Obsession

      Гнев еще искажал мою сущность, но больше не слепил глаза, словно надоедливое стеклышко, поблескивающее на солнце. Целый спектр негативных эмоций поселился где-то в районе желудка. Я не помнила мать, но я могла ее помнить, если бы не они! И вот я снова вскипаю, подобно шипящей сере. Хотелось рвать, крушить все то, что попадется под руки. Хотелось кричать на всех, кто смотрит на мое чудесное прозрение. Хотелось вцепиться в куртку Гарри и хорошенько встряхнуть, будто из него может высыпаться еще несколько тонн правды, которую от меня скрывали. Но он оказался быстрее. Его руки аккуратно, но крепко легли на мои плечи, а из меня словно выпустили весь воздух.       — Возьми себя в руки, — требовательно произнес он, пусть в его голосе не было и капли угрозы. — Дай мне несколько минут, хорошо?       Но ни у него, ни у меня не было этих минут. Как не было сил держать себя в руках. Как не было справедливости во всем этом мире. Если бы не зеленые глаза, что с сожалением и тоской наблюдали за моими попытками. Постепенно я начинала думать головой, а не сердцем. Тогда же пришли мысли о том, что я не единственная, кто лишился семьи из-за блоков. Вот он, стоит передо мной такой же, как и я, но абсолютно спокойный, рассудительный, сильный. Всегда был сильнее меня. Я подняла голову чуть выше, прежде чем одарить Гарри вымученным кивком, а после ушла в тень, привалилась к холодной стене и рухнула на обшарпанный пол. Уже там, опустив руки и лицо на колени, я поняла, что, похоже, сошла с ума. Не было ни слез, ни обиды. Даже пугающий меня гнев растворился и опустился на дно. Но я знала, что это спокойствие напускное. Стоит только маленькой мушке прожужжать над моим ухом, и я взорвусь.       Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем я снова смогла вслушаться в разговор молодых людей. Я не видела лиц говорящих, все еще упираясь лбом в колени, но по крайней мере одно из них постоянно всплывало перед глазами, стоило Гарри произнести хоть слово.       — Сколько еще это можно обсуждать? — возмутился немного высокий надрывистый мужской голос, который тут же был заглушен другим — холодным и убедительным, тем самым, ради которого я все еще была здесь, (но вообще-то я не смогла бы покинуть это место без Гарри).       — До тех пор, пока ты не поймешь.       — Я бы все равно сбежал!       Что-то хрустнуло. Краем глаза я видела, как Найл неохотно отшвырнул испорченный стул в сторону.       — Как ты не понимаешь? — злился Гарри. — Теперь у Аткинса могут возникнуть проблемы. Его начнут подозревать.       — Это Аткинс — проблема.       — По правде говоря, — в разговор вступил Найл. — Мы все так считаем, Гарри. Он чуть не убил тебя в прошлую субботу. Где гарантии, что отныне он на нашей стороне?       Жуткий хохот вырвался из моей груди, раздирая горло и ребра. Я не могла его остановить, задыхаясь, ощущая горячие слезы, брызнувшие из глаз то ли от смеха, то ли пришедшего осознания. Все голоса давно стихли. Лишь мой громкий смех эхом отзывался от белых стен.       — Это право смешно, — призналась я, когда смех, наконец, начал утихать, сменяясь другой эмоцией. — «Наша сторона», блоки, чокнутый Чарли, что дрессирует людей, превращая их в убийц. Да вы все с ума сошли…       И подавив еще один дурацкий смешок, я сдалась. Крепко обняв колени и уткнувшись в них лицом, я заплакала, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Я знала, что теперь окончательно приняла должность просто девчонки, ни на что неспособной и беспомощной. Гарри будет разочарован, а все его друзья засмеют его за устроенное мной представление. Дышать становилось все труднее.       — Уходите, — спокойное донеслось до моих ушей, хоть и было адресовано не мне. — Все, кто хочет самодеятельности. Уходите и не возвращайтесь.       Он не злился, не кричал и не винил меня в излишней эмоциональности. Его тихие шаги становились все громче, все ближе. И, наконец, теплые ладони опустились на мои колени.       — Эй, — мягко, практически шепотом позвал он, нежно касаясь моих скул и приподнимая за подбородок. — Посмотри на меня. Мы надерем им задницу, слышишь? Всем им. Каждый ублюдок получит по заслугам.       Мои глаза все еще были закрыты, когда Гарри всматривался в мое заплаканное лицо. Я знала, он ждет, что мне станет чуточку легче, что я доверюсь ему, и он сможет спрятать меня где-нибудь, где не будет людей и я не смогу выставить его посмешищем. Мне было так стыдно и в то же время я испытывала благодарность, хотя бы за эту надежду на справедливость. Ему не нужны были чувства, по крайней мере сейчас. Но я сполна одарила его ими, крепко обняв за шею и выражая свою признательность.       — Я люблю тебя, — тихо и горячо сорвалось с моих губ, поражая нас обоих.       Мысленно я даже смеялась над собой, ведь это не было «люблю», каким обмениваются на свадебной церемонии. Это звучало как «спасибо». Но Гарри не мог знать наверняка. И я поставила его в еще более неловкое положение.       — Уведи меня отсюда, — еще тише попросила я, спасая его от обязанности ответить мне хоть что-то на это признание.       