***
С момента первого стрима прошёл практически целый месяц. Всё это время парню казалось, что он стоял на краю оврага, готовый в любой момент сигануть вниз: у юноши уже не было никакого желания работать — он давно перестал противиться тому, чтобы использовать родительские деньги. Да, принципы и взгляды Марии с Атсуши сложно было назвать объективно правильными, но они, по крайней мере, существовали. Нагито же давно потерялся в самом себе: он перестал осознавать причины и возможные следствия многих поступков. Комаэда чувствовал себя так, словно он не был един со своим мозгом — временами казалось, что его тело делало то, чего он не хотел. Зачем была нужна такая жизнь? Съёмки... Съёмки... Съёмки... Да, Комаэда очень хорошо начал: его трансляции стали попадать на первые строки сайта, как одни из самых популярных, а он сам залетал в топы, заработав при этом неплохие деньги — порядка пяти тысяч долларов за месяц. Более того, после первого стрима Нагито начал браться за приваты, которые были интересны многим зрителям: худощавый и милый модель-трансгендер привлекал к себе внимание. Конечно, юноша трансвеститом не являлся: он и выглядел, как парень, и имел мужские половые признаки, но это никого не останавливало. По суровым правилам сайтов девушка, носящая юбку, — девушка, и парень, носящий юбку, тоже девушка, поэтому кем бы там беловолосый себя не считал, людям до этого дела не было. Юноша пришёл домой с самым несчастным из возможных видов, будто его нашинковали, сварили и поимели одновременно. Никого, что неудивительно, в здании не оказалось, поэтому, молча стянув ботинки, Нагито сел прямо в прихожей. Сил не было от слова совсем, шаги казались таким бременем, будто бы ботинки были сделаны как минимум из цемента, хотя, скорее всего, конечно, из грёбаного осмия — самого тяжёлого из известных металлов. Движения были пыткой, жизнь — несчастьем, а Фортуна — су-... суккубой. Нагито всю жизнь был до жути нестабильным, но сейчас всё резко изменилось: сначала вспышки агрессии, потом апатия, глюки, душевный подъём и снова эта чёртова апатия. Мир то терял краски, то становился слишком пёстрым — этот ужас терпеть было не просто сложно, а буквально невозможно. Казалось, что парень умирал, падая в канаву и резко отскакивая назад, — его чувства не поддавались никакой логике. Ему хотелось угробить себя: убить, не убивая. Чтобы умереть не нужно было умирать — достаточно было просто раствориться в самом себе, распавшись на молекулы, уничтожить свою суть, которая и была внутренним «Я» Комаэды. Звучало сложно, но на деле было проще простого: стоило лишь разрушить жизнь — неважно, какими способами, неважно, какой ценой — цель... цель оправдывала средства, ведь спасение души дорогого стоило. Оно было куда недоступнее одной маленькой жизни. А мир всё сильнее расплывался.***
— Ты в порядке? — без намёка на беспокойство поинтересовалась Джунко. — А?.. — парень отмер, оглядевшись: это была студия, но... Как Нагито здесь оказался? Ах да, он ведь сам сюда пришёл. — Д-да, в полном, — абсолютно неубедительно заверил юноша. Блондинка лишь пожала плечами, снова взглянув на модель: на самом деле ей было плевать на его состояние. — Не забывай улыбаться, — девушка растянула губы пальцами, как и тогда, во время первого стрима Комаэда, который проходил в её квартире. Беловолосый повторил действия, став воплощение марионетки с подвижным ртом, который мог лишь открываться и закрываться. Чёртово дежавю. — Без проблем, — беззаботно, но оттого не менее напряжённо заявил юноша. — Отлично, — похвалила его студентка, взлохматив непослушные пряди. И похвала эта была дороже денег целого мира, ведь Нагито теперь мог держаться лишь за Эношиму: родители его не любили, а Хината ушёл, прихватив с собой Нанами. — Никогда не думала о том, чтобы стать кукловодом? — неожиданно спросил парень. Ему, если честно, было плевать на ответ, ведь он знал: Джунко уже была пупенмейстером. Она управляла сердцем Комаэды, его разумом, им самим — беловолосый просто