Молодое Зло

      Дни потекли своим чередом.       Если бы не внезапное повальное увлечение неблагополучных слоёв поножовщинами и убийствами в состоянии алкогольного опьянения, Игорь бы мотался в спецприёмник каждую свободную секунду времени, а так, увы, свободного времени не было. Сначала съездить на место преступления, потом написать отчёт, потом опросить и допросить, потом снова отчёт, затем – побегать по городу снова, чтобы найти убийцу… и написать отчёт. И снова – добиться чистосердечного признания.       И снова написать чёртов отчёт.       А потом ещё отнести всё это прокурору, подшить дело…       Одним словом, Игорь развлекался как мог, проклиная в очередной раз свою работу, которую, вообще-то, очень любил. Но именно сейчас мотаться кабанчиком по городу, распутывая бытовую мокруху, ему было совершенно не в тему, потому что об убийствах не думалось. Думалось исключительно об Андрее. Как он там? Нормально ли с «соседями» контактирует? Не буянит ли? А что там тряпичный союз его?..       Хотя уж кто-кто, а тряпичный союз был в полном порядке. Они держали своё слово, и уже четыре дня поочерёдно дежурили возле управления. Гром не мог не восхититься их силой духа: это же, небось, до чёртиков скучно – вот так торчать весь день около управления полиции, но ребятам будто бы было пофиг на скуку. Этакие бессменные стражи стали, и больше никто на них не обращал внимания. Стоят и стоят. Ждут и ждут. Не устраивают дебош и демонстрации – и ладно.       Игорю казалось, что он ждёт выхода Андрея даже больше, чем сам Андрей. И даже больше, чем остальные тряпсоюзовцы.       Но при этом ещё и боится этого момента.       Одно ведь дело жить с этим чёртом на съёмной московской квартире, в которой всё чужое, всё безликое и служебное, и не жалко, если он там где-нибудь чуть-чуть навандалит. «Наведёт искусство в казённой мусорской халупе», как выражался сам Андрей, и грани, в принципе, не переходил, потому что Игорь попросил.       Но другое дело – когда квартира своя… тем более, такая. Такая. Раньше Гром как-то не задумывался на этот счёт, а теперь вот задумался, и пришёл к неутешительному выводу, что Костецкий может его квартирой восхититься и вдохновиться из-за каких-то там своих архитекторских и других художнических тараканов в голове. А чем грозит вдохновение Андрюши… Да, Игорь знал, чем это грозит, и знал, что может быть не слишком готов к такому повороту событий. Иногда – часто – Андрея было даже слишком много.       Нет, Андрея очень хотелось обнять... отмыть сначала, конечно, а потом обнять – и не только. И прожить вместе хотя бы до конца этого лета, и чёрт с ней, с квартирой. Дверь разве что в туалет надо было поставить, а в остальном – сойдет.       Вот об этом точно стоило позаботиться раньше.       Погружённый в собственные мысли, Игорь почти дошёл до дверей управления, когда был перехвачен за локоть Петром. Перехвачен деликатно, но твёрдо. – Как он? – требовательно спросил Пётр. Игорь опустил взгляд вниз – гиря была на месте, стояла рядом со своим владельцем.       Всё-таки очень приятно было жить в мире, где есть неизменные вещи. Столпы. Символы вечного и постоянного. – Нормально, – соврал Гром, прихлёбывая кофе из стаканчика. – Жив, цел, орёл. Вы-то, надеюсь, больше остановки не крушили?       Соврал Игорь только потому, что понятия не имел, как там Костецкий. За эти четыре дня у него тупо не было ни времени, ни сил дотащить себя до спецприёмника, а после работы хотелось только доползти до родной квартиры и завалиться спать. На Андрея сил не было, и хотя он мог не только тянуть из тебя энергию, как маленький гиперактивный вампир, но и заряжать ею, с ним никогда не получалось угадать, что будет в этот раз.       