Личный садовник господина Тэхёна

Тэхён снова очутился в знакомом ему уже сне. Он снова сидел на траве, упираясь в известно чьё плечо, а ветер всё так же дул ему в лицо, раздувая непослушные пряди волос и наполняя лёгкие свежим, наполненным ароматом луговых цветов и леса воздухом. Тэхён всё так же сидел, наблюдая перед собой вольные, свободные и бесконечные просторы полей, лугов, леса. Всё это так отличалось от его суматошной, сковывающей в кандалы аристократизма и иерархических предрассудков, безвольной жизни. Он никогда не думал, даже не представлял жизни вне поместья, вне его статуса и чина, но, появляясь в этом сне, он будто находил своё истинное место. Как только он понимал, что оказался на знакомой ему полянке с тем самым человеком, которого считает своим садовником, то ощущал какое-то неведомое ему умиротворение и спокойствие, всё сразу становилось для него таким неважным, таким скучным, все эти дворцовые дела переставали в это мгновение иметь для него какое-либо значение. И тогда Тэхён чувствовал себя самим собой. На него как будто переставали давить со всех сторон, переставали нагружать его обязанностями, напоминая о том, что он наследник не только всего имения его отца, но и его титула герцога, а также всех прилежащих этой должности функций и ответственности. И сам не замечая того, Тэхён начинал улыбаться сквозь сон, даже в действительности. Но в вновь повторяющимся сне всё-таки были изменения. Тэхён не сразу понял это, но это отличие совсем не удивило его, а скорее обрадовало. Когда он решил обернуться назад, чтобы удостовериться в том, что увидит знакомое ему лицо, увидел не только Чонгука, но и Чимина. Его озорной друг весело танцевал позади них, тряся какими-то старенькими маракасами и задорно улыбаясь при этом во весь рот. Как только Тэхён запечатлел эту интересную картину, то будто включил звук в своём сне, потому что наполняющая до этого момента атмосферу тишина, разбавляемая изредка шумом ветра и стрекотанием сверчков, прервалась, и всё вокруг заполнилось звуками трещащих маракасов и звонким смехом Чимина. При этом всём развеселившийся парень глядел как будто на кого-то, но на самом деле в пустоту, и разговаривал. С этим кем-то. — Эй! Не смотри так на меня! Почему ты так серьёзен? Веселись лучше вместе со мной! Не смотри ты на этих двоих, — тут вдруг Чимин посмотрел прямо на сидящих вместе Тэхёна и Чонгука, — они скучные! Иди лучше ко мне! И с этими словами Чимин начал ещё сильнее трясти маракасами и дрыгаться под импровизированную музыку. Его смех звонко отдавался в ушах, сам по себе напоминая музыку. Тэхёну было спокойно. Но теперь ему казалось, что до сих пор чего-то не хватает. Но чего? Или, может, кого? Тэхён проснулся. Сон до сих пор оставался в его сознании уютным и нежным воспоминанием. Хотелось укутаться обратно в тёплое одеяло и снова сладко заснуть, оказаться в этом спокойном и мирном сне. Но Тэхён начал потягиваться, разминая затёкшее от продолжительного лежания тело, и окончательно проснулся. Он встал и, чтобы не завалиться обратно, решил дать себе мотивацию и вспомнить все планы на сегодняшний день. Это решение подействовало и Тэхён заметно взбодрился. Но так быстро он побежал в ванную комнату не из-за планов на день, а из-за кое-кого, кого мог увидеть через окно купальни, или точнее из-за того, кто мог увидеть его самого в этом окне. Но, вопреки всем ожиданиям, Чонгука, подстригающего кусты, Тэхён не обнаружил. День вдруг стал как будто бы хуже, солнце будто начало светить тусклее, а греть меньше. Но у молодого герцога теперь появился повод повидаться с Чонгуком с глазу на глаз, ведь надо же отчитать его за отсутствие на рабочем месте. После принятия ванны и наведения утреннего марафета Тэхён спустился вниз на завтрак. Герцог уже сидел за столом, но судя по служанке, только-только выкладывающей блюда на стол, ждал он совсем недолго. Его безэмоциональное лицо вновь просветлело при виде сына. — Доброе утро! Ты сегодня быстро. Решил не отлёживаться на этот раз в пене? — Улыбаясь, спросил Намджун. — Доброе. Да, что-то поскорее захотелось позавтракать. «Просто Чонгук так и не появился», — и снова странные для Тэхёна его собственные мысли. На завтрак в этот раз был салат, душистый чай с травами и блинчики под клубничным вареньем. Тэхён с жадностью набросился на еду, пытаясь совладать с взбунтовавшимися в разуме мыслями, которые никак не давали покоя своему хозяину, каждый раз напоминая ему почему-то о Чонгуке. Он просто не мог не думать о нём, и это если пока не пугало, то наводило на какие-то странные мысли. Но вкусная еда, поступающая в голодный после сна организм Тэхёна, сделала своё дело, и парень смог насладиться едой, не думая о каких-нибудь ненужных ему садовниках. «Действительно ли он мне не нужен?» — похоже еда всё-таки не до конца отвлекла его мысли. — Тэхён, — Намджун вдруг решил завести разговор, — не хочешь сегодня сходить на охоту? Развеяться? Я поеду к господину Сокджину по делу, поэтому сходи, развлекись, а не то дома один останешься. — Ну… Хорошо. Давно не ходил, — промямлил Тэхён, поджав губы и уставив глаза в