***
— Это... Это чертовски странные совпадения, — протерев глаза, сделал вывод Хината. — Ага, —подтвердил Нагито. — Так и работает моя удача, — пожав плечами, дополнил парень. Юноши решили работать над «Изучением воздействия удачи и самостоятельных решений на жизнь человека и определением коэффициента влияния случайности на её ход», ведь эта тема была близка, вероятно, каждому. Все люди сталкивались с везением и невезением, что так или иначе изменяли их судьбу, поэтому просчёт, того, сколько процентов всей своей жизни человек создавал самостоятельно, мог позволить анализировать события, определяя все возможные исходы даже в рамках случайности. — То есть она связана непосредственно с твоими осознанными действиями? — нахмурившись, спросил Хаджиме. — Не всегда, — возразил Комаэда, — чаще всего она перекликается с моими чувствами и желаниями. Например, если я захочу сесть на какой-то автобус, то он появится передо мной в короткие сроки, даже если это совершенно не его маршрут, — спокойно рассказал парень. — Охре-... — хотел культурно поразиться Хината, но его прервал грохот, который раздался из коридора. — Что это было?.. — нахмурившись, спросил шатен. — Нагит-... Наги-и-иточка! — вдруг послышался громкий голос: его владелец, очевидно, был очень пьян — язык у этого человека заплетался. — Хаджиме!.. — в панике вскочил на ноги Комаэда. — П-пожалуйста, м-можешь посидеть в ванной?! — вопрос был, скорее, риторическим, ведь беловолосый быстро толкнул своего одногруппника в направлении двери, что находилась прямо в его комнате. — Не выходи, пока я не скажу, ладно? — везунчик не совсем понимал, зачем прятал друга, словно какую-то любовницу. Его мозг, кажется, вообще не работал, а тело действовало, повинуясь одному сплошному импульсу. В голове было только две мысли, что с криками ломились наружу: «Не дай Хинате увидеть свою маму! Не дай ему понять, как выглядит твоя семья!» Если бы везунчик смог остановить время и подумать, то определённо бы пришёл к выводу, что шатен просто не мог не понять, что что-то происходило. Большая скрытность бы породила лишь большее количество вопросов, недопониманий и сомнений, которых Комаэда всеми силами пытался избежать. — Чт-?! — хотел было возмутиться шатен, как прямо перед его носом захлопнули дверь. Юноша остался стоять в ступоре, абсолютно не понимая, что произошло.***
— М-мам! — Комаэда подбежал к женщине, что упала посреди коридора, прихватив с собой одну из винтажных картин. На ней были изображены розы, краешки лепестков которых будто бы насыщались от блеклой сердцевины, приобретая насыщенно-красный оттенок. — Нагиточка... — единственное, что сказала Мария, перед тем как её вывернуло наизнанку. Часть деревянного пола покрылась остатками пищи, желудочным соком, слизью и желчью. Жёлтое слилось с коричневым, образовав мерзкие и грязные сочетания. Переборов последующие рвотные позывы, блондинка, ранее стоявшая на четвереньках, упала на пол и застонала, видимо, ударившись грудью. Беловолосый отвращённо поморщился, оценив степень загрязнения: ему придётся это всё убирать. — Вставай, — осторожно сказал Комаэда, самостоятельно подняв женщину на ноги. Как она вообще сумела пройти по лестнице? — Давай я отведу тебя в комнату, и ты ляжешь спать, — даже не надеясь на ответ, скорее констатировал факт, а не предложил Нагито. — Нет! — возмутилась женщина, пьяно, а оттого и несильно ударив сына в грудь. Для слабого и истощённого везунчика, однако, это было ощутимо. — Что «нет»? — спросил парень, потащив мать в направлении одной из множества комнат. — Я сейчас ухожу, — медленно выдавила из себя блондинка, усмехнувшись в конце. — Куда? — почти издевательски поинтересовался юноша, уже дойдя до спальни и усадив голубоглазую на кровать. — К людям, которые любят меня, — поведала Мария, слегка расставив ноги. Эта фраза заставила студента пропустить удар. — Мам... — почти чувствуя, как ломаются остатки его разума, протянул парень, болезненно сощурив глаза. — Переодень меня, Нагито, — выжидающе отозвалась голубоглазая, слегка откинув голову, — и я уйду. — Нет! — твёрдо ответил юноша, наверное, впервые возразив