Если Пётр со своей гирей был воплощением стабильности, то Андрей… Андрей был первородным хаосом, пожалуй. – Апелляция его прошла? – не унимался Пётр, хотя Игорь планировал уже слинять и допить свой кофе в более дружелюбном и спокойном месте. Любое место рядом с тряпсоюзовцами автоматически было не слишком спокойным. – Вот насчёт апелляции – не знаю, – на этот раз честно ответил Гром. – Если сегодня будет время, разузнаю и вам скажу. Торжественную встречу Андрею из застенков организуете небось? – Организуем, – воинственно вздёрнув подбородок и скрестив руки на груди, сказал Пётр. – Отпразднуем ещё одну победу над режимом. – А первая была, когда вы памятник в Москве подвзорвали? – усмехнувшись, интересовался Игорь, уже поднимаясь по ступенькам.       Лица Петра он не видел, но замешательство прямо-таки ощутил спиной и затылком. Не думал, что майор об этом знает? А вот. Знал. Андрюша ему тогда обо всём рассказал.       А Игорь, как дурак, посадил его за куда менее значительную херню.       По пути к своему рабочему месту Гром почти допил кофе, но это совсем не омрачило его в кои-то веки – впервые за эти четыре дня – хорошее настроение. А всё потому, что стол был чист. Точнее, конечно, на столе всё ещё был самый настоящий хаос и бардак, но все папки с делами были аккуратно сложены на самом краю, а те, что ещё нуждались в доработке, забрал себе вернувшийся с выходных Дубин.       Красота? Настоящая красота.       Сев за свой стол, Игорь допил стаканчик парой глотков и просто блаженно откинулся на спинку стула. Ему очень хотелось надеяться, что на этом чёрная полоса закончится, что он сможет отдохнуть, скинуть простые и не слишком существенные дела на Диму…       И, чёрт возьми, сходить уже к Андрею.       Смяв стаканчик и выкинув его в мусорное ведро под столом, Гром поднялся, поправил кепку и отправился в другое крыло здания управления, чтобы прорваться в спецприёмник. Майор очень старался не накручивать себя по пути. То есть, четыре дня прошло. Четыре дня со стороны спецприёмника ни слуху, ни духу. Игорь не сомневался, что, если бы Андрею что-то понадобилось, он бы сумел добиться встречи с ним. Он бы доебал каждого из охранников, доебал бы всех обитателей соседних камер, поднял бы бунт… Ну, ладно, бунт – это уже за гранью фантастики, но майора бы позвали, если б Костецкий всех вокруг задолбал.       Но все четыре дня стояла подозрительная тишина, и это, признаться, немного напрягало. – Здорово, – кивнул Игорь дежурному и протянул руку для рукопожатия. – В двести восемнадцатой тихо? – В «мастерской»-то? Ага. А что, вызвать кого на допрос надо? – спросил дежурный, не особенно-то отвлекаясь от сканворда, лежащего перед ним.       С чего вдруг двести восемнадцатая камера вдруг стала «мастерской», Гром догадывался.       И очень хотел надеяться, что сильно ошибается. – Да нет, я так… Проведать Костецкого Андрея. Можно?       Дежурный только кивнул и протянул связку ключей. Видимо, поднимать задницу ради того, чтобы прогуляться до самого конца коридора, ему было откровенно лень, а раз товарищу майору так надо, пусть гуляет сам.       Товарищ майор и прогулялся, на ходу отыскивая нужный ключ среди кучи остальных.       Стоило только открыть железную дверь, покрашенную неприметной и неброской серой краской, как Игорь тут же и замер на пороге, не успев даже позвать Андрея.       Прокопенко его уволит. Точно уволит. Или отправит в бессрочный отпуск, лишь бы глаза не мозолил товарищу полковнику, пока тот не отойдёт от праведного гнева. Тут явно всё вкупе будет, Фёдор Иваныч ему сразу все грешки припомнит, а это будет вишенкой на торте из поводов его уволить ко всем чертям.       