Призраки минувшего будущего / Ghosts of Future Past

Вундед Ни обнажено и открыто всем ветрам, но не заброшено. От куска дерева, привинченного к табличке с исторической информацией, на котором надпись "Битва при Вундед Ни" перечеркнута и заменена на "Резня при Вундед Ни", до цветов и ловцов снов, с любовью размещенных на могилах — все говорит о том, что это место по-прежнему посещаемо и о нем помнят. Однако в основном здесь пусто. Несколько деревьев и дорога, пересекающая панораму холмов и далеких скал, вид которой почти кричит о запустении, заброшенности и суровой красоте равнин. Идеально. Кастиэль ждет их на парковке Центра для посетителей. Он держит в руках что-то похожее на наполовину полный мешок с песком, но Сэм знает, что в нем кости людей, которые были одержимы демонами. Которые умерли из-за демонов. Когда Бобби первоначально перевел этот фрагмент, они решили, что обойдутся и без него. Достать ингредиенты было невероятно сложно, да и в любом случае это было необязательно. Однако потом у них появился ангел, который вызвался найти, извлечь и очистить кости. Он также принес им святое масло. Сэм начинает понимать, почему они так привязались к Касу в другом будущем (которое больше не наступит). Это все равно, что иметь своего собственного супермощного помощника. Что может быть круче. Ну и за незаурядную личность ангела, конечно. — Почему мы здесь? — спрашивает Кастиэль еще до того, как все вышли из машин. — Начать с философии или механики? — автоматически огрызается в ответ Дин. — Обычно считается, что я лучше справляюсь со вторым, чем с первым. Сэм знает, что Дин просто нервничает, но все равно закатывает глаза. — Потому что именно здесь будет проходить ритуал. — Ритуал изгнания Лилит, — снова говорит Кас. Как и в машине, голос ангела так тщательно лишен недоверия, что это похоже на крик. Сэм признает, что это заставляет его чувствовать себя лучше — что он не единственный, у кого есть сомнения. — Я уже объяснял в машине, — нетерпеливо говорит Дин, — в Вундед Ни пролито много невинной крови. Едва договорив, он разворачивается и идет к багажнику за припасами. Кас смотрит вдаль в своей странной ангельской манере. — Здесь убиты сто сорок шесть человек, — объявляет он, — не одновременно, — добавляет он в ответ на их ошеломленные взгляды. Сэм решает проигнорировать комментарий и продолжить объяснение. Может быть, если он повторит его достаточно много раз, то поверит, что оно сработает так, как верит Дин. — Стена между мирами, если можно так ее назвать, тоньше всего там, где была пролита кровь невинных людей. Кас торжественно кивает. — А мы хотим сбросить Лилит вниз так далеко, как только возможно, чтобы ей потребовалось еще сто тысячелетий, чтобы выбраться. — И ритуал сделает это? — Ну, — уклончиво тянет Сэм, потому что он не думает, что это хорошая идея — лгать ангелу господню. — В книге Трик... Габриэля сказано, что это возможно. Он бросает взгляд на единственного ангела, которого он действительно знает, в его помятом костюме и с растрепанными волосами. — Стал бы он… стал бы Габриэль лгать? Кас переводит на Сэма взгляд голубых глаз. Они лишены эмоций и еще более презрительны из-за этого. — Он лгал своей семье в течение трех тысяч лет. Вот, — Кас протягивает мешок, который до сих пор держал в руках, — это кости, как вы просили. Я превратил их в порошок, чтобы их можно было сразу использовать — Спасибо, — говорит Сэм, забирая мешок. Он намного тяжелее, чем он думал. — Эй, Кас, — зовет Дин с заднего сиденья машины, — есть какие-нибудь признаки Захарии или Уриэля, или кого-нибудь из твоих приятелей-ангелов? — Пока я блокирую их, но только до того момента, как ты начнешь ритуал. Если все пойдет так, как ты сказал, будет приведено в движение слишком много сил, чтобы я смог их замаскировать. Сэм прочищает горло. Он бросает быстрый взгляд на брата и испытывает облегчение, когда Дин едва заметно кивает и вытаскивает сумки из багажника. — У тебя лучше выходят символы и прочее дерьмо, Сэм... Сэмми. Я пока поговорю с Касом. Сэм не спорит, просто хватает вещи и относит их туда, где Бобби, Эллен и Джо рассчитывают расстояния. Высокая трава скользкая от наполовину растаявшего снега, а широкая долина не защищает от ветра. Справа от Сэма ручей Вундед-Ни, в котором можно узнать ручей только потому, что вдоль него растут кусты и деревья. Позади и слева — холм с кладбищем и Мемориалом. Перед ним еще один холм. Даже отсюда Сэм может видеть большие пушки Хотчкисса, оставленные на месте как напоминание о мощи армии. Использовались четыре из них: четыре вращающиеся автоматические винтовки, стрелявшие 1,64-дюймовыми пулями в толпу, состоящую в основном из женщин, детей и безоружных мужчин. Господи, люди совсем не берегут друг друга, думает Сэм. В таких местах он начинает думать, что покончить со всем — не такая уж плохая идея. Покончить, стереть все начисто и начать заново. Может быть, с пчелами. Правда, они, наверное, станут такими же продажными, невежественными и подлыми, как люди. За походным столом Джо смешивает ингредиенты для краски, которой они будут рисовать защитные символы на Дине. Бобби и Эллен обсуждают, где лучше всего расположить главный круг. Сэму нечего делать, кроме как таскать вещи из машин и размышлять. Он вырабатывает ритм и позволяет себе отключиться. Туда-сюда. Туда-сюда. Время от времени проходя мимо Дина, поглядывая, как брат разбирает сумки и бормочет слова заклинания. Кастиэля нигде не видно, и все, что Сэм может сделать, это надеяться, что Дину удалось уговорить