тарелку. — Может возьмёшь кого-нибудь с собой? Из прислуги… или… — Ч!.. Садовника! — Запнувшись, воскликнул Тэхён, повеселевшими отчего-то глазами глядя на отца. — Как? Нашего нового садовника? Этого-то мальчишку? А он на лошади-то умеет кататься хоть? Или ты хочешь его за собой на своих двоих бежать заставить? — Слегка удивлённо и со строгостью сказал герцог. Последний вопрос его особенно волновал, ведь возмущённые молодым господином слуги частенько обращались к герцогу с жалобами. — Ну что за глупости! Если не умеет, так я его научу! И охоте тоже научу! Ведь так веселее, чем с кем-то знающим по-отдельности охотиться… — Так ты ведь ни с кем и не ходил ещё! Да и как будто каждый раз по три кабана приносишь! Ну ладно. Главное, чтобы тебе не скучно было. — Так я могу взять для Чо… для садовника лошадь? — Спросил Тэхён, весь сияя неизвестно откуда взявшимся счастьем. — Да-да, можешь. На протяжении всего оставшегося времени завтрака Тэхён продолжал совершенно глупо и очень довольно улыбаться. Намджун не мог перестать с недоумением поглядывать на обрадованного охотой сына и не мог понять, серьёзно ли именно охота так впечатлила Тэхёна или, может, что-нибудь другое. Намджун не привык сомневаться, но в этот раз что-то подсказывало ему, что в душе его сына происходит нечто, неясное даже ему самому. После завтрака Тэхён мигом побежал вниз искать Чонгука. Это напомнило ему прошлый день, ведь в то утро он тоже бежал к нему тотчас после завтрака. Но тогда он не смог сделать того, что планировал — Чимин помешал начать серьёзный и, наверное, несколько важный для Тэхёна разговор. Помешает ли кто-нибудь или что-нибудь в сегодняшний день? Юный господин надеялся, что всё пройдёт именно так, как он того хочет, ведь в его голове уже появилось множество планов на сегодня. Он даже не пытался ничего планировать, всё случилось как-то само по себе, и, главное, во всех пунктах плана мелькал Чонгук. Это немного рассердило Тэхёна, потому что тот факт, что какой-то непонятный бедный садовник, служащий ему, теперь захватил его собственные мысли и даже сны, не мог не раздражать и не выводить из себя. Но он всё равно уже мчался по помещениям особняка и затем по всему саду с надеждой как можно быстрее обнаружить где-нибудь Чонгука. Но он никак не показывался Тэхёну на глаза: его нигде не было видно. Прочесав весь сад, молодой герцог отчаялся и решил пойти прямо в пристрой особняка, в котором были комнаты всей их прислуги. Где-то в этих помещениях была и комната садовника тоже. Пристрой снаружи выглядел под стиль всего особняка и ничем не отличался от основного дома и остальных пристроек, а внутри было множество комнат, в которых проводили своё свободное время все слуги поместья Ким. Пристрой обладал двумя выходами: один вёл прямо в основные помещения особняка для удобства прислуги в доме, а второй вёл на улицу, так же для того, чтобы слугам было удобнее выполнять указания на улице, такие как, например, приготовление кареты или встреча гостей. Тэхён подошёл к наружному входу и постучал в дверь. В проёме в ту же минуту показалась Аым. Она выглядела взволнованной при виде своего молодого господина. На её лице застыла лёгкая тревога и тщетно скрываемая враждебность. — Доброе утро. Садовник у себя в комнате? Нигде его не вижу… Разве он не работает? — Здравствуйте, ваша светлость. Мальчик не должен работать весь день, он и вчера почти всё сделал! — Насупив брови и сложив руки на груди, проворчала служанка. — А разве не я тут отдаю указания? — Холодно ответил женщине Тэхён, недовольный своевольностью горничной. — Он внутри? — Он же совсем недавно тут! Вы его совсем так измучаете, юный господин! — Воскликнула она, ещё сильнее нахмурившись и повысив немного голос. — Я три раза повторять не буду, — прошипел герцог, потихоньку вскипая. — Где он?! — Ох, Господи! В сарае он, в сарае! Работает: инструменты точит. Замучаете ведь! Тэхён быстро развернулся и, ничего не ответив на восклицания вспылившей от негодования горничной, ушёл прочь. Он действительно застал Чонгука в сарае, тот усердно точил лезвия ножей, с головой уйдя в работу и не заметив Тэхёна. Юный барин, разозлённый от недавнего разговора с собственной вольнодумной служанкой, ещё больше раздражился, увидев, что старуха была права. Волна неконтролируемого гнева и ярости нахлынула на него. Перед глазами всё заплыло мутной пеленой безрассудства. И Тэхён вдруг резко вышел из себя. Когда очнулся, он застал себя в очень странной и даже пугающей картине: он жёстко держал Чонгука за плечи впившимися в них скрюченными пальцами и с изуродованным ненавистью и злобой лицом смотрел прямо в испуганные, круглые оленьи глаза. Чонгук выглядел в это мгновение как зайчонок, попавший в спрятанную для него ловушку. Трудолюбивый слуга, усердно занимавшийся своей работой, не издал ни звука, просто смотрел на своего господина, застыв с удивлением и страхом на лице. Он ничем не мог объяснить себе внезапного гнева Тэхёна и был напуган так, что руки затряслись, и зажатое до этого лезвие ножниц выпало из ладони, пройдясь в полёте о ногу господина свеженаточенным, острым, как