Воронье Гнездо. Белый Ворон

Это было отвратительно. Гадко. Липко. Просто мерзко. И хуже всего лишь то, что Петер знал, он знал, что все вокруг всего лишь сон. Но почему от этого ему не было легче? Все просто. Он не может вырваться. Петер ощущал себя маленьким ребенком. Тем самым мальчиком, что впервые переступил порог Гнезда за руку с отцом. Он был в той же одежде, с той же спортивной сумкой, с той прической и той же идиотской надеждой, что скоро все прекратится. Петер понимал какими-то отдаленными мыслями, какими-то идеями, что это всего лишь сон. Что это, конечно, не может быть по–настоящему. Все эти черные гнетущие коридоры, все эти, тусклые красные лампы. Слишком темно. Слишком, даже для Гнезда. Вряд ли Тетцудзи хотел бы, чтобы Вороны переломали себе ноги в коридоре по пути на тренировку, да?.. ведь да?! Петер загружал мыслями собственный мозг. Надеялся, что если нагрузить его достаточно сильно, если задавить его и заставить выгореть он придет в норму. Это работало, чаще всего. Петер надеялся, что сработает и сейчас. Ландвисон заставляет себя передвигаться по закоулкам собственного подгоревшего и подгнившего за годы жизни в Гнезде, сознания. Он не смотрит по сторонам. Сумка из его рук исчезла. Куда? Может она… тишина. …и как на зло ни единая идея не пришла в голову альбиноса. А вместо того, чтобы пораскинуть мозгами Ландвисон продолжает упрямо шагать по коридору. Он шагает не быстро, смотрит под ноги. Не хочет падать. Пол под белыми туфлями был мерзко липкий. А в какое-то мгновение альбинос ощутил, что нога провалилась слишком глубоко. Он замер. Осознал, что все это время его глаза были словно закрыты темной тканью. Он сфокусировал свой сонный взгляд и попытался разглядеть плод собственного воображения. Не видно. Петер видит, что его нога по щиколотку увязла в неясной черно–бардовой, бурой жиже. Неясные мягкие комки, пузыри, врезаются в штанину белых брюк, а та впитывает всю эту дрянь словно сахар воду. Брюк? Нет! Когда он пришел впервые был в синих джинсах. Петер помнил это. Брюки, откуда. Петер вскинул взгляд, понимая, что это далеко не главное, о чем стоит беспокоиться. Его руки. Все красные. Нет, вот они должны быть белыми. Точно ведь должны! Ландвисон встряхнул руками, пытается стереть кровавую корку, но та оказалась вовсе не коркой. Этот цвет красно-бурый, словно кровь, что въелась в бумагу, это была его кожа. Петер чувствовал это, когда тер ее пальцами, впивался ногтями. Цвет не исчезал, напротив. Он становился ещё более ярким. Таким ярким, что Петеру казалось, что его глаза вот-вот вытекут, просто глядя на эту мерзость. На собственные руки. Ландвисон сжал кулаки, оглядывая собственные ладони с ужасом. «Руки убийцы». Это он услышал, наравне с влажным хлюпаньем в алых руках и ладонях. Он вздернулся, глядя в тут сторону, откуда услышал тон. Зеркало. Никого. Только зеркало и его отражение. Простое зеркало с черной зеркальной каймой. И наконец, Ландвисон увидел куда провалилась его нога. Да, очень кстати. Нога его (уже взрослого его!) исчезла в пробитой груди трупа. «Джонатан Харвис». Петер услышал это в собственной голове наравне с громким низкочастотным писком. Словно кто-то включил радио, не настроив волну. Петер отшатнулся. Споткнулся, отдернув ногу. Та застряла в переломанных рёбрах. Петер рванулся. Ничего. «— Тело мужчины», — женский голос ведущий находился, где–то на задворках. Петер игнорирует его. Он рванул ногу снова. Он слышит противный хруст. Но она не хочет выбираться. Словно кто-то крепко схватил ее, словно кто–то