его помочь. Когда все машины пустеют, солнце подходит к зениту. Сэм совершает последний рейс к Центру для посетителей, и видит на стоянке еще один автомобиль — грузовик в еще более худшем состоянии, чем у Эллен. Это "Форд", и ему по меньшей мере тридцать лет. Когда-то он был голубым — может быть. Он проржавел и ржавчина легла еще одним цветом на его кузов. Сэм оглядывается, но хозяина не видит. — В моем видении ты был ниже ростом, — раздается голос рядом с ним. Сэм ничего не может с собой поделать: он подпрыгивает. — И все же я не сомневаюсь, что ты тот, кого я ищу. Незнакомец указывает подбородком в сторону стоянки. — Машины не перепутать. Сэм смотрит вниз и видит индейца примерно возраста Бобби, одетого в стандартную западную одежду. Его волосы заплетены в косу, а шляпа украшена лентой из бисера с орлиным пером. Он так похож на киношный стереотип, что Сэм задается вопросом, настоящий ли он. Сэм еще раз оглядывается — больше никого нет. — Кристо, — говорит он, просто чтобы быть уверенным. Незнакомец слегка улыбается. — Не волнуйся. Я не христианин. Это затрудняет одному из твоих дьяволов овладеть мной. С одной стороны, это обнадеживает: им не нужно, чтобы здесь неожиданно появились демоны. С другой стороны: откуда, черт возьми, этот парень знает, что они делают? — Кто ты такой? — Белые всегда были слепы, — говорит мужчина вместо ответа, — на протяжении веков они считали, что их путь единственный, единственно допустимый. Белые часто забывают, что существуют другие верования, другие боги, которым христианский апокалипсис причинит вред. — Ты ведь не Койот*? Потому что им просто повезло бы столкнуться с богами настоящего Трикстера здесь и сейчас. Мужчина негромко усмехается. — Нет, не Койот. Я стараюсь не иметь с ним ничего общего. Он может быть опасным существом для знакомства, но есть и другие, которые готовы сражаться за свой мир, за свой народ. — Тебя посетил дух? — без энтузиазма спрашивает Сэм. На этот раз старик громко смеется. Искренний смех на мгновение разгоняет унылый воздух. — Никаких посещений. Никаких призраков. Ничего такого, что было бы просто понять, — он делает паузу, но улыбка не сходит с его лица. — У меня было видение. Мне было велено прийти сюда, объяснить... помочь. Сэм сглатывает. Это еще более мистическое дерьмо, и оно заставляет его нервничать. Однако, учитывая, что поставлено на карту, он почти уверен, что не сможет отказаться. — Мы были бы очень признательны. Теперь улыбка больше всего отражается в глазах индейца. Внезапно Сэм вспоминает глаза Кастиэля: наполненные нестареющей мудростью и связью с чем-то за пределами физического. Мужчина начинает говорить, и Сэм моргает, возвращаясь в здесь и сейчас. — Здесь было пролито слишком много крови. Воздух наполнен печалью и умирающей надеждой. Сэм кивает, когда мужчина смотрит на него своими странными, понимающими глазами: он тоже это чувствует. — Вы можете использовать это как фокус для вашего христианского ритуала, но здесь была пролита индейская кровь. — Мы не хотим проявить неуважение, — уверяет его Сэм, — мы... Мы пытаемся спасти мир, почти говорит он, но, господи, это звучит нелепо и претенциозно. Незнакомец ждет, но Сэм, пробормотав что-то, замолкает. — В этом месте, если вы хотите подчинить Землю великой задаче, вы должны чтить Четыре Четверти. — Четыре Четверти? Четыре четвертака — это доллар — это все, о чем Сэм может думать. — Четыре направления, если хочешь. Погугли. Я уверен, что ты поймешь. О, и вот... Индеец протягивает пучок свободно сплетенных стеблей травы. — Зубровка**, для очищения. Скажи своему брату, чтобы он вдохнул ее поглубже, искупался в ней. Это поможет защитить его в этом месте. Сэм берет растение. — Спасибо. — Если то, что я видел во сне, верно, я должен благодарить тебя. Мужчина вновь улыбается, и Сэм отвечает благодарной улыбкой. По крайней мере, он надеется, что выглядит благодарным, а не абсолютно, блядь, ошарашенным. Незнакомец приподнимает шляпу и подходит к своему древнему грузовику. Мотор заводится с кашлем и подпрыгиванием, а затем трясется, выворачивая на главную дорогу. Сэм наблюдает, как дым от горящей солярки смешивается с пылью от изрытой подъездной дороги. Он не слышит, как Дин подходит к нему. — Кто это был? Он снова подпрыгивает, пораженный тем, что ему стало не по себе. Дин ухмыляется, но ничего не говорит, ожидая его ответа. — Понятия не имею, — говорит Сэм, — но у него тоже видения. — О, здорово, — стонет Дин, закатывая глаза, — еще больше мистического дерьма. Сэм хмыкает в знак согласия, вертя в пальцах сладко пахнущие стебли зубровки. Он рассказывает о встрече, пока Дин тащит последний груз в долину. Когда Сэм спрашивает брата, должны ли они верить старику, Дин хмыкает и говорит: — Да. Разве Кали не говорила, что мы не единственная религия, и наш бог не единственный бог? — Кали? — Сэм останавливается и пристально смотрит на своего брата. — Кали, индуистская богиня разрушения? Дин тоже останавливается. Он хмуро смотрит на Сэма, а затем его лоб разглаживается. — О да, ты же еще не добрался до этого эпизода. До этого не дойдет... Затем Дин потирает голову, как будто она болит, и Сэм знает, что это потому, что брату трудно держать все их истории вместе. Он действительно спотыкается, как будто пытается подняться по лестнице, которой там, где они находятся, не существует. — Какой она была? — спрашивает Сэм, чтобы отвлечь Дина от беспорядка в его голове. — Габриэль сказал, что она была "на все руки". Дин фыркает, шевеля пальцами на свободной