матери. У него было две причины для отказа: во-первых, он не хотел отпускать вдрызг пьяную женщину непонятно куда почти в шесть вечера, а во-вторых, ему было противно. Было, блять, противно раздевать свою мать — родственницу, что должна была о нём, чёрт возьми, заботиться, — на платье которой красовалось огромное пятно из рвотных масс, а около рта было что-то белое и сухое: Комаэда просто до ужаса не хотел знать, что это... — Ты ещё и перечить мне решил? — пошатнувшись, спросила блондинка. — Ты не можешь идти в та-... — хотел было объяснить свой выбор парень. — Я, блять, растила тебя девятнадцать ёбаных лет, — стиснув зубы прошипела она, словно гадюка, что собиралась убить Нагито своим ядом... — Я всю молодость на тебя угробила... Ты обязан мне всем, слышишь? Если бы не я, то ты, говнюк, испортивший мою блядскую жизнь, даже не появился бы на этот ебучий свет — ...ах да... Она ведь уже убила: высосала все соки, разломала кости и стала медленно душить, начиная с нутра. Взгляд женщины на секунду стал таким трезвым и осмысленным, что Комаэда понял: причина её слов — это не алкоголь. — Кх, — блондинка сжала простыни, даже сквозь них вонзив острые и красные — прямо как у Эношимы — ногти в свои собственные ладони. — Я, блять, жить хотела, — тихо проговорила она. Везунчик заметил на щеке матери слезу: он отчего-то был уверен, что капля эта имела иссиня-чёрный оттенок. Да, всё верно: тёмная драгоценность была отравлена: она являлась его ядом и его наркотиком, его жизнью и его смертью. При желании она бы могла заменить самого Нагито, поглотив его, словно чёрная дыра. — Я, блять, жить хотела! — уже выкрикнула женщина, перестав скрывать свои рыдания, что отражали тоску и ненависть, которые так безнадёжно мешались с отчаянием. Комаэда усмехнулся так искренне и тепло, так лживо и мерзко, как ещё никогда не усмехался. Его лицо не просто поменяло выражение, оно исказилось, создав новый, до тошноты идеальный образ. Таким было счастье, что находилось за пределами здравого смысла, — противоречивым. — Я тоже очень люблю тебя, мам, — беловолосый встал на колени, сжал руки матери и заглянул в её глаза, где некогда росла свежая травка. Сейчас там осталось лишь болото, сплошь заросшее мхом. — Я так чертовски тебя люблю, — он схватил её пальцы, сжав так сильно, что на них стали образовываться красные отметины. Ухмылка Нагито превратилась в оскал, а блондинка посмотрела на него, словно зверёк, загнанный в угол: её глаза излучали животный страх. — Отойди от меня, — скорчившись от ужаса и презрения, приказала женщина. — Я сделала много ужасных вещей, но ты, сука, худшая из них! — выплюнула женщина, вырвав свои руки. — Да, — с улыбкой на грани истерики согласился парень. — Я мусор, мамочка! — он стал часто дышать, комната поплыла. — Я не буду беспокоить тебя! Или лучше обращаться на «вы»? — с беззлобным смехом, из которого струился яд, предназначавшийся самому себе, заявил парень. — Ох, прости! Вещь, вроде меня, не должна говорить без разрешения! — он опустил голову: в его словах было сожаление, а на лице — до одури больная улыбка. — Ты псих! — в ужасе отшатнулась женщина. — Убирайся! — закричала она: хоть её взгляд был пьяным и расфокусированным, он казался вполне осознанным. — Конечно! — до крови прикусив губу, сказал Нагито: его душили радость и горе, в сердце бушевало пламя, а в голове было абсолютно пусто. — Я очень люблю тебя, мамочка! — напоследок сказал он, удалившись. Юноша зашёл в свою комнату, где на кровати сидел Хаджиме. Почти сразу беловолосый услышал неровные шаги и грохот: видимо, зеленоглазая пожелала уйти. Это было её дело, ведь именно Мария была хозяйкой жизни Нагито, а не наоборот. — Я... — Хината вздохнул. — Я слышал обрывки вашего диалога, — в голосе парня была горечь. — Мне... Мне очень жаль, — на одном дыхании выпалил он. — Тебе лучше уйти, — проигнорировав все слова друга, бездушно ответил на заботу Комаэда. Он не хотел показывать шатену то, что могло его отпугнуть. Везунчик не желал раскрывать своё безумие, предпочитая прятать все эмоции. — Я понимаю, что тебе нелегко... — начал было мотивационную речь юноша. — Мне