мясницкий топор, режущим краем. Но Чонгук точно не был уверен, могло ли лезвие садовых ножниц до алой крови порезать человеческую плоть, лишь падая с расстояния половины его роста. Мог ли он сам, защищаясь от таких внезапных действий господина, порезать его? Пока Чонгук, застыв в шоке, размышлял, Тэхён сжимал челюсти, пытаясь понять, что же сейчас произошло, и почему ему вдруг стало больно. Кровь ярко-красным пятном быстро расползалась от длинного, но не глубокого пореза по штанине тэхёновых брюк. — Ты можешь найти где-нибудь бинты и спирт? — Спросил Тэхён сквозь стиснутые зубы. Он присел на табурет, на котором буквально несколько секунд назад сидел Чонгук. — А? А! Да, конечно! — Слуга очнулся от шока и выбежал из сарая. Тэхён остался один и с трудом справлялся с собой, с болью, исходящей от раны, с собственными мыслями и чувствами. Он успел уже тысячу раз проклясть себя, но сам не знал за что. Точнее он понимал, что только что не справился со своими эмоциями и напугал ни в чём неповинного садовника, однако он не мог винить себя. Не мог винить, ведь совладать с собой в такие моменты невероятно трудно. Но бедному Чонгуку пришлось пережить это уже два раза, и ничто не гарантировало очередного срыва. Поэтому Тэхён бесконечное количество раз обругал самого себя в мыслях и пообещал, поклялся больше не повторять таких досадных и неприятных для всех моментов. Ведь если бы не отрезвляющая боль от неожиданного появившегося пореза, то всё могло бы обернуться иначе, и Чонгук бы не отделался одним испугом. И, скорее всего, пощёчиной всё тоже бы не окончилось. Спустя несколько минут Чонгук вбежал в сарай весь взволнованный, красный, вспотевший. Он держал в руках какую-то бутылку и несколько рулетиков бинта. — Чонгук… Чонгук, извини… Я не знаю, что на меня нашло… Порой я не в силах контролировать приступы внезапной агрессии и… Это что, коньяк? Эй, ты это где откопал? — Тэхён начал было извиняться и оправдываться за произошедшее, но принесённый слугой «спирт» вдруг развеселил его, и он, не сумев сдержаться, тихо рассмеялся. — Я-я, ну-у это… п-пошёл, а потом т-там… Э-э, — запинаясь и не зная, что ответить, начал объясняться Чонгук, но Тэхён его перебил. — Ладно, неважно. Давай сюда. Тэхён выхватил из рук садовника бинты и своеобразное дезинфицирующее средство и разместил рядом со стулом, на котором сидел, вытянув больную ногу. После он начал закатывать штанину, но порез был высоко на бедре, а закатать до него было невозможно. Поэтому Тэхён начал расстёгивать свои брюки и несколько стушевался, застыв ненадолго. «Если он был достаточно внимательным, то уже видел моё оголённое тело полностью, поэтому бессмысленно переживать. Да и в конце концов он же мужчина! И я мужчина! Господи, после произошедшего это вообще ни меня, ни его волновать не должно… Что ж это со мной?» Юный господин наконец снял штаны. Он жутко стеснялся, но и сейчас не мог контролировать себя. Поэтому его смущение ненароком обличало себя на его лице: глаза бегали туда-сюда, не задерживаясь ни на чём, губы были нервно поджаты, на щеках выступил румянец, а уши предательски покраснели. Да и весь он будто бы сжался, пытаясь спрятаться точно так же, как сделал это в ванне. Но ванны поблизости не было, а Чонгук стоял прямо перед ним и уже спешно и с волнением откупоривал бутылку со спиртным. Он нисколько не был смущён, а, напротив, был самоуверен и стоек, чтобы исполнить свой долг и помочь своему господину. Но он несомненно совершенно искренне волновался и старался сделать всё как можно быстрее и безболезненно. Чонгук вылил содержимое бутылки на кусок стерильно чистого белого бинта и начал аккуратно, бережно протирать кожу вокруг пореза. Тэхён зажмурился от щипания спирта на ране, но не издал ни звука, а только схватился ладонями за чонгуковы плечи, но уже не так как в прошлый раз: сейчас это было сделано не в гневе, не в безудержной ярости, а с просьбой о поддержке, с нежностью, мягкостью и теплотой в благодарность за помощь. Заметив реакцию своего юного господина, Чонгук начал легонько дуть на рану, чтобы терпеть боль было проще. — Потерпите ещё немного, — прошептал он, поднимая взгляд на замершего Тэхёна, и нежно провёл ладонью по внешней стороне его бедра, утешая поглаживанием. Тот вздрогнул и тут же вспыхнул краской на всём лице ещё сильнее. Чонгук улыбнулся и начал осторожно перевязывать ногу бинтом. Спустя минуту всё было готово. Но штаны Тэхёна были испорчены: лезвие порвало ткань, прежде чем достигнуть кожи. — Прошу, наденьте мои штаны! Сходите в них в свои покои, переоденетесь и вернётесь, — умолял господина Чонгук, не желая снова идти в его личные покои, а тем более заходить в роскошную герцогскую гардеробную. — Нет. Я тебе доверяю, а у других возникнут вопросы. И не буду я надевать твои брюки! Кто я по-твоему, чтобы носить рабочую одежду садовника? Поэтому сейчас же иди и возьми мне какие-нибудь тёмного цвета и плотной ткани штаны. А я тут ждать буду. Чонгук смирился с очередным заданием от молодого господина и вышел из сарая, направившись в поместье. В этот раз по крайней мере у него было разрешение от