Воронье Гнездо. Белый Ворон

— Мне не нужны друзья, — отмахивается Петер. Его бесило всё здесь. Его выводил каждый миллиметр пола, стен, потолка. Это не говоря уже о том, как у него сворачивался желудок, стоило посмотреть на огромное поле для экси. И Рико. Он оказался эдакой кульминацией того, что здесь злило Петера, заставляло его буквально забиваться в угол от ненависти. Рико. Имя отвратительно горчило на языке, отдавало гнилью и сгоревшей корой. Рико был тем самым воплощением Гнезда. Он не был тем, кого породило Гнездо. Он был тем, кто породил всё в этом месте. Король. Ему пророчат большое будущее в мире экси, обещают ещё большую славу, чем он имеет сейчас. Он станет номером один в стране. Бред. Он станет лишь огромным разочарованием. Ну, а что до Кевина. Да, Кевин неотъемлемая часть Рико. Они постоянно ходят вместе. Петер хорошо подмечает, что Кевину не хватает только поводка, что будет вести к руке Рико. Идеальная концепция. Да вот только Петеру нет до этого абсолютного никакого дела. Его здесь вообще не должно быть. — Это какая-то ошибка! — Петер в очередной раз за день врывается в кабинет Мориямы, пытается убедить его в собственных словах. — Позвоните моему отцу! Он же не мог… просто оставить меня здесь. — Но оставил, — жёстко и холодно произнёс Тетцудзи. — И он бросил. Как и каждого в этом месте оставили и бросили, считаешь, что ты особенный? — Да! — не заметив укора в голосе тренера, громыхнул Петер. — Мой отец ни за что бы не бросил меня! Он… — Бросил, тебя, — с уничтожительной расстановкой повторил Тетцудзи. — Я устал повторять, Ландвисон. Ты не нужен ему, и он оставил тебя здесь, на моё попечение. Петер опирается на стол и смотрит прямо в холодные глаза и различает там нечто. Ложь. Даже самые искусные актёры, всё равно актёры. Даже самая искренняя ложь, всё равно ложь. Для ребёнка что рос, глядя на сцену, не сложно разгадать игру. Петер был уверен, что Тетцудзи лжёт ему. — Вы врёте, — обвинительно громыхнул Петер и оглядел лицо Мориямы с презрением, — Какое право вы вообще имеете держать меня здесь, против моей воли?! Я хочу встретиться со своим отцом! Тетцудзи угрожающе перехватывает свою трость, но вместо того, чтобы обрушить её ударом на ещё не привыкшее к побоям тело альбиноса, он просто отставил её, достал небольшой телефон раскладушку. Нажимает пару кнопок. Кладёт его на стол. Петер уставился на мигающий телефон, вслушивается в долгие гудки. — Да, — знакомый голос отца послышался через трубку. Петер подорвался, но прежде, чем он успел обрушить на него поток возмущений и негодования, заговорил Тетцудзи. — Десмонд, вы не передумали забрать своего сына? — показательно, Морияма смотрит только в глаза мальчишки. — С чего такой вопрос, господин Морияма? Я думал мы всё уладили. — Что уладили?! — подорвался Петер и перехватил телефон со стола. — Папа, какого чёрта происходит? Забери меня! Короткие гудки. Петер ещё минуту смотрит прямо в дисплей. Вслушивается в гудки. Дрожит в такт мигающей надписи «разговор прерван». Петер медленно перевёл взгляд на такого же не впечатлённого Тетцудзи. Он протянул руку. Петер вложил в неё телефон, ощущая, как немеют от ужаса пальцы. — Он не мог… — эхом эта мысль отдаётся в голове, и Петер смотрит в глаза Тетцудзи с надеждой. Он молчит. Взгляд Петера не наткнулся ни на долю понимания. Тетцудзи привычно наплевать. И это злит. Он отступает к двери, — Я понятия не имею, что у вас там за игры. Но я на них не поведусь! Петер громыхнул дверью, вылетая из кабинета. А теперь ещё и Жан этот. Ещё одна часть того, что выводило Петера из равновесия, пусть и чуть меньше, но все ещё выводило. Заставляло психику угрожающе шататься. Жан — это мальчишка младше него на год, француз с темными кудрявыми волосами, светлым лицом и серыми вечно разозленными глазами. Бесит. — Не важно сколько времени пройдёт. Отец заберёт меня, — в который раз упрямо заявляет Петер, на очередную просьбу «скооперироваться». Он старается не двигаться лишний раз. За эти пару недель, он еще ни раза не вышел на поле. Если он хотя бы посмотрит в его сторону, Петер уверен, его желудок не выдержит, и отвратительная здешняя столовская еда выйдет наружу. Его не волновало то, сколько раз его изобьют и сколько всего случится. Он не выйдет на это поле. Никогда. Он не собирается играть по правилам Тетцудзи, Рико и этого места вообще. Он не собирается привыкать к его обыденности и терпеть её. — Не заберёт! Разуй ты глаза! Он бросил тебя, — зло бросает Моро, словно желая достучаться до напарника, за непокорность которого ему влетало уже не меньше. Он ненавидел это Гнездо не меньше Петера. Только если ирландец ждал, пока отец заберёт его, Жан надеялся разнести его по кусочкам. Густой французский акцент и явное не желание говорить на английском явно удручали слух Дже. Он фыркает на эти слова. Не стоит идти на такие «жертвы». Жан постоянно говорит что-то на своем родном языке в присутствие других Воронов или же молчит. Окружающих это бесит. — Никто не поможет нам. Ясно? — Я сам прекрасно могу себе помочь, ясно? Советую тебе заняться этим же. — Да что ты знаешь?! — вспылил Жан и подорвался с места, игнорируя как натянулись свежие гематомы, как загудела голова от боя прилившей крови. Рико не знает французский. И это кажется забавным, каждый раз, до тех пор, пока Жан не возвращается с новыми кровоподтёками и ссадинами. Рико ломает его. И, конечно, желание Жана бороться достойно похвалы. Но Петеру совсем не нужно, чтоб и его трогали с этими авантюрами. Рико нет до него дела, он больше занят Моро, заставляет его следовать за собой и Жан отнекивается как может, отмахивается, отговаривается, уходит, но