тянет его вниз. В саму Преисподнюю. «— Тело мужчины сегодня было найдено под поездом». Петер упёрся ладонью в липкую стену. Он чувствует, как та проваливается, оставляя отпечаток. Он поднял вторую ногу. «— Мужчина пятидесяти лет, найден изувеченным на железных путях»,— голос ведущей вторил громкому хрусту. Петеру было уже наплевать, где он. Во сне или наяву. Везде одно и тоже. Кошмар. Но в реальности был кое-кто, кто делал ее терпимой. Здесь его не было. Петер игнорирует голос ведущей, сообщающей о «самоубийстве». Он игнорировал глухой хрип трупа под ногами. Он видит лишь то как переломилась последнее ребро ублюдка и видит то как он вырывает ногу. «Животное». Голос раздался словно за спиной. Петер рванулся, развернулся. Стоять спиной к Рико все равно что предложить ему врезать туда нож. «Подчинения». Мориямы не оказалось за спиной. Петер качает головой. Приводит в порядок свое разрозненное, разбитое, рассыпанное сознание. Тщетно. — Сон, — повторяет он сам для себя. Смотрит на руки. Красные, перемазанные грязью, которую он собрал со стен. — Это сон, Петер. Сон. Он опускается. Игнорирует то как измазался в черной грязной смоле. Игнорирует как та заставила его слиться со стеной. И даже игнорирует то как исчезает последняя белизна с его тела. Руки до боли вцепились в волосы. Боль. Может хоть это поможет?.. — Петер! — голос, словно сквозь какую–то стену, эхом отдался по окружению. Петер замер. В нос и рот словно затекла неясной природы жидкость. Холодная, вязкая. Больно. Мерзко. Он не может вдохнуть. — Петер! Проснись! Проснись? Точно. Сон. Петер открыл глаза. Холод что он ощутил в мгновение болезненной дрожью прошёлся по всему телу. Он наугад махнул рукой, а через секунду её перехватили и сжали, но очень уж осторожно. — Петер! Это я! Жан! Бог мой, — сбивчивый сонный тон парня заставил Петера прийти в себя. Точно. Жан. Он наяву. Петер вдыхает. Чувство мерзкой желчи исчезло. Уставившись на руку, он видит, что та привычно белая. Вторая — аналогично. Ее правда сжимает за запястье Жан. Петеру понадобилась секунда, чтобы осознать произошедшее. — Прости, Жан. Прости, — он поднял руку, растирая лицо. Моро отпустил его, видя, что он в порядке. Ирландец оглянулся и наконец выдохнул спёртый воздух. Темно. Точно, сейчас же глубокая ночь. Всё Гнездо спит. Спать им ещё добрых пять часов. — Я тебя разбудил? Он снова в Гнезде. Он не успел и рта раскрыть дальше, как его взгляд столкнулся со светящимися глазами француза, что так и выражали «только посмей». Петер послушно закрыл рот, оставив извинения при себе. — Ты бился и чуть не упал кровати, а ещё что-то бормотал. Я волновался и решил тебя разбудить, — Моро включил небольшой настольный светильник, через мгновение же оказался рядом. Аккуратно присел. Весь растрёпанный, но успевший явно взбодриться. Черная помятая безрукавка и пижамные штаны. Петер привычно разглядывает каждый миллиметр тела Моро. Моро, по которому уже давно сходил с ума. И кажется дошёл до последней фразы. — С тобой всё хорошо? Хочешь, поговорить об этом? Петер не мог оторвать взгляда от чужого взволнованного лица. Сложенные руки упирались между скрещенных по-турецки ног, взгляд хрустальных глаз словно вне реальности разглядывал лицо Моро. Петер понимал, что должен что-то сказать. — Петер? — Жан наблюдает за тем, как мгновенно завис его друг и сглотнул. Щёлкнув пальцами перед чужим лицом, он выводит его из транса. — Прости. Что? — последнее что помнил Петер это вопросительный взгляд Жана и шевеление его губ. — Кажется, я не до конца проснулся. — Тогда