руке. Сэм просто поднимает брови, и Дин быстро трезвеет. — Ах, на самом деле, она была страшной. И горячей. И совершенно не в моей лиге. Сэм улыбается, потому что Дин, очевидно, приударил за ней, но получил отказ и был раздавлен в лепешку. Теперь они достаточно близко, чтобы услышать, как кричит Бобби. — Так географический север не ищут! — Не ори на меня, Сингер, — кричит Эллен в ответ, — это не я привезла сюда дешевое подержанное геодезическое оборудование. — Возможно, я смогу помочь, — спокойно предлагает Кастиэль и спор прекращается. Сэм наблюдает, как ангел делает пять шагов влево, затем опускается на колени. Он кладет руки на землю, по одной с каждой стороны от себя, а затем поднимает все пальцы, кроме указательных. — Это линия указывает на географический север. Эллен и Бобби стоят, разинув рты. Джо улыбается. Она подходит и втыкает флажки в землю рядом с кончиками пальцев Кастиэля. — Ты сказал ему? Дин проводит рукой по волосам, взъерошивая их. Сэм осознает, что Дин давно уже не возится со своими волосами. Когда они впервые сошлись после Пало-Альто, Дин тратил кучу времени, укладывая их "просто так". Теперь они всегда коротко подстрижены и лежат как попало. Он стал таким незадолго до ада, думает Сэм, но не может вспомнить, когда. — Да, сказал. — И что? — спрашивает Сэм, когда Дин замолкает. Это в некотором роде важно. — Ему нужно было сначала кое-что проверить. — Дин, это как бы важная часть ритуала. Каждое слово отчетливо и ясно, и Дин не может не знать, насколько он обеспокоен. — Я знаю, Сэм. — Без ангела он не сработает. — Я знаю, — повторяет Дин, — но ему нужно было подтвердить то, что я ему сказал, прежде чем он приведет сюда кого-нибудь. — А если все не так, как ты думаешь? Дин бросает на Сэма взгляд, который говорит, что сама мысль об этом кощунственна. — Если не принимать во внимание тот факт, что я точно прав, Кас говорит, что готов сделать все, от него зависящее, если это единственный способ. — Он знает, что это может убить его? Дин кусает губы и отказывается отвечать. — Этого не произойдет. Сэм изучает взглядом брата, который старательно смотрит в сторону. По какой-то причине ангел стал одним из немногих людей, которым Дин доверяет. Сэму не нужно быть чудо-мальчиком-экстрасенсом, чтобы понять, что Дин только надеется, что он говорит правду. У него столько же знаний о том, как все пройдет, как и у остальных. Это значит: они ни хрена не понимают. Да, думай о хорошем, говорит он себе, мысли материальны. Затем он фыркает, его мысли частенько были плохими; очень, очень плохими. Если смотреть с вершины хребта, ловушка выглядит как комбинация звезды Соломона и пентаграммы Кольта, что была замком на адских вратах, с многоточечным рисунком, заключенным в более простую пятиконечную звезду. У них почти закончилась краска из рябины, но снова появился Кас. С ягодами рябины. Когда Сэм спросил его, появится ли здесь ангел, Кастиэль посмотрел на него холодными глазами и еще более холодным голосом заявил, что работает над этим. Сэм отступил. Несмотря на некоторые проблемы с управлением гневом, он не был глупым. Вокруг обеих звезд они добавили двойной круг с енохианскими словами силы и защиты. Здесь и потребовались измельченные кости демона, соль и святое масло. Сэм все перемешал, и это было странно и довольно тревожно. Как провести рукой по стеклопластику или ионной сфере. Он перемешивал, но так и не мог сказать, что действительно хорошо соединил все ингредиенты. На самом деле, он мог бы поклясться, что единственной причиной, по которой кости и масло слиплись, была соль. Даже сейчас, почти полчаса спустя, ни одна капля святого масла не впиталась в осколки. Они были такими же бледными и сухими, как и в мешке. Странно и действительно тревожно: небесным объектам не нравились испорченные кости. Означало ли это, что он никогда не попадет в рай? Он был одержим. Черт возьми, в нем течет кровь демона, окрашивающая его кости безо всякой одержимости. Идеальный сосуд Люцифера. Дин сказал, что он вернулся из ада без души… Он все еще не совсем понимает, как все это может быть реальным. Во-первых, что значит — нет души? Как он мог передвигаться без нее? Каким человеком он стал? Наверное, не очень приятным, раз он использовал своего брата в качестве приманки, что в итоге погубило его. В будущем этого больше не произойдет. Может, еще не поздно становиться атеистом, лениво размышляет он. — Сэм, а ну тащи сюда свою задницу! — прерывает его мысли голос Бобби. Он смотрит на могильный камень, неприметный, если не считать пера, выгравированного на нем. — Где бы ты ни был, — шепчет он костям в могиле и через них духу, в котором они когда-то обитали, — пожалуйста, молись за нас. Затем он поворачивается и спускается с холма к их импровизированному лагерю. На столе уже расположилась походная плита, а на ней — маленькая кастрюля, в которой разогревается смесь асафетиды, розмарина, корицы, благословенного вина и еще пары штук. Очищающе-защитное варево, которое должен выпить Дин, и это, пожалуй, единственное, что примиряет Сэма с тем фактом, что его брат будет выполнять ритуал. Оно пахнет... плохо. Действительно плохо. На самом деле, оно воняет, как приправленный специями компост, приготовленный из потных носков. Судя по выражению лица Дина, тот уже готов пожертвовать чем угодно, лишь бы избежать участи выпить зелье. — Сэм точно не сможет сделать это вместо меня? — Дин, обычно рвущийся вперед , только бы защитить Сэма от опасности, сейчас чуть ли не скулит. — Ты — тот, с кем у Лилит был