* * *
Несколько дней промелькнули как один, потому что были абсолютно идентичны. Единственная непостоянная в его жизни, привносившая в эту самую жизнь красок, спонтанности, хаоса и блядства умотала в Москву, намекнув, что один майор-валенок своё счастье упустил, разбив ему сердце. И ничего без Андрюши смысла уже не имело. Вот и таскался Игорь на работу и с работы, снова оставался в управлении допоздна, мотался по городу, пока ноги не начинали гудеть и просить пощады, и с особым садистским наслаждением выбивал из мудаков и мразей дурь. Костяшки на кулаках снова были сбиты в кровь, Гром снова начал ночевать прямо в управлении. Потому что дома – рисунки на стенах, снять которые не было ни сил, ни желания, и пустая постель. Дня через четыре после того, как Костецкий уехал, Игорь, выйдя вечером покурить на парковку управления, встретился с явно ожидающими именно его тряпсоюзовцами. Значит, не уехали с Андреем или за Андреем. Его предположения подтвердились. Паззл понемногу складывался. Видимо, ссора с друзьями была одной из причин Андрюшиного бегства. У Игоря были предположения, из-за чего ребята могли поругаться. Помимо, конечно, сложных характеров и тараканов в их головах. Он ведь, хоть и много работал, но достаточно времени проводил с Андреем, а тот любил поболтать, любил поделиться своим мнением, и в последние дни чаще всего гулял по городу один, не горя особым желанием идти к друзьям. – Андрей уехал? – спросил Петя, выйдя вперёд и глядя куда-то в сторону, но не на Грома. Как щенок провинившийся, ей-богу. Нассал в хозяйские тапки, и пусть даже хозяин пока не знал, что в тапки нассано, тот уже спалился из-за собственного чувства вины. – Уехал. Четыре дня назад, – ответил Игорь и, прищурившись, затянулся дымом и сжал фильтр сигареты зубами, чтобы освободить обе руки. Чтобы, значит, удобнее было коротко, без замаха ударить сначала Петра, а затем кинувшегося к ним Попова. Ваня, стоявший за их спинами, испуганно дёрнулся, но Гром только поднял руки, отступая на шаг. Ну вот ещё ботанов он не бил… Да и из всего Тряпичного союза Ваня казался наименее революционно настроенным и наиболее адекватным. И лучше остальных знал и общался с Андреем. – За дело прилетело? – спросил Игорь. – За дело, – чуть гундосо из-за разбитого носа ответил Петя, поднимаясь с асфальта. Игорь, встряхнув рукой, оглянулся через плечо, на здание управления. На парковку было направлено несколько камер, так что, вполне может быть, сейчас сюда ещё и «подкрепление» какое-нибудь прибежит оказывать посильную помощь товарищу майору. – Если не хотите на своей шкуре узнать, каково сидеть в спецприёмнике, лучше валите отсюда, – сказал Гром, снова затягиваясь сигаретой. – Не знаю, что вы хотели у меня узнать. Я Андрея по притонам и клубам полночи искал. Утром он сбежал. – И он ничего не сказал? – спросил Ваня. – Может, записку оставил или ещё что?.. – Ничего, – подумав, ответил Игорь. – Рисунок оставил, но он касается только меня и Андрея. А теперь пиздуйте отсюда. Я не хочу знать, что вы ему наговорили и из-за чего поссорились, тем более, карма вас уже догнала. В том, что Тряпичный союз тоже достаточно скоро покинет Петербург, Гром не сомневался. И оно, наверное, к лучшему. Пусть даже они остались без своего идейного вдохновителя.* * *
В середине октября Игорь весьма спонтанно обнаружил себя в гордом одиночестве, сидящим в баре на Рубильнике. В общем-то, ничего удивительного в этом не было: дома Гром всё ещё старался появляться как можно реже, в основном – чтобы завалиться спать с порога, помыться и сменить одежду на чистую, не более. Всё остальное время он находил, чем себя занять. Сегодня же Фёдор Иваныч чуть ли не за шкирку выпнул его из управления, как только закончился его официальный рабочий день; у Игната в зале вечер тоже был занят какими-то околобандитскими мутками, на которые он категорически отказался пускать Грома. Даже у Димы, как назло, были какие-то свои планы. Так бы можно было бы позвать его на пару стаканов пива, и уже было бы меньше шансов накидаться, как сука, и страдать не только завтра утром, но и прямо сейчас. Вот и получилось так, что Игорь предпочёл какой-то случайный гастробар и пиво возможности просто вернуться домой. Отодвинув на край столика пустой бокал, Гром достал из кармана телефон. Ещё в конце августа он сменил привычную нокию-кирпич на средненький смартфон. Ему всё ещё было глубоко плевать на те возможности, которые давал ему такой телефон, и из всех приложений там были установлены только телеграм – просто