Над бурей поднятый маяк

Райан внутрь заходить не стал — остался снаружи, прислонившись к синему боку ТАРДИС, и ждал, пока вернется Доктор. Тот пропал надолго: ему отчего-то понадобилось гораздо больше времени, чем требуется, чтобы найти внутри видавший виды клетчатый флисовый плед. — В прошлый раз я провел здесь почти три дня, — сказал Доктор, ловко расстелив взметнувшийся на ветру плед. — Прибыл чуть позже, а задержался до самого конца, когда большая часть зрителей уже разъехалась по домам. Фестиваль получился длиннее, чем предполагалось. Наступил понедельник — многим пришлось вернуться на работу и к семьям. В реальный мир, короче говоря. Он сел, сложил по-турецки ноги и сгорбился, сцепив руки в замок. Вся его поза выражала напряжение, которое Райану прежде видеть не приходилось. — И ты познакомился с Дженис Джоплин? — мягко подтолкнул он Доктора к сути и аккуратно опустился рядом. — И не только с ней. Много с кем, на самом деле. — Давно ты тут был? Доктор поднял на Райана глаза: — Я не могу ответить на этот вопрос, ты же знаешь. Но тогда я выглядел и думал иначе. То есть совсем иначе. Ты кое-чего обо мне не знаешь. — Я о тебе много чего не знаю, — заметил Райан. — Да, — не стал спорить Доктор и снова уставился на свои руки. — Я тут подумал, что не хочу, чтобы ты, если станешь свидетелем регенерации, начал думать, что я совсем другой… Я буду другим, но все равно останусь собой. Райан моргнул. — Какой еще регенерации? — Очередной. Она осталась всего одна, но… Короче, Повелители Времени могут жить очень долго. Очень. И это не потому, что мы бессмертны, а потому что у нас есть запас перерождений — их мы и называем регенерациями. Если я получу смертельное ранение или, например, тяжело заболею… — Ты говорил, что не болеешь. — Всегда есть исключения. Да и не важно. Если я буду на грани смерти по какой-то причине, то не умру: мое тело запустит аварийную программу, и все клетки организма перестроятся в новом порядке. У меня останутся воспоминания, но будет новое тело, новое лицо и новая личность. Внизу, на сцене, загрохотала музыка, и ее звуки встретили тысячи восторженных голосов. Райан и не заметил, как засияло, прорвавшись сквозь облака, послеобеденное солнце и раскрасило желто-оранжевым траву, зрителей и серьезное красивое лицо Доктора. — Новая личность? — повторил Райан. — То есть новый человек? Не тот, кто ты сейчас? — Нуу, — протянул Доктор, — скорее всего, базовые элементы останутся: я буду верить во все те же идеалы и буду хотеть мира и справедливости… — Ты пытаешься убедить меня в том, чего быть не может, — упрямо сказал Райан. — Это противоречит всем законам природы сразу. — Ты и про путешествия во времени так говорил. Да и вообще — не переживай. Естественно, я не забуду тебя и не забуду, что мы друзья. Так что не надо смотреть на меня с таким ужасом. — Но я не могу! — запротестовал Райан, заговорив громче, пытаясь перекричать давящие на барабанные перепонки басы. — Как люди, которые были рядом с тобой, вообще это переживали?.. Это же как оказаться запертым наедине с незнакомцем! Доктор поджал губы. — Ты так говоришь, как будто мне это легко дается… Ты же вообще не понимаешь, о чем говоришь. Я даже не знаю, какой у меня будет любимый цвет, буду ли я любить бананы, захочу ли путешествовать! Думаешь, это так просто? — Ой, ну прости, что не подумал о том, как ты будешь относиться к бананам! Мне что же, теперь постоянно находиться в ожидании, что ты просто так, по щелчку пальцев превратишься в совершенно другого человека? А что, если ты станешь стариком? Или женщиной, например? — И что в этом плохого? — глаза Доктора возмущенно сузились. — Думаешь, женщина будет слабее? Или скучнее? Или… — Нет, — перебил его Райан. — Я просто говорю, что я поехал с тобой. А не с кем-то еще. — И я на это отвечаю, что в любом случае это все еще буду я. Да и не надо этого бояться: скорее всего, регенерация не произойдет еще очень долго. За последнюю тысячу лет это всего лишь одиннадцатое мое лицо. Райан открыл рот и тут же снова закрыл. — Одиннадцать лиц?.. — вопрос прозвучал тупо, нелепо, почти беспомощно. Невольно отпрянув, Райан смотрел на Доктора так, будто и правда видел его впервые. — Да. Одиннадцать. Впереди еще одно, последнее. Ответить на это было, пожалуй, нечего. Перебирая слова и фразы, Райан явственно ощутил, как похолодело в груди, как мерзкий холодок побежал вниз, спустился к животу, юркнул ледяной струйкой к ногам… А ответа все не находилось. Силясь рассмотреть в чертах непознанное и невероятное, он вглядывался в лицо Доктора, пытаясь представить, как это было и как это могло быть. Горел ли в его глазах — других глазах — такой же бешеный огонь жажды приключений? Улыбался ли Доктор этой чудной улыбкой, от которой сбивается пульс? Какой у него был голос, если не этот, бархатный, обволакивающий, низкий? Пришла бы в голову Другому Доктору идея спасти случайного встречного, задний двор которого атаковали непрошеные Плачущие Ангелы? И самое главное: что бы почувствовал прямо сейчас сам Райан, окажись Доктор другим? На душе стало тоскливо, и, словно заслышав его