Оплата почасовая

      Потрясающе добрые люди заселяли яркий и красочный город, что располагался в солнечной стране, полной незыблемой надежды, которая в свою очередь была частью огромной вселенной со всеми этими прекрасными мячиками-планетами, разбросанными повсюду.       Нагито был одним из маленьких человечков, что заполоняли одно из маленьких небесных тел, потерянных в бескрайнем космосе. Чудесно.       В его глазах, разумеется, не угасал огонь, а в ушах, конечно, не звенели колокольчики. Мир расцветал, а не рушился — на улице всё-таки был апрель, месяц любви, красоты и плодородия. Феерично.       Живые очи со всей своей живительной живостью рассматривали лучики солнца, что падали на подушку, отскакивая от зеркал, окон и всего-всего, до чего могли добраться.       Комаэде было хорошо — конечно, а как иначе? — он давно позабыл, что такое апатия, едким дымом заполнявшая нутро.       «Счастливые люди чувствуют счастье, а несчастные не чувствуют вовсе», — эта фраза ни о чём не говорила, ведь юноша уже и не помнил страшной пустоты, сжигавшей лёгкие. Не было в нём боле отрешённости, раздражительности и пассивной агрессии — он ощущал себя самым ярким человеком, готовым дарить окружающим позитив.       Просто, чёрт возьми, бесподобно.       Для злобы были силы, но не было причин: жизнь казалась розовой, как жвачка со вкусом сахарной ваты, — лопалась она, впрочем, так же просто.       Мир, естественно, не был настолько ярким, что от него в любой момент могла начаться мигрень, а голова не кружилась, превращая картинку в адскую центрифугу. Конечно нет, реальность ведь была безоблачной и тошнотворно пёстрой — от такого и возмущение казалось страшным грехом, за который черти в миг отправляли людишек на те самые центрифуги, прямиком в самое сердце ада.       Умереть не хотелось, а жить — очень даже.       Нагито встал с кровати, аккуратно отбросив тоненькое одеяло. В голове играла какая-то очень весёлая мелодия, пока музыкальные инструменты, кажется, сами по себе придумывали песни о счастье. Механизм жизни работал с постоянной скоростью, вращая шестерёнки часов, — у парня были амбиции, будущее и счастье. О большем и мечтать было не нужно.       Он чувствовал радость, чтобы забыть о существовании каких бы то ни было эмоций через... Интересно, через сколько?.. Впрочем, в этом деле главное — результат: плевать когда, важно лишь то, что ловушка из адских песков была готова накрыть реальность, проглотив одного маленького человека.       Солнце сияло, а лучи его образовывали бескрайний купол, что держал мир в огненном заточении. Туман давно рассеялся, открыв вид на горы трупов, некогда бывших людьми, которые пропали из поля зрения.       Материя никогда не исчезала — её просто скрывали ядовитые пары, не дававшие путникам мыслить рационально.       Юноша сделал пару шагов, буквально почувствовав то, как его стопы отскочили от земли, подарив чувство полёта. За окном шумел город, такой живой, полный, состоявшийся, и от звуков его голова совершенно не болит. Мигрени остались в прошлом — там, где шестнадцатичасовой сон смешался с бессоницей, а лицо побелело настолько, что девственно чистое покрывало могло лишь ему позавидовать.       Комаэда, к своему счастью, не чувствовал, что мог свернуть горы — такое состояние казалось благоприятным лишь в краткосрочной перспективе.       А вообще... Это всё была просто долбанная клоунада.       Почему он был счастлив? Почему ему было грустно? Почему ему было плевать? Не могли эмоции управлять человеком — напротив, человек должен был управлять эмоциями. Никак иначе.       Только сам индивид мог решать, где был предел его сил, а где — самое дно восприятия. Не могла всякая чертовщина, вроде сознания и психики, творить всё, что ей вздумается.       Впрочем, плевать.       Парень принял душ, не потому что надо было, а потому что хотелось. Простое действие не ощущалось как подвиг — душ и душ, подумаешь.       На лице его цвела улыбка — такая яркая, добрая, светлая, — пока струйки тёплой воды обволакивали тело, позволяя ощущать потрясающее спокойствие.       