как в итоге, по какой-то неведомой причине он всё равно возвращается к Морияма. Петер понятия не имеет, что это за причины такие, и честно, знать не хотел. — Тебя не заберут. А мой отец никогда бы не бросил меня! — уверено заявляет Петер, явно решив, что ударил оппонента по больному, но Жан среагировал поразительно спокойно. Он не разозлился ещё больше и не расстроился. — И тем не менее он бросил тебя здесь, — так же грубо отозвался Моро сидя на постели, продолжает наблюдать за раздражённым напарником. — Может, не так уж он тебя любил… — Заткнись! — крикнул Петер, а вот Жан смог его задеть за живое. — Ты ничего не знаешь, ни обо мне, ни о моем отце! — Я знаю, что он бросил тебя! — отозвался Жан тем же криком. — Любящие отцы, не поступают так. — Тебе-то откуда знать, — фыркает Петер. Они оба кипят от злобы и им хочется избить лица друг друга ещё сильнее, чем это сделал каждый из Морияма. Но они продолжают так же лежать. Через десять минут будет отбой. Гнездо — отвратительное место. Абсолютно точная копия тюрьмы. Петер никогда не попадал в тюрьму, если честно, даже в «обезьянник» или в полицейский участок. Но почему-то ему казалось, что тюрьма строгого режима — ничто, по сравнению с этим гнилым местом. Они с Жаном молчат ещё какое-то время, потом француз зашевелился, болезненно охая, он перевернулся на другой бок. Кажется, решил попытаться уснуть немного пораньше. Поднабраться сил перед завтрашним днём, ещё более ужасным чем был сегодня. Петер последовал его примеру. Всё-таки, чем быстрее он заснёт, тем быстрее закончится этот день и наступит новый, и значит поскорее придет время, когда папа придет за ним. Каждый день может стать этим. В любое мгновение. Прошел почти месяц с тех пор, как папа оставил его тут. Петер был уверен, причины были. Он знал это и Надеялся, но с каждым днём это было все труднее. «— может, не так уж он тебя и любил». «— он бросил тебя». «— любящий отец». *** Декабрь. — Почему ты не идёшь на тренировку? — недовольно ворчит на него Жан. Этот вопрос Петеру уже надоел. Он здесь уже второй месяц и до сих пор ни разу не вышел на поле. — Рано или поздно этому ублюдку надоест бить меня своей кочерыжкой, — отмахивается Петер, не собираясь даже выбираться из своей постели ещё ближайший час. Время только пять утра и то дай Бог. Его мало заботило волнение Жана. Хотя факт того, что он стал говорить на французском чуть меньше, чем раньше заставлял насторожиться. Но не меньше факта того, что его отец до сих пор ни разу не объявился. Петер не получил ни единого сообщения, не говоря уже о звонках или том, что бы он лично навестил его. После того звонка Тетцудзи, Петер не смог отправить ему ни одного сообщения. Контакт добавлен в чёрный список. Бред какой-то. Петер уже снова уставился в телефон пролистывая диалог и собственные сообщения увенчанные красным восклицательным знаком. Это не давало Петеру покоя, Десмонд не объяснился, он бросил его. Почему? До его дня рождения ещё куча времени. Может он планирует приехать на его день рождения? Петер понимал, как возможно глупо это звучало бы, но он очень надеялся. И ещё подсознательно понимал, что в Гнезде не существует праздников. Точнее даже, он убедился в этом. Даже в Рождество и то… ничего. Гнездо не умело радоваться, не умело быть ласковым. Обычно они с отцом проводят день за горячим шоколадом и вспоминая о том, как они хотели провести этот год. Проснувшись двадцать пятого числа, Петер даже не сразу понял, что же не так. Пусть в этот раз никакого рождественского настроения у не было и в помине, но отсутствие яркого елового аромата, вперемешку с мятой и горячим шоколадом, пончиками и запечённой курицей сбили его с толку. Только раскрыв глаза и увидев черный потолок, Петер вспомнил. Он не дома. И с тех пор он точно этого больше не забывал. С тех пор он постоянно напоминал себе об этом. Он не дома. И с каждым днём, надежда вернуться домой угасала. С каждым днём пустого Рождества, Нового Года. И целого пустого января и кажется сотни избиений, тысячи напоминаний в духе «ты брошен!», Петер ощущал, как внутри надламывается его стержень. Что с ним? Он просто запутался. Он потерян. Он ощутил это в один из дней особенно чётко. Всё тело тянуло от боли, он постоянно морщился и вздрагивал от любого громкого звука. В тот день Петер проснулся от крика. В их комнате буквально в двух шагах слышался голос Моро и громкий грохот обрушивающихся ударов. Петер откидывает руки Кевина и подрывается сам, наблюдая открывшуюся картину. Рико рванул согнувшегося от боли француза за волосы. Дальше глухой стук. Голова Жана с силой врезалась в стол. Первый, второй раз. Ноги Моро подогнулись уже давно, сейчас он был скорее кукла, нежели человек. Петер остолбенел от ужаса. На чёрный пол брызнула контрастно красная жидкость. Его замутило. Петер нашёл себя свернувшимся где-то на дальнем краю кровати, зажавшим рот от ужаса. Лицо Рико было отдельным ужасом. Гримаса дикого оголодавшего и безумного от бешенства зверя. Чудовище. Морияма таскал Моро по ближайшим частям стен, игнорировал его крики и мольбы, в ответ только крепче выбивал из него остатки сознания. Их с Кевином взгляды были прикованы к рукам Рико на голове и одежде француза, врезался в яркое красное пятно что осталось на столе и стекало по черной стене. Петер дрожит, наблюдая за бессмысленной жёсткостью. Он коснулся своих волос, словно ожидая и там нащупать огромную пробитую рану. — Р-Рико, — Кевин с ужасом подскакивает, подлетая к брату. Он зависает ладонью над его запястьем, привлекая внимание. — Прошу, Рико. Он уже всё понял. Морияма явно еле сдержался, чтобы не избить и Дэя, но что-то его