потому что так оказалось удобнее общаться с Игнатом и Дубиным – и инстаграм. Вот инстаграм Игорь и запустил. Пустой профиль, не заполненный от слова совсем, и всего одна подписка – на Андрея. С тех пор, как он уехал обратно, он не выложил ни одной личной фотографии, только фотографии его работ. Рисунков на стенах и на бумаге, каких-то чертежей, в которых Гром ничего не понимал. Были и места – просто Москва: спальные районы и центр, заброшки, многоэтажки, набережные, – и никогда не было фотографий Петербурга. Чаще всего мелькал у него памятник Петру I на набережной возле Красного Октября, и Игорь на это только усмехался: преступника всегда тянет вернуться на место преступления, как же. Игорю достаточно было просто знать, что Андрей в порядке, хотя первые несколько десяток фотографий в профиле, на которых был сам Костецкий, он засмотрел уже до дыр. Глупо было отрицать, что Гром умудрился влюбиться в него со страшной силой. Влюбиться во все его безумные идеи и отчего-то до сих пор не прошедший подростковый бунт, в его комплексы, спрятанные глубоко внутри; в его тараканов и в то, что на самом деле Андрей был очень чувствительным и ранимым, как и все настоящие художники, хоть и скрывал это за гиперактивностью и бравадой. Но Игорь-то знал, какой он на самом деле, когда не перед кем играть этот спектакль. Знал, какой он бывает, наоборот, медленный и неспешный, когда утром некуда вставать и идти, и можно просто валяться, греясь под лучами солнца, падающими из окна. Знал, как тот любил приластиться, как кот, настойчиво намекая, что ему нужно уделить внимание и погладить. Знал, какой он бывает невообразимо красивый, когда, сосредоточенно сведя брови к переносице, весь перемазанный краской, творит свой очередной шедевр вандализма, ну или не вандализма. Обычные картины, вне привычного Андрюшиного стиля, получались у него тоже очень красивыми, не теряющими его особой магии. Когда Игорь, вволю настрадавшись, убрал телефон обратно в карман и потянулся к снова наполненному – спасибо официантке – стакану пива, он заметил, что в баре уже полно народу, а на возвышении в закутке уже начинает что-то настраивать ди-джей. Пора было допивать, расплачиваться и валить отсюда. Это не клуб, конечно, но настроения веселиться у Грома не было совершенно никакого. Уже оставив на столе пару купюр, Игорь зацепился взглядом за парнишку в толпе, и сердце сперва пропустило удар: показалось, что это Андрей, но подвело затуманенное выпитым алкоголем зрение. Просто прическа и цвет волос похожие. И, совсем немного, черты лица, но на Андрюшину какую-то московскую аристократию там не было и намёка. Парень, тем временем, заметил взгляд Игоря и улыбнулся ему. Очень многозначительно улыбнулся, даже подмигнул, и майор, поддавшись какому-то непонятному порыву, поднялся из-за стола, на ватных ногах направляясь к нему. – Привет. Один тут? – спросил Гром, остановившись рядом и уперевшись рукой в край барной стойки, за которой сидел парнишка. – Не-а. С друзьями. Но они не обидятся, если я вдруг куда-нибудь пропаду. Я, кстати, Саша, – улыбнулся новый знакомый и протянул руку Игорю. – Можно просто Шурик. – Игорь, – представился в ответ Гром и пожал протянутую ладонь. – Шурик, хочешь большой, но чистой любви? Игорь и сам не знал, чего его понесло цитировать любимые советские фильмы, учитывая, что молодёжь в лице Саши могла и не выкупить вообще, что это просто цитата, но он был уже достаточно пьян, и это было неплохой отговоркой для любой потенциальной хуйни, которую он натворит. Тем более, Шурик был… ничего. Впрочем, и от улыбки его, достаточно обаятельной, ничего нигде не ёкало. Не то. Совершенно не то. – А кто ж её не хочет? – склонив голову к плечу, спросил Шурик, удивив знанием классики. – Ну тогда пошли на сеновал, – усмехнулся майор. – А пойдём. Без кузнеца? – Без кузнеца. Зачем нам кузнец? Я ж не лошадь, – тихо рассмеялся Игорь и кивнул в сторону дверей мужского туалета. Шурик целовался отлично, сам подставлялся под руки, без всяких явных сомнений опустился на колени и также неплохо сосал, беря в рот глубоко и быстро, словно вовсе не обращая внимания на то, как по подбородку начинает течь слюна. Но, зарывшись пальцами в его волосы на затылке и почти натягивая его на себя, Игорь всё равно не мог отделаться от мысли, что представляет на его месте Андрея. Тем более, с такого ракурса, в хреновом освещении, в полутёмном туалете бара, было совсем просто представить на месте Саши Андрюшу. Гром кончил быстро – просто механика, никакой химии, – и, на