легко, а теперь уйди, — раздражённо ответил одногруппник, подойдя к шкафу и выудив оттуда блокнот с карандашом. — Не надо скрывать то, что ты чувствуешь, — филосовски заявил парень. — Не надо лезть в чужие дела, — в манере нового друга заявил Комаэда, передразнив его. Нагито стал рисовать в попытках успокоиться и больше не оскорблять того, кого он так ценил. — Прошу, не отталкивай меня, — юноша встал к кровати и медленно, словно не зная как подступиться, зашагал вперёд. — А ты не подходи, — заявил везунчик. С улицы послышался громкий рёв мотоцикла — карандаш треснул, разделившись на две части. — Я хочу помочь! — искренне заявил шатен, подойдя вплотную к беловолосому. — А я, блять, хочу, чтобы ты пошёл вон! — крикнул парень, указав на дверь. — Нагито, прошу тебя!.. — Хаджиме молитвенно заглянул в чужие глаза, забитые смесью ярости, апатии и отчаяния. Комаэда понял, как чертовски несправедлив этот мир: очи шатена безбожно напоминали материнские, притягивая и отталкивая одновременно. Модели хотелось разбить эти чёртовы сферы, созданные из болотных растений, освободиться из оков, что красной нитью соединяли грязную зелень с сердцем Нагито. Но он уже находился в клетке... Пути на волю просто не было. — Не проси! Не надо, — улыбнувшись и слегка опустив веки, тем самым заслонив свои очи густыми чёрными ресницами, везунчик резко встал. Его лицо теперь излучало чистое умиротворение, что никак не вязалось с недавними эмоциями. Такой резкий переход заставил Хинату вздрогнуть. — Т-ты в порядке? — сведя брови к переносице, нервно спросил шатен. — В полном, — улыбнулся Комаэда, приоткрыв рот и дотронувшись своими тонкими пальчиками до плеч Хаджиме. — Я так... — он рвано вздохнул, очертив уже мешки под чужими глазами. — Так хочу, чтобы они смотрели на меня с любовью, — дыхание счастливчика стало таким, словно он пробежал марафон. — Хочу, чтобы они всегда-всегда смотрели на меня с любовью, независимо от того, что я делаю, — с тяжёлым хрипом проговорил парень, слегка надавив на глаза Хинаты: тот болезненно поморщился, стиснув зубы. — Нагито, прошу, остановись, — сказал юноша, схватив друга за запястья. Комаэду будто бы холодной водой окатили: он отпрянул и в ужасе покосился на шатена, его глаза наполнились влагой, которую парень не выпустил наружу, сдержав внутри себя. Как там говорили: «от любви до ненависти один шаг»? Когда ты не в себе — одно слово. — Уйди! — вдруг твёрдо и абсолютно непоследовательно сказал счастливчик. — Но... — хотел начать препираться парень. — Я велел тебе уйти, — взгляд Нагито стал презрительно-высокомерным, а его голос, кажется, понизил температуру в комнате на несколько градусов. Ненависть, что теплилась в студенте вечно меняла свои формы, переходя от больной одержимости к ледяной рассчётливости. Юноша просто не мог себя контролировать. — Т-ты не можешь просто выгнать меня! — запротестовал Хината. — Ты — ничтожество, — отчеканил Комаэда, посмотрев на друга сверху вниз. — Уже твоё существование является ошибкой, а с дефектными можно делать всё, что угодно, — заявил парень, сев на кровать и закинув ногу на ногу. — Я просто пытался помочь тебе! — обидевшись от ряда оскорблений, ответил юноша. — Слабое звено, вроде тебя, не достойно того, чтобы иметь собственное мнение и возможность обособленно действовать, — хмыкнув, оповестил парень. — Да пошёл ты!.. — выплюнул Хината, покинув помещение. Комаэда широко улыбнулся, погружённый в свой мир. Самое страшное в этой ситуации было то, что Нагито искренне верил в свои слова: он не пытался с их помощью оттолкнуть Хаджиме, а лишь говорил всё, что думал, не смягчая и не жалея. Везунчик не знал, сколько просидел в одном и том же положении, блаженно рассматривая потолок: конец дня замедлил время так же, как и его начало. Парень запомнил лишь одно — хлопок. Сквозняк закрыл дверь в комнату с громким звуком, а сознание Комаэды провело грань, что заставила его пошатнуться, даже сидя на кровати. Что он, чёрт возьми, только что сказал? Что он, блять, наговорил?! Сердце юноши выдало кульбит, заменив самоуверенную улыбочку на истеричную тоску. Нагито стал смеяться, совершенно