Вся стена над одной из коек была изрисована. Авторский стиль и уверенная рука Андрея чувствовалась в каждой линии, в каждом человечке-скелетике. Гром пялился на это и тихонько охуевал, понимая, что это не просто наскальная живопись, это буквально весь тряпсоюзный путь становления нарисован: вон их трое, потом четверо, потом взорванный дом, взорванный памятник Петру I, речка, потом – какие-то события, Игорю уже неизвестные…       А лейтмотивом через всё это великолепие прослеживались молнии и сердечки.       Твою-то мать! – О, Игорь Константинович! А я думал, ты меня тут закрыл, выкинул ключ и забыл, – Андрюша, как всегда довольный и неунывающий, тут же подскочил к Игорю и крепко его обнял, пусть и так же быстро отстранился. – Андрей, это вообще что такое? – шёпотом спросил Гром и перевёл дикий взгляд на художника. – А это мне скучно было, – пожал плечами Костецкий, оставаясь абсолютно невозмутимым. – Ну, знаешь, как оно бывает. К тебе никто не приходит, не проведывает, хотя обещал, а мне нельзя навык терять…       Гром только тяжело вздохнул, мысленно считая до десяти. – И что, тебе за эти художества даже ничего не сказали? – Неа. Начальнику понравилось, говорит, надо оживлять пространство. – Какому такому начальнику? – не поняв сперва, нахмурился Игорь. – А я знаю? – фыркнул Андрей и сел на свою койку. – Низенький такой, с усами, пожилой. Я в ваших этих звёздочках на погонах не разбираюсь. Показалось, что начальник.       Считать до десяти было уже абсолютно бесполезным занятием.       Опомнившись, Игорь перевёл взгляд на Андрюшиного соседа. Им оказался тоже какой-то молодой парень, невозмутимо лежащий на койке и читающий, мать его, «Капитал». – Тебе, что, ещё какие-то передачки носили? – Ну да. Ребята принесли. Они, в отличие от тебя, про меня не забывают, – в голосе Андрея ясно слышалась обида. – Я работал. Три трупа за четыре дня… Короче, неважно, – выдохнув, Игорь неловко потёр бровь ключом, который так и держал в руке. – Всё у тебя нормально? – Как видишь, – с достоинством и даже каким-то издевательским аристократизмом во всём своём драно-кошачьем виде ответил Костецкий.       Ну да. Такой нигде не пропадёт.       Дальше был запланирован визит к Прокопенко, чтобы узнать, какого, собственно, чёрта Андрюше не вручили тряпку, ведро с водой и не приказали оттирать художества? Понятно, что местные стены видали обычно исключительно нецензурные слова и рисунки, но их всегда заставляли стирать.       А тут мало того, что разрешили оставить, так ещё не отобрали маркеры, и даже сам Фёдор Иваныч распорядился об этом!.. – Фёдор Иваныч, можно? – предварительно постучав из чистой вежливости в дверь, Игорь просунул в кабинет голову. – Можно-можно, не укушу, заходи, – проворчал Прокопенко с таким видом и такой коварной улыбкой, словно уже знал, почему Гром к нему пришёл.       В кои-то веки не за очередной выволочкой – и то ладно. – Я… – начал было Игорь, сев в кресло и привычно уперевшись коленками в стол. – Уже был у Костецкого, да? – всё так же не отрываясь от подписывания каких-то бумажек, спросил Фёдор Иванович. – Был, – смиренно согласился Гром. – За что вы так, а? – А что мне оставалось делать? Ты по городу мотался, этот твой буянил. Вот и решил, пусть будет тебе в двести восемнадцатой камере спецприёмника вечное напоминание, как ты, Игорёк, облажался. Какие сердечки, а? Какие молнии? Великий художник растёт!       Гром мрачнел и смурнел с каждым словом. Что товарищ полковник может быть таким противным и язвительным, он прекрасно знал. Получше многих в отделе, ведь частенько общался с Фёдором Иванычем и в более неформальной обстановке.       И если уж он заметил эти чёртовы сердечки… Блять! – Апелляция прошла на него хоть? – со вздохом решил сменить тему Игорь. – Пришла, а как же, – кивнув, Прокопенко вытащил из ящика стола скреплённые степлером бумажки. – Ему, вообще-то, ещё четыре дня бы посидеть, но если ты завтра его не заберёшь, Игорёк, я тебя точно уволю. Он мне весь спецприёмник кошмарит. – Рисунками? – удивлённо вскинул бровь Гром и поспешил забрать документы. – Как же, рисунками. Рисунки на стене хотя бы молчат и никому не мешают! – проворчал Фёдор Иванович. – Не буду я травмировать твою психику пересказом. Надо – вон, дежурных спецприёмника поспрашивай.       