Над бурей поднятый маяк

— Кстати, очень скоро в округе объявят чрезвычайное положение, — сказал Доктор, шагающий вперед, к сцене, преодолевая живые волны человеческих тел. Люди, казалось, расступались перед ним, как будто знали что-то, чего Райану известно не было. Райан с трудом оторвал взгляд от девушки, преспокойно расхаживающей с обнаженной грудью в ожидании начала выступлений. Длинные волосы, перекинутые на ключицы, кокетливо прикрывали острые от прикосновения прохладного воздуха соски. На груди у нимфы сверкали искусственными камешками многослойные разноцветные бусы. Полуобнаженных людей в толпе было, похоже, больше, чем полностью одетых. — Об этом я тоже читал, — отозвался Райан. — Тебя… не смущают все эти люди? — Люди? — переспросил Доктор. — Нет, люди меня вообще никогда не смущают. А что? К щекам Райана прилила кровь. Он и сам понимал, что выдает странную, инфантильную, детскую реакцию. Примерно так ему приходилось вжиматься в стул, отчаянно краснея, когда в школе дело всерьез дошло до уроков сексуального воспитания. Конечно, ну вот только постыдных воспоминаний о неожиданных стояках не хватало. — Я про тех, кто снял с себя слишком уж много одежды. — Это они еще тут оргию не устроили, — сказал Доктор. — Хотя, может, и устроили. Кое-кто здесь уже неделю как разбил лагерь. Казалось, он даже и не думал шутить: его вечно смеющиеся глаза на этот раз оставались очень серьезными. Но длилось это недолго — в паре десятков футов, неподалеку, раздался взрыв смеха. Доктор, замедливший шаг, потянул Райана за рукав: — Смотри, — и он указал на женщину, стоявшую, выпрямив спину, в кучке громко разговаривающих молодых людей. Она стояла, крепко зажав между пальцами сигарету, щурилась на пробивающийся сквозь облака тусклый молочный свет и коротко кивала, стоило кому-то к ней обратиться. На груди у женщины тоже покачивались нитки бус — ярких и крупных. Бусины на светлой блузке бросались в глаза, как брызги пейнтбольной краски. Она была некрасива, как бывают некрасивы дурнушки, с детства знающие, что до титула королевы красоты им как до Луны пешком. В общем-то, это было понятно: большой рот, крупный нос, круглые щеки вместе представляли собой зрелище невеселое. Спутанные вихры волос лениво трепал ветер. Райан вдруг устыдился. Никогда в жизни (после озлобленного подросткового возраста, конечно) он, молодой мужчина, сформировавшийся на границе веков, не позволял себе назвать женщину некрасивой. Мама хорошо его воспитала. Нравы двадцать первого века предполагали, что красота — понятие относительное. Да что там нравы — он и правда так думал. Или верил, что думает. Красота была относительна настолько, что ее вообще невозможно было облечь в характеристики, оценки и слова. И все же Райан не мог остановить поток ассоциаций, в которых женщина нависала где-то над котелком с ведьминым зельем, а не стояла здесь, на поле с сотнями тысяч других девушек и мужчин, перед самым началом легендарного музыкального фестиваля. Но тем, что неизбежно притягивало к себе взгляд, было не ее лицо, а улыбка. Лучистая, светлая и искренняя, — она словно добавляла контрастности в зыбкую картинку реального дня, подернутого желтоватым цветом сепии. — Знаешь, кто это? А Райан знал. Это был редкий момент — он догадался сам, еще до того, как Доктор вслух задал вопрос. Он видел эту улыбку даже в детстве — на тощих конвертах, в которых прятались родительские пластинки. — Дженис Джоплин. — Абсолютно верно, — подтвердил Доктор. — Чудная барышня, между нами говоря, — и, вдруг выпрямившись, помахал. А Дженис Джоплин (та самая Дженис Джоплин!) ответила ему таким же радостным взмахом руки. Так обычно приветствуют давнего приятеля — одного из тех, кого с удовольствием называют «старина». — Ты что, с ней знаком? — удивился Райан. Удивился, впрочем, несильно. С таким же успехом они могли встретить на улице Фредди Меркьюри или Курта Кобейна: в подавляющем большинстве случаев это противоречило бы законам природы, но не когда твой друг путешествует во времени. Поэтому Райан только и успел, что лениво подивиться: знает ли Доктор всех людей во вселенной, или все-таки остались досадные исключения? Ноги несли Райана дальше — к глади озера, к сцене, где разреженная толпа становилась гуще и плотнее, отказываясь пропускать незваных гостей дальше. Он все никак не мог перестать оборачиваться, выискивая глазами взлохмаченную макушку. — Ну да, я ее знаю, — подтвердил шагающий рядом Доктор. — А мне можно с ней познакомиться? Эта мысль воодушевляла: многие ли могут добавить в копилку памяти встречу с одной из величайших блюзовых певиц за всю историю современной музыки? Точно нет. А у него такая возможность появилась. — Нет. У нее здесь фиксированная точка. Ты ведь помнишь, что это, да? — Доктор многозначительно поднял палец. Он часто так делал. — Но ты ведь как-то с ней познакомился, — возразил Райан. Откуда-то сбоку, со стороны, наперерез им бросилась низенькая девчушка с радужными дредами — Райан едва успел увернуться. Девчонка беззаботно поскакала дальше, на ходу развернувшись и послав ему воздушный поцелуй. Короткий просторный топ едва прикрывал подпрыгивающую грудь. — Я не в счет. — Ну разумеется, — буркнул Райан. Над толпой снова пронеслась вихрем волна нетерпеливых голосов: люди вызывали на сцену своих кумиров. Доктор ничего не ответил — так и шел вперед, глядя прямо перед собой. — И я не мог бы тебя представить при всем желании, — наконец добавил Доктор. — Она бы меня не узнала. — Но она тебе помахала. — Она помахала бы и первому встречному. Атмосфера тут такая. Райан нахмурился. Был за Доктором такой грешок — говорить загадками и ждать, пока кто-то догадается. Или не догадается. Или спросит. Было сложно понять, от чего он получает большее удовольствие. Но сейчас Доктор снова казался серьезным, почти напряженным и задумчивым, будто и не хотел вовсе, чтобы ему задавали вопросы. Дальше толпа их не пускала — застыла отвесной человеческой стеной, заслоняя собой путь вперед. — Вот интересно, смогу ли я пролезть внизу, между ногами? — Доктор склонил голову набок, почесывая в затылке, словно и правда примеривался, собираясь упасть на корточки и, извиваясь ужом, броситься к сцене. — Ты совсем, что ли? — на всякий случай осторожно спросил Райан. — Не придуривайся давай. Доктор повернулся, сверкнув белозубой улыбкой: — Ну и ладно! Дальше и не надо, тут все прекрасно видно, — он махнул себе за спину, на пологий склон воронки, устремляющейся к озеру от вершин холмов. — Надо было взять плед. Поваляться в траве. — Так что там с Дженис Джоплин? — Она умрет в следующем году. Доктор привстал на цыпочки, чтобы получше разглядеть происходящее за морем людских голов. — Я знаю, — отозвался Райан. — Я не об этом спросил. — У меня как бы было другое лицо, — Доктор не смотрел на него, так и стоял, подпрыгивая на месте, и вытягивал шею. — Так что Дженис знала меня совсем другим. Есть хочешь? Тут продается какая-никакая еда, чисто для перекуса. Хочешь? Райан молчал. — Ну если ты не голоден, то я тогда тоже не хочу, — ответил сам себе Доктор. — Давай просто подождем, сейчас уже начнется. А дальше посмотрим. Райан, наконец собравшись с мыслями и перебрав тысячу вариантов вопроса, все-таки выбрал самый очевидный: — Что значит «у тебя было другое лицо»? — Долго объяснять. — А у нас разве не вся вечность в распоряжении? Доктор вздохнул. — Вон оттуда, с холма, будет лучше видно. Можем расположиться у ТАРДИС. Я схожу за пледом. Райан не стал спорить и, развернувшись, первым двинулся вверх по склону. Они шли в молчании, прислушиваясь к смеху, радостным возгласам, фальшивому пению, раздающимся со всех сторон сразу. За их спинами тоскливо сифонили во время настройки микрофоны, дробя на части атмосферу всеобщего праздника.