лучше поговорим утром, — уверился Моро. — Нужно ложиться спать, иначе потом с нас десять шкур снимут. Петер кивает, но продолжает ровно так же сидеть, залипая перед собой и больно сжимающий руки. Белые. Не руки убийцы. Он не убийца. Он ведь делал то, что следует. Он же делал то, что должно. Он же слушал сердце. Так почему? Откуда все эти «муки совести»? Он делает всё правильно, да? — Я могу лечь с тобой, — голос Моро заставил сердце больно сжаться в груди. Петер снова ощутил, что задыхается. Но это было не то мерзкое болезненное желчное чувство. Это было чувство тепла, разлившегося по груди. Сердце замерло от радостного шока на одно мгновение, но тут же участило бой. — Уверен? — Петер произнес это, сглотнув. Он не верил в то, что услышал. Можно? Правда можно? Он тряхнул голову. Вспомнил через секунду, смотря на свою руку. Нельзя. — Нет, если я… — Бог мой, Петер-Дже, твою ёбаную мать, Ландвисон, завали свой рот и ложись уже. И не смей мне перечить! — взорвался Моро на французском. Ему точно осточертели те мнимые рамки, в которые Петер вгоняет себя, сгибаясь в три погибели. Сколько можно?! А Ландвисон сам не заметил, когда исполнил каждое указание друга. Замолчал. Лёг. Это было громко. И даже пугающе. Но лишь до секунды, пока Петер не вспомнил о том,кто это сказал. После этого стало ещё страшнее. — Слушай, я не хочу снова!.. — Заткнись, — грубо оборвал француз. Иначе было никак. Петер не слушал его добрый тон. Он молчал, игнорировал, залипал. Делал что угодно, но не то, о чем Моро просил его. Жан выключает светильник. Альбинос чувствует, как прогнулась рядом с ним постель под тяжестью чужого тела. Рядом примостилась ещё одна подушка, поверх — второе одеяло. Петер задержал дыхание от волнения, когда чужие пальцы, коснулись его пальцев. С ума можно, блять, сойти. Ландвисон буквально ощущал как на него накатывал ужас и паника, но он не мог отдернуть руку. Страшно. Но очень уж хочется. Ужас поглощает его невероятно быстро. Но не быстрее, чем воспоминание о том, кто сейчас касается его. Жан. От этого ещё страшнее. Что если он снова провалится в собственное больное сознание? Что если снова выйдет из себя?.. — Петер, — голос Моро отдается совсем близко. Ландвисон понимал, что ещё немного и он умрет от того количества ужаса и волнения, что источает его тело. Он смотрит прямо и бесстрастно в потолок, просто потому что не может позволить себе повернуть голову. Он не может позволить себе сейчас увидеть лицо Жана. Он сходит с ума от одного голоса. — Всё хорошо. Я здесь. Я здесь, потому что я не боюсь тебя. Петера пробила резкая рваная дрожь. Он все же рванул голову и врезался взглядом в чужой. Уверенный, ровный и не терпящий сомнения. Петер растерялся от этого взгляда и снова понял, что попал под чары этого прекрасного взгляда. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Да? — Нет, — Ландвисон вздрогнул. — Не смей сомневаться в моих словах! Ясно тебе? Скажи, что не сомневаешься во мне. Петер уставился на Моро так отупело, так взволнованно, что кажется, совсем потерял связь с реальностью. Опять. — Не сомневаюсь, — произнес ирландец, пусть немного тихо и хрипло, но зато честно. От сердца. Точно. Он прав. Он не ошибся. Он не мог ошибиться. Всё это было праведно. Всё это было заслужено. Всё это… Рука Петера мягко обхватила чужие пальцы. Он смог закрыть глаза, чувствуя как вторая рука Жана зарылась в его волосы. То как она обвивает его голову, притягивает к себе, словно маленькое, дорогое сердцу сокровище. Впервые Петер смог ощутить себя