контракт, — говорит Эллен. Ее голос прерывается, и она делает торопливый мазок кистью по замерзшей коже Дина, — у тебя с ней есть связь. — Ты пробовал вещи и похуже, — добавляет Джо. Она тоже чрезвычайно сосредоточена на нанесении защитных символов на тело Дина. Судя по румянцу на ее щеках, ей это нравится гораздо больше, чем Эллен. — Она права, — присоединяется Сэм, — кое-что из того, что вы ели с Эшем, было больше похоже на новую форму жизни, которая только и ждала, чтобы ее обнаружили. Ты создан для этой работы. Дин смеряет брата обиженным взглядом. — Трус. Сэм улыбается, пытаясь сохранить поддразнивающее настроение. Пытаясь унять тянущее чувство, горячее желание быть тем, кто лицом к лицу с Лилит отправит ее обратно в самую глубокую, темную, изолированную часть ада. Так глубоко, что солнце остынет, прежде чем она подберется к поверхности хотя бы на расстояние крика. Он хочет видеть ее лицо, искаженное отчаянием и беспомощным гневом, и смеяться так, как она смеялась над ним, когда адские гончие разрывали Дина на части. Все в нем жаждет иметь возможность сказать: "Нет. На этот раз я рискую, а Дин остается в безопасности". Но он не может. Потому что они правы. Сэм может ненавидеть Лилит, а она может хотеть использовать его, но это не связь. По крайней мере, этого недостаточно. Он снова подавляет гнев. — Это не трусость — желать, чтобы в моем желудке не было дырок, — удается пошутить Сэму. Слабовато, но все еще действует. — Кстати, я узнал, что тот парень имел в виду, говоря о четырёх четвертях, — говорит он, чтобы предотвратить любые новые жалобы на то, кто что должен был делать. — Большинство систем верований коренных американцев разделили мир на четыре части. Если вспомните шаманские колеса и ловцы снов, все обычно начинаются с круга, разделенного на четверти. — Резонно, — комментирует Джо, и Бобби хмыкает в знак согласия. — Они сопоставили этапы дня с этапами жизни и распределили их по определенным четвертям, — читает он с экрана телефона. — Восток — это, само собой, начало, восходящее солнце и все такое. Они и слова ритуала придумали, но, на самом деле, главное — поблагодарить за тепло солнца и за новый день. Молиться о силе знания. — Задача как будто прямо для тебя, мальчик ботаник, — вставляет Дин. Он улыбается, и это немного неловко, как и его поддразнивание. Сэм собирается сказать что-то резкое в ответ, но потом понимает, что Дин пытается. Он пытается быть старшим братом, которого помнит Сэм, чтобы они могли быть братьями, какими были до сделок и ада, до призраков и Руби. Он пытается все исправить, как всегда. Он проглатывает гневный ответ. — Вообще-то я — яркий пример мужественности, — говорит он вместо этого. — Ага, и скромности, — хихикает Джо. Сэм копирует любимую Динову ухмылку. — Все это часть моего очарования. — Можно я пойду блевану? — спрашивает Бобби. — Только не испорти краску, — отвечает Эллен, — не хочу начинать все заново. Она щурится на рисунок, который Бобби держит в руках, и хмурится. — С меня хватит и бара. Я и так никогда не была домохозяйкой, не шила занавески, не вязала скатерти крючком. И уж тем более не рисовала тучки с радугами. — Ты хочешь, чтобы я это сделал? — предлагает Бобби. Эллен фыркает. — Нет. Я просто хочу поныть. Так я не буду выделяться из этой компании. Дин протестует, и ему велят замолчать и не двигаться. Здесь светло и удобно, и совсем не похоже на то, как Мертвый Дин описывал часы до того, как отправиться за Люцифером, прихватив кольт, в той, другой, жизни. Сэм находит это обнадеживающим, как будто, раз здесь что-то идет по другому, то они изменят и все остальное. По крайней мере, он на это надеется. — Следующим мы должны почтить юг. Юг — это солнце в зените, он олицетворяет дух земли и силу жизни, мира и обновления. Повернитесь лицом на юг и поблагодарите за дар жизни на этой влажной земле. Нужно молиться о силе роста и о мире во всем мире. — Мир во всем мире — это по-нашему, — фыркает Эллен, — Сингер, подними этот чертов рисунок повыше. Бобби закатывает глаза, но послушно поднимает лист бумаги. Сэм улыбается, читая свои заметки. — Запад — это дух воды. Хм, странно, — он останавливается. — Что странно? — спрашивает Джо. — Ну, там говорится, что Запад — источник тьмы, — объясняет он, — и это странно, потому что именно туда движется солнце. Дин отрывает взгляд от слов ритуала. — Что еще там говорится? Сэм снова смотрит в телефон. — Запад — это сила перемен, место мечтаний, самоанализа и неизвестности. — Страх неизвестности, страх темноты, — вторит ему Дин. — Это также чистота и сила. Когда ты смотришь на запад, ты должен благодарить за воду жизни. Молиться о чистоте и силе. О самосознании, самопонимании, — заканчивает Сэм. — Ну и последнее направление, как все уже догадались, — север. Он олицетворяет дух ветра, а также мудрость и опыт, приобретенные со временем, и не важно, как много времени прошло — день или вся жизнь. Повернитесь лицом на север и поблагодарите за великий, белый, очищающий ветер. Молитесь о мудрости опыта. — Если доживете до мудрости и опыта, — бормочет Бобби. Не те слова, которые хотел бы услышать Сэм, поэтому он игнорирует их, притворяясь, что Бобби никогда их не говорил. Это слишком близко к тому, о чем говорил Дин. — Каждому направлению еще соответствует цвет, но я не придумал, как использовать их в ритуале. На самом деле, — признается он с печальным смешком, — я вообще не уверен, что все это возможно включить в ритуал Трикстера. — О, это просто, — рассеянно говорит Джо. Она стоит на коленях и