Белую кожу покрывал здоровый румянец, что маскировал болезненность и ненормальность — так выглядело, вероятно, и состояние юноши: непривычно правильные ощущения скрывали за собой смесь страданий и лихорадочного счастья, — волосы были аккуратными и ухоженными, несмотря на недавнее пробуждение, а глаза излучали свет, который не являлся источником тепла, радости или жизненной энергии — просто свет, ничего такого.       В душе студент был минут десять от силы: этого было вполне достаточно для того, чтобы привести себя в полный и безукоризненный порядок. Он был идеален: идеально нормальная прическа, идеально нормальная чистота, идеально нормальные чувства. Идеал сейчас находился на середине — вдали от излишков.       Юноша мечтал попасть в университет. Нет, он разумеется не устал от любимых матери и отца, последний из которых — к всеобщему удивлению — остался дома: да, с Марией они спали в разных комнатах, но всё же, однако попасть к другим ребятам очень хотелось. Так ведь было лучше, правда?..       Протерев тело мягким, словно махра — ах да, это же она и была, — полотенцем, парень улыбнулся своему отражению в зеркале, а после, повязав ткань вокруг бёдер, направился обратно в комнату.       Непередаваемый аромат весны насыщал воздух, заставляя дышать чаще, глубже, увереннее. Юноша потянул за ручку шкафа, настроенный выбрать одежду, походящую на наряд именинника, а не нищего, случайно заглянувшего в престижное учебное заведение.       Нагито отчего-то не было плевать на реакцию других людей. Даже смешно.       Где-то в углу шкафа, в самой тёмной его части, лежали белая футболка, тёмно-зелёный пуловер и какие-то джинсы — вещи, с которыми беловолосый не хотел иметь ничего общего, — а в самом центре, на большой перекладине, висели коричневые брюки, рубашка и жилет: они все были выполнены в одном стиле, от одного вида которого ассоциации отчего-то возникали с поэтами.       Юноша, толком и не рассмотрев других вариантов, решил одеться именно так. Причин не было — такой выбор банально показался правильным. Да и сам наряд, разумеется, был весьма солидным, поэтому проблем с тем, чтобы выглядеть по крайней мере неплохо возникнуть не должно.       Медленно, но вместе с тем весьма нетерпеливо юноша натянул на себя сначала нижнюю, а затем и верхнюю части, не забыв, конечно, и о нижнем белье.       Оценив своё отражение в зеркале напоследок и воспользовавшись одним из одеколонов, которые некогда привёз дедушка, парень отправился к лестнице со стойким ощущением счастья. Что-то подсказывало, что день будет просто замечательным.       На первом этаже, в столовой, сидели Мария и Атсуши, чьи положения напоминали типичную сцену из какой-нибудь книжки, мультика или фильма: женщина смотрела в телефон, вероятно, листая ленту в Instagram, а мужчина читал газету, которую — ей богу! — непонятно, где достал.       — Доброе утро, мам, пап! — бодро выкрикнул Нагито, чем отвлёк родителей от сжигания их времени.       — Доброе, сын, — спокойно и обыденно бездушно ответил отец.       — Доброе, — натянув на лицо улыбку, которой не было ещё секунду назад, вяло отреагировала блондинка.       — Вы куда-то собираетесь? — поинтересовался юноша, заметив, что пара была одета и причёсана.       — Работа, — коротко ответил Атсуши. — Работа... — потерев брови подушечками пальцев, отстранённо повторил он.       — А я... — Мария опустила взгляд, улыбка её стала ещё более нервной, ресницы легко задрожали. Комаэда-младший, впрочем, этого не заметил: его энтузиазм не дал побеспокоиться о мелочах. — Я думаю сходить по магазинам. Что-то меня в последнее время совсем увлекла кулинария: так, гляди, и готовить научусь! — резко подняв голову и, кажется, искренне — или она просто была хорошим лжецом — улыбнувшись, женщина выпалила оба предложения на одном дыхании, усмехнувшись с неловкого унижения своих кулинарных способностей.       Хотя нет, ладно... Стоило признать, унижением это не было: еда у неё получалась настолько дряной, что даже условная грязь казалась куда более аппетитной, чем кулинарные шедевры Марии.       — Это здорово! — Нагито усмехнулся. — Смотри дом не подожги, — подобная ремарка вызвала еле заметную улыбку у Атсуши, что порадовало студента.       — Не бойся, не подожгу, — подытожила Мария, махнув рукой в сторону двери и тем самым будто бы сказав: «Иди уже, опаздываешь».       Что же... Они пытались быть семьёй!..

