А московские встречи случайны

Лена не то чтобы очень любит въедливый дым, змеем расползающийся по лёгким — да и врач будет недоволен — но другой способ забыться, исключая, конечно, запой, на который у неё нет ни времени, ни здоровья, ей неизвестен. Запоздало сдирая никотиновый пластырь с запястья — толку-то от него теперь — Белова бестолку щёлкает едва искрящей зажигалкой, но в конце-концов всё же выбивает из неё огонёк, которого достаточно, чтобы сигарета начала тлеть. Блаженно закрывая глаза, Лена делает несколько шумных затяжек, облокачиваясь на парапет, и почти забывается в вялом плеске воды и криках вездесущих чаек, но… Из вожделенной дремоты Белову вырывает смутное, но ощутимое движение сзади, и женщина, не оборачиваясь, устало выговаривает: — Просила же сидеть в машине. Так сложно? Рогозина за её спиной едва слышно прыскает — на мгновение полковник представляет себя не то комнатной собачкой, не то послушным цербером, которого, невзирая на тявканье, затолкали на заднее сиденье тонированной иномарки — и Лена спешно оборачивается, вспыхивает румянцем. Чёрт, полковник, ну ты-то здесь откуда? — Опять вы? — неловко и беззлобно шутит, выдавливая подобие полуулыбки. Рогозина тоже улыбается, но быстро серьезнеет, замечая початую пачку: — Думаете, поможет? Лена резко бросает в ответ: — Думаю. Правда, почти сразу же жалея о сказанном: рядом с собранной, подтянутой, закованной в китель Рогозиной Белова, закутавшаяся в чужой пиджак, чувствует себя растрёпанной нашкодившей школьницей, осмелившейся надерзить учительнице алгебры. Полковнику, что странно, Лена кажется почти такой же: нахохлившийся встрёпанный воробушек, что в поисках хлебных крошек нечаянно тяпает клювом ладонь, а потом сам же — испугавшись не то собственного акта неслыханной дерзости, не то потенциального наказания — стремительно, насколько позволяют маленькие короткие ножки, пытается скрыться из зоны досягаемости. Рогозина не видит — кожей чувствует стремительно нагоняющего её Круглова, и потому спешно отчаливает, слегка сжав плечо блондинки на прощание. — Была рада видеть, — говорит полковник, и почти не кривит душой: встреча со свидетельницей сродни хорошей передышке за кофе в череде бесконечных безумных звонков и явок на ковёр к Султановичу, требующему — вполне обоснованно —хоть сколько-нибудь конкретного результата. Елена отстранённо кивает в ответ, а когда соображает попрощаться, видит лишь быстро удаляющуюся спину Рогозиной, над которой, дергано суетясь, заботливо раскрывает зонт какой-то мужчина — испачканное размазанным грифелем небо наконец расщедривается на влагу. Белова с сомнением поглядывает на пачку, которую она от волнения ли — от никотиновой ли голодухи успела измять, и одним нерешительным (зачатки совести подсказывают, что поступает она, по отношению, по крайней мере, к московской экологии, не очень хорошо) жестом сбрасывает порядком надоевшую рукам ношу вниз. А затем зонт вырастает и над ней.