рисует защиту на ногах Дина. Если бы ее занятие было не таким важным — и если бы ее мать не стояла рядом — у Сэма уже давно возникли бы околопорнографические мысли (ему всегда нравилась Джо). Но ее занятие очень важное, и Эллен стоит в двух шагах, поэтому Сэм ограничивается более уместным вопросом: — В каком смысле — просто? — Ну, мы же якоря Дина, верно? Четыре якоря, четыре направления. Мы почтим четверти до того, как Дин начнет свое заклинание. Она права, это просто. — Кто в каком направлении идет? — спрашивает Дин, отрываясь от листка бумаги, на котором Бобби написал слова ритуала и который Дин все еще пытается запомнить. — Я на Восток, — говорит Джо, — я среди вас самая молодая. — По этой логике Бобби отправляем на Север, он у нас старичок, — Сэм уверен, что скрыл улыбку, но Бобби корчит ему рожу и бормочет "балбес". Обстановка слегка разряжается, Сэм улыбается по-настоящему. Все сработает, они справятся. Боже, он надеется, что они справятся. Еще немного времени уходит на то, чтобы убедить Эллен выбрать Юг, так как плодородная земля часто ассоциируется с фигурой матери, и Эллен здесь единственная женщина-родитель. — Стереотипы, — бормочет она с отвращением. Остальные старательно проглатывают смешки. Остается Запад для Сэма. Вполне подходит, ведь в их маленькой группе он — мыслитель ("супермозг" — едкий комментарий Дина), плюс большая часть его жизни была скрыта от него. Они думают о том, чтобы использовать еду в качестве подношения, но отказываются от этой идеи. — У нас только дешевое пиво и старое вяленое мясо, — говорит Дин, — может, еще пара засохших чипсов. Джо предлагает надеть какую-то одежду в цвете, соответствующем направлению, и тут же разворачивается бурная деятельность по поиску цветных шмоток. Запад и Север — не проблема, черный и белый есть в гардеробе каждого из них. А вот поиск красного для Джо заставляет Эллен краснеть. Сэм и Бобби вежливо игнорируют тот факт, что Джо носит красное нижнее белье, а Дин ухмыляется и называет ее "потрясающей". Сложнее всего с "южным" желтым. У Сэма раньше была рубашка с желтыми вставками, но ее так часто использовали в качестве тряпки, что желтый цвет уже трудно найти. К тому же она воняет, и Эллен отказывается к ней прикасаться. Бобби наконец-то откапывает в куче хлама своего грузовика старую бейсболку с логотипом "CAT". — А можно я просто положу ее в карман? — спрашивает Эллен, вертя в руках ярко-желтое чудовище. Джо берет кепку и надевает на голову матери, козырьком назад. — Теперь ты самая крутая телочка в классе. Сэм, Дин и Бобби делают вид, что им совершенно не смешно. — Мы закончили с приготовлениями? — сухо спрашивает Эллен. — Не совсем, — отвечает Дин. Его голос напряжен, а лицо бледно, и Сэм знает, что он нервничает больше, чем хочет показать. Как и все остальные, он проглатывает свою нервозность и готовится сделать то, что от него требуется. Вся компания идет к тому месту, где нарисованы круги для ритуала. — Где ангел? — спрашивает Бобби. — Скоро появится, — легко отвечает Дин. Эллен хмуро смотрит на него. — Ты уверен в этом? — Это, пожалуй, единственное, в чем я уверен во всей этой неразберихе. Они расходятся, чтобы занять свои позиции — Дин осторожно прыгает босыми ногами по линиям, проложенным на старой траве, стараясь ничего не потревожить. Это было бы забавно, если бы не было так серьезно. Они стоят лицом к центру, который является самой низкой точкой кругов. Дин занял позицию на своем месте в северной части пентакля. Он босиком и без рубашки, и покрыт защитой, окрашенной в пыльно-красный цвет на его коже. Будто, веснушки Дина собрались вместе и решили повеселиться, думает Сэм. Он ловит себя на мысли, что хорошо бы украдкой сфотографировать брата и дразнить потом его этой фоткой, ведь они должны пережить то, что вот-вот произойдет, выйти победителями, и снова начать жизнь и отношения, в которых они могут дразнить друг друга, не натыкаясь на всевозможные скрытые триггеры и болевые точки. Он легко встряхивает головой — нужно сосредоточиться на здесь и сейчас. Они не ждут никакого особого сигнала, типа секундной стрелки, что дошла до вершины циферблата в ту проклятую ночь. Просто занимают свои позиции, Джо кивает и поворачивается лицом на восток. — Мы благодарим за тепло солнца после холода и приветствуем этот день и предстоящие дни. Дай нам силу знаний и способность использовать их мудро и правильно. Это не совсем то, что было написано в заметках Сэма, но, возможно, в данной ситуации так уместнее. Следом идет молитва Эллен. — Мы благодарим за дар жизни на этой Земле. Мы молимся о силе и времени для роста. Мы просим мира для всех существ, которые принадлежат Земле. Сэм почти смеется над версией Эллен. Это небольшое, но заметное изменение, учитывая, что они противостоят демонам и ангелам. Теперь его очередь. — Мы благодарим Землю за воду, которая поддерживает нас. Мы просим чистоты и целеустремленности, а также достаточного самосознания, чтобы понять, какова наша истинная цель. Странно, он чувствует дрожь в костях, как будто кто-то сыграл самую низкую ноту в регистре. Ха. — Мы благодарим за очищающий ветер, — голос Бобби возвращает его в окружающий мир. — Мы просим, чтобы он смел пыль и мусор из нашей жизни, чтобы освободить место для знаний о себе и других, которые приносит опыт. Не поднимается внезапный ветер, и солнце не закрывается вдруг облаками. Ни трели птицы, ни крика ястреба. Сэм мог бы почувствовать разочарование, да вот только часть его ожидает, что ритуал не сработает. Да, это глупо