку. Его глаза широки и блестящи. — Спасибо, что… нашёл меня. Возможно, есть много вещей, которые он хочет сказать, но не может, и Сону надеется, думает, что он понимает его достаточно, чтобы не возражать. Видео заканчивается тем, что на экране появляется Джейк, переключаясь на фронтальную камеру, когда стоит рядом со сбитым с толку Сонхуном. Он машет один раз, потом два, ожидая, пока второй парень повторит его действие. — Пока! Увидимся в Корее! — Джейк ухмыляется перед тем, как видео обрывается. После упорных разбирательств с бывшим директором КИПИ было доказано, что тот был в курсе беременности миссис Пак и отказался от их возвращения. Она сама не говорила своим родителям или знакомым, прекрасно зная, что их отправят домой. После того, как связались с семьями, те, ясное дело, были злы и расстроены. И даже если сама пара была виновата во многом, обвинения с директора сняты не были – срок продлили. Не только за неисполнение обязанностей, но и за получение взяток от спорного финансирования девятнадцать лет назад, что в очередной раз доказывает, почему он так быстро решил замять дело. Что касается Сонхуна, то Вика призналась, что сообщила о сыне исследователей, когда пришли забрать их тела, – мальчику едва стукнул месяц. Неудивительно, что ей угрожали: если она попытается отправить Сонхуна в Корею – они узнают и причинят ему вред. Он ни для кого не должен был существовать. Вика больше никогда не видела этих людей и не пыталась ни с кем связаться, опасаясь за жизнь мальчика. По закону, Сонхун имеет право на корейское гражданство и его родственники очень заинтересованны в его возвращении, особенно бабушка и дедушка. Они живут в Пусане и специально проделали путь до Сеула, чтобы увидеть внука. Разговор с Сонхуном показал, что тот рад познакомиться с биологической семьёй, но пока не уверен, хочет ли жить с ними. В конце концов, всю жизнь он прожил в Сибири и имеет там свою собственную, может, и не родную биологически семью – Вику и племя, которых будет нелегко внезапно оставить позади. Когда родители Сону узнали, чем он занимается, они больше волновались, чем расстраивались. И когда пришло время прилёта Сонхуна, Сону с чётким намерением собирался поехать за ним, но миссис Ким не хотела этого. Не после того, что с ним произошло в прошлый раз. Поэтому вместо него вызвался Джейк. Было решено, что будет лучше, если Сонхуна встретят люди, с которыми он уже знаком, дабы не перегружать переживаниями – особенно, когда это его первый полёт. Забавно, что когда они были вместе последний раз, у них не было времени вообще, а теперь так внезапно у них будет всё время этого мира. Узнав, что Сонхун – человек, который спас их сына, семья Ким была более чем готова предложить свой собственный дом, по крайней мере, пока он не привыкнет к своим родственникам, которые для него пока что словно незнакомцы, зная, что Сону для него – самый близкий человек. Он боролся бы за это, если бы родители сами не предложили – так что он невероятно рад, что они понимают, как много это для него значит. Сону встречает Сонхуна и Джейка в аэропорту, и даже Хисын порывается отвезти его – Джей с Чонвоном, никуда не деваясь, едут на машине первого. Младший с тревогой сидит в зале ожидания, вечно проверяя экран с расписанием прибывающих самолётов. Они должны приземлиться примерно через час. Сону много раз бывал здесь, но сидение в зале ожидание – совсем другой опыт. Он раздумывает над тем, чувствовали ли его родители то же самое, когда ждали его. Наверное, они так же сидели в предвкушении, не зная, куда деть руки и… Он чувствует, как что-то тёплое касается руки, и смотрит вверх, видя Хисына, предлагающего кофе. — Джей и Вон-и пошли в магазин. Я знал, что ты не в настроении что-нибудь покушать, поэтому принёс тебе это, — Сону принимает кофе с благодарностью, по достоинству ценя тепло, когда стаканчик касается его лапок. — Они скоро будут здесь, — Хисын садится рядом с ним, — не переживай. Один только полёт из Москвы в Сеул занимает почти восемь часов, а до этого им пришлось лететь из Сибири до столицы, что тоже занимает пять часов. Сону не может не беспокоиться, потому что это первый полёт Сонхуна. Он делает слишком много вещей в последние дни. Беспокоится. Слишком много думает. Ещё он