остановило. Рыкнув, он перевел взгляд на плачущего от боли и ужаса Моро. Оттянув его, Король оттолкнул Жана и отряхнул руки, как от песка или земли. — Я сказал ему заткнуться, — чудовищно спокойно пояснил Рико, и отпустил обмякшего на полу Жана. Взгляд Петера полный ужаса столкнулся с плачущим, скорченным от боли лицом француза. Ему точно было невыносимо даже дышать. Сжавшись на полу, зажав голову, Жан теряется в громком и скором мире. Он слышал спор братьев и точно скоро потеряет сознание. Петер и сам не был уверен, жив ли он до сих пор, или это лишь предсмертная агония. Ландвисон дернулся от ужаса, когда снова услышал голос Мориямы. Словно обращались к нему, от этой мысли ирландец весь покрылся испариной, но, когда Морияма крепко пнул в грудь Жана, Петер даже как-то выдохнул. Ему было стыдно за подобное, но страх за самого себя пересилил это. — Собака, которая не слушает хозяина — бесполезная собака, — рычит Морияма ещё с большей силой впинывая рёбра хрипящего француза. Оттолкнув его, Рико сплюнул и развернувшись ушел из комнаты. Словно он забыл о Петере, о факте его существования. Пока тот с нескрываемым ужасом следит за тем, как корчится от боли его сосед. С ним? Тоже будет то же самое. Почему папа бросил его в таком месте. Петер отполз к самой дальней части постели и зажав уши и закрыв глаза, пытался хоть как-то понять. Почему?.. для чего это? Он надоел ему. Но почему? Отец души в нем не чаял и Петер. Он тоже старался быть хорошим сыном. Так почему он теперь терпит такое наказание. Ему было так страшно. Ужасно от одной мысли, что Рико может сделать с ним… то же самое. Эта мысль заставляет его оживиться, вырваться из ужасного оцепенения. Петер спускается с постели, его всего крупно колотит. Он медленно, опасливо подходит к Моро. Тот так же рыдает от боли. Петер оглянулся на время. 6:48. Жан… опоздал на тренировку. Петер с ужасом сглатывает. И за это Рико решил избить его так, что все мозги наружу полезут. — Давай помогу, — Петер говорит не громко. Он подтягивает к себе руку Моро, поднимает, кладёт на плечо. Жан просто не мог стоять, потому они чуть не упали. Петеру понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к весу. Петер дотягивает Моро до постели и движется к выходу из комнаты, оттуда пулей несётся в Лазарет, где на широком ресепшене требует позвать доктора. Девушка дивится такой наглости, но зовёт ближайшего врача. Петер не пытается ничего объяснять. Схватив невысокого мужчину за руку, он тащит его за собой прямо до комнаты, где показывает краткую обстановку. Доктор выявил сотрясение второй степени. Он отдал Петеру необходимые указания о холодном компрессе, что поможет поскорее заживить его рану и отдал упаковку обезболивающего, следом ещё каких-то таблеток, указав как их применять. Петер слушал его с замиранием, а стоило тому исчезнуть из поля зрения за дверьми комнаты, Петер тут же привалился напротив потерянного Моро. Жана тошнило остаток дня. Они оба не смогли пойти на завтрак. Обед Петер принёс сам, благо Жан поел. Но отказался от ужина и как итог, оба не попали на вечернюю тренировку. В этот раз никто за ними не пришёл. Март. Прошли два месяца спустя того, как Рико в последний раз в открытую избил Жана. Пару раз они пересекались в коридорах и Моро не замечал, как перехватив его за локоть, Петер тащил его дальше по коридору, огибая Рико, не позволяя взглянуть в его пустые глаза. Жан до ужаса боялся, что что-то случится, что Петеру влетит уже не просто от Хозяина, он ожидал, что его начнут так же травить, подкладывая дохлых насекомых и лезвия с кнопками в обувь. Вороны всегда были достаточно изобретательны. Петер не видел этого, просто потому что не появлялся в раздевалках и на тренировках. Но вот несколько дней назад, Жан видел как Петер крутился на трибунах, а после одной из тренировок он перехватил Кевина и достаточно долго спорил о чем-то с ним. Ну, как долго... столько, сколько Дэй вообще смог пробыть без присмотра Рико. Насколько понял тогда Жан, он пытался о чем-то попросить Дэя, но тот отказывался помогать. Жан честно понятия не имел о чём они говорили, он просто хотел поскорее добраться до комнаты и заснуть, но впереди был ещё второй ужин. Петер закончил диалог с Дэем на очевидно, недовольной ноте. Он отмахнулся от Второго и подошёл к Моро. — Замотался? Жан оглядел его и промолчал. Петер оглядел напарника недоумённо, тот лишь двинулся прямо по коридору, фантомно ощущая то, как его ноги щекочут лапы насекомых, хотя он чётко помнил, что выкинул из ботинок всех дохлых тараканов, каких только мог. Жан знать не хотел, где их брали. Он просто хотел пережить сегодняшний день, чтобы завтра столкнуться с ещё более ужасным днём. — Эй, чего молчишь? — Петер догоняет Жана и понимает, что тот игнорирует его. — Laisse-moi tranquille, ((оставь меня в покое — с фр.)) — О да, спасибо, я очень хорошо тебя понял, — Петер оглянулся, поняв, что Жан не настроен на разговор. Мимо пронёсся кто-то, издевательски толкнув Моро в спину. Петер ожидал, что Жан обернётся и догонит засранца, но француз лишь на мгновение замер, поймал равновесие и двинулся дальше. Петер ощутил, как его захлестнула волна оправданного бешенства. Что за несправедливость? Петер хотел уже двинуться дальше за Моро, но тут и его толкнули. Он влетел прямо в спину Жана, тот покачнулся и удержался лишь благодаря стене и то согнулся в три погибели. — Блядство, — выругался ирландец, — Прости, Жан. Моро оглянулся на него так же раздражённо, а через мгновение поймал знакомые лица задир из основного действующего состава, которых, казалось, хлебом не корми дай повеселить Короля. Носятся с ним так, словно, он