***

      Учебное заведение встретило своего ребёнка с материнским энтузиазмом: здание будто бы расправило корпуса, позволив Комаэде ступить на свой порог. Юноша поддался, не почувствовав ни капли сомнений, — всё шло хорошо, а значит, причин волноваться, тем самым накручивая себя, не было.       В коридоре ходили люди — такие же безликие студенты, как и сам Нагито. Время от времени попадались и преподаватели — единственные обитатели университета, чьё присутствие не заметить было сложновато: не невозможно, конечно, но всё же...       Ученики весело перешёптывались, ругались или рассказывали друг другу истории о тяжести жизни — иными словами, ничего нового не происходило, что даже, наверное, радовало.       Перемены сейчас, во времена, когда на переднем плане находилась бесчернильная гармония, были ни к чему. Реальность казалась слишком хорошей, чтобы её менять.       Юноша, весело разглядывая лица, которые ни за что не запомнит, направился в свою аудиторию, где его уже, вероятно, ждала целая группа студентов: его друзей, знакомых или просто ребят, зашедших проведать кого-то из семьдесят седьмого класса.       Мелодия, оповестившая о начале пары, раздалась резко и неожиданно, словно её здесь и вовсе не должно было быть. Парень ускорил шаг, почти бегом добравшись до нужного помещения, — он не хотел опаздывать. Не сегодня.       Со стуком открыв дверь аудитории, юноша практически ворвался внутрь.       — Можно? — с отдышкой от кратковременной пробежки спросил он, оказавшись в просторной комнате.       — Нагито?.. — Чиса, стоявшая за кафедрой, неуверенно обернулась на звук. — Входи скорей, присаживайся, — большую часть времени она говорила такие слова с улыбкой, мол, ничего страшного — опаздали, так опоздали, но сейчас её тон был другим: странным, нервным и почти болезненными.       Юноша быстро занял своё место, предварительно осмотрев группу: сегодня, что странно, не хватало всего двух человек — тех, кто ходил на пары постоянно, не пропуская ни единого дня.       Их отсутствие настораживало.       Хотя, быть может, ребята просто опаздывали — они ведь тоже были людьми.       Да, Хаджиме и Чиаки были людьми, поэтому их отсутствие не являлось поводом для начала паники. В конце концов Нагито в любой момент мог написать кому-то из них, поинтересовавшись, куда они запропастились.       — Итак, ребята, как я уже говорила, у меня есть новости для вас... — женщина прикусила губу, одёрнув край своего идеально выглядевшего фартука. — И, следует признать, новости эти не очень хорошие... Очень нехорошие, если уж совсем честно. Сегодня утром мне позвонили родители одной из наших учениц, — Чиса выдохнула. Было видно, что слова давались ей с огромным трудом, будто она и вовсе мечтала их никогда не произносить, хотя, судя по невербальным жестам, именно так всё и было, — Чиаки Нанами.       Комаэда нахмурился, сжав край своего стола.       Что пыталась сказать Юкизоме?..       Судя по её поведению, ничего хорошего. — Вчера вечером она находилась в одном из магазинов во время вооружённого ограбления. По словам её родителей она попыталась оказать сопротивление. Преступники открыли огонь: она и продавец были ранены. Женщина была спасена, а Чиаки... Пуля задела сердце — она скончалась на месте, — Чиса проговаривала предложение на одном дыхании, а после делала паузу, как бы подготавливая себя к следующему. — Мне очень жаль... — она поджала губы, прикрыв свои веки ладонью.       