барина проходить в его личные покои, поэтому он был более-менее спокойный. Он успешно прошёл первый этаж особняка и начал подниматься по лестнице. Когда он оказался на площадке второго этажа, то не самые приятные воспоминания обрушились на него. Он поёжился и, отвернувшись от левой двери, вошёл в правую. Покои господина Тэхёна встретили его уютной прохладой и тишиной. В комнате ничего не изменилось, поэтому Чонгук спокойно прошёл внутрь и задумался. В одном из дополнительных помещений этой комнаты он уже был, следовательно ему необходимо было идти в другую. Он повернулся в сторону правильно угаданной гардеробной и, пройдя несколько шагов, остановился возле господской кровати. Голубой балдахин был гостеприимно сдвинут по разные стороны, и кровать так и манила к себе. Желание прилечь, ощутить то, какого это быть кем-то вроде его богатого, аристократичного господина, почувствовать всю прелесть богатства и мягкости неповторимо роскошной перины герцогской постели возникло в чонгуковой голове. Он недолго думал: через пару секунд прыжком достиг поверхности перины и провалился в её мягкое, многослойное нутро. То наслаждение, которое Чонгук почувствовал, когда смог расслабиться так, как не расслаблялся никогда, поразило его. Он не мог оторваться от чужой постели и всё лежал и лежал. Он чувствовал тэхёнов запах, исходящий от всей кровати: его юным господином пахли и подушки, и простыня, и одеяло, и плед, застилающий постель сверху. Аромат чужого тела полностью накрыл Чонгука невидимой пеленой, и тот, не сопротивляясь желаниям, всё вдыхал и вдыхал этот запах, пытаясь запомнить его на всю жизнь и прочувствовать его приятную терпкость и пряность. «Я не искуплю свои грехи перед Богом…» — подумал вдруг Чонгук. Интимность и эротичность момента вскружила ему голову: он один наедине с самим собой, в пустой комнате, лежит на господской постели и зарывается в чужие подушки и одеяла, пытаясь не потерять запах чужого тела, сводящий с ума. И точно никто не мог потревожить его сейчас — герцог недавно уехал в карете, а прислуга просто-напросто не сунется в покои своего господина без его личного указа. Только Чонгук, только он мог зайти в эту спальню, в эту купальню и гардероб без присутствия здесь хозяина покоев. В голове юного слуги возникли воспоминания: его обнажённый господин медленно залезал в наполненную водой ванну и, с наслаждением и исступлением прикрывая глаза, приоткрывая свои нежные, чувственные губы, опускался в неё, растворяясь в воздушной белой пене. Чонгук не стал даже немного прикладывать силы и сопротивляться своему желанию. Он, распластавшись на поверхности постели, положил свою ладонь на пах и несильно сжал. Он был уже возбуждён. Чонгук сжал руку немного сильнее и, дернувшись и зажмурившись от наслаждения, шумно втянул воздух через нос. Его грудь затрепыхалась. Он спешно начал растёгивать свои «рабочие садовнические» штаны и стягивать вниз нижнее бельё. Эрекция, освободившись наконец от тесноты одежды, выскочила, встав каменным колом. Чонгук поместил на него свою ладонь, перед этим смачно облизнув её языком и старательно обсосав мокрыми губами, и, двинув ею пару раз вверх-вниз, негромко застонал, тут же спохватился и, закусив губу, заглушил звуки, непроизвольно выходящие из его расчувствовавшегося рта. Он продолжил двигать рукой, другой сжимая пальцами чужое одеяло и постанывая сквозь закушенные губы. Спустя некоторое время он, не сумев сдержаться, начал толкаться в ладонь бёдрами, помогая своему организму достичь желанной кульминации. Под самый конец Чонгук был не в силах молчать и застонал во весь голос, задыхаясь и скуля в истоме. Достигнув пика, он уткнулся лицом в чужую подушку и простонал в неё успевшие стать родными пять букв, которые регулярно возникали в его сознании на протяжении последних дней. Он тяжело дышал, спуская в свою ладонь, его грудь вздымалась в бешеном ритме, а сердце, вторя вдохам и выдохам взорвавшегося в неге и наслаждении организма, стучало с такой же стремительной быстротой. Чонгук очнулся только спустя несколько минут, весь потный и горячий. Голова шла кругом и в разуме был словно туман, но Чонгук мог поклясться, что ещё никогда не чувствовал себя настолько хорошо. Только после того, как достаточно отлежался, расслабившись, и перевёл дух, он встал с кровати, привёл себя в порядок и продолжил свой путь к огромному богатому гардеробу. Внутри комнаты и правда было огромное количество различной одежды и обуви. Чонгук прошёл глубже внутрь и, изумляясь богатству восхитительных нарядов, провёл руками по ряду многочисленных обвешанных в несколько слоёв вешалок. Его ладонь наткнулась на что-то пышное и громко шуршащее, будто бы он трогал чьё-то роскошное бальное платье. Он перевёл взгляд на эту самую вешалку и оттянул наряд за край ткани. Это действительно было женское бальное платье! Восхитительное, очаровательное дорогое тёмно-синее, как синева глубины морского дна или как темнота ночного неба, платье. Чонгук долго рассматривал его, с удивлением округляя свои большие чёрные глаза и открывая рот. Он не мог себе объяснить тот факт, что в