самое очаровательное, что есть в этом мире. — Широкие что ли? — Петер не узнал собственный голос. Он вообще когда-нибудь «бычил» так на кого-то. Он всегда считал, что это неправильно, неверно. Но сейчас, его внутренний голос просто разрывал на части каждую клеточку его сознания. Петер не умел драться. Он не знал как правильно «бычить». И он понятия не имел, почему сейчас его даже не трясёт от страха, когда он видит напротив себя действительно огромную высокую фигуру. Ворон был выше его на две головы, не меньше. Петер не ощущал страха. Колотило его лишь от сжигающего возмущения. Парня перед ним такое положение вещей только веселило. Он отмахнулся, решив не тратить своё время на всякую мелочь. Апрель. Петер, вёл себя всё более странно. Он стал ходить на тренировки вместе с Жаном. Точнее, он не тренировался, он не выходил на поле. Петер заходил в раздевалку, оглядывал собственный шкафчик и выходил в пред-игровую зону, оттуда он шёл на ближайшие трибуны. Петер наблюдал за тем, как Рико выводил будущий состав на разминку, через полчаса после начала на тренировку приходил и сам Тетцудзи. Когда Петер впервые появился на трибунах, Тетцудзи вероятно был удивлён, хотя виду не подал. Он оглядел альбиноса. Пока Рико был всё ещё занят командой, подозвал к себе альбиноса. Тот не стал упрямиться и спокойно подошёл, Жан понятия не имел, о чём они говорят, но Петер слушал тренера спокойно и даже вдумчиво. Жан не сдержался, после тренировки и завтрака, когда они вернулись в комнату, он спросил. — О чём вы говорили с Тетцудзи? — Жан не понимал за что он больше волновался. Влетит ли им обоим снова или всё же он начал переживать за Петера. — Завтра я пойду на тренировку. Это первое и последнее, что Петер сказал ему по этому поводу. — При других ты говоришь только на французском. Почему? — Рико не знает французский. Петер резко обернулся на Моро, что свалился на постель, взявшись за какую-то книгу. Петер призадумался. А в этом была некая логика. Хотя, Петер чётко ощущал, что Жан не долго протянет с такой политикой и от этой мысли уже не по себе. Петер вспомнил яркие пятна крови на деревянном столе, об который Морияма колотил француза. Вспомнил, как Рико протащил Жана по комнате как тряпичную куклу. Как он швырнул его на пол, словно ненужную вещь. И избил как бездомного слабого щенка. Петер ощущал, как у него закрутило желудок от этих воспоминаний. Он тщетно пытался выцепить что-то ещё. Но кроме воспоминаний о громком умоляющем французском на ум не пришло ничего. Май. Последний месяц весны проходил ужасно странно. Во-первых, Петер и правда стал ходить на тренировки и этот только больше сбивало с толку. Жан уже успел привыкнуть к тому, как Петер каждое утро начал просыпаться наравне с ним, заправлять постель, одеваться. Они вместе двигались к раздевалке. Там Петер наблюдал как Жан в очередной раз вытряхивает собственную форму и зачем-то оглядывался по раздевалке. — Переодевайся, — Жан сказал это задавленным шёпотом, и Петер понял, что бесполезно дожидаться, пока ты останешься здесь один. Тело Петера было… тонким. Со стороны оно, казалось, даже чересчур хрупким, Жан не знал, как Петер собирался выдержать все те адовые тренировки, что самого Моро заставляли падать от усталости, а в период этой тренировки, он ощущал себя особенно отвратительно. Петер казался абсолютно не подготовленным к подобному роду нагрузок из пятнадцати отведённых кругов, он чудом пробежал шесть. Он отдышался, принялся бежать дальше. Баранья упёртость Петера на деле компенсировала любые его физические недостатки. У Петера была хреновая дыхалка, но он всё равно упрямо продолжал бежать. Он сделал под сотню передышек, но добежал блядские пятнадцать кругов. Он абсолютно не понимал, как правильно выполнять любое из разминочных упражнений, кроме самых базовых. Для Петера тренировка оказалась тем ещё Адом. Наверное, он успел пожалеть, что пропустил все тренировки, которые только мог. Сейчас, несчастная клюшка никак не хотела держаться в руках, она была непомерно тяжёлой, руки постоянно потели в перчатках и, в общем-то, это было больно, так крепко сжимать древко, что немели пальцы. Петер ощущал как на руках появляются первые мозоли. Когда он снял перчатки, то убедился в этом. Но от чего-то Петер был точно уверен, что это не больнее того, как Рико постоянно избивал Жана. Эта мысль поселилась в его голове, так крепко приелась, что Петер принял её как родную и даже не попытался выдернуть её оттуда или понять откуда она там. Эта была «мысль сердца», а значит она изначально верная. Петер уверен, для него это было меньшим из зол. Играть в экси и в половину не так мерзко, как постоянно наблюдать за тем, как Рико и другие Вороны позволяют себе издеваться над Жаном. Видеть и ничего не делать. Петер ощущал себя омерзительно от одной этой идеи. Если он хочет выжить здесь, продержаться — Петер понял это только недавно — ему придется подыграть этому месту, совсем немного. У него не остаётся выбора. Он точно не хочет стать второй грушей для битья, но словно бы дело было только в этом. Местами, Жан был груб да, но лишь тогда же когда и кто-то был груб с ним. Да, Петеру часто хотелось его ударить. Но нет, он не хотел видеть то, как Рико пинает и травит беззащитного Моро, пока тот лежит в луже собственной рвоты, что и появилась тут благодаря пинкам Рико по животу француза. Петер вспомнил одну из сцен, что он видел в апреле. Жану было очевидно хреново ещё с утра, его сотрясение часто напоминало о себе. Петер видел, как его штормило, пока он ещё бежал. Уже через десять минут он скинул с себя шлем, согнулся пополам и выблевался так, словно наружу сейчас