***

Вся вечность в распоряжении. Райан ушел вперед, не дожидаясь, и Доктор, замерев на мгновение, потерянно глядел ему вслед. Райан шагал, привычно сутулясь, на ходу бездумно поправляя воротник цветастой рубашки. Его длинные пальцы коснулись вьющихся прядей, затем ленты на голове. Налетевший порыв ветра взлохматил волосы, и Райан, защищаясь от тугого потока воздуха, отвернулся. Его профиль четко отпечатался на фоне пронзительно зеленого холма. Вечность в их распоряжении была такой разной. У Доктора болезненно сжалось сердце — будто нежданная лапа тоски крепко обхватила его липкими холодными пальцами. Словно между ним и окружающим ярмарочным миром возвели стену из звуконепроницаемого толстого стекла. Люди вокруг аплодировали и кричали, празднуя бесконечную всемогущую юность, но Доктор этого больше не чувствовал. Это больше его не касалось. Райан, не первый и не последний друг, спутник, был здесь, рядом. Он был цел и невредим. Но эта новая тоска была настолько невыносимой, что Доктору стало тяжело дышать. Откуда взялся этот бездонный меланхоличный блюз?.. Райан обернулся и недоуменно наморщил лоб: — Ты идешь? Его карие глаза, задумчивые и серьезные, смотрели в упор. Доктор улыбнулся: — Иду. Улыбка сползла с губ сама собой, стоило Райану отвернуться. Время короткой человеческой жизни ускользало, утекая сквозь пальцы.