господском гардеробе имеется даже платье. Сшитое точно не на хрупкую девушку. Или вовсе не на девушку. Чонгук решил проигнорировать эту странность и сделать наконец-таки то, зачем сюда пришёл. Он быстро отрыл где-то чёрные брюки как раз из плотной ткани. Стиснув их в охапку, он, не теряя времени, прошмыгнул на выход из господских покоев и помчался на выход из особняка. Зайдя в сарай, он стушевался и застыл на секунду при виде того, кто был в его мыслях, когда он занимался непристойным делом прямо на его же кровати. Но, заметив на лице своего молодого господина недовольство и злость, Чонгук сменил свои чувства, в мгновение ощутив пронзающий его тело страх. В связи с последними событиями злой герцог пугал его теперь ещё больше чем раньше. — Где тебя носило столько времени? Ты так долго искал мне штаны? Или, может, по пути что-то случилось? Только не говори, что тебе было страшно идти в особняк, — сердито процедил Тэхён, сидящий на стуле, закинув одну голую ногу на другую. Эти обнажённые ножки только сейчас привлекли внимание Чонгука и приковали к себе его взгляд. Но тот скоро справился, напомнив себе, что у хозяина этих ног есть глаза. И очень даже зоркие. — Я немного задержался, извините. Тэхён только цыкнул на это извинение, закатив глаза, и выхватил свои штаны из рук Чонгука. Он наконец оделся и вдруг вспомнил о том, для чего вообще искал своего садовника. — Чонгук. Ты умеешь кататься на лошади? — Что? Нет… А что такое? — Я хочу взять тебя… На охоту сегодня. — Охота?! Но я не умею! Ни того, ни другого! Я и ружьё-то никогда в руках не держал! Умоляю, возьмите с собой кого-нибудь другого! — Это приказ. И он не обсуждается. А то, что ты ничего не умеешь… Я тебя научу. — Это же пустая трата времени! И на кого! На меня! Как же так… Может не надо? Ваше сиятельство! — Ты глуховат что ли? Я же сказал, это не обсуждается. — С этими словами Тэхён вышел из сарая. Оказавшись снаружи, юный господин направился к конюшне, не оставляя выбора своему слуге. Тот уныло поплёлся за ним, не представляя то, как будет происходить его обучение езде. Пройдя через весь сад, оба оказались в огромных стойлах, пахнущих лошадиным навозом и сеном. Лошади поместья Кимов, судя по всему, находились в идеальных условиях и жили не хуже их хозяев. У лошадей имелась даже своя собственная прислуга, которая при первой надобности занималась их мытьём, «переобуванием» их копыт в новые подковы, тщательной чисткой этих копыт, поддержанием лошадиной амуниции в хорошем состоянии и так далее. А сами лошади абсолютно все были чистокровными, высокопородными и явно недешёвыми. Чонгук мог только позавидовать этим прекрасным жеребцам и кобылам. Но сейчас его больше беспокоили не лошади, а их хозяин. Он не мог точно знать, в каком состоянии его юный господин, и что от него следует ожидать. Тэхён немного хромал на раненную ногу и терпел боль, сжимая ладони в кулаки. Но его лицо было неизменным. Он с полной решительностью оглядывал лошадиные стойла, выбирая подходящих коней. Казалось, неумение Чонгука ездить на лошади ни капельки не смущало его. Но сам Чонгук ужасно сильно волновался, боясь даже глядеть на большие лошадиные макушки, торчащие из-за дверец своих стойл. Они с любопытством разглядывали непрошенных гостей, помахивая ушами. — Вот это будет твоя лошадь, — сказал Тэхён, кивая головой на жеребца игренёвой масти: окрас его кожи был светло-коричневого цвета, словно шоколад, а грива и хвост, наоборот, контрастируя с шерстью, переливались чистым белым с едва уловимым оттенком розового, напоминая перламутровый блеск жемчужин. Конь смотрел с интересом на Чонгука своими большими чёрными глазами, а когда тот подошёл поближе, чтобы познакомиться со своим будущим транспортом, жеребец, перевесив шею через двери, начал тянуться к его волосам ртом с желанием попробовать их на вкус. Чонгук тихо засмеялся, заметив это, и отшатнулся назад. — Красивый… — Сейчас прикажу его экипировать по всей строгости, и сможешь опробовать себя в роли наездника. Я буду тебя учить, не бойся. Сам-то с раннего детства катаюсь… — Тэхён нежно потрепал коня по морде и отправился за прислугой. Чтобы не терять время, после прихода конюха Тэхён сразу повёл Чонгука к своей собственной лошади. Он показал ему огромного, мощного вороного жеребца, сияющего своей лоснящейся, чёрной, как ночь, кожей и такой же смоляной гривой с хвостом. По этой лошади сразу было видно, кто её хозяин: жеребец стоял гордо и величественно, высоко держал свою голову, а шею прямо, буйно бил хвостом и с нервозностью отстукивал копытом по земле, раздувая с неприязнью ноздри, оттопыривал уши. И сам Тэхён стоял рядом с ним, такой же гордый и великий. Чонгуку понравилось сходство коня с его хозяином, ему казалось, что эта их близость должна быть полезна при их совместной работе, наверняка ведь и тому, и другому удобно друг друга терпеть при езде. Он надеялся на то, что и его лошадь похожа на него, и хотел поскорее в этом убедиться или, наоборот, разочароваться. Но страх всё же крепко сидел внутри Чонгука, он продолжал с опаской поглядывать сначала на Тэхёна, а потом в сторону стойла