***
Необъятные океаны таят в своей глубине неизведанных подводных монстров, что прячутся от яркого света под толщей воды. На самом дне, куда совсем не проникают лучи солнца, воздух… Где темно, тяжело. Дно это — у самых-самых зрачков. Черных как сама ночь. И монстры эти — скрыты голубыми волнами. Я улыбаюсь, осторожно глажу его по хрупкому плечу и смеюсь. — Всё будет в порядке, — шепчу ему на ухо. Его трясёт не по-детски. Испытываемый им ужас видится в каждой детали — от бледного лица, от застывших мышц, от дергающегося зрачка и панически плескающихся волн океана за стекляшками. — Ты привыкнешь, — обещаю, нежно поглаживая его по голове. И тактично не замечаю, как его выворачивает наизнанку от увиденной картины. Все хорошо, — шепчет подсознание. — Он очароваетелен даже сейчас. Его полную несостоятельность мой мозг замечать отказывается автоматически. Ну подумаешь, что кронпринц целого королевства не способен выдержать даже вид распотрошенного тела животного. Это ведь не так уж и страшно. Как бы не было жалко живое существо, как бы не хотелось не наносить им вред, но выживание требовало этого. Как кронпринцу, а также будущему королю, ему придется постоянно участвовать или видеть своими глазами, как хрупка и недолговечна жизнь слабых. И насколько часто вообще могут умирать люди. — Я-я не хочу п-привыкать, — его голос дрожит вместе с ним. Из глаз океанов наконец выплескивается вода, стекая по щекам вниз. Сердца болезненно сжимаются… Отличить эту боль от своей не получается. Смогла бы я пожалеть его, прояснить моё сознание хоть немного? Хоть на доли секунды? Интуиция вяло бьёт по нервам, намекая, что нет. Совсем нехотя и тихо, настолько, что услышать этот тихий голосок в лесной глуши — задача непосильная. И я скорее представила это, чем почувствовала или услышала. Только эти мысли сразу тонут в тумане. И все мысли вновь сосредоточены на состоянии парнишки. Прекрасном, милом. — Э-это ужасно, — он захлёбывается рыданиями. Мне хочется кричать о том, какой он оказался бесполезный. От кронпринца королевства невольно ждёшь куда большего, чем нежные взгляды, белые ручки и белоснежная невинность, подобная самому первому снегу в году. Кто за таким пойдёт? Но эти мысли тают. Мне хочется позаботиться о нём, защитить от всех бед и укрыть от жестоких ветров реальности за стенами кукольного домика. Приторно-розового, от которого сводит зубы также, как и от него самого. Не так важно, что это желание принадлежит не мне. — Тебе больше не придётся это видеть, хорошо? — я нежно касаюсь ладонью его мокрой щеки. — Я буду делать всё сама. — Н-не надо, — его тряхнуло. — Не убивай никого! Он судорожно цепляется пальцами за мою одежду. Со дна океана поднимаются чудовища, оплетая меня своими щупальцами. Мне хочется пнуть его. Мы ведь почти незнакомы. Так почему я должна терпеть такое небрежное отношение и кормить кого-то настолько… Бесполезного. Не слабого. А именно бесполезного. На всё находится своё оправдание. А если и не находится, то такие мысли бесследно исчезают, как будто кто-то вытягивает из моей голове нити с ними. И вот не кажется он уже таким… Омерзительным. Милый ребёнок, которого необходимо защитить. Милый паренёк, которому необходим наставник.***
Я обещаю ему слишком многое. От мелочей, которые исполнить невероятно легко, до обязательств серьёзных, которые исполняются лишь непосильным трудом и стараниями. Во мне мальчишка видит ту героиню Лионесса, которая была ещё до того, как я открыла в этом мире глаза. До того, как она открыла таверну на шляпе гигантской зелёной свинки. До того, как её несправедливо оболгали. Лисбет предельно уверен, что «Семь Смертных Грехов» по прежнему герои. И эта детская вера в светлое и радужное граничит с почти что безоблачной тупостью. Он выглядит блаженно. Я обещала ему собрать тот отряд «героев», обвиненных в измене и государственном перевороте, чтобы остановить нынешнее бесчинство Святых Рыцарей, которые почувствовали запах власти. Как акулы, чующие кровь. Слушая рассказы Лисбета и тех почитателей таверны, кто не умеет держать язык за зубами, я строю в голове картину происходящего. Абсолютно мрачную и неприятную. Никто не указывал этим «Святым Рыцарям» их место, никто не пытался бороться против тех, кто обладает магией, властью и одобрение со стороны главенствующих сил. И всем, абсолютно всем, врали, что всё это с одобрения правящей семьи. Король тяжело болен, принцессы править не способны… Они верят, что никто никого в заложниках не держит. Хотя… Я не уверена. Те, кто столкнулся с бесчестием тиранства, вряд ли так уверены, что их мудрый король и добрые принцессы могли когда-либо дать своё согласие на такое. Быть угнетённым никто не любит. Я тяжело вздохнула. Я обещала мальчишке слишком много… Неоправданно много. Где-то на самых задворках сознания, даже сквозь густой туман и тающие мысли, я осознавала, что слишком много обещала ему, взамен не получая ничего. Ни пользы, ни настоящего удовольствия… В ответ на помощь, поддержку и бесконечные обещания, которые исполнить я стараюсь, не было ничего. Из Лисбета работник — никакой. Он не самый умный, не самый крепкий, не самый ловкий и не самый находчивый. Наоборот, он постоянно спотыкается, роняет подносы с отвратительной едой и потрясающими напитками. Он не умеет собирать слухи. Он не умеет убираться. Он не знал мира за пределами стен замка, где толпа горничных и слуг готовы до самого конца его жизни подтирать его задницу и поднимать упавшие на пол столовые приборы. Если бы он был принцессой, такое воспитание можно было бы понять. Тогда бы, наверное, право наследования бы перешло к старшей из сестёр и от Лисбета бы никто ничего не ждал… Но он кронпринц. Правление — не только привеллегии. Это неверное количество обязанностей и ответственность за жизни сотни и тысячи людей. Это ответственность за человеческий ресурс, который будет тратится в войнах за территории. Его наивность — яд и разложение. Он — неоправданный риск королевства. Пока мы собирали слухи и проверяли те места, в которых было хоть что-то подозрительное, я старалась обучить его хоть чему-то. О таких важных навыках как то же умение держать меч и речи не шло. Он был слишком хрупким, слишком слабым и сам боялся настолько острых предметов… И ещё больше он боялся вредить другим. Он птичка, которой нельзя покидать пределов клетки. Он цветок, который не выживет вне теплицы. Я вздохнула. Мне хочется его защитить. Хочется. И любая неоправданность моих действий меркнет в голове, когда Лисбет улыбается.