же вылезут все его внутренности. Он осознал реальность всего спустя несколько минут. Он вскинулся, уставился на Рико. Тот не подошёл, хотя в его стиле было бы схватить Моро за кудри и начать его тыкать в эту лужу прямо на глазах у всех. Эта мысль возникла в голове Петера всего за мгновение и в следующее он просто подорвался с места. Но за всей этой немой болезненной сценой проследовал лишь высокомерный презрительный взгляд Короля, а затем и приказ: — Убирай. Жану ничего не осталось чтобы последовать приказу, а Петер не мог позволить себе оставить всё как есть. Он принёс воду и тряпки. Жан смотрел на него очень странно, но Петер проигнорировал каждый его взгляд. Какой-то из Воронов попытался перевернуть ведро с водой на их одежду. Петер не помнил, как тогда удержал ведро, но острое желание вылить это ведро на голову ублюдка не покидало его до конца этой уборки. Петер понимал, что все его идеи отличались от тех принципов, которые у него были во время попадания в это место. Не подчиняться. Не заводить знакомств. Не дружить. Не привязываться. К Дьяволу. Он хочет выжить здесь и это, кажется, целое искусство. Но есть и ещё кое-что. «Главное, всегда оставайся человеком», — так говорил ему отец. Человечность — величайшее достояние человека. Рико — монстр. Бесчеловечная мразь и Гнездо под его натиском уничтожает любую человечность. И Петер понимает, что проиграет если потеряет свою. Его человечность — всё что у него есть, единственное, что подскажет ему верный путь. Человеческое сердце, которому чужда чужая боль и жестокость, чужда кровожадность. Единственное, что поможет ему найти справедливость в этом Богом забытом месте. Он ведь человек, да? И должен остаться человеком. Оказавшись в столовой, они оба привычно заняли стол где-то в дальнем углу, не то, что бы помещение было слишком большое, но тем не менее, столов оно вмещало достаточное количество чтобы кормить как старшекурсников, так и новичков. Жан ожидал, что Петер привычно сядет напротив него. За обедом они не разговаривали. «– Рико не знает французский». Петер до сих пор считал, что это самое гениальное, что он слышал в своей жизни. Они часто обменивались какими-то взглядами, пытаясь передать друг другу что-то. Жан иногда наблюдал как правый льдисто-голубой глаз Петера дёргается из стороны в сторону, колеблется, замирает чуть сместившись. Но тот старался прятать это, прикрывал глаз, упершись рукой в правую щеку, не смотрел Моро в глаза, скорее куда-то на стол или в тарелку, отводил голову в принципе, как бы оглядываясь. Но в этот раз, как в принципе и все в этот день, прошло как-то не так. Петер не сел напротив. Он сел рядом с ним, по левую руку, часто оглядываясь и не найдя ничего интересного возвращается к каше с какими-то фруктовыми добавками, хотя они совсем не добавляли сладости. Вся еда Гнезда казалась одной безвкусной массой, что им наливали каждый раз, чтобы просто забить желудок чем-то. Хотя, особого выбора у них все равно нет. Петер водил ложкой по тарелке и неприятно морщась вскидывается и переводит взгляд куда-то в центр комнаты. Он уставился прямо-таки на Морияму. Рико сидел, уставившись, скорее просто от скуки, прямо в их сторону. Кажется, он хотел понять, что же сегодня такое приключилось с ним, с Ландвисоном, что с силой игнорировал любое заявление, предупреждение, даже угрозы в свой адрес. Судя по всему, у него это не выходило. На японском Рико обратился к Кевину, так и не сведя взгляд с их столика. Петеру был неприятен этот взгляд. Он тяжело выдохнул, ещё раз обведя завтрак ложкой. — Иди нахуй, Рико, — отзывается тот, достаточно громко. Так громко чтобы Морияма точно услышал его. Дже поднял взгляд снова. Он хотел увидеть, как пошатнется его корона. Но пока что, единственное что пошатнулось это моральное спокойствие всех воронов вокруг. Гул чужих голосов затих и больше Петеру кричать не пришлось. — Ты портишь мне аппетит своим взглядом. Кевин что сидел рядом с братом, сжался, желая совсем исчезнуть со своего места. Он-то точно чувствовал каким холодом повеяло от Рико. Страшно было даже предположить, что последует дальше. Рико не свёл взгляда. Он прямо уставился на него и кажется почти зарычал от бешенства. — Что ты?.. — «Иди нахуй, Рико. Ты портишь мне аппетит». Вот что я сказал. А ещё тебе нужно почистить уши. В первый раз я говорил достаточно громко. Петер вернулся к своему завтраку, не одарив Рико даже взглядом. Морияма поднялся со своего места и прошёл к их столу. Жан, коего Петер и отделял от японца, сейчас просто обтекал ледяным потом от ужаса. Петера не волновала та бешеная дрожь, что уже рефлекторно вызывалась на французе одним лишь близким присутствием Мориямы, и ещё меньше его волновал прожигающий его взглядом Рико. Он смотрит так же безынтересно и так же бесстрашно. Рико не пугающий и ни разу не страшный. Избалованный, тупорылый мальчишка. — Ты пожалеешь об этом, — Рико швырнул в сторону Петера его недоеденный завтрак, перевернув ещё тёплую кашу на светлые вещи, хотя, отскочившему Петеру досталось не так много, как ближайшему стулу. Тарелка громыхнула и немного треснула. Рико схватил его за грудки одной рукой, встряхнув. На мгновение Петер даже растерялся. Откуда в этом коротышке столько сил? — Весь дрожу от ужаса, — зло цыкает Дже и отталкивает от себя Рико, оглянулся на собственные вещи, берет салфетки, стряхивает с себя остатки каши, и сминает ту в ладони, поднимается на ноги, раздражённо окинул отступившего Морияму взглядом. — Ты как? — Петер обратился к Моро. Жан испуганно оглянулся на Рико, затем сглотнул, глядя в глаза Петеру. Ещё несколько раз оглянулся на произошедшее, словно просто