и, возможно, саморазрушительно, но это правда. Он так хочет убить Лилит, даже если это означает, что Дин не получит свою жизнь с белым заборчиком. А может быть, именно для этого… Боже, он мелочный, эгоистичный ублюдок. Голос Дина раздается после голоса Бобби. — Лилит, filomena humanus. Me commandum, tu obeyum. Сэму приходится стиснуть зубы от неправильности заклинания. — Comen tu circumcircus! Собачья латынь. Какого черта ангел выбрал собачью латынь, которая на самом деле даже не латынь? Может быть, как сказал Дин, это еще один способ для архангела показать язык своим слишком пафосным братьям. — Лилит, filomena Deus. Nomen tu potentum tu. Lungimur nos fates, — продолжает Дин, немного запинаясь на бессмысленных словах. Сам ритуал звучал бы неплохо на английском языке. В английском, да и практически в любом другом реальном языке слова обладали бы достоинством, силой и изяществом — по большей части. — Лилит, filomenainferna, — Дин делает паузу. Может быть, он чувствует себя так же глупо, произнося их, как и Сэм — слыша их. — Emergo, emergo, quo est tu. Это примерно переводится как "выходи, выходи, где бы ты ни пряталась", и это одна из причин, по которой Сэм не верит, что заклинание сработает. Трикстер или нет, этой фразе не место в серьезном ритуале вызова. Дин бросает спичку в миску с смесью бадьяна и сирени. Смесь тут же загорается, шипит, дымит и пахнет довольно приятно, но ничего не происходит, и Сэм чувствует удовлетворение, которое, как он знает, мелочно и неоправданно, но он был прав; он был прав все это время. Вся эта затея с изгнанием была глупой идеей. На заднем плане Дин повторяет заклинание во второй раз. — Emergo, emergo, quo est tu, — говорит Дин и зажигает вторую чашу, наполненную сандаловым маслом и тисом. Новый запах добавляется к первому. Сэм задерживает дыхание. Затем воздух холодеет, и поднимается ветер. Но это не обязательно что-то значит; в конце концов, в Южной Дакоте сейчас ноябрь. Все время дует холодный ветер… В третий раз, когда Дин заканчивает заклинание и зажигает смесь в чаше, эффект не вызывает сомнений. Появляются облака, дуют ветры, и температура воздуха падает почти до нуля; слышен даже отдаленный раскат грома. Сэм закрывает глаза, потому что, да, это немного чересчур, немного страшно — но это действительно сработало. Его сердце колотится, конечности покалывает, и он, кажется, не может отдышаться. Они действительно делают это, говорит он себе. Они изгоняют Лилит. Когда он снова открывает глаза, стройная блондинка стоит в дьявольской ловушке, которую они нарисовали внутри пентаграммы. Та самая, что угрожала ему в Крипкиной Лощине. Лилит, должно быть, вернулась и забрала тело. — Ты серьезно? — говорит она, и в ее голосе слышится то же презрение, так знакомое Сэму. Гнев захлестывает его, наполняя, заставляя кожу казаться слишком маленькой, кости — слишком тугими. Он хочет убить ее. Нет, не просто убить ее: раздавить, превратить ее тело в руины, а ее демоническую душу в пепел. Он вибрирует от желания — потребности — наказать ее. Наплевать на этот дурацкий ритуал. На Апокалипсис. Они не реальны. Реален лишь Дин, когда смотрел на него так испуганно, но пытался быть храбрым, пытался остаться его старшим братом. Реально смотреть, как Дина разрывают, раздирают на куски адские гончие. Псы, которых она впустила… Тогда он был беспомощен; сейчас он не беспомощен. Он переступает с ноги ногу, готовясь к атаке. На этот раз, думает он, ей не сбежать. Затем воздух позади него сжимается, и он чувствует запах озона и цитруса и слышит хлопанье больших крыльев. — Что происходит? — спрашивает голос, принадлежащий кому-то, кто так же презрительно относится к людям, как и Лилит. Ангелы прибыли. — Все так, как я тебе сказал, — отвечает Кастиэль. — Дин и его брат начали ритуал, который изгонит Лилит. — Изгонит ее? — повторяет Уриэль. Лилит смеется. — Изгонит меня? О, черт возьми. Ты действительно думаешь, что это сработает? На мне? — Это смешно, — с усмешкой повторяет Уриэль, — говорящие обезьяны играют с вещами, которых они не понимают. Чего, по их мнению, они добьются этим фарсом? — Дин остановит Апокалипсис, — спокойно утверждает Кастиэль, — так же, как ему было суждено сделать. — Дин Винчестер. В голосе ангела больше, чем презрение, и больше, чем презрение в его темных глазах. Гнева и ненависти достаточно, чтобы приговорить всю человеческую расу. Дин игнорирует его, игнорирует их обоих, когда раскладывает последние предметы для ритуала. — Лилит, дитя Люцифера, веришь ли ты в свое предназначение? — спрашивает он почти официально. — Ты серьезно? — она усмехается. — Лилит, дитя Люцифера, тебе придется ответить, — повторяет Дин, — ты веришь в это? Сэм видит это, когда ее охватывает принуждение; она застывает, задыхаясь. Позади него Кастиэль задает Уриэлю тот же вопрос. — Ты знаешь, я верю, что, все должно быть сделано правильно, Кастиэль, — отвечает ангел. Он не насмехается открыто, но это слышно в его голосе. — Я знаю это, Уриэль, — голос Кастиэля, как всегда, торжественен и довольно печален. Уриэль пожимает плечами, отворачиваясь от своего голубоглазого спутника. Он поворачивается лицом к кругу, где Дин добивается ответа, который ему нужен, от демона, убившего его меньше года назад. Ангел сердито хмурится, в его глазах появляется решимость, и Сэм понимает, что он собирается разорвать круг и остановить ритуал — возможно, убив при этом Дина, — и он разрывается между убийством Лилит и защитой брата. Ему не стоило беспокоиться. Темнокожий ангел делает шаг, но