настолько защищённым. Он ненавидел быть слабым, но сейчас, ему хотелось. С омерзением вспоминал первые месяцы и первые годы. Ненавидел себя за них. Но сейчас, именно в эти мгновение. Ему хотелось именно сейчас на секунду, хоть немного, забыть кто он такой. Жан решил, что он, Петер, заслужил этого. Значит, он правда заслужил. Он впервые чувствует, то насколько сильным может быть Моро, если решится. Точно. Всё это только ради блага Жана Моро. *** — Петер, — Жан взволнованно наблюдал за тем, как его друг привычно сматывает на руку пошарпанный эластичный бинт. Привычно. Да вот только это проклятое «привычно» пугало как никогда. Жан доверял Петеру, наверное, даже больше, чем себе самому, но стоило Ландвисону начать со знанием дела подготавливать свое небольшое, но по-настоящему смертоносное оружие, как его мгновенно пробивал озноб. Жан чертыхается, подходит к Петеру и перехватывает его за запястье. — Не надо. — Всего лишь для самообороны, — обещает ирландец. — Нам ни чем не поможет очередной труп, во-первых! — Жан не позволяет себя перебить и вскидывает большой палец, следом указательный. — Во-вторых, в твоей самообороне одни кулаки чего стоят. — Жан смотрит на него умоляюще, опуская руку ирландца, увенчанную оружием, на стол. — Оставь. — Для справки, Рико носит с собой нож, рядом с ним ходит Артур и нож, к слову у него тоже имеется, и я не уверен что они вообще с ними расстаются. — Слушай, они ничего не сделают, пока мы будем в университете, — заверяет Моро и Ландвисон смотрит на него с сомнением. — Всё будет хорошо. Петер понимал волнение Жана и понимал, что таскаться с оружием в университете не нормально, и тем не менее, он не хотел расслабляться ни на секунду. — За месяц моего отсутствия произошло слишком много всего, и последнее чего я хочу, так это того, чтобы сейчас появился хотя бы намёк на повторение, — Ландвисон ещё надёжнее бинтует руку с оружием, простые кольца с тонкими шипами, что складывались не в такой увесистый и всё же кастет. Носить его на протяжении дня не представляло особой проблемы (не беря в расчет косые взгляды, конечно), кольца были разъединёнными так что рука могла спокойно функционировать. Петер смотрит на друга так же прямо и уверено. — Я клянусь, что не использую его без надобности, но, если я буду с ним, мне просто будет спокойнее, — он медленно вытаскивает руку из чужой хватки и оглядывается на время. — Надо идти. Представь лица преподавателей. Мне кажется, они ставили на то, что я или умер или в коме. — Или в отъезде, — настоял Жан, двинувшись из комнаты, следом за ним и сам Петер. — Я предупредил их. Петер вздыхает. — За всей этой шумихой с Харвисом они, наверное, и не заметили моего отсутствия, — просто рассудил Петер, накинув капюшон куртки. Сейчас февраль, так что на то, что погода смилостивится надеяться не стоит. *** — А мне кажется, Историк должен заметить мое отсутствие, — деловито заявляет Ландвисон пока они переходили из корпуса, Жан растянул улыбку и тихо рассмеялся. — На завтрашнем уроке сможем проверить. — Возможно. Наверное, он просто удивился, что никто бесконечно не шуршит бумагой аж целый месяц, — подтрунивание было справедливо. По каким-то причина Петеру очень легко рисовалось на уроках истории. Монотонная речь преподавателя и разрешение не заносить в тетрадь всё что они слышат очень играли на руку. Ведь позже кто-то просто скидывает файл со всей информацией и каждый может его просто распечатать. Жан перешагнул порог аудитории, а вот Петер замер как вкопанный и вцепился в плечо друга и заговорил