лично подготовил гостевую комнату для Сонхуна, выбрал цвет подушек (синие), купил ароматический диффузор с нотками древесины, постелил меховой ковёр на полу – Сону знает, что это смешно, но хочет, чтобы Сонхуну было как можно комфортнее, чтобы было что-то знакомое. — Думаешь, я сделал всё правильно, хён? — спрашивает младший, делая глоток и почти обжигая язык – он жалуется на чувство дискомфорта, которое определённо заставляет его проснуться. — Вдруг… Сонхуну не понравится здесь? Хисын не отвечает сразу, думая над вопросом донсена. — Я думаю, то, что ты сделал, невероятно, — говорит в конце концов он честно, — и очень смело. Даже если Сонхун поймёт, что это место не для него, я уверен, что он будет рад вернуться сюда к человеку, который столько для него сделал. Будет рад знать, что у него есть ещё один дом, где его примут, — он осмысленно смотрит на Сону со стороны. — С людьми, которые думают и заботятся о нём. Я думаю, что любой был бы рад иметь что-то подобное. Аэропорты на рассвете могут быть тихими, но огни всегда такие яркие, создавая яркий контраст в месте, которое обычно кишит людьми, но сейчас абсолютно безмолвно. Деревянный лисёнок – в кармане, как напоминание о связи с его создателем. Когда кофе остывает, Сону мигом осушает стакан и внезапно бьёт себя по щекам. Это кажется болезненным, но Хисын привык к таким выходкам младшего: просто позволяет делать ему то, что он делает, и качает головой на забавное поведение. — А-а-а, — Сону стонет и расплывается в кресле, очевидно покончив с самобичеванием, — почему я так нервничаю, почему я не могу быть, как ты, хён! Ты такой… — он дико жестикулирует, — спокойный. Рациональный. Уверенный в себе. Иногда мне кажется, что я слишком эмоционален, всегда спешу вперёд и просто надеюсь, что не спотыкнусь по пути. Хисын вдруг становится неподвижным и молчаливым, что заставляет Сону любоваться им и гадать, сказал ли он что-нибудь не так. В конце концов, хён качает головой: — Ты никогда не сможешь быть как я, Сону, — говорит он, — ты уже лучше меня. На лице рисуется слабая улыбка, а глаза добрые, даже когда Хисын выглядит таким уставшим. — Потому что я, в конце концов, в отличие от тебя, вместо того, чтобы идти вперёд, остановился и скатился по наклонной. Хисын старше Сону всего на пару лет, но когда на него смотришь, то думаешь, что он старше на все десять, видя его выдержку – весь острый и с пронзительной решимостью в глазах. Он выглядит так, как выглядит человек, знающий, чего хочет от жизни – у него выстроен план, есть карта с красным крестиком, которая показывает, где его будущее. И Сону всегда хотел быть кем-то вроде него. И, возможно, продолжает хотеть. — Я сказал себе, что это к лучшему. Я заставил себя в это поверить, — продолжает он, играясь со стаканчиком из-под кофе, но его разум где-то не здесь. — Потому что так было проще. С дальнего конца слышится смех – сначала Джея, но потом его подхватывает Чонвон. Они кажутся счастливее после того, как помирились и вернулись к своей обычной тошнотворно-приторной семейной программе. Но Сону ловит момент, когда глаза хёна оглядываются, и болезненная улыбка слетает с его губ. И тогда что-то щёлкает в голове Сону, как когда кусочки пазла попадают в их законное место. Когда Хисын присоединился к Джею на французских курсах, хотя не показывал свою особенную заинтересованность. В их доме всегда есть зерно-шелковый чай, когда никто в семье даже не пьёт его. Может быть, Хисын из-за этого решил переехать за границу? — Хорошо, что ты боролся за то, во что верит твоё сердце, — говорит старший. — Потому что страх не спасёт тебя, когда уже слишком поздно, Сону-я. — Хён, он… — младший начинает говорить, но Джей и Чонвон, в конце концов, подходят к ним с руками, заполненными закусками, и падают на соседние кресла, совершенно без понятия о разговоре, который поддерживался до этого. — Снова корн-дог, Чонсон-а? — голос хёна звучит нормально, даже когда он кладёт руку на плечо Джея, будто это ничего не значит, но Сону не может перестать думать об этом… Чонвон подталкивает его в бок, предлагая пакет чипсов. — Ты такой бледный, Сону-хён, — замечает он. — Так сильно волнуешься, что снова увидишь этого Сонхуна? Сону странно смеётся, избегая взгляда Хисына. — Типа того.