не мог противостоять серым нитям артиста, что крепились к ногам, рукам и бездушной груди. — Что за бред ты несёшь? — Не знаю, — честно ответил юноша, неловко усмехнувшись. — Как и всегда. — Как и всегда, — с усмешкой подтвердил Нагито. Комаэда надел на лицо маску — и нет, это не троп: он действительно натянул кусок тряпки с изображением милой мордочки, тем самым прикрыв свои нос и подбородок — и одними лишь глазами улыбнулся Джунко, как бы выразив свою готовность. Девушка кивнула, нажав что-то на своём ноутбуке. Вот и началась их первая совместная трансляция. Наряд Эношимы выглядел сейчас ещё более пошлым и откровенным: на ней больше не было рубашки, жилет стал сетчатым, отчего грудь прекрывал лишь кружевной бюсгальтер. Юбка, кажется, лишь укоротилась: теперь фантазировать о том, что было под ней, не приходилось — всё и так было прекрасно видно. Девушка ещё до начала стрима обтянула свои ноги красно-чёрными ажурными колготами, что лишь делали её конечности более сексуальными, абсолютно не блокируя обзор на молочную кожу. Комаэда тоже стал выглядеть более пошло и женственно, всё так же охотясь за званием фембоя. Теперь футболка была заменена на персиковый топ, обычные чёрные чулки — на кружевные гольфы, а розоватый блеск — на кричаще-красную помаду. Ко всему образу добавилась чёрная юбка, что прикрывала стринги, цвета приглушённой оранжевой зари. Его глаза были скрыты за чёрными линзами, не подпуская никого к душе Нагито. Имидж у парня, честно говоря, был странноватым: некоторые элементы были слишком яркими, а некоторые — слишком невзрачными — золотой серединой и не пахло. Блондинка встала, взмахнув завитыми волосами, что сейчас были заплетены в один большой хвост, и приблизилась к коллеге, очертив его подбородок сквозь маску. Он улыбнулся, а его глаза не передали никаких эмоций, словно зеркало, накрытое какой-то тканью. Джунко поцеловала парня через ткань: этот жест не значил ничего, но при этом в нём было скрыто слишком много смысла. Да, между парнем и девушкой была не тряпка, а настоящая стена, не дававшая узнать истинных мотивов друг друга. Слова, наполненные жизнью и страстью, на самом деле состояли из одной сплошной лжи, что нужна была для создания слова «счастье», словно «да», написанного с помощью сотни «нет». Противоречия комично уничтожали личность, пока реальность скрывалась за девственно-белой маской. Кто-то зашёл на трансляцию, что, в общем-то, не было удивительным: коллаборация весьма известных на сайте личностей обязана была привлечь внимание. Зрители добавлялись, а глаза моделей горели: им уже было плевать на стрим и прочие мелочи — работа превратилась в антогонистическую игру, победителем которой мог стать лишь один. Эношима одной рукой приподняла подбородок парня, а другой провела по границе между кожей и юбкой. Комаэда сидел молча, отыгрывая робкого и неопытного персонажа, — подобный спектакль казался очень удобным: любые эмоции и чувства можно было списать на роли. Блондинка провела рукой по бедру Нагито, сжав его. Сильно сжав его. Что же, это кое-что напоминало... Комаэда не замычал и не пошевелил ногой в попытке избавиться от чужой ладони. — Как назвать того, кто ниже ничтожества? — спросила девушка со смехом, а Нагито понял, что не был способен унять дрожь. Это не просто напоминало... Нижнее бельё юноши, что было цвета вечернего неба, блондинка стянула до колен. Для этого она привстала, зафиксировав студента путём придавливания шеи к спинке дивана, на котором и проводились все стримы. Грудь беловолосого, однако, не стала вздыматься чаще от недостатка воздуха: Эношима рассчитывала силу. Продолжив сжимать горло коллеги, студентка приподняла свою юбку, освободившись от неё одним резким движением. — Ну же, кто из нас мусор? — девушка заглянула в глаза, покрытые золой, не сжав нежную юношескую кожу до синяков. Комаэда же в свою очередь не начал крутить головой, стараясь высвободиться из цепкой хватки: они не обговаривали это, но так, вероятно, было даже лучше. И Нагито, и