на французском. — Я не помню, чтобы ты брал психологию в том семестре, — Петер смотрит прямо вперёд. На первом же ряду моноблока он видит выбивающиеся чёрное пятно. До самого урока ещё добрых пятнадцать минут и аудитория была полупустой и от этого силуэт Мориямы выбивался ещё больше. — Тем более в ту же группу что и он. Петер мгновенно ощутил, что ему что-то недоговорили. И это что-то было очень важным. Чертовски важным. — И выходит, я не вписан на курс психологии на этот семестр, — Петер отпускает чужое плечо, но не уходит, так же упёрто двинувшись за молчаливым, угрюмым Моро. — Если ты хочешь, ничто не мешает тебе взять нужные предметы, — заверяет француз раскладывая вещи на другом ряде моноблоков. — А сейчас, это всего один урок. — О да! Урок в одной аудитории с ним, — заявляет Ландвисон. Моро же оставляет всякие попытки отболтаться и потому ирландец договаривает. — Ты мне расскажешь всё что случилось, пока меня не было. Я ненавижу сюрпризы. — Хорошо, — Жан согласился на удивление быстро, но в ответ уставился прямо на друга. — В таком случае ты расскажешь мне куда ты ездил и что там такого произошло. — Я же говорил, что ничего особенного. — Если бы это действительно было «ничего особенного» ты бы не подрывался каждую ночь от кошмаров! Петер уставился на Жана своим хрустальным взглядом и качнул головой. — Я убил человека, Жан, — он сел за парту, — и это не забывается за один месяц. Моро тяжело вздохнул и опустился рядом. — Из тебя ужасный лжец, ты же знаешь, — он наблюдает то, как Петер уткнулся взглядом в свою ещё даже не открытую тетрадь. — Вчера ты звал отца во сне. Петер почувствовал, как сердце и душа разом ухнули у пятки. В груди стало невероятно пусто и от ужаса он не смог даже пошевелиться и тем более перевести взгляд. Жан, явно, хотел сказать, что-то ещё, но их нагло перебили. — Ой-ой, секретики? — высокий ехидный тон послышался совсем близко. Петер поднял голову разглядывая того, кто к ним пристал. Точно, Итан. Этот странный северный принц. Петер ни разу не видел, чтобы его кто-то сопровождал и это, наверное было странно. Принц ещё и в таком месте, и без охраны. Очень уж странно. Хотя, близкое общение с Рико сразу наталкивает на мысль того, что Тетцудзи позаботился о сохранности жизни и чести принца. Неужто Гнездо стало спокойнее?Нет. Петер очень сомневался в этом. — Ничего такого, о чем тебе стоит волноваться, — просто отмахнулся Моро, — Рико на нескольких партах впереди. — Я знаю, — улыбается Итан. — Но ведь, я не могу пропустить знакомство с одним из сокомандников. — Мы уже познакомились, — жёстко отрезал альбинос, даже не взглянув на принца. — Да, тогда в Лазарете, я помню, — Итан милейше улыбается и прикрыв рот ладонью смеётся, — но ведь какое из этого знакомство. Так. Просто представление. Сейчас, мы можем неплохо подружиться~. — Я не завожу друзей, — Петер запросто игнорировал присутствие Итана, хотя сидящий рядом Жан был заметно взволнован его присутствием. — Как же так? — Вулф притворно округлил глаза и привалился локтями к их парте и Петеру пришлось снова поднять взгляд на этого прилипалу. — Разве тебе не бывает одиноко? — Нет, я ценю спокойствие. Ехидная ухмылка принца расплывается шире. — И человека ты убил, потому что он помешал спокойствию? — Петер растерялся лишь на мгновение, когда услышал французский, но уже не из уст Жана. Хотя собрался мгновенно. — Это был лишь несчастный случай, — провокации Итана выглядит просто нелепо. Петер, который успел прожевать и трижды выплюнуть подобного рода гадости прямо в лица