не чувствуя радости, — громкие звуки просто выходили из его рта, смешиваясь со слезами. На его глазах растворялась реальность, заменяемая отчаянием, чьё тупое лезвие резало внутренности, причиняя кошмарную боль. Смех явно звучал вымученно и неправильно: быть может, даже искусственно, но Комаэда этого не ощущал. Его уши искажали до трясучки больные звуки, делая их абсолютно нормальными. Нагито накрыл глаза рукавом свитера, который он надел, чтобы не замёрзнуть. Зелёная ткань тут же стала мокрой, пропитавшись его слезами, что поглотили всевозможные яды и токсины. Беловолосый редко плакал, но сейчас его, подобно цунами, накрыла самая настоящая истерика. Она под видом обычной воды пробиралась в желудок и лёгкие, заполняя их своими чёрными дырами, что забирали все чувства и эмоции. Комаэда ощущал себя не плохо, а просто ужасно, и лишь один человек мог ему помочь. Человек, чьи ногти давно разорвали глотку юноши, положив могильные цветы на его загнившее сердце. Человек, что заставил жизнь Нагито сделать мёртвую петлю, на которой сам парень собирался повеситься. Его могла спасти лишь Эношима Джунко, до чёртиков прямая, но при этом заботливая девушка, чьи пальцы напоминали везунчику материнские. Телефон, что оказался на тумбе, был поднят, а номер, что раньше ассоциировался лишь с работой, — набран. Беловолосый вздохнул, вслушавшись в гудки. Один... Два... Три... И так по кругу. Таким был ритм как телефона, так и сердца юноши. — Что тебе нужно? — без лишних церемоний спросила Джунко, подняв трубку. — Можешь приехать? — ничего не скрыв, попросил парень.***
Беловолосый, не пожелав очищать пол, спустился на первый этаж: он сбросил Эношиме адрес примерно полчаса назад. Девушка сказала, что находится недалеко и скоро придёт. Комаэда не думал о том, что будет говорить, ведь знал: стоит только начать, как слова сами польются из его рта, гонимые смесью переизбытка эмоций и душащего безразличия. В дверь позвонили, и Нагито неторопливо пошёл открывать своей ночной гостье, не чувствуя при этом абсолютно ничего. Может, так и ощущалось эмоциональное истощение?.. — Если ты не дашь мне реально вескую причину, по которой я здесь, то получишь по голове, — с порога заявила блондинка, чьи волосы были так похожи на волосы матери везунчика. — Проходи, — апатично отозвался парень, и Эношима, подозрительно взглянув на модель, всё-таки вошла в его дом. — Так что? — спросила голубогоглазая, оприходовав первый попавшийся диван. — Чай, кофе?.. — предложил Комаэда, получив в ответ возмущённое хмыканье. — Я сюда не за этим пришла, — напомнила девушка. — Я, кажется, сильно обидел очень дорогих мне людей, — не стал больше медлить беловолосый. — И? — Я-я хочу это исправить, — запнулся Нагито, не поняв реакцию подруги. — Это всё?! — почти выкрикнула она, ударив себя рукой по лбу. — Это важно для меня! — запротестовал счастливчик, скривившись. — Если ты хотел личной встречи, то я ожидала как минимум того, что к тебе прилетел долбанный дракон, а ты говоришь о таком предсказуемом и скучном бреде! — насупившись, выпалила девушка. — Это не бред! — сжав кулаки до побеления костяшек, процедил юноша. — А что, Нагито? — приподняв одну бровь, с издевательской усмешкой спросила голубоглазая. — Ты просто решил, что сможешь заменить обиженок мной? Тебе показалось, что я грёбаный психолог?! Открой глаза, милый, каждый — слышишь меня? — абсолютно каждый имеет такие же проблемы! Так ответь на один вопрос. Неужели я бросила все свои дела, чтобы разбираться с трудностями человека, которому просто лень делать это самостоятельно? — может, это было лишь галлюцинацией на фоне стресса, но юноше вдруг начало казаться, что его подруга улыбалась, обесценивая его проблемы. То лицо, что наблюдал перед собой Комаэда принадлежало садисту, который готов был перекрыть кислород кому угодно лишь ради краткосрочного наслаждения. — Я... — он не знал, что ответить. — Хочешь совет? — вдруг задала риторический вопрос блондинка. — Перестань быть такой тряпкой, — грубо выплюнула она. — Я не тряпка, — парень второй раз за день прикусил губу, отчеканив свои слова. — Ага, а я не вебкам-модель, — с