Спрашивать Игорь не очень хотел. Поэтому, поблагодарив начальника, просто вышел из кабинета.       А завтра, видать, придётся нарушать закон, вытаскивая Костецкого слегка раньше положенного ему срока – исключительно с позволения Прокопенко, хотя такое, конечно, делать нельзя.       Говорить тряпсоюзу не очень-то хотелось… Сами Андрея увидят, в общем-то. Не хватало, чтобы их у крыльца снова целая банда собралась: унесут Андрюшу куда-нибудь, а Игорю потом ищи это чудо по всему Питеру, чтобы показать, где он живёт? Нет уж.       Может, разумнее было бы даже вывести его через другой вход? Хотя нет, Андрей сам заупрямится. Да и не лучший это ход в дипломатических отношениях со всем Тряпичным союзом, а, как предполагал Игорь, до самого конца лета отношений с этим самым союзом ему лучше бы не портить.       Одним словом, придётся Грому как-то балансировать одной жопой – своей – на двух стульях сразу.       И Андрюша ему в этом хер поможет.

***

– В общем… Здесь я и живу, – сказал Игорь, аккуратно захлопывая дверь, но Костецкому всё равно пришлось стряхивать с головы штукатурку. – Нормально. Уважаю, – кивнул Андрей и принялся развязывать хитрые узлы – шнурки кед у него были обвязаны вокруг щиколоток.       Гром, сняв ботинки, медленно стянул куртку и повесил на вешалку – тоже очень аккуратно. И кепку – туда же. Гром ждал бури. – А что тут у нас… Охуеть – окно! Это что, дореволюционный модерн, да? Офигеть, дядь, ты будто в музее живешь, сколько лет твоему дому… А это чё, ванна в кухне?! Ну вы, питерцы, совсем поехавшие, конечно! А чего двери в туалет нет? А-а-а, уважаешь открытые пространства, отрицаешь личные границы? Так и знал, что ты всё-таки из наших, Гром, правильно. Нахер двери, надо все снять, слушай, максимум – шторки повесим.       Андрей был одновременно везде – и одновременно нигде, хоть Игорь очень старался уследить за его перемещениями по квартире. Андрюша, впрочем, был быстрее: всё вокруг ему хотелось посмотреть, пощупать, поковырять – «не отрывай обои ещё больше!», – чуть ли не попробовать на зуб. Одну розетку, и так держащуюся на честном слове и божьей помощи, он всё-таки вырвал с мясом из стены, и хрен знает, с какой целью – хорошо ещё, что его не убило ударом тока. Игорь, тяжело вздохнув и поглядев на восторженное выражение лица Костецкого, решил, пусть и со скрипом, что ладно, одна розетка вполне стоит такого неподдельного счастья.       Тем более, он ею и не пользовался вообще. – Андрюш, – угрожающе ласково произнёс Гром, успев ухватить Андрея за шкирку, пока он проносился мимо – к окну. – Давай-ка в ванну, окей? Почти неделя в спецприёмнике тебе на пользу не пошла. Вещи давай, раскладывай, и вперёд.       Отпустив Костецкого, заботливо поправив воротник его футболки и получив поцелуй в щёку, Игорь с пакетами в руках направился в кухню. Удивительно, но вместе с Андреем появились и продукты. – Только на диван не прыгай, он… – Палундра-а-а!..       Первой жертвой – не считая розетки, но розетке и так давным-давно пришёл конец – стал любимый Игорем диван. Любимый, жутко неудобный, скрипящий и продавленный, но всё ещё верный друг-диван.       Который окончательно развалился под задницей Андрюши.       Задница, впрочем, была крепкая, ничего такая. Игорь только вздохнул. Главное бы самому под этой задницей не развалиться, годы-то берут своё. – Извини, – выглянув из-за спинки дивана, которая устояла, Костецкий сделал очень виноватый вид. – Я не думал, что он сразу… того.       