HO PAURA DI SPARIRE

       — У меня, кажется, есть идея. Послушайте.       Она уселась на колонку в обнимку с бас-гитарой Виктории и, внимательно вслушиваясь, стала играть. Похоже, забыла, что беспричинно радостный Амадеус чуть ли не за шиворот притащил её к Maneskin и впарил текст песни, чтобы пела она в дуэте с Дамиано, а не струны зажимала. Марлена — она смущённо махнула рукой в знак приветствия, не совсем понимая, куда на этот раз её беспощадно зашвырнула судьбинушка. Не из робких, но повисшая тогда над головой неловкая тишина и три пары удивлённых глаз-пуговиц заставили её комкать в ладошке подол коротенького платья. Музыканты переглядывались, не скрывая лёгкой паники, и интересовал их один и тот же вопрос — неужели оно существует?.. Переспросили в один голос и засмеялись, стыдливо прикрывая рты, а Марлена пуще хмурила брови, ведь не могла она даже предполагать, с каким энтузиазмом девочка с чёлкой, бывает, горланит её имя.       Дамиано пропал с сигаретами без вести и телефона. Бог знает, что из всего текста перепадёт на её скромную долю, поэтому Марлена пела от начала и до конца, из кожи вон лезла, чтобы ноты дотянуть. Что за голос-то такой у вашего вокалиста?.. Невероятный, Марлена. Его не страшил тот факт, что шутка Амадеуса всё меньше стала походить на шутку. Чем больше она пыталась, тем больше версия в женском исполнении нравилась ребятам, и Итан, посмеиваясь, предложил оставить Дамиано нервно покуривать в сторонке — этим-то он, собственно, и занимался. Приняли, как родную, даже вопросом не задались, откуда она такая на их голову свалилась снегом.       Бас-гитара под напором её пальчиков звучала великолепно. Вик качала головой в такт и ловила острым слухом изменения, которые Марлена на ходу выдумывала и улыбалась, довольная, если как нельзя кстати они приходились. И не выдержала, засмеялась — добился своей цели Томас, танцующий невпопад какую-то ересь.        — Как тебе? — Сдерживая очередной смешок, обратилась к Виктории.        — О, это так круто звучит! Я хочу сыграть то же самое, сейчас же! — Она забрала гитару торопливо, боясь тут же забыть поправки. — Итан, давай вместе? Три-два-один…       Слились в единое целое, будто по венам разливается эта музыка, врастает в плоть и не отпускает ни на секунду. Годы понадобились, и не канут в лету их старания, их рвение безудержное. Вчера они на улице вынуждали остановиться вечно куда-то спешащих горожан, сегодня они здесь, в маленькой студии, а завтра где-то, откуда весь мир как на ладони. Главное — верить, а веры этих ребят хватит по горло на каждого, кто услышит случайно и больше не захочет слышать кого-то другого.        — Получилось шикарно, — подметил Итан и пригладил взъерошенные волосы.        — Подождём комментариев сварливого деда, — Виктория хихикнула и визгнула с испугу, услышав за спиной голос того самого деда.        — Мне не понравилось, — Дамиано вальяжной походкой прошёлся по студии, забросил метко бумажный стаканчик из-под кофе в мусорное ведро и уселся на колонку, рядом с Марленой, задев, быть может, нарочно её плечо своим. — Привет, — обратился к ней, разглядывая чуть ли не впритык.       Вот ты какая!.. А представлял совсем иначе, наблюдая откуда-то со спины. Светло-зелёные, не то живые, не то мёртвые глаза суетливо бегали по его лицу, и никакое смущение не мелькнуло в них. Дамиано хотел заставить её смутиться смелым жестом, поиграть в игру бестолковую, но засомневался на секунду, что не тыркнет она его плечом в ответ.        — Где твой пиджак? — Спросил Итан. Дамиано убеждения ради посмотрел на себя, обнажённого по пояс, и опечаленно вздохнул. Не вспомнить так сразу.        — Ничего нового, — Вик встала позади него и помассировала плечи напряжёнными пальцами, посильнее надавливала, чтобы мужчина скорчился от мышечной боли. — Ещё не вечер, а Дами напился и растерял одежду! — Дразнилась она и повисла на нём, не страшась свалиться с ним на пару и Марлену с собой прихватить. — Колись, как тебе версия припева.        — Не понравилась, я же сказал.       Виктория выпрямилась с лицом серьёзнее некуда. Да круче прежней, ты глухой?.. Казалось, не сдержится сейчас и проедется ладошкой по тёмной макушке за категоричный, наверняка, необдуманный ответ. Он стоял в дверях, притаившись, слышал их игру и слышал, как подпевает Марлена его текст, который он не готов ещё с ней разделить. Ему понравилось, но не признает нарочно, потому что эта девчонка придумала такое звучание. Она лишь пожала плечами и приняла вердикт Дамиано.       