не верил. Он подорвался с места и поволок его прочь из кафетерия. — Что это было?! — взбесился Жан, пока они неслись по коридору в сторону комнат. Жан захлопнул дверь и опёрся на неё, глядя на напарника такими глазами, словно он только что отрастил себе лишний глаз. Петер оглядел его с улыбкой и пожал плечами. Полез в шкаф, переодел светло-синие джинсы на кофейные брюки, а белую футболку на рубашку. — Я беру свои слова назад. Хочу начать заново, — внезапно не в тему начал Петер. Он подходит к Жану, забросив на плечо свои грязные вещи. С каждым мгновением глаза Моро расширялись всё больше. Петер приблизился и протянул ладонь для рукопожатия. — Меня зовут Петер. Будем друзьями? Жан оглядел его ладонь и от чего-то его дёрнуло её пожать. — Жан, — француз чувствовал себя абсолютно нелепо, но вот похоже Петера вся эта ситуация ни разу не смутила, — И… другом? Серьёзно? С чего это? — Из всех, кого я здесь видел, Жан, ты единственный, кто не пытался обидеть или избить меня, — просто пояснил Ландвисон, — Будем держаться вместе, и вероятно, нам обоим будет проще. *** То с каким лицом Жан смотрел на него, Петер вряд ли сможет когда-нибудь забыть. Забинтованной, с выглядывающими из-под пластырей синяками. Конечно, он будет вызывать вопросы. Уйму вопросов. Ландвисон старался игнорировать этот взгляд. Он был слишком взбешен и расстроен, чтобы хоть что-то ответить на этот немой вопрос, что поселился вокруг Моро. Альбинос чувствовал, как неприятно тянет в животе. – С чего ты взял, что можешь вот так просто вытворять подобное, и остаться безнаказанным? — это ему сказал один из тех «Воронят», что поджидал его на выходе из душевой, обмотанного во влажное махровое полотенце. Непривычно темное и в целом чёрное. За этими словами последовал первый удар. Кто-то из ребят постарше, не размениваясь на мелочи, с силой впечатал ему в живот свой кулак. Петер тут же подавился воздухом, чувствуя, как противно подступила к горлу мерзкая желчь. С губ сорвались болезненный стон. Он обмяк мгновенно. Совсем упустил эту деталь. Он даже не подумал о том, что его могут просто-напросто избить. Он даже не подумал о том, что угрозы Рико могут быть реальны. Руки сами собой обхватили живот, в попытке унять тупую боль. Он не успел и в себя прийти, как тут же его потянули за волосы, да с такой силой, что брови на лоб натянулись. Точно клок вырвут. Чья-то ладонь с силой обожгла щёку. Петер шипит, чувствуя, как в уголках глаз собираются слёзы. Губа треснула от очередного удара. Ландвисон погладил тот пластырь, который закрывал крупное покраснение. Ещё ноет. Он противно морщится. И почему отец не учил его драться?.. специально что ли? Петер с трудом мог представить, что его отец специально отдал его в это место неподготовленным. «– неподготовленным?» Альбинос словно услышал обиженный голос отца. Он представил его зелёные глаза, такие грустные и усталые, с залегшими под ними морщинами и мешками, от постоянного недосыпа, много работы. Так он всегда ему говорил, но какой-то задней мыслью мальчик понимал, что это не так. Он видел эти опухшие глаза, видел то с какой горечью встречаются глаза отца с голубыми глазами Петера. «– ты так похож на свою маму». Петера очень пугали эти слова. Точнее улыбка, что держалась на лице отца, когда он говорил это. Дрожащая и вымученная. Петер не помнил свою мать. Помнил только её холодный усталый голос, и грубоватые, но такие тонкие и аккуратные руки. Он помнил мраморный камень с надписью: «любимой жене и матери Хэйя Бао Чой» Рисунок красивой длинноволосой улыбающейся женщины. Петер с трудом мог различить там черты родной матери. Он вообще, слабо понимал, что они тут делают. Он чувствовал, как затекла его рука держать над головой зонтик. Черный зонтик, который сжимала ручка мальчика в черной перчатке, что и сам был с головы до ног наряжен в чёрное. — Па-ап, мне тут не нравится, поехали домой! Десмонд устало кивнул ему и повел к машине, оставив возле камня белоснежные лилии. — Только не говори, что это из-за того, что было в кафетерии? — Моро взорвался недоумением. Петер перевел на него раздраженный взгляд, но это не умолило возмущений тринадцатилетнего француза. Петер чувствовал эту ауру. Ауру, что могла похоронить под собой весь Эвермор! — У Рико всё настолько плохо с головой?! — Боже, завались, — раздражённо фыркает Петер. Он снова допускает мысль о том, что легко мог ошибиться. Бесит. Чего этот Моро такой доставучий? Он дернулся, поднимая взгляд, надеясь осадить француза, но вместо этого сам чувствует дрожь, что пробила руки. Он сжал кулак, уставившись на белые костяшки. Он уставился на это взволнованное лицо и не смог выдавить больше ни слова. — Ладно. Хватит. Голос Воронёнка отдался противным звоном и гулом. Петер ощущал, как темнеет в глазах. Мальчик упёрся лбом в холодную плитку, проясняя сознание. Через секунду чувствует, как его перехватили за подбородок и дернули. Глаза упёрлись в чужие, серо-зеленые, такие безынтересные. Петер осознал, что парнишка перед ним — его ровесник. И сидит он очень неустойчиво. При желании, Петер может врезать ему. Но какой смысл? — Видишь, что бывает, если начинаешь лезть на рожон? Ландвисон морщится. Лезть на рожон. — Лучше «лезть на рожон», чем остаться бесхребетной мразью. — Тогда мы с тобой скоро снова увидимся. Этот паренёк не скрывал, что в какой-то мере эта мысль его развеселила. Петер не был настолько самоуверен, и не считал, что дело было лично в его персоне. Мысль о том, что этот чудик вытворяет подобное по указке и в угоду Рико, казалась более реальной. Хотя от этой мысли было ни разу не легче. — Не имею привычки копаться в голове у психов, — Петер