Из вечно горящих глаз нежно зелёного, словно свежая весенняя трава, цвета полились прозрачные слёзы, которые женщина просто не способна была скрыть: Нанами, одна из её любимых учениц, что росла, распускаясь как прекрасная роза, зачахла в один миг. Человеческая жестокость привела к страшной трагедии, что отразилась на ученических лицах, став зеркалом шока.       «Что?..», — единственный вопрос, появившийся в голове Комаэды. Мысли будто бы иссякли в мгновение ока: не было ни горечь, ни страха, ни смятения.       Осталась лишь пустота, что врезалась в лёгкие с пронзающей, почти физически острой, болью, выбив из груди воздух, а из головы — разум.       Улыбка раскололась на части, что некогда были склеены чужой любовью, как самым крепким на земле скотчем.       Не осталось ничего. Мир позволили себя разрушить.       — Что?.. — вдруг повторила мысленный вопрос Нагито Соня. Парень этого уже не услышал.       Его зрение пропало. Его слух пропал. Его способность говорить пропала.       Пропало абсолютно всё.       Даже дышать уже, кажется, не было смысла.       — Я... — Чиса резко стёрла влажные дорожки со своих щёк и посмотрела на группу. — Я понимаю, что вам тяжело. Мне тоже тяжело... Очень, — каким болезненно-вымученным было это горькое «очень»... — Но мы должны быть сильными... — её неуверенный голос дрожал, но было абсолютно понятно — она верила в свои слова. — Мы должны идти дальше... Поверьте, Чиаки хотела этого, — проговорив имя своей ученицы — уже, видимо, бывшей, — Чиса согнулась, не сдержав слишком ярких рыданий.       Эмоции целиком захлестнули её, словно огромное цунами, — способность говорить была утеряна: слёзы вбирали в себя слова, окончательно выбивая почву из-под ног.       Кажется, кто-то в классе начал плакать, поддавшись порыву преподавателя. Хотя нет, постойте: плакать начали практически все.       Но Нагито не заплакал... Он не почувствовал боли, страха или тревоги. Ему просто отчего-то стала до невозможного плевать — вот только безразличие это показалась мучительным. В голове будто бы летали куски сплетённых друг с другом обрывков мыслей: они заполняли собой черепную коробку так же, как бумажная стружка заполняла подарочную.       За любую нить можно было потянуть, но она дала бы лишь часть мозаики, а после улетела восвояси, так и не предоставив цельной информации.       Фрагментов было огромное множество — кажется, миллиарды. Все они кружили над головой: чтобы их достать следовало лишь попытаться – этого было достаточно.       Однако обрывочные мысли даже нельзя было сложить наподобие пазла: неясные кусочки стримились ввысь, к самым звёздам, но их, увы ограничивал потолок, а оттого они всё летали и летали под ним в жалких попытках найти выход.       Нагито не понимал сути своих размышлений — от них хотелось бежать: слишком сложными и извилистыми казались пути сбора нужной картинки.       Мозг, слишком перегруженный от пустоты и заполненности, был готов взорваться, но на лице это не отражалось: оно было статичным, практически каменным.       Комаэда просто мечтал о том, чтобы ему рассказали, как стоило реагировать, и заново научили правильно дышать.       Всё в момент испарилось.       — Сейчас, — кажется, справившись со своей истерикой, Чиса сжала кулаки, ввдохнув сквозь стиснутые зубы, — мы должны пойти на общий сбор, где нам объяснят правила безопасности в таких ситуациях, — женщина криво объяснила инструктаж, натянуто улыбнувшись. — Идите за мной.       Ни у кого не было выбора, кроме как поддаться.