это все, что ему удается, прежде чем Кастиэль мерцает, двигаясь слишком быстро, чтобы Сэм мог отследить. В одно мгновение он был там, а в следующее схватил Уриэля за запястье и выкручивает его руку вверх и наружу. — Прости, брат, — говорит Кастиэль. — Нет! — возмущенно кричит Уриэль, — ты все испортишь! Он пытается увернуться, но Кастиэль движется вместе с ним, крепче сжимая его. — Я тоже делаю то, во что верю. Он отступает в сторону, поворачивается, и каким-то образом его гораздо более крупный оппонент оказывается на земле. Кастиэль стоит на коленях на спине Уриэля, прижимая его. — Кастиэль, подумай, что ты творишь! Ты знаешь, чьи приказы ты нарушаешь своими действиями? — Я повинуюсь нашему отцу, — решительно отвечает Кастиэль. Он прижимает руку Уриэля открытой ладонью к линии священного масла и размолотых костей демона. Длинная полоса серебра вспыхивает — клинок Кастиэля — и Уриэль кричит от боли, гнева и разочарованного осознания того, что он потерпел неудачу. Почти половина длины меча зарыта в землю, пронзая насквозь руку ангела. Из раны сочится бело-голубое сияние, и лезвие тонко мерцает. Затем круг загорается. Бело-голубое, как благодать ангела, питающего его, пламя не имеет тепла, но Сэм чувствует его под кожей, как только что угасающую судорогу. От этого у него болят зубы. — Ты ублюдок! — кричит Лилит. Дин игнорирует ее и начинает следующую часть ритуала. — Лилит, prima conjuga. Ego commandare. Сэм почти слышит гудение, от которого у него дрожат легкие. — Что ты несешь? — Лилит насмехается, даже когда борется с властью ритуала, — мы все знали, что ты не блещешь умом, но то, что за свою никчёмную жизнь ты не освоил даже элементарную латынь... Сэму хочется ей врезать: Дин не дурак. И тот доказывает это, игнорируя ее насмешки. — Domum ingressus, desidera tu, — говорит он спокойно и четко. Он потратил много времени на изучение глупой не-латыни, и теперь это окупается. Еще один пункт в список вещей, которые раньше не были не присущи Дину. Теперь он не стреляет вслепую. Сэм не может сказать, из-за чего произошло это изменение — из-за ада, из-за удара ножом, или из-за посещения призраков. Да какая разница. Это хорошая перемена для охотника. Если они собираются продолжать охоту. А Дин говорит, что это не так. Черт возьми! Сэм видит, что Лилит борется с заклинанием. Она извивается, ее пальцы сжимаются в когти, а глаза совершенно белые. Ее волосы развеваются вокруг нее почти живым клубком, что на самом деле еще более странно, чем глаза. У нее под мышками и вдоль позвоночника пятна пота, и становится понятно, что борьба отнимает у нее много сил. Ее страдания делают Сэма счастливым, и ему все равно, как далеко это уводит его от райского покоя. Затем он смотрит на Дина и видит блестящую от пота кожу своего брата и морщины напряжения на его лице, и это уменьшает ощущение триумфа. Сэм присматривается еще раз, поближе, и начинает сомневаться, что это пот делает кожу Дина влажной. Он прищуривается, пристально вглядываясь. Это… Это... Твою же мать. Рана снова открылась. Если у Дина начнется сильное кровотечение и кровь смажет хотя бы один защитный символ, Дина утащат в ад вместе с Лилит. Если он продержится достаточно долго, чтобы действительно отправить ее туда. Сэм знает, что его брат — упрямый, решительный сукин сын, но он не уверен, что этого будет достаточно. — Domum, ubi amare, silensi por tu. Сэм так сосредоточен на Дине, что не замечает, как Кастиэль перемещается в юго-восточную часть круга. Ангел занимает место в точке пентакля, ранит клинком ладонь и осторожно кладет ее на уже светящийся круг. — Сила, данная добровольно, — поет он. Результаты впечатляют. Сине-белый свет вспыхивает, затем попадает в центральный пентакль, где он меняется на белое с красным свечение, как ягоды рябины, которые они размяли, чтобы сделать чернила. Свет поднимается от земли и достигает уровня коленей, но от его силы у Сэма вибрируют кости, и ему приходится сглотнуть, чтобы выровнять давление на уши и справиться с ощущением, будто он в одно мгновение взобрался на Эверест. Он все еще слышит Дина — и это чертовски удивительно, — но он больше не может его видеть. О присутствии брата намекает лишь его широкоплечий силуэт, очерченный в свете кругов, но самого Дина уже не разглядеть. Теперь у Сэма нет возможности узнать, истекает ли он кровью, страдает ли от боли или просто смотрит на замершую как изваяние фигуру Сэма. Шум и давление пробегают по его костям и крови. Он тяжело дышит, как будто только что пробежал двадцать миль, а за ним гонятся Черные псы. Он чувствует теплую влагу на верхней губе и понимает, что прикусил ее до крови. Будь мужиком, рычит он на себя. Осталась всего одна строчка. — Лилит, prima daemon, — размеренно продолжает Дин, - аccelerato infernato. Это не настоящие слова, даже близко не похожие на настоящую латынь, но они работают. Свет из круга изгибается, падая в дьявольскую ловушку, где беззвучно кричит Лилит. Сама земля изгибается, проваливается вниз, как гравитационный колодец в пространстве и времени — прямо под ее ногами образуется черная дыра. Вой Уриэля становится все громче, пока Сэм не чувствует, что из его ушей тоже течет кровь. Отверстие втягивает в себя свет, и он видит Дина. Он видит, как его брат сопротивляется притяжению черной дыры, хотя Сэм ничего не чувствует. Здесь дует легкий ветерок, но ничего похожего на то, что заставляет джинсы Дина колыхаться. Он на самом деле едва держится, потому что ветер внутри круга такой сильный. Его рука зажимает рану в