своего жеребца. Что стоит ждать от будущей поездки, если он всё же сможет хотя бы сидеть уверенно на лошади? — Почему вы не зовёте конюха для своей лошади? — Спросил Чонгук, терпеливо ожидая действий со стороны милорда. — Обычно своего коня я сам приготавливаю и снаряжаю. Мне нравится с ним возиться — очень расслабляет, и время за этим делом так быстро летит. А резвиться с ним галопом по полям я могу часами… Судя по словам Тэхёна, он собирался собирать и снаряжать своего коня собственными руками и силами. В подтверждение этому он направился прямо в стойло. Конь поприветствовал хозяина недружелюбным перескакиванием со одного копыта на другое, фырканьем и мотанием головы. Тэхён усмехнулся и с бережностью и любовью погладил своего парнокопытного друга по бархатной коже морды и шеи, после чего конь заметно успокоился и стал тише. Гордый и неприступный, под ласковыми руками своего хозяина конь стал послушным и податливым. Чонгуку хотелось думать, что и Тэхён такой же, хоть и не видел пока что его второй стороны, той что скрыта глубоко в душе и открывается лишь тем, кто ему дорог. Чонгук с нескрываемым удивлением наблюдал за этим взаимодействием, мечтая уже наконец-таки дотронуться и до своего жеребца, погладить его так же нежно. Но он перестал думать об этом, ведь Тэхён уже брал в руки лошадиную амуницию. Всё время поглаживая коня по шее, Тэхён начал экипировать его голову в разное снаряжение, которое выглядело немного жутковато и пугающе для Чонгука. Кажется, он почти перестал завидовать лошадям. После снаряжения головы удилом, уздечкой и поводом Тэхён приступил к седлу. После водружения седла на спину лошади и прикрепления к нему стремён пришла пора ног. Тэхён долго и кропотливо наматывал специальные бинты на лошадиные конечности, тщательно проверяя, верно ли он это делает. Затем он торжественно объявил о конце снаряжения лошади и о том, что пора теперь и им самим одеться подобающе. — Сегодня ты впервые сядешь на лошадь. Безопасность в этот момент привыше всего, поэтому нужно надеть специальные сапоги и конечно же шлем. А одежда твоя, думаю, сойдёт. Тэхён принёс для своего садовника длинные сапоги и шлем. А его собственная амуниция уже была у стойла. Вскоре после длительной экипировки и подготовки оба всадника и оба коня были готовы к езде, а в случае Чонгука — к учёбе. Тэхён сразу же запрыгнул на своего вороного жеребца, изящно и отточено перекинув ногу через его мощную спину. Он взял за поводья чонгукова коня и, пустив своего в медленный шаг, повёл игренёвого рядом с собой. Чонгук плёлся рядом. Таким образом они дошли до просторных вольных полей, где можно было свободно скакать и резвиться, не беспокоясь ни о чём. Но Чонгук подобного себе позволить ещё не мог. — Ну что, Чонгук, готов? Прямо сейчас ты будешь учиться правильно сидеть на лошади, а затем, немного погодя, и шагом идти. — Тэхён улыбнулся, глядя прямо в взолнованные чонгуковы глаза. Он смотрел на господина так, будто тот его на войну отправляет. Тэхён слез с коня, для того чтобы наглядно объяснить Чонгуку, как надо забираться на лошадь. Тот с замиранием сердца следил за действиями господина, чтобы не пропустить ни одной детали. — Сначала ставишь дальнюю от лошади ногу на стремя, вот так. Рукой можно держаться за гриву — ему не больно. Вот так держишься и перекидываешь через лошадь вторую ногу. Усаживаешься поудобнее и выпрямляешь спину, держишь осанку строго. Спина должна быть вертикальной по отношению к лошади. Понятно? Сможешь повторить? Это очень важно. — Ох, я не знаю… Страшно, — вздыхая, промямлил Чонгук, всё ещё сомневаясь в этой затее. — Попробуй! Ничего сложного в этом нет, Чонгук, — ласково начал упрашивать Тэхён, улыбаясь и щуря глаза от слепящего солнца. «Такой красивый…» — подумал Чонгук явно не о коне. Чонгук вздохнул тяжело ещё пару раз, с сомнением и мольбой взглянул на своего милорда но, встретив ожидающий продолжения взгляд, подошёл к лошади. Он с нежностью во взгляде посмотрел в большие чёрные глаза, скромно разглядывающие его в ожидании действий. Он медленно занёс руку над шеей животного и так же аккуратно, еле-еле дотрагиваясь, погладил по бархатной коже. — Я попробую залезть на тебя, ты не против? Такой хороший, добрый… — Чонгук улыбнулся, продолжая гладить коня по морде и шее. — Не возмущайся только, хорошо? Я попытаюсь быть аккуратным. — Ты там что ли с конём разговариваешь? — Засмеялся Тэхён. — Давай, сделай это уже наконец. За поводья только не дёргай. Чонгук схватился пальцами за белокурую гриву, всем своим существом надеясь, что лошади не больно. Но та никак не отреагировала, поэтому юноша успокоился. Он неуверенно поставил ногу на стремя и подтянулся. Затем криво и неумело перелез через лошадиную спину и, не удержавшись, повалился на шею коня. Тот недовольно фыркнул и махнул головой, как бы подбадривая неумелого наездника: «Давай уже, не медли, не будь растяпой!» Чонгук с усилием выпрямился, пытаясь удержать равновесие и, выполнив все указания своего молодого господина, обернулся на него с счастливой улыбкой. Его мерцающие радостью глаза так и искрились, этот взгляд поразил