обидчикам, чудом удержался от закатанных глаз. — По официальной версии — да. А на самом деле? — дружелюбие Итана казалось таким странным. Петер ни мгновения не думал доверять ему и факт того, что он не сбежал отсюда в первый же день уже о многом говорил. Вулф прижился тут, значит говорить им не о чем. — Какое тебе до этого дело? — безынтересно хмыкает Петер и окидывает принца усталым взглядом. — Всего-то любопытно, — Итан подпирает голову обеими ладонями. — Всё–таки, ты мог бы со мной поделиться чем-то интересным. Хотя бы в благодарность. Моро вскинулся и уставился на принца, что присел напротив них. Итан злостно игнорирует этот жест, а вот Петер точно его различил. Ландвисон обратился к нему. — О чем он говорит? Прежде чем Жан успел даже рот раскрыть его перебил Итан. — Как не культурно, я, между прочим, всё ещё тут, — Вулф ухмыляется. — Рико и его неконтролируемые приступы агрессии, похоже, всем тут отравляли жизнь. А после того, как твой дружок помог сбежать его любимой игрушке, я имею в виду Кевина, то он кажется совсем осатанел. Петер погружался в слова Итана с каждым мгновение всё больше, взгляд устремляется сквозь принца, в сторону первого ряда, прямо в затылок Мориямы. — Что он?.. — Ничего! — подорвался Моро и уставился прямым предостерегающим взглядом на Вулфа, но тот его игнорирует и продолжает. — Оу, ну да, ничего особенного. Всё как обычно, классика, — прежде чем Ландвисон успел сорваться с места, Итан сам уходит от их стола. Трель звонка, оповестившего о начале занятия, никак не остудила пыл ирландца. *** Дотянуть до ланча оказалось задачей просто-напросто непосильной. Петер утащил Моро в сторону от университетского кафетерия раньше, чем они вообще успели завидеть его. Он остановился возле спортивных раздевалок в дальнем корпусе. У них есть по меньшей мере один академический час, чтобы решить этот вопрос. — Петер, послушай!.. — О чём он говорил?! Что он имел в виду, говоря, что «всё как обычно»? — Да прослушай ты! — Моро сказал это громче чем планировал. Он оглянулся и продолжил, — Итан, немного… странный. Он перебирал внимание Рико на себя достаточно часто. Достаточно часто за весь этот месяц. Мне неплохо везло. — И на кой хер он это делал?! — А мне почём знать! — Жан говорить так же громко и вздыхает. — Слушай, он просто… провокатор. Он вывел из себя даже Артура за несколько дней своего пребывания здесь. Теперь выводит тебя и, прошу, не ведись на это. — Вестись? — Петер недоуменно нахмурился. Он крепко сжал лямку сумки на плече. — Да плевал я на него! Меня не это выводит, Жан, а то, что ты что-то от меня скрываешь! Если ты думаешь, будто я этого не вижу, то я тебя разочарую. Я вижу. Я всё, чёрт подери, вижу! Жан смотрел на него большими ошарашенными глазами, в то время как сам Петер тщетно пытается прийти в чувства. Он молчит несколько мгновений, восстанавливает дыхание и пытается подобрать нужные слова, но видно этого просто не выходит. Он всплескивает руками, вцепившись ими в собственные волосы, жёстко растрепывая их. Ландвисон отвернулся и глубоко вобрав воздух, снова хочет успокоить то, как бешено колотиться его сердце и слова, нелепые, почти ужасающие крутятся на языке. — Жан, — голос и тихий французский безбожно дрожат, точно, как и сам Петер. Он точно был на взводе, и они оба понимали это. Жан старается не усугублять состояние друга, сам Петер пытается вернуть себя в чувства. Но пока что этого не выходило. Ландвисон упирается в стену одной рукой, он пытается поднять глаза, но может добраться взглядом лишь до