Гром уже смог словить свой дзэн. Он его словил ещё тогда, когда забирал в конце рабочего дня Андрея из спецприёмника. Очень повезло, что сегодня около управления дежурил Ваня, который удивился, конечно, но отреагировал достаточно спокойно и сдержанно, сказав только, что передаст хорошие новости Пете и Попову.       Что было бы, дежурь сегодня кто-то из них, Игорю даже представлять не хотелось.       Выбравшись из обломков дивана, Андрей прискакал в кухню, включил воду в ванной и начал стягивать с себя шмотки, абсолютно не стесняясь. Впрочем, ему стесняться было и некого, Гром его столько раз видел голым… И всё равно, чёрт возьми, заводился.       Потому что к Андрею неумолимо тянуло. С его дурацким бешеным характером, шилом в одном месте, странными друзьями «по секте», с его спонтанностью и тягой к абсолютно экспериментальному искусству.       И даже разница в возрасте уже не играла такой существенной роли. – Товарищ майор, ты чего пялишься? – хитро улыбнувшись, спросил Костецкий, забравшись в ванну и вылив под струю воды немного геля для душа, чтобы получилась пена. – Соскучился? – Да как же, соскучишься по хаосу, – усмехнулся Игорь и подошёл ближе, присаживаясь на край ванны и похлопывая Андрюшу по голой, торчащей из воды коленке. – Но вообще-то да. И вовсе я не пялюсь. Что я, тощей мальчишеской задницы не видел, что ли?       В следующую же секунду пришлось зажмурить глаза, отплёвываясь от мыльной воды и пены.       Андрюша оказался гордый и мстительный.       Совсем как раньше – и это заметно грело душу. – Мелкий противный засранец, вот ты кто, – фыркнул Игорь, вытерев лицо футболкой, и поднялся на ноги, отходя от греха подальше к столу, на котором до сих пор были разложены неубранные продукты.       «Мелкий противный засранец» только улыбнулся самой очаровательной и самой лисьей из улыбок и вытянулся в ванне, закинув ногу на бортик, на котором до этого сидел Игорь.       Игорь снова залип, но быстро опомнился и стал распихивать продукты по полкам древнего холодильника.       Нужно было что-то приготовить, но голый, мокрый и очень хороший Андрюша Костецкий сбивал все мысли, заставляя думать только о нём. – Знаешь, я думал, что за год ты тут женой обзавёлся и как минимум одним карапузом, – задумчиво сказал Андрей. – Интересно, как можно было бы за год обзавестись больше, чем одним карапузом? – с усмешкой спросил Гром и открыл воду в раковине, чтобы начистить картошки. – Бля, ну ты понял, – недовольно цокнул Костецкий и опустился в воду по самый подбородок, сдувая от себя пену. – А почему ты так думал? – А почему нет? Мужик ты вон какой… завидный, – улыбнулся Андрюша. – Что, получается, меня ждал, да?       На провокации подобного рода Игорь поддаваться не хотел, а потому просто подошёл к Андрею и заткнул его рот кусочком колбасы. Тот тут же принялся жевать.       Ну да, в спецприёмнике кормят не то чтобы деликатесами, а в основном всякой пресной бурдой.       Тем более, так открыто признаваться, что да, где-то в глубине души ждал и ужасно жалел, что просто взял – и уехал тогда без раздумий и сомнений, Гром просто не мог. Это было бы… это могло бы стать началом конца. Костецкому-то он, тридцатипятилетний мент, нахрена? Ещё и из Питера.       В первый раз Игорь удачно попался, когда Андрею нужна была квартира, и второй раз точно так же. Злиться или обижаться Гром не собирался. Что уж с этим горем луковым делать? Не прогонять же.       Да и ластился под руку Костецкий всегда искренне, Игорь это видел. Не мог не замечать, не мог не отвечать тем же.       К тому времени, как на сковороде весело зашкворчала жареная картошка с колбасой, Андрей вылез из ванны, весь мокрый после душа, как кошак, враз как-то уменьшившийся будто бы в размере, вкусно пахнущий Игоревым гелем для душа и донельзя трогательный.       