Джунко чувствовали возбуждение, но оно никак не было связано с процессом, что записывался на камеру. Их желание было рождено из игры, что накатывала на чёрствые воспоминания, закручивая глаза в чёрно-розовые спиральки, олицетворявшие месть во благо. Пьянящее чувство не подстёгивалось ничем. Закат крутил, будоражил и стирал грани, уничтожая рамки маленького шоу. Им обоим от всего этого нужно было удовольствие и ничего более. Эношима оттянула волосы юноши, не заставив его при этом наклонить голову и открыть шею, на которой не было никаких синяков, оставленных тонкими, но слишком грубыми от гнева пальцами. Да и гнева, в общем-то, тоже не было: спектакль тем-то и отличался от реальности, что всё было понарошку. Где-то вдалеке слышались звуки приходивших чаевых, которые зрители оставляли за это представление. Джунко, что было ей несвойственно, даже не добавила прайс-лист на этот раз. Хотя, если подумать, логика в её действиях всё же имелась: это стрим нужен был далеко не для заработка. Абсолютно никаких признаков сопротивления парень не подавал, признаков согласия, впрочем, тоже. Нет, он, естественно, был согласен, но на то постановочное изнасилование и было постановочным изнасилованием... Эношима взяла со стола кляп, хитро улыбнувшись на камеру. Джунко вставила небольшой чёрный шарик в рот парня, дабы уменьшить громкость любого удовлетворённого стона или сладостного всхлипа, что могли донестись изо рта беловолосого. Блондинка приподняла юбку юноши под звук приходящих токенов и взобралась на его бёдра. Конечно же, ей было важно наслаждение каждого из партнёров, ведь это и являлось основой хорошего секса, верно? Эношима слегка поёрзала, почувствовав следы лёгкого возбуждения своего друга. Да-да, теперь у него не вставал на одни только виды: это был десятый или одиннадцатый половой акт этих двоих. Серьёзно, разве кто-то считал их количество? Связь в стенах университета неплохо повлияла на их интимные отношения, почти не затронув другие аспекты. Ребят теперь, наверное, можно было назвать друзьями с привилегиями, но не более того. И девушка, и парень довольствовались такими отношениями, не имея ни малейшего желания что-то менять: Нагито нравился потрясающий секс с горячей коллегой, а Эношиме — возможность экспериментировать. Удивительно это или нет, но Комаэда возбудился очень быстро на этот раз. Может, его заводил факт искусственного изнасилования? «Извращенец», — одними губами произнесла девушка, заставив беловолосого покраснеть. Издевательски улыбнувшись, блондинка стала медленно, словно растягивая жвачку, опускаться на член своего партнёра, громко постанывая, — конечно, эти звуки были постановой по большей части, но всё же... Привыкнув к ощущению заполненности, девушка начала двигаться медленно и аккуратно: фрикции не становились нестабильными, гонимые гордостью и отвращением, ведь никаких гордости и отвращения-то и не было. Лишь страсть, смешанная с желанием, заставляла подниматься и опускаться, сладко всхлипывая. Эношима сжимала чужие предплечья, ведь именно этого она и хотела. Каждый получал удовольствие от акта, но Комаэде это показывать не стоило, ведь по сценарию, который, естественно, никак не вязался с реальностью, он был жертвой безумной маньячки. Время шло, а зрители всё прибывали и прибывали: экзотические сюжеты привлекали многих, ведь моделей, способных хорошо спроецировать фетиши, было достаточно мало, а Нагито и Джунко выглядели так, будто уже пробовали нечто подобное вне сценария. «Конечно же, это не так», — убеждали самих себя зрители. «Конечно же, так», — сами за себя говорили тела моделей. Нагито буквально чувствовал грязь, что покрывала его, выливаясь из самого нутра. На этот раз она была с привкусом бензина.***