печаль, заморосил, падая на поле, мелкий теплый дождь, оседающий на лице скользкими каплями, устремляющимися по щекам вниз, к подбородку, а оттуда — за ворот рубашки. — Прости, — тихо сказал Райан, надеясь, что Доктор услышит его сквозь густой музыкальный поток, — мне нужно время, чтобы это переварить. — Я понимаю, — отозвался Доктор: он без труда разобрал каждое слово, но все так же упорно смотрел на свои сцепленные в замок руки. — Я ведь… — Райан запнулся. — Я уже говорил, но я и правда отправился в путешествие именно с тобой. — Это сейчас ты так говоришь. А в самом начале ты прыгнул в объятия незнакомца, почти не задавая вопросов. — Я спасал свою жизнь, — Райан упрямо мотнул головой, — а не в чьи-то объятия прыгал. — Само собой, — согласился Доктор, — но если случится регенерация, тебе не придется привыкать заново к полнейшему незнакомцу. Ты ведь меня уже знаешь. И знаешь достаточно хорошо. Райан прикусил язык. Ему хотелось сказать больше, чем стоило: что дело не только в том, что у Доктора будет внутри. А в том, как он смеется, как с любопытством смотрит на мир, как нетерпеливо вздыхает. Как озорно улыбается и как хватает за руку каждый раз, когда не хватает одних только слов, чтобы поделиться выходящими из берегов эмоциями. Вместо того, чтобы рассказать об этом Доктору, Райан предпочел промолчать. Доктор притянул к груди колени: — Джимми Хендрикс вышел на сцену только рано утром в понедельник, — невпопад сказал он. — Он должен был выступать раньше, но на Вудстоке много что пошло не по плану. Я сидел здесь же, на самом верху амфитеатра, и слушал. Только ради этого утра стоило здесь побывать, — Доктор шумно втянул носом воздух. — Вставало солнце. Такое, знаешь, красное и чисто умытое дождем, рассветное. Поле и всех, кто остался — дай бог одна десятая часть всех прибывших к началу — залило алым. А Джимми играл от всей души, и ему было абсолютно наплевать, кто его слушает, а кто — нет. Звуки гитары, раннее утро, уставшие блаженные хиппи… Можешь представить себе эту картинку? — Смутно, — честно ответил Райан. — Да, — Доктор отвел с глаз мокрые волосы, — конечно, не можешь. А это было волшебно. Невероятно. Вудсток в самой его сути: несколько дней мира и музыки и потрясающий финальный аккорд. — Ты мог бы мне показать. Повернув голову, Доктор посмотрел на него пристально, просвечивая насквозь своими карими глазищами, и Райан заставил себя не отвести взгляд. — Это не лучшая идея, — наконец сказал, выдержав задумчивую паузу, Доктор. — Я могу пересечься с самим собой. — Но технически другой ты и сейчас здесь. — Буду чуть позже, не прямо в этот момент. А в толпе утром последнего дня уже не особо затеряешься. Столкнемся друг с другом, и это, скорее всего, не приведет ни к чему хорошему, — тень, пробежавшая по лицу Райана, от Доктора, видимо, не укрылась, и он быстро добавил: — но я хочу разделить с тобой все остальные дни. Райан откинулся на синюю панель ТАРДИС и прикрыл глаза — от дождевой воды веки нестерпимо щипало. Сквозь клетчатую ткань пледа начинали проступать мокрые пятна земли и травы. — Знаешь, ты будто ищешь повод, — сказал Райан. — Ищешь отмазу, чтобы мы с тобой не оказались здесь тем утром. Зрители разразились громкими аплодисментами: вдалеке, на возвышенности сцены, раскланивались плохо различимые фигурки музыкантов. Райан представил себе явственно, как Доктор, совсем не похожий на себя Доктор, может быть, рыжий долговязый шотландец или сильно пожилой седовласый джентльмен, стоит, облокотившись на ТАРДИС, и слушает гитарные рифы, вылетающие из-под умелых пальцев Джимми Хендрикса. Спокойный, расслабленный и не нуждающийся ни в ком, ни в каких привязанностях. — Я был тут не один, — ровно произнес Доктор, и глаза Райана сами собой распахнулись. — С кем-то вроде меня? — спросил он. И ничего не было бы в этом странного: однажды, когда они сидели, свесив ноги в пустоту над обрывом мыса на дальнем конце земли, Доктор сказал ему, что терпеть не может путешествовать один. Было в этих словах что-то отчаянное, болезненное и надрывное, и у Райана заныло сердце. Переборов жгучее желание знать, он не решился спрашивать, что происходит с отработавшими свое спутниками. — Можно и так… Доктор не договорил: просвистев прямо над их головами, в ТАРДИС с треском врезалась и мягко шлепнулась в траву за их спинами тарелка фрисби. — Черт!.. — невольно дернувшись, Райан обернулся через плечо, а Доктор уже вертел в руках диск из плотного пластика, ядерно-розовый, похожий на летающую тарелку. — Ради бога, простите! Вверх по склону к ним спешил незнакомый молодой мужчина. На ветру, щедро сдобренном рассеянной дождевой водой, его кудрявые русые волосы разлетались во все стороны. Доктор улыбнулся, глядя на незнакомца: — Вы нас не задели. — Фрисби в толпе зрителей на музыкальном фестивале? — скептически проговорил Райан. — Стоит быть осторожнее: вы тут не одни. Он разозлился — разозлился почему-то по-настоящему. Парень, холеный, в отутюженных брюках клеш бутылочного цвета, в рубашке с отложным воротничком, вылощенный и виновато улыбающийся, одним своим видом бесил до невозможности.