издевкой заявила студентка. — Всего хорошего! — невесело выдала она, встав и направившись к выходу: сейчас Эношима выглядела реально разочарованной. — Стой, — парень схватил её за запястье, стиснув зубы. — Отпусти, — холодно приказала Джунко. — Мне больно, — пару секунд спустя дополнила она. — Не поверишь, но мне тоже, — с напряжённым смешком сказал парень. — Чего ты хочешь? — безразлично спросила девушка. — Возьми свои слова назад, — это была совсем не просьба: тон юноши уподобился тону матери. — Правда глаза колет? — спросила блондинка, взглянув на маникюр свободной руки. — Так вот, милый, я врать не собираюсь, — её очи стали покрываться тем самым мхом, что так въелся в маму Комаэды, заполнив собой всю её душу. Теперь Джунко не просто походила на Марию — она была Марией, — стань хоть кем-то, иначе о тебя до конца жизни будут вытирать ноги, — приблизившись к чужому лицу, сказала Эношима в так свойственном родительнице Нагито холодном высокомерии. — Я уже кто-то, — уверенно заявил парень. — Ага, ничтожество, — отчеканила модель. Везунчик был готов поклясться, что услышал треск: остатки его контроля разлетелись на тысячи кусков, гонимых чёрными дырами души. Хотя, быть может, это треснуло запястье Джунко, которое Комаэда сжал до покраснения. — Ничтожество? — со смехом спросил парень, буквально швырнув свою коллегу на диван. Эношима потёрла затылок, ударившись о спинку: её голова слегка закружилась. Нагито быстро подошёл к девушке, нависнув над ней. Его колено расположилось меж её бёдер, заблокировав все пути отхода. — Хах, ничтожество, — повторил он уже у самого уха модели, невесомо очертив лицо подушечками пальцев: скулы голубоглазой казались достаточно выразительными, её голова была обтянута кожей так, что хотелось сделать из неё чучело — украшение для кабинета анатомии. — Ну и какого хрена ты творишь? — более-менее придя в себя, спросила у парня Джунко. Ответа не последовало. — Что ты делаешь?.. — чуть взволнованнее поинтересовалась она. Комаэда сначала закрыл её рот рукой, а после, стянув с шеи Эношимы галстук, использовал его в качестве кляпа, заблокировав всё, кроме сдавленного мычания. Девушка не отпиралась, но и согласия на подобные действия не давала: ей всего лишь было интересно, как далеко сможет зайти Нагито. В любой другой раз Джунко без промедления ответила бы, что он прекратит сразу, но сейчас... Отчаяние, что съедало везунчика изнутри, словно паразит, добавляло его действиям непредсказуемости. — Ты говоришь, что я ничтожество, — больная улыбка разрушила человечность парня, — тогда ответь: каково это, когда тобой пользуется ничтожество, а? — спросил он, с мясом выдрав все пуговицы на жилете девушки: адреналин, что бурлил в крови, позволял делать то, на что обычно Комаэда был не способен. Рвано усмехнувшись, парень проигнорировал рубашку и перешёл к юбке, до боли сжав почти белёсое бедро. Эношима приглушённо замычала, слегка пошевелив ногой в попытке избавиться от чужой ладони. — Как назвать того, кто ниже ничтожества? — спросил парень со смехом. Бельё девушки, что было цвета вороньего крыла, юноша стянул до колен. Для этого беловолосый привстал, зафиксировав студентку путём придавливания шеи к спинке дивана. Грудь блондинки стала вздыматься чаще от недостатка воздуха: холодный гнев не позволял рассчитывать силу. Продолжив сжимать горло коллеги, студент расстегнул свои джинсы, освободившись от них одним резким движением. — Ну же, кто из нас мусор? — парень заглянул в заросвшие мхом глаза, сжав нежную девичью кожу до синяков. Эношима начала крутить головой, стараясь высвободиться из цепкой хватки: увы, не вышло. Нагито чувствовал возбуждение, но оно никак не было связано с блондинкой, что лежала под ним. Его желание было рождено из отчаяния, что мешалось с надеждой, закручивая глаза в чёрно-белый спиральки, олицетворявшие добро во зле. Пьянящее чувство подстёгивалось желанием поставить на место всех тех, кто бликами находил пристанище в болотных глазах небесно-голубого цвета. Трясина засасывала, душила и распаляла, лишая всякого рассудка. Комаэде не нужно было удовольствие: он делал всё это из