хмыкает, свалившись на постель и уставился в свой телефон. Пропущенных нет. Сообщений тоже. Он нахмурился. Телефон отправился внутрь тумбы. Взгляд раздражённо и устало оглядел комнату. Черный-красный-черный-красный. Гнетет. Мерзость. Взгляд Петера зацепился за его собственную одежду. Белая рубашка. Синие джинсы. Хоть что-то. Он поднял взгляд на Моро, что ещё иногда бросал на него взгляды, но в целом погружался в какую-то книгу. — Что читаешь? — Жан не ждал этого вопроса. Он даже подскочил. Петер же не сводил с него взгляда, пытаясь разглядеть обложку, но это бессмысленно. Весь мир вокруг тут же расплылся. Петер зажмурился. Но подходить он не хотел. Сам не знал почему. Что-то его останавливало, какой-то внутренний голос Голос сердца? Предчувствие? Инстинкты? — Сам толком не пойму, — француз пожал плечами и повернул к себе обложку книги, процитировав название. — «Маленький принц». Антуан де Сент-Экзюпери. Петер поднял голову, раскрыл глаза, и тут же пожалел об этом. Снова чернота потолка заставила поморщится. Он отвёл взгляд, принявшись рассматривать свои руки. Тонкие длинные пальцы. «Музыкальные», всегда шутил Десмонд, хотя прекрасно знал, что у его сына нет слуха. А ещё ровные. Чистые. Петер успел заметить, что у того мальчишка, что подловил его в душе, сразу после внеплановой пробежки в его законное, даже по меркам этого места, свободное время, своя странность. Несколько его пальцев, которыми он подпирал свой подбородок казались неестественно изогнутыми. — Я читал её, — вспоминает Ландвисон, мгновенно вернувшись в настоящее. — Скучная, но выбирать не приходится, — устало сетует Моро. Петер, ошарашенный таким бесцеремонным заявлением, широко раскрыл глаза и оглянулся на француза, что уставился в книгу. Ландвисон хмыкает. — А мне она понравилась, — альбинос не мог удержаться от спора. Его выводило из себя спокойствие этого чудилы. Жан промолчал. Он спорить точно не хотел. Читал молча, изредка шурша страницами. «Тоже что ли спросить у Кевина что-нибудь почитать?» — эта мысль пронеслась в пустом сознании как перекати-поле. Петер оглянулся. Обед скоро, там и увидятся. А пока что, его выводила из себя эта мерзкая липкая тишина. Петер чувствовал, как она затекает в уши как вода, как впитывается в кожу, словно краска. А он ненавидел такое и потому снова бесцеремонно отвлекает Моро от занятия, что, итак, ему не нравилось. — Почему ты не говоришь по-французски? — этот вопрос сам собой вьелся в голову Ландвисона. — Раньше ты трепался на нем без остановки. Что случилось? Моро сжал зубы до скрежета. Ответил, перелистнув. — Рико запретил мне говорить на французском. Мне казалось, ты запомнил ту сцену в красках, — едко выплюнул Жан и сморщил складку сбоку от носа, продолжая читать, пускай и не так уж увлеченно. Петер сглотнул. Точно, он вспомнил с каким компрессом тогда пришлось ходить Моро, и как долго были забинтованы его виски. — Прости, — буркнул альбинос. Его сознание словно стирало события того отвратительного дня. «— Собака, которая не слушает хозяина — бесполезная собака». Петер вздрогнул, вспомнив тот рыкливый тон «Короля». Рико столько же похож на короля, сколько Петер на балерину. То есть нисколько. Грёбаная выскочка и не более того. — И ты собираешься его слушать? — интересуется Петер, развивая тему. Жан раздражается, но Петер предупредил его возмущения, договорив. — Французский звучит очень красиво. Можешь сказать что-нибудь? Ирландец смотрит на то, как медленно вытянулось лицо Моро и сам улыбается. — Я слышал, как Рико говорит на японском и это отвратительно. А мне есть с чем сравнивать. Петер в ожидании уставился на соседа. Тот поддал нижнюю губу. — Что, сказать? — кажется эта задача поставила его в ступор. Так странно. Он точно понимал, что Ландвисон ни слова не поймет, но странная надежда поделиться чем-то сокровенным с тем, кто мог это оценить было чертовски приятно. — Ну. Скажи что-то. «Мое имя Жан Моро. Я играю в экси». Жан похлопал глазами. — Je m'appelle Jean Moreau. Je fais exi. Через секунду оттараторил тот. Идеальное произношение, тон, голос, лёгкая картавость в голосе. Ландвисон ощущал, как всё трепещет в груди от этого звука. Он готов был вечно слушать эту свободную спокойную речь. Лучшее. Петер точно знал, что это самое лучшее что он слышал за последнее время. — Научи меня! — подорвался Ландвисон с какой-то диковатой улыбкой. — Это же ахереть как круто! — Тебе… понравилось? — кажется для Жана эта идея была в новинку. Он всегда считал, что говорить на родном языке это норма. Что это везде так. Но похоже Гнездо было абсолютно другим миром. Миром что имел свои законы. Миром, который не собирался жалеть их. — Ты ещё спрашиваешь! — спокойная обстановка их комнаты, наверное, позволила прорезаться этому осознанию. — Это сложно? Ну, выучить новый язык? Жан оглядел его с недоумением. — Ты же учил английский? Верно? — С детства, — пояснил француз и усмехается. — Но не думаю, что для тебя это будет сильно сложно. Раз он так тебе понравился. Петер закатил глаза. — К слову говоря, — Жан как-то стыдливо отводит взгляд. На щеках проступила краснота, совсем лёгкая, еле заметная. — Эта книга, «Маленький принц», не такая уж и скучная. Всё же этот лис странный, но клёвый. Петер улыбается. — История накаляется под конец. Все время до обеда, а это час с лишним, они проболтали. Моро отложил книгу и принялся объяснять Ландвисону, что значит каждое слово. — Я правильно понял. Вот это «жи ма пэль». Это типо «мое имя». — «Жэ», — устало поправил Моро. — Да это «типо», «мое имя». — А как правильно произнести: «Петер-Дже Ландвисон». Я, конечно, знаю, имена на всех языках звучат