Знаю, он бы не ответил взаимностью, пусть я и была его выбором, с чем до сих про не могла свыкнуться. Было бы неплохо и вовсе забыть эти неаккуратно брошенные мною слова. Я все еще прятала лицо, когда Гарри обхватил рукой мою талию и помог подняться на ноги. Все смотрели только на нас, но мы не проронили больше и слова, ни когда спускались по лестнице, ни когда рассекали длинный пыльный холл, ни когда скрылись от всего этого мира в его машине. Ночной холод больше не казался таким пронзающим, а колени не тряслись от страха. Несколько часов назад я пожелала быть здесь, а теперь опустошенная сидела возле задумчивого Гарри, сжимающего руль. Многое стало ясным. Но я абсолютно не понимала, что происходит.       Еще через час мир стал немного светлее. И не оттого, что городом намеревался заняться рассвет. Яркий свет лампы заливал кухню Гарри, где он оставил свою невозмутимость, позволяя мне быть тем, кем я являлась. В его глазах все еще читалась та тоска, что я видела на заброшенной фабрике, и он не сводил с меня изучающего взгляда, словно врач, наблюдающий пациента. И в моей, и в его кружке заваривался крепкий чай, и если моя уже была наполовину опустошена, то к своей Гарри так и не притронулся. Он легко коснулся моих обожженных горячей емкостью пальцев, смещая их на безопасную холодную поверхность стола, когда я, полностью сконцентрировавшись на своих мыслях, не замечала внешних раздражителей.       — Я хочу, чтобы с блоками было покончено, — встречаясь с озадаченным взглядом, призналась я. — Хочу быть частью этого. Хочу видеть, как эта мерзость изживает себя.       На его губах застыла снисходительна улыбка.       — Утром все изменится. Гнев утихнет, как и решимость.       — Замечательно. Потому что мне не нравится это состояние.       Гарри вновь улыбнулся, и мне стало немного легче. Он коснулся моих пальцев, что минутой ранее сжимали горячее стекло кружки, невесомо провел по костяшкам и тыльной стороне ладони, а затем перевернул ее, рассматривая судьбоносные линии. Мои руки были чисты, я никому не причиняла вреда прежде. По видимому, Гарри думал о том же.       — Тебе нужно поспать, — мрачно произнес он, все еще оставляя мою ладонь нежится в его руках.       Это успокаивало, отгоняло остатки неведанной агрессии, но не лишало воли и рассудка. Я отрицательно покачала головой, на что Гарри лишь вскинул брови.       — Придется. Если ты хочешь, чтобы я показал, что нужно делать.       Мои пальцы дрогнули в его ладонях. Меня не принял даже Чарли. А теперь Гарри, который всегда хотел, чтобы я держалась от всего этого как можно дальше, собирался меня учить? Я с надеждой смотрела в зеленые глаза.       — Мне не нравится эта идея, — подтвердил он, загибая мои пальцы в кулак. — Но я не могу запрещать тебе делать то, что ты хочешь.       Я взглянула на свою сжатую руку. Я должна бороться, должна отомстить. Но ведь это не кино, и я всего лишь наивная глупая девочка, что подверглась приступу агрессии. Как сказал Чарли, я абсолютно никчемна и не шла ни в какое сравнение с Гарри. Мне нет места в его мире, но оно здесь рядом с ним. Это и сбивает меня.       — Мне было шестнадцать, когда лучший друг пришел ко мне и сказал, что отца больше нет, — Гарри сдвинул брови, уставившись на мой кулак, все так же покоящийся на столешнице. Но стоило ему поднять на меня глаза, и это задумчивое выражение лица сменилось умиротворением. — Он был полицейским. Пытался поймать группу злоумышленников, которая теперь зовется блоками. Гонялся за ними восемь лет, но силы были не равны. Во время захвата одной из блокерских территорий, он был убит. Ты знаешь, где. Это место было частью четвертого блока, той самой, что когда-то являлась фабрикой по производству покрышек. Блокеры оставили ее. Сейчас Чарли тренирует там тех, кто хочет того же, что и ты. Но я предпочитаю не появляться там без особой надобности.       Вероятность того, что нас обнаружат есть, но она не так велика. Единственный, кто может нам помешать — Томас Брук. Он слишком хорошо меня знает. Он был тем, кто провел со мной большую часть жизни. Именно Том сообщил мне нерадостную новость семь лет назад. Мы дружили, наши отцы дружили. Джонатан Брук был напарником моего отца, и после его смерти сдал свой значок. Он впал в депрессию, начал пить. Через год покончил с собой. Так блоки разрушили наши семьи.       Кончики моих пальцев дрогнули, словно все это произошло на моих глазах. Вот юные Гарри и Том сидят в одном классе и зубрят математику, играют в футбол, флиртуют с девчонками. Веселые, беззаботные. Живые. Кто-то отматывает пленку вперед, и теперь отец Гарри лежит в луже крови в центре пыльного холла фабрики. Еще немного вперед, и Джонатан приставляет к виску пистолет. Те самые Том и Гарри больше не сияют улыбками. Вскоре они и сами станут теми, кто отнял жизни их отцов. Между молодыми людьми завяжется вражда и все пойдет наперекосяк. Это порождало еще больше вопросов, ведь логики в произошедшем я не видела.       — Ты говорил, что твоего отца убил Брук, — пытаясь сложить два и два, произнесла я, отчетливо понимая, что делаю это неправильно. Ведь Том не мог убить Деймона, но…       — Так оно и было.