Причём трогательный во всех смыслах – Гром тут же его обнял, наплевав на то, что вся футболка промокнет, впитав капли воды на коже Андрюши, и прижал к себе, целуя за ухом. Мокро, тепло и очень по-домашнему.       Очень Игорь по этому соскучился.       Костецкий, конечно, тут же начал возмущаться, но лишь до тех пор, пока не повернулся в кольце рук Игоря к нему лицом и не обнял в ответ, втягивая в поцелуй, долгий и глубокий. На вкус Андрей тоже никак не изменился, Игорь готов был ещё долго стоять вот так, дразня Андрюшу, легко прикусывая его кончик языка и невозможные красивые губы, заставляя его улыбаться и тихо смеяться, если бы не чёртова картошка, которая вероломно начала подгорать.       Так что пришлось отпускать Андрея, чтобы тот нормально вытерся и оделся в чистое, и спасать картошку. Им ею ещё ужинать и, скорее всего, завтра обедать.       Вернулся Андрюша уже в домашних шортах, голубой футболке с надписью «незнам», с мокрыми волосами, торчащими во все стороны после сушки полотенцем. Сейчас он выглядел скорее лет на шестнадцать… – Ты в общаге живёшь? – спросил Гром, накладывая картошку по тарелкам. – Ага, – ответил Костецкий, садясь за стол и задирая одну ногу вверх, сразу укладывая подбородок на коленку. – Не с родаками же жить. И из Бушуевки такое себе каждое утро ездить: на автобусе, потом на электричке… Задолбаешься. Да и в нашем исследовательском монастыре, который мы построили взамен сваленного дома, не позимуешь. Чисто летняя дача.       Только сейчас Гром задумался, что ничерта, по сути, про Андрея не знает. Ни того, кто его родители и почему он с ними так сильно не хочет жить, что согласился прошлым летом жить с неизвестным мужиком, лишь бы не с ними; ни того, в каком именно университете или институте он учится. И ещё – почему именно архитектурный? Тяжело ли учиться? И чем занимается остальной Тряпичный союз, пока их главный художник просиживает жопу на парах, а по вечерам чертит, рисует и делает проекты?       Но так сходу углубляться в расспросы Игорь не стал. У него было ещё достаточно времени, чтобы осторожно и аккуратно разузнать всё.       Потому что при вопросах в лоб Андрюша отвечать просто не станет. Плавали, знаем… Почему – тоже был хороший вопрос, но открыто выдавать информацию о себе он не желал.       Поужинали в тишине. Никому не было охота разговаривать, оба проголодались страшно, а жареная картошка с солёными огурцами из домашних закаток – тётя Лена давненько уже передала, а только руки дошли открыть, – шла в охотку. Особенно Костецкому, который, считай, только сегодня из «тюрьмы» вышел. – А компот? – отодвинув пустую тарелку, спросил Андрюша.       В глазах – ни грамма наглости, чистейшая невинная душа. Простая, как три копейки.       Но Грома таким уже не проведёшь, поэтому он сперва показал Андрею кукиш, а потом, поднявшись и убрав тарелки в раковину, достал из холодильника две бутылки пива, одну из которых передал Костецкому. – Пойдёт вместо компотика? – Спрашиваешь, – улыбнулся Андюша, откручивая крышку и тут же припадая губами к горлышку бутылки, чтобы проглотить пену.       Переместиться на диван было невозможно по техническим причинам, поэтому пиво пили тоже на кухне. И было очень хорошо, особенно когда Андрей уселся на подоконник, раскрыл окно, впуская свежий вечерний ветерок, пахнущий водой и сиренью, которая росла во дворе, и закурил, рассказывая какую-то историю про студенческую жизнь. История, кажется, не имела ни начала, ни какого-то конца, но Игорь всё равно слушал очень внимательно и смеялся в нужных моментах.       Не потому, что нужно было, а потому что Андрей умел рассказывать так, что любая история становилась смешной и очень интересной.       За первой бутылкой пошла вторая, но на этом и остановились.       Игорю-то завтра на работу.       Но просыпаться, когда рядом спит Андрюшка, точно будет намного приятнее, чем в одиночестве.