запале алкоголя и затуманившего мозг оргазма, его хватило только быстро отдрочить Саше, прижав его собой к стенке туалетной кабинки. Потом Игорь просто позорно сбежал на улицу. Холодный ночной воздух хлёстко ударил по лицу, отрезвляя и давая осознать в полной мере, что он только что сделал. Разозлившись на самого себя – докатился, доволен, мудак? – Гром разбил кулаки об кирпичную стену, чтобы хоть как-то выпустить пар, но физическая боль ни черта не заглушала боль душевную. Это была такая подлая и поганая идея – пытаться заменить Андрея кем-то другим, что от себя было мерзко, и Игорю сильнее всего сейчас хотелось оказаться дома, чтобы смыть, соскрести с себя под душем чужие прикосновения. Шурик был, наверняка, хорошим парнем, и наверняка не заслужил того, чтобы от него так сбегали любовники, но Шурик не был им. Главным мудаком сейчас был именно Игорь. Закурить получилось только раза с пятого. Сначала ветер сдувал пламя зажигалки, а потом просто слишком сильно тряслись пальцы, буквально ходили ходуном. Майору было погано. От самого себя, от ситуации, от того, что он сделал. Стоять на месте было ещё хуже, и Игорь, наконец, прикурив и сунув пальцы поглубже в карманы кожанки, просто позволил себе идти – неважно куда и зачем, важен был сам процесс. Думать ему всегда было проще прямо на ходу, хотя именно в этот момент хотелось наоборот, отключить голову и способность мыслить хотя бы до следующего утра. Раздрай в душе требовал раздрая и в жизни. Гром, по пути, забежал ещё в какой-то бар, где заказал лишь набор шотов с каким-то хитровыебанным названием, но ему было глубочайше плевать. Выпив их один за другим и закусив двумя дольками лайма, Игорь направился дальше. Умом он понимал, что нужно двигать домой, но вместо этого нарезал круги по Рубинштейна, путаясь на перекрёстках, но это уже не имело никакого значения. Кулаки чесались подраться по-настоящему, и хотя проще всего было найти себе приключений на задницу на Думской или Лиговке, но до них ещё нужно было добраться. Впрочем, исполняться суждено в жизни Игоря только самым дебильным желаниям. Вскоре он наткнулся на какой-то спорт-бар, рядом с которым курила группка фанатов в синих футболках. Очень вовремя вспомнилось, что буквально летом какая-то шайка таких же отморозков напала на Тряпичный союз, и желание просто подраться и почесать кулаки об кого-нибудь обросло благородной целью мести. Конечно, Игорь понятия не имел, те это фанаты или вообще другие, но всё равно остановился, чуть пошатываясь, в нескольких метрах от них, и оглушительно свистнул. – Э, девчат, – громко позвал Гром, уже окончательно привлекая внимание к себе. – Ну вы и мудаки! Пятеро на одного – расклад почти самоубийственный, и хотя Игорь видел себя тигром в окружении шавок, отпинали его от души, почти сразу повалив на землю, но хотя бы недолго. Вот теперь эффект был достигнут именно тот, который был необходим. Гром получил по заслугам за свой поступок, и можно было почти что с чистой совестью ползти домой, зализывать раны, душевные и не очень.* * *
Захлопнув за собой дверь квартиры, кое-как стянув грязную кожанку и разувшись, Гром, держась за стеночку – драка и выпитые шоты с чем-то вроде текилы окончательно его сломили, – прошёл в комнату и потянулся к выключателю. Первым, что бросилось в глаза, когда он включил свет, были Андреевы рисунки, развешанные на стенах, и совершенно не собирающиеся никуда деваться. Напоминающие и о Костецком, и о сегодняшнем капитальном Игоревом проёбе. Морды с рисунков и портретов смотрели на него укоризненно. Слабак, говорили они. Не можешь дозвониться, не решаешься написать в инстаграме, сталкеришь фотки, жалеешь себя и пьёшь, как скотина. – Да ну вас нахрен! – возмутился Гром, заводясь с пол-оборота, и взгляд тут же начала затягивать красная пелена. – Нахуй, блять, всё нахуй! Теперь уже он иррационально злился вообще на всё: на Андрея, который взял – и свалил, струсив или не сумев сделать первый шаг и завести разговор. На себя, что так проебланил всё. На свои чувства, которые не желали никуда деваться, и надежда на «переболело и прошло» растаяла уже давно. Злился на рисунки, напоминающие о его проёбе изо дня в день. Тихо зарычав от переполняющей его ярости, Гром схватился за край ближайшего к нему листа, срывая его, наплевав на то, что скотч может попортить обои. И это было всё равно, что потянуть карту из карточного домика. Изрисованных листов бумаги на стенах было так много, что клеить их приходилось уже друг на друга, и поэтому, оборвав всего пару