***

      Всю лекцию от какого-то мужчины в деловом костюме Нагито пропустил мимо ушей. Слишком тяжёлые комки мыслей забивали всю его голову, не позволяя концентрироваться на словах неизвестного рассказчика.       Чиаки была мертва. Прямо сейчас, в эту самую секунду, она, наверное, лежала в морге.       Это было... Странно. Очень странно осознавать, что человек, с которым ты общался меньше суток назад, сейчас не мог даже пошевелиться. Такое ведь могло случится с каждым из них, но случилось отчего-то именно с Нанами — самым добрым и светлым человеком из всех, что были знакомы Комаэде.       Первыми уходили лучшие, да?..       И, что самое смешное, студент мог предотвратить это всё, просто проведя подругу до дома Хинаты... Мог, мог, да не стал, совершив, наверное, главную ошибку в своей жизни.       А сам Хаджиме... Неужели ему было так трудно встретить свою девушку? Если она шла к нему, то они, вероятно, договаривались о том, что розоволосая придёт?       Следовательно, шатен точно должен был заподозрить что-то неладное, когда геймер не появилась в его квартире.       Тогда... Могло ли это означать то, что он уже знал о её смерти? Если да, то причина его отсутствия была ясна как день.       — Нагито, — голос, похожий на голос самого Комаэды, вдруг раздался откуда-то из-за спины.       — Наэги-сан, — пустой звук вылетел из ослабшего горла: юноша не узнал самого себя — настолько бездушно прозвучало чужое имя, сорвавшееся с сухих губ.       — Мне очень жаль, что так вышло с Нанами — он опустил голову, вздрогнув от необычного тона своего товарища. — Она была твоим лучшим другом, и... — договорить ему не дали.       — Я в порядке, — студент вдруг натянуто улыбнулся, почувствовав волны боли, что расползлись внутри его головы: эти, к слову, были абсолютно реальны, а не метаморфичны. Кажется, к парню беззвучно подкрадывалась мигрень. — Не волнуйтесь за меня.       — Я просто... Не натвори глупостей, ладно? — поджав губы, попросил шатен, грустно покосившись на свои ноги.       — Я бы на вашем месте волновался за Хаджиме. Они с Чиаки были гораздо ближе, — с усмешкой выдал юноша, протерев болезненно заколовшие виски.       — Я звонил ему сегодня, — коротко отреанировал Макото. — Он пойдёт на первую церемонию вместе с семьёй Нанами, — дополнил он свой ответ, отвернув голову от Комаэды и сложив руки на груди. — Пойдёшь туда?..       — Нет, — толком и не поразмыслив, выдал беловолосый, почувствовав как боль резко усилилась.       Он абсолютно точно не собирался идти на прощание с Чиаки: юноша ещё даже толком не свыкся с мыслью о том, что её не было в живых. Всё это казалось неправдой.       — Тогда... Позвони Хаджиме, ладно? Судя по голосу, он определённо далеко не в самой лучшей форме, — с нескрываемой горечью поделился шатен, а затем, легко приобняв друга и не получив никакого ответа, удалился.       — Обязательно, — прошептал себе под нос парень, запрокинув голову.       Небо было ярко-голубым и непередаваемо красивым, но за красотой этой скрывался второй цвет — тёмно-фиолетовый, почти чёрный... Траурный.       Оптимизм оборвался, будто его никогда не существовало. Всё просто полетело в тартарары — чёртово царство мёртвых.       Небо сияло, взывало, помогало, но легче от этого не становилось: лучик пропал, а значит, исчезло и целое солнце.       Юноша протёр предательски сухие глаза и достал телефон из своей сумки.       Пальцы мучительно долго листали короткий список контактов, а взгляд всё никак не натыкался на нужное имя, потерянное среди десятков других.       Лишь спустя полминуты, которые казались бесконечно долгими, парень наконец нашёл то, что искал. Дрожащие руки уткнулись в чёрные иероглифы — звонок пошёл.       Беловолосый стал нервно постукивать по своей ноге пальцем левой руки, пока правой удерживал телефон у уха. Нервы были потрачены на то, чтобы услышать одну единственную фразу: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоне действия сети».       «...Или абонент выключил телефон к чертям собачьим, чтобы больше никогда вас не видеть», — мысленно дополнил Комаэда, почувствовав вязкий ком в горле.       Браслет, что, по словам Чиаки, должен был стать символом того, что на неё всегда можно было положиться, вдруг превратился в знак самой большой лжи в жизни студента.       Всё это приторное счастье, вся эта надуманная белая полоса с самого своего нутра были пропитаны ужаснейшим на вкус враньём, которое столкнуло юношу в самую пропасть, что была целиком соткана из самой реальности, жестокой, болезненной, несправедливой.       Студент напряг запястье, заставив кролика — Усами — слегка шевельнутся, поддавшись напряжению мышц. Её чёрные глазки-пуговички смотрели в никуда: в них, что абсолютно логично, не было жизни.       Все студенты потихоньку разбредались по своим делам: единственными тронутыми до глубины души людьми были ученики семьдесят седьмого и семьдесят восьмого классов — они знали Чиаки, а оттого прекрасно осознавали, каким замечательным человеком она была.       Скорбь была видна на двадцати семи лицах: Эношима, Нанами и Хината просто-напросто не присутствовали, а Комаэда и Мукуро выглядели безэмоциональными, словно каменные глыбы, хотя, конечно, Нагито был в трауре. В глубине души он был в трауре.       Наверное...       Бросив косой взгляд на группку ребят, старавшихся выведать что-то у Наэги — он состоял в студенческом совете, поэтому вполне мог знать немного больше других, — Комаэда вздохнул, стянул с себя браслет и сжал его в кулаке, услышав тихий треск.       Нужно было просто добраться до дома.

***

      Тёмное пустое и одинокое здание встретило юношу тихим скрипом, напомнившим тот, что он слышал после первого визита в казино Джунко.       Только на этот раз не кошмар маскировался под реальность, а реальность сама по себе являлась кошмаром — больше никаких иллюзий.       Чёртов ад наяву...       Немота дома заставила ужаснуться: в последнее время здесь не было настолько тихо. С тех самых пор как Мария, чьё присутствие сейчас было бы очень кстати, вернулась, здание не было таким пустым и одиноким.       Сейчас женщины, видимо, не было, но за завтраком она обещала вернуться. Обещала ведь, правда?..       За всё время своего пути юноша так и не разжал кулак, в котором находилась Усами. Парень выдохнул, стеклянным взглядом пробежался по прихожей, а после пошёл на кухню, мельком заметив оставленные в столовой тарелки.       Складывалось впечатление, что люди, поглощавшие остатки праздничного ужина, покинули дом в спешке.       И если с Атсуши всё было понятно — он торопился на работу, — то с Марией возникала проблема. Куда, чёрт возьми, сбежала она?       Ужас был в том, что Нагито догадывался... Вот только предположение это ему, увы, совсем не нравилось.       Именно в этот момент, будто по волшебству, телефон завибрировал, заставив парня на секунду вздрогнуть, опешив.       Может, звонил Хината?       Нет... Одного простого взгляда хватило, чтобы распознать белое слово «мама», выделявшееся на чёрном фоне.       Юноша ответил сиюминутно.       — Алло?.. — дрожащий голос отражался вибрацией на тонких пальцах.       — Нагито? — трезвый голос — хороший знак. — Прости, тут возникли некоторые трудности, поэтому сегодня я, наверное, не приду, — хороший, блять, знак...       На заднем фоне послышался мужской голос, спросивший что-то о коктейлях.       Юноша сбросил вызов.       Послышался отчётливый треск, за которым последовала еле ощутимая боль. Парень ослабил хватку — из его руки вывалились осколочки белой и розовой глин.       Они упали на пол, а за ними устремились все мечты, планы или это ёбаное обманчивое счастье.       Комаэда поверил... Поверил, что жизнь наладилась.       А сознание ударило его так сильно, как не било ещё никогда.       Чиаки была мертва, а Нагито ей завидовал.       Смерть явно была лучше всего дерьма, что текло сквозь обессиленные пальцы болезненно белого цвета.