Тэхёна, и он застыл на лошади, не в силах оторваться от своего собственного садовника. Чонгук тихо засмеялся и крикнул: — У меня получилось! Я сумел это сделать, я сделал это, Тэхён! Только через секунду слуга понял, что совершил наиужаснейшую ошибку, проявил глубочайшее неуважение к своему господину. Его глаза округлились в шоке, радостная улыбка исчезла с лица, как будто бы и не бывало её. Кажется, даже тон кожи стал чуточку бледнее в этот миг. — Ох, простите! Молю, извините! Я не хотел! Это вышло случайно! Милорд! Простите мне моё невежество, мою глупость! — Залепетал жалобно Чонгук, норовя заплакать, лишь бы не опуститься в глазах своего господина или не нарваться на очередной всплеск гнева. Но Тэхён, кажется, совсем и не думал злиться. Напротив, в секунду, когда его имя вылетело так просто с губ молодого слуги, его сердце затрепетало, а на душе потеплело. Это чудное, почти что детское, радующееся личико, эти мерцающие непомерным счастьем глупенькие глазки, эта прелестная улыбка и его имя, звучащее без всяких приставок вроде «ваше сиятельство» или «милорд» — вся эта прекрасная, чудесная картина на фоне золотистых полей и пушистых белых облаков, будто из сказки, наполняла Тэхёна какой-то неведомой эйфорией, чувствами, которые чуть ли не заставляли его парить над землёй в его сознании. Увидя растерянность и страх, сменившие радость и счастье на лице Чонгука, Тэхён даже не сразу понял в чём проблема. В тот момент ему казалось, что всё именно так, как нужно. Но через пару секунд он всё осознал и несколько погрустнел. У него будто бы что-то отобрали, нечто невидимое, неосязаемое, но невероятно ценное и дорогое. Кажется, Тэхён почувствовал даже боль. Не ту, которая до сих пор распространялась от пореза на бедре, нет. Эта боль жгла, разъедая душу, в другом месте. — Чонгук… Ты… Ты не должен извиняться… На самом деле… Думаю, так даже было бы удобнее… Проще. Да, значительно проще. Но только когда мы наедине. Чонгук? — Что? — До Чонгука долго доходили слова господина, он всё ещё не мог оправиться от собственной оплошности, ожидая гнева милорда. Но когда смысл его слов всё же дошёл до его сознания, он растерялся ещё больше, не веря тому, что услышал. Отказываясь принимать тот факт, что его милорд ставит его наравне с тем самым надоедливым господином Чимином, с которым тот фамильярничает, ведь «какой я тебе господин, тут никого нет кроме наших папенек». — Нет-нет! Так нельзя… Наверное. — Я разрешаю. Наедине со мной тебе можно. — Только если вы настаиваете… То есть ты… Да… Тэхён улыбнулся, довольный неловкостью и скромностью Чонгука. А тому хоть и было тяжело свыкнуться с тем, что отныне его молодой господин ему больше не господин, но ему всё равно было непомерно приятно выйти на новый уровень отношений с собственным милордом, в душе расцветали различные радостные чувства, среди которых точно можно было отыскать счастье и любовь. И любовь эта была вовсе не той преданной любовью, которую чувствуют иной раз поданные своих наставников, это чувство у Чонгука было совсем другим. Но этапа осознания этого факта юноша ещё не достиг. — Мы что-то отошли от темы… Ты довольно неплохо справился с первым этапом и оседлал лошадь. Поздравляю. — Тэхён всё не переставал искренне улыбаться, с восхищением разглядывая Чонгука. — Теперь можно попробовать повести лошадь шагом. Для этого приспусти повод и сожми легонько ногами бока лошади. Юный «инструктор» сопровождал все свои слова действиями. Его вороной конь повиновался указаниям и двигался, гордо вышагивая по траве. Таким образом Тэхён двигался вперёд, всё дальше и дальше отходя от Чонгука. Он завороженно следил за ним, сидя на своём игренёвом коне. Тёмная фигурка всадника, сидящего на таком же тёмном коне, мелькала среди луговой растительности, высвеченная знойным летним солнцем, потрясая Чонгука до глубины сознания. Тэхён несся впереди по полю уже галопом, изящно балансируя на буйном жеребце, вторя движениями своего тела движению коня, двигаясь в такт. Он скакал, не зная никаких забот, отдавшись свободе и вольной свежести природы, окружающей его. Ветер приятно раздувал его волосы и трепал одежду, охлаждал пыл горячего солнца, греющего его своими тёплыми лучами. Тэхён вернулся к Чонгуку с счастливой улыбкой на лице и довольным, горделивым видом. Даже его буйный вороной конь будто стал чуточку радостнее и добрее. — Если тебе нужно будет повернуть в сторону, то тяни повод в соответствующую сторону и не забывай двигать своё тело таким образом, чтобы конь понял, что ты от него хочешь. Если нужно будет затормозить, то тяни поводья на себя. Только не слишком резко. Вроде бы всё объяснил… Ну, теперь можешь попробовать. Только аккуратно! — Гос… Тэхён, ты уверен, что я могу? Может всё же потом… — Да ты всё быстро схватываешь! Вон как уверенно и расслабленно сидишь! А ведь в первый раз. Давай, не бойся! — Подбадривающая тэхёнова улыбка ослепляет Чонгука. Юноша потрепал коня по гриве, настраивая скорее не лошадь, а самого себя. Слова Тэхёна произвели хорошее действие на Чонгука, и он уверил себя в том, что у него всё получится, ведь так говорит