листов, за ними легко потянулись другие, обнажая стену, которую Игорь не видел с августа. Только вот это была не просто голая стена с узором обоев. Листы бумаги скрывали под собой рисунок баллончиками прямо поверх обоев. Что-то сюрреалистичное, яркое, авангардное, как любил Костецкий. Много плавных линий, сплетающихся в один узор. Злость и ярость исчезли и растворились так же быстро, как и возникли, и Игорь начал смеяться. Веселье было скорее истерическое, чем настоящее, ведь Гром себя уже не контролировал. Он его наебал. Клятвенно обещал, что только на бумажках рисует, а на деле лишь закрыл ими свой главный шедевр. И так ведь оно и было. В прошлом году так и было. Андрей свалился на него совершенно внезапно, как снег на голову, и всё было бы как будто понарошку и не всерьёз, просто поиграться и разойтись, как в море корабли. Как рисунки, которые хочешь – повесил на стену, хочешь – снял, выкинул и забыл о них совсем. Но всё оказалось куда сложнее, и теперь Андрея просто не получалось вычеркнуть из своей жизни, потому что он умудрился оставить свой след на обратной стороне ребёр, на сердце, на чёртовых обоях в квартире Грома. Там, куда не полезешь с растворителем и тряпкой. Приступ истеричного веселья прошёл так же быстро, и Игорь, захлебнувшись смехом, привалился спиной к изрисованной стене, съезжая на пол и хватаясь за голову. В носу неприятно щипало, но просто так дать волю своим чувствам Игорь не мог, пусть и стёр тыльной стороной ладони едва выступившую на глазах влагу. На самом деле хотелось выть волком и скулить от съедающей его тоски, от того, как сильно хотелось раскрасить свою жизнь в яркие цвета – как на стене, – ведь его жизнь стала просто красно-серой. И красным в ней была кровь – на костяшках рук, на лицах мудаков и подозреваемых, на своём собственном лице. А серым стало всё остальное. Уже утром, поспав от силы часа три и мучаясь от похмелья, Игорь, сидящий за столом на кухне над чашкой кофе, набрал телефон Прокопенко. – Фёдор Иванович, доброе утро. Можно мне отпуск на неделю за свой счёт? – спросил Гром виновато. – Я понимаю всё, дел куча, я потом задним числом заявление напишу… – Да я по голосу слышу, что тебе этот отпуск позарез нужен, – проворчал Прокопенко. – Я в твои дела не лезу, Игорёк, но ты давай-ка за эту неделю приведи себя в порядок, понял? Это приказ. – Так точно, товарищ полковник, – невольно улыбнулся Игорь. – Честно, всё отработаю… – Да уж куда денешься! Неделю, Гром, ни днём больше! Распрощавшись со своим сердечным начальством, Гром зажмурился и влил в себя крепкий остывший кофе. Нужно было срочно приводить себя в порядок, потому что отлёживаться дома просто не было времени, и как бы хреново ему сейчас ни было, нужно было действовать. Нужно было привести себя в порядок, собрать минимум необходимых вещей в сумку, купить билет на «Сапсан» и забучить какую-нибудь однушку на эту неделю. Отель был бы наверняка намного дешевле, но майор очень не любил жить в отелях, и даже в командировках предпочитал жить на съёмном или на служебном жилье. А ещё нужно было понять, как найти Андрея, желательно не прибегая к помощи остальных тряпсоюзовцев. Во-первых, Игорь не знал, станут ли они брать трубку, если увидят, кто звонит. Во-вторых, он не знал, помирились ли они с Андрюшей, или их дороги окончательно разошлись. В инстаграме всё ещё появлялись рисунки с символикой Тряпичного союза, но достоверным подтверждением это не было. В-третьих, они могли просто-напросто слить Костецкому, что Игорь его ищет. Из всей информации, которая могла помочь, у Игоря были только любимые места Андрея в Москве, его привычка выкладывать сторис с гео-метками сразу же, как снимет, и самое банальное – Игорь был в курсе, где именно Андрюша учится. В общем-то, достаточно было прийти в его институт и достать ксиву, чтобы ему выдали Андрея буквально на блюдечке с голубой каёмочкой. Очень сомнительно, что кто-то будет интересоваться ордером и тем, имеет ли вообще право майор просто так требовать выдать ему студента без каких-либо оснований. Но хотелось, конечно, как-то по-хорошему поговорить, вне стен учебного заведения. Покидав одежду в спортивную сумку, Гром оделся и окинул квартиру взглядом. Все содранные им рисунки со стены были аккуратно сложены в стопку на полу, и ничто теперь не мешало любоваться главным шедевром, который Андрей непонятно как умудрился нарисовать так, что Игорь даже ни о чём не догадался. Вздохнув и покачав головой, Игорь переступил порог и закрыл за собой дверь квартиры на оба замка.