бледных, испачканных синяками, рук. Петер ощущал, словно не него давит весь мир, чувствовал себя отвратительно беспомощным и это не даёт ему даже вдохнуть, не то что стоять. Он пытается сделать шаг в сторону Моро, хочет сказать, что-то внятное, но просто не может. Ноги подкашиваются сами собой, ощущение внутренней паники и бесконечного ужаса по неизвестной причине только сильнее подбивают его. — Я боготворю тебя, Жан, — он говорит так тихо, даже не шёпотом, одними губами. Колени болезненно саднят и взгляд не хочет подниматься выше чужих ног. Да что с ним?! Он никогда не чувствовал себя настолько… растоптанным. Просто-напросто, уничтоженным и разбитым. Сейчас он ощущал себя самым слабым и жалким человеком на свете. Ни от того, как не мог и слова сказать, ни от того, как знал, что Жан что-то скрывает от него, и чёрт возьми, ни от того, как стоял на коленях посреди пустого коридора. А просто ощущал себя именно таким — Боготворю и потому, — голос дрожит безбожно, дрожит настолько сильно, что Петер сам с трудом понимал, о чем говорит, — Жан, я… я умоляю тебя, хотя бы… — Да что ты творишь, Бог мой?! — Моро же, кажется, сам только что пришел в себя. Он физически не мог выдержать этого и потому, подорвавшись, перехватил Ландвисона за локти встряхивая и поднимая его на дрожащие ноги. Под ладонями он ощущает как крепкое тело ирландца колотиться в приступе настоящего иррационального ужаса. — Петер. Это я прошу тебя… Дже смотрит на Моро такими большими отупелыми глазами, словно впервые его видел, словно впервые ощущал эти руки на свои плечах и впервые осознал его присутствие. — Прошу тебя, — Жан говорит негромко, — поверь мне. Петер качает головой, он сглатывает. — Я верю тебе, всегда верю, — повторяет альбинос. — Но я ведь… знаю. Вижу, что ты что-то не говоришь мне. Жан, не своди меня с ума, ещё больше. Моро смотрит на него долго, но бороться с встревоженным, буквально ужаснувшимся взглядом Ландвисона было бесполезно. Ещё немного и он снова выйдет из себя. Он пойдет на всё, чтобы узнать правду и просто… не сможет смириться. — Ты уже ничего не сделаешь, — последний раз Жан пытается разубедить друга и продолжает держать его за плечи, глядя в хрустальные глаза. — Их нет здесь. — Кого «их»? — медленно ужас отступает, уступая место чувству всепоглощающей ярости. Кто бы это ни был и что бы они не сделали, где бы они ни были… Петер чувствовал, что достанет их из-под земли. — Договаривай раз начал, Жан! Кто это? Что они сделали?! — Адам и Кэррол, — Жан не отводит взгляда и только сильнее сцепляет руки на чужих плечах, он склоняется, сокращая расстояние и делая свой взгляд ещё более проникновенным. — Ничего не изменить, Петер. Ничего. Осознание простреливает его мозг одной отравленной стрелой и этот яд отвратительно мерзко и больно расползается по всему сознанию. — Всё это прошло, — Жан говорит на удивление четко и спокойно, с расстановкой, уверяя друга в своей правоте. — К Дьяволу их. Жан наблюдает, как глаза Петера замёрзли и застекленели за пару мгновений. Он чувствовал, как душа покидала тела и в следующее же мгновение она возвращается на место, разрывая на части сердце и грудь той болью и ужасом, что он успел поймать во взгляде Моро. Петер не знал, что ему нужно сказать. Он поднимает руку, коснувшись чужой ладони и сжимает её: рука Моро, теплая и мягкая, за одно мгновение разливала спокойствие по остаткам взбешенных нервов. Дже качает головой. Он до сих пор не мог поверить, что пропустил столько всего. Словно он не уехал на месяц, а просто выпал из реальности.