одинаково. Но везде есть свои нюансы. Моро задумался. Он произносит имя напарника на родном языке. Альбинос отмечает, что некоторые буквы были злостно заменены. — «Жё» «Лондвисон», — Петер рассмеялся в попытке повторить чужой акцент. — А красиво звучит. — Твое второе имя «Дже»? — недоуменно интересуется француз. Петер кивает. — Мама выбирала. Она была кореянкой и потому выбрала имя из своей культуры, — Дже подобрал под себя ровные белые ноги, закрытые свободными джинсами. — И она допустила, что тебя отправили сюда? — с какими-то волнением произносит Жан. — Она умерла девять лет назад, — ирландец положил руку на свисающую с кровати ногу. Он наблюдает, как вытягивается лицо Моро. Предугадав волну извинений, Петер перебил его. — Моя очередь. Как ты попал сюда? — Долгая история. — А если вкратце? Француз поднял взгляд на чужие глаза. Льдистый хрусталь точно не ожидал того, что начнет противно трескаться от этого стального пустого взгляда, что упёрся в ответ. Не по себе. Сердце пробило удар. — Я — разменная монета. Мной оплатили долг клану. — Клану? — кажется Петер почувствовал себя рождённым в танке. Он не понял ни слова. — Какому ещё клану? — Клан Морияма, — терпеливо пояснил Моро, а альбинос отмечает, как дрожит его голос. Обида. Злоба. Горечь. Все это не слышал в чужом голосе. — Моя семья, задолжала им крупную сумму, а я стал удачным условием обмена. Тренер согласился заплатить долг за моих родителей, в обмен я остаюсь здесь и… — Нахуй их, — бесстрастно произнес Петер, прервав погружение Жана в свои мысли. Он сам был не лучше. Секунда и он взорвется. А взрываться Петер ненавидел. Но одна лишь допущенная мысль разрывала его на части. Разменная монета. Вещь. А что, если его отец поступил так же? Интересно, что он получил за это? Ландвисон чувствовал, что закипает. Он сцепил зубы, зло шипя. — Нахуй всех и каждого, кто блять, считает, что может распоряжаться нами как ему вздумается. Петер вспомнил как вытянулось в очередной раз лицо француза, рот медленно пополз вниз, глаза распахнулись и Ландвисон вдруг осознал, что это лицо смотрится очень забавно. В подтверждение тому тупая улыбка, что поселилась на его лице, пока он просто вспоминал француза с этим лицом. Петер начинал постепенно убеждаться в своих мыслях. Побои ещё немного болели, но при воспоминании разбитой головы француза отступала любая боль. Бред. Ландвисон отдёргивает руку. Не время жалеть себя. Петер задумался о том, что ему следует делать. Ложка водит по безвкусному бульону, противно стуча о бортики. Дже морщится и отодвинул бульон, задумавшись. Он должен научиться делать хоть что-то. Хоть как-то, научиться драться. Петер никогда бы не подумал, что начнет рассуждать о подобном. Они с отцом были мнения того, что кулаки не выход. Что ж, похоже, ему придется в темпе менять свою картину мира. Если он не будет драться, то снова рискует больно отхватить. А если он отхватит слишком сильно, то, как предупредили медсестры, он может загреметь к ним даже на неделю, а это не дело. Вряд ли кто-то решится помочь ему в его нелепой затее. Значит, придется разбираться самому. Альбинос поднял взгляд и столкнулся им же со взглядом черных глаз Рико. Опять пялится. — Нахуй тебя, Рико, — презрительно выдает Ландвисон. Достаточно громко, чтобы каждый мог его расслышать. Гул кафетерия медленно сходит на нет. — Тебе понравилось, как это звучит? Я оценил твою благодарность в виде четырех громил, что ты послал прибить меня. Польщён. Он физически ощутил, как сгустился воздух. Перехватило дыхание, лишь на мгновение. Дальше в душе поселилась гордость. Он прав. Он чувствовал это. Сердце бьётся размерено. Почти спокойно. — Я повторю, если ты не слышишь меня с третьего раза, — Петер поднимается на ноги, и выходит из-за стола, оперевшись на него спиной и скрестил руки на груди. — Пошел ты нахер, Рико, сукин сын, Морияма. Ландвисон отчеканил каждое слово. Из последнего разговора с Жаном ирландец уловил, Рико далеко не такая крупная фигуру, которую он о себе мнит. Он часть побочной ветви семьи Морияма. Подробности Петеру были не нужны. Единственное что было важно альбиносу. Он не опасен. Подлости и использование новичков как груш для битья — его предел. Но кто знает, что будет, когда груша ударит в ответ. Петер рассчитывал, что вскоре сможет сделать так, что Рико окажется в сломленном положении. Надеялся. Рико молчит. Он отворачивается, с какой-то скукой и безынтересным презрением. Петер садится на место. Вернулся к своей порции куриного бульона с овощами. Придется повозиться, но что-то подсказывало Петеру, оно будет того стоить. Ландвисон подскочил от того, как крепко ладонь Жана рядом сцепила его руку. Он поморщился от мгновенной жгучей боли. — Это перебор, — прямо заявил Моро и сглотнул. Он оглядел побои юноши рядом. — Тебе влетит снова. — Наплевать, — отмахнулся он, разломив по полам кусок хлеба, продолжил обедать. Желудок урчит. Словно он только что вспомнил, что должен делать это, сообщать организму о необходимости приема пищи. — Что ты?.. — француз оглянулся и снова дернулся в сторону напарника. — На кой черт ты делаешь это? — Ты против? — интересуется Петер со смехом. — Попросить его повернуться обратно? Ландвисон уставился на профиль Мориямы и вздрогнул от чувства отвращения, что пробило все тело. Жан же, кажется, совсем потерялся от подобной наглости Петера. Он просто не нашёл что ответить, перевёл испуганный взгляд на стол в центре и сглотнул, постаравшись абстрагироваться от сжигающего медленного ужаса и паники. Стараясь отмахнуться от воспоминаний наручников и ремней на собственной коже. Жан тряхнул головой и утопил ужас в чашке горячего чая.