боку, и Сэм клянется, что, если они выберутся живыми, он потащит Дина в ближайшую больницу для надлежащего ухода. Внезапно раздается крик Лилит, и взгляд Сэма устремляется к ней — его врагу, его заклятому врагу — в тревожном ожидании, что она нашла способ сбежать. Но она этого не сделала. Ее тело растягивается, ноги затягиваются в дыру, сама она — словно жвачка в руках ребенка. От пояса и ниже Лилит тонка как карандаш, от талии до шеи есть искажения — первые признаки того, что должно произойти, — но от шеи и выше, на ее голове, лице никаких изменений, никаких размытий — ничего, что могло бы скрыть тот факт, что это причиняет боль демону. Ее тянут и растягивают, и она кричит. Как хорошо. Он должен проверить Эллен и Бобби, посмотреть, как у них дела, но он не может оторвать глаз от Лилит. Демон внутри нее пульсирует светом, и это похоже на просмотр спецэффектов в научно-фантастическом фильме. Она становится тоньше и длиннее. Ее руки уже по локти в дыре, и подбородок начинает удлиняться. Должно быть, это влияет на ее голосовые связки, потому что ее крик затихает, хотя рот все еще открыт. А потом она исчезает. Все происходит в одно мгновение, которое можно пропустить, лишь моргнув, и Сэм почти бросается вперед, думая, что Лилит удалось сбежать в последний момент, но нет. Просто ее засосало в тот ад, который открылся для нее во время ритуала. Со своего места немного выше кругов Сэм может видеть, как отверстие затягивается, становясь все мельче, пока — с почти слышимым щелчком — верхний слой почвы не встает на место. Его сила выталкивает свет обратно, и он вращается внутри круга. Сэм на самом деле видит, как он давит на стороны внешнего круга, может представить, какой звук он издал бы, если бы свет был способен в принципе создавать звук. Круг останавливает выход силы, поэтому он и Бобби, Эллен и Джо защищены от отдачи. А Дин — нет. Дин пойман в ловушку внутри кругов со всей вернувшейся силой и энергией. Сэм беспомощно наблюдает, как его брата отрывает от земли. Его подбрасывает все выше и выше, на две длины тела — три — в воздух, прежде чем он ударяется о внешний край. Звука удара не слышно, зато слышен стон Дина и хруст кости. Ключица, на автомате определяет Сэм. Но это еще не самое худшее, потому что ветер стихает, пока Дин еще наверху. Теперь ничто не удерживает его в воздухе, он летит прямо вниз. Твою же мать, беспомощно думает Сэм, наблюдая, как его брат падает с высоты двух этажей. — Кас! Кас! — кричит он, еще не до конца понимая, почему он призывает ангела, но Кастиэль подняв глаза, видит, что Дин падает. Он вскидывает руку, как будто может остановить это. Он не может. Кастиэль белее света, который все еще льется через внешний круг, и, подняв руку, он просто теряет равновесие. Он падает вперед, пытаясь поймать себя, сгруппироваться, чтобы упасть подальше от линии святого масла и костей демона. Свет падает до половины яркости, когда Дин приземляется с тошнотворным хрустом. — Черт! — кричит Сэм. Он делает шаг вперед, не задумываясь, и бьет по тому, что осталось от щита. — Черт возьми! — практически кричит он, затем бросается к еще лежащему Уриэлю и сбрасывает его руку с линии. Последняя вспышка, и свет гаснет. Уриэль не двигается. Может, он мертв, Сэму все равно. Он так и не оторвал взгляда от того места, где его брат неподвижно лежит на твердой земле. Он не видит крови, вытекающей изо рта Дина, но ножевая рана точно открылась снова, и этого достаточно для двух или трех дешевых фильмов ужасов. — Чертов дурацкий чертов сверхъестественный нож! — беззвучно ругается Сэм, как будто это нож виноват в том, что у Дина рана, которая никак не заживет. Он бежит по кругам, не обращая внимания на тщательно нарисованные линии. Они выполнили свою задачу. Он уже срывает с себя рубашку, когда опускается на землю рядом с братом. Черт, он такой бледный. — Дин, — зовет он, прижимая рубашку к разрезу. Кровь лениво сочится, и Сэм пытается увидеть в этом хороший знак, но он не слышит, как бьется сердце Дина. — Дин. Не поступай со мной так, — говорит он, и это молитва, — мы победили. Дин, мы победили. Лилит ушла. Апокалипсис закончился. Ты не можешь оставить меня сейчас. Только не снова, только не снова, только не снова. Это эхом отдается в его мозгу, заглушая все, что могли бы сказать Бобби или Эллен. Вот чего он так боялся. Все те разы, когда Дин говорил о том, чтобы уйти, бросить охоту, для Сэма означали лишь одно — остаться одному. Как в те месяцы, которые он провел в мире Трикстера, или когда Дин на самом деле был в аду, и Сэм был один. У него не было якоря, ничего, что напоминало бы ему, что он был не только гневом и силой. — Боже, Дин, — шепчет он, склоняясь над телом брата. Он ищет травмы, едва ли даже осознавая, что делает это. Ключица однозначно сломана. Позвоночник — непонятно. Дыхание поверхностное, но не влажное. Он не сможет без своего брата, не сможет быть Сэмом, настоящим охотником и младшим братом задиристого старшего брата Дина. И он внезапно понимает, что Дин обеспечивал основу для его человечности, и он знает, чего теперь боится. Он боится, что если Дин бросит его ради Лизы и белого забора, то, возможно, его больше не будет рядом с Сэмом, и тогда Сэм каким-то образом станет бездушным робоубийцей будущего Дина, не отправляясь в ад. Это глупо. Дин больше не бросит его, никогда. Может быть, он не будет принадлежать только Сэму, но Сэм мог бы научиться жить с этим. Он мог бы научиться делиться. — Не оставляй меня снова, — шепчет он на ухо брату, но его никто не слышит.