ненависти, что так тесно соседствовала с любовью, находясь при этом на грани одержимости. Юноша оттянул волосы Эношимы, заставив её наклонить голову и открыть шею, на которой начали появляться синяки, оставленные тонкими, но слишком грубыми от гнева пальцами. Нагито вновь схватил девушку за горло, переместив её на подлокотник. В ту же секунду беловолосый навис над блондинкой, зафиксировав её предплечья. Парень вошёл одним резким движением без какой бы то ни было подготовки, заставив Джунко болезненно застонать и захныкать: даже сквозь галстук, что заслонял девушке рот, всё было прекрасно слышно. — Кх, — всё, что раз за разом повторяла Эношима: она, естественно, не чувствовала возбуждения как такового из-за сильной боли от резких, но нечастых фрикций. Процесс, на самом деле, не приносил удовольствия ни одному из его участником, лишь усиливая физические и моральные муки. Это уж точно нельзя было назвать занятием любовью или даже сексом, всё походило на самое настоящее изнасилование. Ах да, это ведь оно и было. Вернув голову девушки в исходное положение, беловолосый на секунду приподнял галстук, закрыв им голубые глаза. Всё это нужно было для того, чтобы получить доступ ко рту коллеги, которую он, блять, насиловал. Юноша, не дав времени издать хоть какой-то звук, впился в губы студентки. Модель безжалостно укусила Нагито за язык, вызвав болезненно-удовлетворенный вздох. Небольшая часть розовой плоти осталась в зубах Эношмы, оторвавшись от остального органа. Секунды спустя слюна Нагито стала красноватой, смешавшись с вязкой кровью, что вытекла из образовавшейся ранки. Больше никаких признаков сопротивления девушка не подавала, признаков согласия, впрочем, тоже... Галстук вновь накрыл рот Эношимы, готовый уменьшить громкость любого болезненного стона или крепкого мата, что время от времени доносились изо рта блондинки. Комаэда продолжил двигаться, сосредоточившись на том, чтобы унизить свою коллегу, показав цену её высокомерия. Его пальцы бродили по всему телу голубоглазой, время от времени жёстко сдавливая чужую кожу. Фрикции становились лишь более нестабильными, гонимые гордостью и отвращением. Разумная часть Нагито осознавала неправильность и незаконность его действий, а сумасшедшая — нет. Два фрагмента мозга встречались, заставляя парня с ненавистью продолжать акт насилия. Юноша сжимал чужие предплечья, а хотел сдавливать собственную шею: та неприязнь, что предназначалась самому себе, стала побеждать в борьбе за контроль над сознанием Комаэды, но он всё продолжал двигаться, наблюдая за болезненными гримасами студентки. Вскоре парня накрыло волной оргазма, что до противного приятной дрожью распространилась по всему телу, заставив везунчика с ужасом взглянуть на коллегу и подругу... Бывшую подругу. Парень быстро отпрянул от девушки, почувствовав, как вся его кожа покрывается мурашками. В её взгляде не было ничего нового, словно и не существовало последних десяти минут. Глаза же Комаэды выглядели дикими от страха, словно это он здесь стал жертвой насилия. Он не знал, что думать или что говорить, его конечности мелко подрагивали, а в горле стоял ком, что перекрывал путь кислороду. Нагито буквально чувствовал грязь, что покрывала его тело, выливаясь из самого нутра. Он чувствовал всю ту злобу, с которой совершал до ужаса необдуманный поступок. Он чувствовал, да... Но всё это было вне его сознания: реальность разбивала саму себя, уничтожая какие-либо шансы на жизнь. Джунко смотрела в серые глаза, ожидая дальнейших действий. Такая холодная и рассудительная девушка никак не могла позволить случиться тому, что случилось, хотя, судя по фиолетовым отметинам на шее, всё-таки могла. Комаэда чувствовал одновременно всё и ничего: сексуальное насилие вернулось к нему в виде морального. Он смотрел на Эношиму — сил не было даже на то, чтобы болезненно улыбаться. Именно девушка должна была чувствовать боль, а получалось наоборот. Закрыв рот рукой, юноша в ужасе распахнул глаза и... Сбежал. Просто, чёрт возьми, сбежал на второй этаж, заперевшись в своей комнате. Его сердце улыбалось, а сознание плакало: реальности больше не существовало.