сам Тэхён! Он медленно приотпустил поводья, отчего шея лошади расслабилась и наклонилась ниже к земле, затем осторожно надавил на лошадиные бока ногами, и та двинулась вперёд. Чонгук чувствовал, как шаг за шагом в нём растёт уверенность. Ему удавалось хорошо балансировать, при этом ровно держа осанку и раслабленно поясницу. Чонгуку всё удавалось идеально, и он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, двигаясь на своём жеребце рядом со своим господином, рядом с самым, кажется, дорогим ему человеком, рядом с Тэхёном. Он готов был свернуть горы только ради него и подтверждал это готовностью на любые идеи своего взбалмошного, экстраординарного, совсем не обычного господина. Нестандартная любовь Чонгука к собственному милорду росла с каждой минутой, и он уже даже не думал о том, насколько это странно и, наверное, плохо. Ему не нужно было ничьё мнение, ничьи размышления по поводу этого, ему нужен был лишь его Тэхён. И сейчас, глядя в эти счастливые, радостные за него глаза под чёрной вьющейся чёлкой, он думал только о них двоих. — Т-тэхён. — Чонгук? — У меня хорошо получается, да? — Просто отлично! Кажется, нет ничего, чего бы тебе не удавалось сделать… Ты… даже поёшь совершенно нереально. — Что? — Чонгук потерял дар речи, удивившись тому, что Тэхён хвалит его певческие навыки. «Неужели он всё-таки слышал?» — Я слышал, как ты пел… Когда стриг кусты под окном моей ванной. Твой голос… Он потрясающий. Словно ангел спустился ко мне с небес. Такой глубокий и ровный… При этом пронзительно звонкий… — Ох… Я… — Также в тот день я был поражён тем, что узнал о тебе… Чонгук, ты правда работал за копейки, на которые еле-еле мог позволить себе поесть? Я просто… не представляю… Неужели это правда? Насколько тяжело тебе было? Я хочу узнать, Чонгук… — Тэхён посмотрел на своего компаньона своими взолнованными, робкими глазами. В них читалась боль и тревога за прошлое Чонгука. — Я… Я с самого детства рос без родителей. Меня приютила одна добрая женщина, работающая кухаркой у какого-то богатого дворянина. Этот дворянин был плохим человеком, поэтому, когда эта тётушка заболела и умерла, он вышвырнул меня из своего поместья, ведь я был тогда ещё ребёнком, который не был способен работать. Ему не хотелось содержать меня за свои деньги, ведь от меня не было никакой пользы. Но я и предложить ему ничего не успел, он прогнал меня сразу после смерти этой чудесной женщины… — Чонгук ненадолго притих, поджав губы и уставив взгляд вниз, на свои руки, вцепившиеся в поводья, как в спасательный круг. Кажется, он пытался справиться со слезами, подступающими к глазам. — Потом я много где был, много чему успел научиться, много работал… Но никто не платил мне больше того, на что я мог бы хотя бы поесть. Но это не важно! Пока я работаю у вас, мой господин, всё хорошо! Тебе не стоит беспокоиться! — Чонгук… Тэхён был явно впечатлён скромным рассказом Чонгука. У него в голове не укладывалось, как можно жить так, что нельзя себе позволить есть, что хочешь и сколько хочешь, жить так, как заблагорассудиться и ни в чём себе не отказывать. Он никогда не жил таким образом, и тот факт, что этому скромному, милому, пугливому мальчику пришлось пережить столько страданий, терзал душу Тэхёна. Его сердце разрывалось, и всё в нём требовало как можно скорее сделать жизнь Чонгука такой, чтобы его прошлая жизнь казалась ему лишь кошмарным сном. Он вспомнил, что уже успел дать ему немного денег из жалости, но ему хотелось дать ему ещё больше и не только денег. Судя по всему, Чонгук никогда не чувствовал настоящей любви, кроме как каких-то покровительственных чувств той женщины, что приютила его. Но этой симпатии скорее всего тоже было не так уж и много. Поэтому Тэхён хотел сделать так, чтобы Чонгук почувствовал хотя бы капельку той любви, которую могли бы дать его родители, будь они даже простыми фермерами или крепостными. Но примет ли Чонгук его собственные чувства? И готов ли он к ним сам? Он даже до конца не знал ещё, что именно чувствует к своему собственному садовнику, но тем не менее его сильно терзало желание сделать Чонгука ближе к себе. — Чонгук, я обещаю сделать так, чтобы ты ни в чём не нуждался, — прошептал юноша после недолгого молчания. — Ми… Тэхён, я и так уже всем обеспечен! Благодаря вашему, то есть твоему отцу и тебе у меня есть собственная комната и очень хорошая еда. Большего мне и не надо. Тэхён промолчал, не зная, что сказать, и просто посмотрел на Чонгука взглядом, выражающим так много, что нельзя было бы описать словами, что он чувствует. Но Чонгук понял всё и ответил ему такой же многозначащей улыбкой. Тэхён подогнал своего коня чуть ближе к Чонгуку и протянул в его сторону руку. Тот не решился делать что-то в ответ на это и просто ждал, предчувствуя что-то, что определённо заставит биться его сердце сильнее. Тэхён опустил руку, нашёл его ладонь и переплёл их пальцы. Чонгук с удивлением посмотрел Тэхёну в глаза и, найдя в них уверенность и доброе сочувствие, отвернулся, пытаясь скрыть свою растроганную улыбку. Но зоркий тэхёнов взгляд не привык что-то упускать. Он улыбнулся в ответ.