Не заметить завистливый взгляд Мукуро было сложно, так же как и солидное пополнение банковского счёта. Комаэда просто был на нервах: хоть он и вёл себя невозмутимо, каждая клеточка тела готова была взорваться, словно маленькая электростанция. Юноша всё больше и больше ненавидел себя: это подстёгивалось сценой, что до безумия напоминала то, о чём беловолосый предпочитал забыть, навеки стерев из памяти. Кажется, это была очередная перемена между очередными парами. Нагито уже толком-то и не понимал, как сменялись локации, перенося его с места на место: ему, наверное, было плевать. Люди двигались, общаясь друг с другом и перенося предметы с места на место: складывалось ощущение, что они несмышлёные NPC, которые созданы лишь для заполнения внутриигрового пространства. Никто не обращал на модель никакого внимания: все занимались своими делами, но парню отчего-то мерещились знающие взгляды. Он не очень понимал, что именно они знали, но всё же... В действительности лишь Чиаки время от времени обеспокоенно поглядывала на Комаэду, отрываясь от приставки. Движения юноши были судорожными и резкими, а взгляд — зашуганым. Это реально волновало Нанами, ведь изменения, происходившие в голове её лучшего друга, казались отнюдь не положительными. Он будто бы сжирал себя изнутри, до боли вгрызаясь в истощённый разум. Никто... Никто не мог помочь Комаэде. Хотя, стоило отдать должное, один человек всё-таки пытался. — Нагито, — голос, что олицетворял саму надежду, приоткрыл завесу скорби, что покрывала студента, — ты в порядке? — Здравствуйте, Наэги-сан, — с вымученной полуулыбкой поздоровался парень. — Просто Макото, — исправил старшекурсник. — Как скажете, — говорить — это слишком сложно для Комаэды, что чувствовал себя ничуть не лучше выжатого, потёртого и сгнившего лимона, на который обрушились все мирские беды. — Так что, — напряжённо продолжил шатен, — ты в порядке? — Нет, — честно ответил парень, положив голову обратно на руки. — Если ты говоришь это так прямо, то всё, вероятно, очень плохо, — присев на ближайший стул, выстроил логическую цепочку Наэги. — Не хочешь поделиться? Комаэда еле заметно качнул головой, выразив своё несогласие: он просто... Просто не знал, о чём говорить. Ему было больно, а причин у этой боли не было. Ему было страшно, хотя бояться стоило окружающим. Модель ненавидел себя, и это было вполне нормально: он натворил целую кучу дерьма, став антагонистом даже своей собственной жизни. Нагито просто было плохо. Его проблема была не в том, чтобы выразить или сформулировать свои мысли, а в том, чтобы их создать. Мыслительный процесс — это сложно, а сложности сейчас были за гранью всего. Неужели эта чёртова зима заставила юношу так захандрить?.. Что же, других объяснений всё равно не было. Правда могла ослепить, разрушить и столкнуть в пропасть, поэтому Комаэда решил её игнорировать. Зачем думать о проблеме, которой нет, верно? — Ты же понимаешь, что это ненормально? — спросил Макото, опустив голову так, чтобы она оказалась на одном уровне с руками Нагито. — Что ненормального? — три секунды. Три секунды понадобилось юноше, чтобы озвучить вопрос, который состоял из двух несложных и относительно коротких слов. Конечно же, всему виной недосып и зима, призывающая к лени... Да. Да. Да. — Вот это всё, — спокойно ответил Макото, устало вздохнув. — Ты же понимаешь, что твоё состояние сейчас оставляет желать лучшего? — а в ответ лишь тишина. — Когда ты в последний раз отдыхал? — сложный вопрос. — Когда ты в последний раз ел? — ещё сложнее. — Когда ты в последний раз принимал душ? — а Наэги понимал, как обескуражить. Нагито не знал — хотя правильнее сказать не помнил — ответов на эти вопросы: в его голове мешались даты. То, что по его мнению происходило вчера, могло было быть прошлогодней историей. Ладно, это, конечно же, ложь: Комаэда понятия не имел, как выглядел прошлый год. Его воспоминания не были расплывчатыми — их будто бы просто-напросто не существовало, и это было бы страшно, если бы не было никак. Да, огромные дыры в сознании должны были насторожить и обеспокоить, свести с ума, в конце-то концов, но ничего такого, к счастью или к сожалению не происходило. Беловолосому было просто наплевать: он не мог сосредоточиться на чём-либо, помимо чувства безнадёги: мир с его проблемами казался незначительным в сравнении с отчаянием Нагито. Серые зрачки разделялись на чёрное и белое, исполняя свой жестокий танец. Вселенная кружилась, повинуясь порывам ужаса. Комаэда бы обязательно боялся, если бы на это были силы. Увы, все они уходили на попытки не сдохнуть. Судя по огромный мешкам под глазами и ещё более острым — да куда уж острее-то?.. — скулам, попытки эти были не очень удачными. Где же ты, когда так нужна, милая Фортуна? — Да у тебя глаза стеклянные, Нагито, — сочувствующе оповестил Макото после молчания длиною в... А сколько времени вообще прошло? Хах, наверное, целая жизнь. — Ты вообще видишь меня? — сморщившись, спросил шатен. — Вижу, — без намёка на энтузиазм ответил беловолосый, с трудом сфокусировавшись на собеседнике, — но разве это важно? — поинтересовался он с мертвой усмешкой. — К-конечно! — слегка побледнев, нервно выдал Макото: эта ситуация уже не настораживала — она пугала. — Прошу, поговори со мной, — юноша не просто попросил, он буквально взмолил. — О чём? — наконец подняв глаза, чётко спросил Комаэда, даже ни разу не сбившись. — О твоём состоянии, конечно, — кажется, Наэги искренне порадовался тому, что друг решил пойти на контакт. — А что не так с моим состоянием? — пустые очи заполнились непониманием, что теперь лилось через край, останавливаемое лишь чудовищным безразличием. — Т-ты, — Макото просто не знал, как это описать. — Ты... Н-ну... — слова путались, образуя огромный клубок из мыслей. — Хм? — Комаэда ухмыльнулся, таки пробившись через апатическую решётку. — Даже не можете сформулировать? — со смешком спросил парень. — Я... — шатен пристыжено замолчал, опустив свою голову. — Жалко, — отреагировал на подобный жест Нагито с широкой и совсем не искусственной улыбкой. — А? — Наэги взглянул на своего друга, словно громом поражённый. — Что т-..? — Я сказал, что ваши слова жалкие, — ни капли не постеснявшись, заявил студент. — Я сказал, что вы жалкий, — надавил он, сделав акцент на слове «вы». Макото ранили эти фразы, произнесённые его другом, кохаем и просто хорошим человеком. Неужели шатен действительно был... жалким? — Нагито, — стиснув зубы, позвал старшекурсник, — прошу, успокойся. — Успокоиться тут надо вам, — с презрительным смешком выплюнул парень, заставив свою первую любовь глубоко вдохнуть, медленно выдохнуть, неторопливо моргнуть и, вернув на лицо широкую улыбку, заглянуть в самую душу Комаэды. — Видишь? — неловко, но оттого не менее лучезарно начал парень. — Я спокоен! Теперь твоя очередь. — Я... — теперь пришла пора модели поражаться. Да, юноша знал, что его наставника называли «парнем, что вселял надежду» и «солнцем всего университета», но он явно не ожидал, что подобные клички так точно описывали саму суть Наэги. — П-простите, — выкрикнул беловолосый, прикрыв глаза руками. Этого почти никто не слышал, ведь в классе не было людей, кроме Макото и Комаэды. Остальные, кажется, просто испарились. Или, ох, вероятно, они всего лишь ушли: часы говорили о том, что занятия были давно окончены. Неужели Нагито просто пропустил момент, в который его одноклассники покинули аудиторию один за другим? Чёрт, получается так... — Всё в порядке! — помотав руками в примирительном жесте, заверил Макото. — Просто расскажи мне то, что сможешь, ладно? — попросил юноша, погладив везунчика по голове. — Я не знаю, — честно ответил парень. — У моего состояния нет никаких причин, — пояснил он. — Я просто... Просто не могу контролировать то, что делаю или чувствую, и это сводит с ума. — Не можешь контролировать? — сведя брови к переносице, удивлённо уточнил шатен. — Ага, — подтвердил беловолосый. — Это... ненормально, — честно признался шатен. — Знаю, — с улыбкой ответил Нагито, выглянув в окно: небо затягивалось — мог начаться дождь. Сердце юноши, кажется, подражая погоде, готовило бурю. — Я могу помочь тебе? — спрашивает Макото, невесело улыбаясь. — Будьте рядом, ладно? — просит парень, ища ответы в грозных тучах. Наэги молча кивает.