Репетиция не задалась, потому что не суждено ей было начаться, пока басистка и вокалист не выгрызли друг другу глотки в абсолютно пустяковом споре. А когда выгрызли — поцеловались в щёки, обнялись в знак примирения, и один чёрт от Дамиано пёрло негативом. Всё не то — с Мануэлем звучало как-то монотонно, гармонично, а женский голос тут же разбавил его хрипотцу. Да и не все ноты Марлена тянула, как ему хотелось, и как бы красиво она ни пела — Дамиано замечал только ошибки. Бросал исподлобья взгляды презирающие, недовольные, испытывал её стальное терпение, а она с выдержкой солдата силилась не бросить в него чего-нибудь тяжёлое.        — Почему ты опять делаешь по-своему? — Шумно закрепил микрофон на стойке и схватился за голову, гудящую от бесконечной музыки и нервов.        — А почему я должна по-твоему делать? — Наконец-таки сорвалась Марлена. — Не сравнивай с собой!        — Ты музыку не слышишь просто, — буркнул в ответ и уселся на кресло.       К критике она привыкла. Принимала в свой адрес немало слов, после которых в душе осадочек склизкий оставался. Но его мнение, брошенное без нужды, казалось ей совсем не заслуженным, от чего обиднее раза в три. Петь больше не хотелось, и дрожь пробивала от мысли, что придётся на сцену выйти с ним и пропустить глубокий смысл песни через себя.        — Ты же сам желание изъявил. Знал, наверное, что ни черта я петь не умею и музыку не слышу. Могу уйти, чтобы не злить тебя.       Смелость её заставила музыкантов притихнуть в ожидании чего-нибудь не очень-то хорошего. Дамиано напрягся, уперся локтями в собственные колени и глянул сердито в зелёные блеклые глаза. Знал, что умеешь, только побаивался сиять рядом с тобой не так ярко, как бывало раньше. Перетягивает на себя обманом, на эмоции выводит, ведь на нервишках играть он умеет не хуже, чем на гитаре.        — Не нужно делать одолжение. Хочешь уйти — иди. Не буду уговаривать остаться, — ответ получился грубее, чем он того хотел. Виктория сжала в руке ремень инструмента. Какого хрена он творит?!       Марлена долго думать не стала — ушла и не сказала ничего более. Не потому, что хотелось. В душе поселилась надежда, что столкнётся она ещё с Томасом, Итаном и Викторией и они тепло поговорят о всяком разном, помучают инструменты и разойдутся на хорошей ноте, какая звучала до прихода вокалиста с невыносимой жаждой подогнать всё под свой идеал. Он намеренно цеплялся за пустяковые ошибки — не дурочка, поняла и исправлялась, а он продолжал. Ему, видно, интересно было, как долго она станет играть в покладистую и молчаливую девочку, втыкающую в пол, пока он вертится рядом, лениво, вполголоса напевая, и выжидает так не наступающего момента глаза в глаза. Не сработали чары, вот и нервничает, тискает микрофон сердито.       Съёмки отвлекли её от накатившей из ниоткуда обиды. Предложение стать ведущей фестиваля едва не повалило её с ног. Своему счастью Марлена не верила, как сумасшедшая лишь взвизгивала и жмурилась раз через раз со страхом, что пропадёт красиво оформленное приглашение, что показалось только. Уже не впервые с трепетанием в груди она оказалась здесь, на берегу Лигурийского моря, и настырно стало закрадываться осознание, что казавшиеся невозможными мечты имеют свойство сбываться. Кутаясь ночами в толстое одеяло, маленькая Марлена в своих грёзах видела только большую сцену. В роли продавщицы мороженого или доктора, спасающего кошек и собачек, или парикмахера для куклы Барби она себя не представляла, не получалось, поэтому лежала на кровати, рассматривала жёлтые фосфорные звёздочки, сверкающие на стене, и выдумывала свой план по захвату этого огромного мира. Виделось ей, что она, красивая, стоит перед полным залом и толпы поклонников ждут, толкаются у входа, лишь бы увидеть её поближе и, краснея, букет обшарпанных цветов подарить. Детская фантазия не знала границ, и Марлена выдумала себе, что очень ей хочется танцевать. С горящими глазами поделилась великими думами с мамой, и вскоре бежала впереди родителя записываться на хореографический кружок, добившись этого часовыми истериками и катанием по полу с криком: «Хочу!»       Ей понадобилось восемь лет, чтобы понять одну простую истину: танцы — это не её. Восемь лет Марлена беспрекословно ходила на занятия по пять раз в неделю, считая своё хобби единственной верной дорогой к мечте, целый час тратила на разминку, ещё столько же слушала наставления хореографа и, наконец, становилась на исходную позицию. Точного количества всех стилей и направлений танца, перепробованных за этот прекрасный промежуток жизни, Марлена не назовёт, но меняла она их, как износившиеся перчатки. Пробовала всё, но ни один стиль не оставлял приятного послевкусия, ради которого хотелось бы станцевать ещё и ещё. Она чувствовала, что танцует лишь потому, что так надо, так говорит хореограф, так выдумала она сама, но трудно для неё было осознать, что пора бросать дело, к которому душа не лежит, к которому не прикована каждая мысль. А потом как-то осознала… Резко очень.       Вернулась домой после тысячного выступления в старом театре с полными цветов руками. Мама, старший брат и бабушка — папина мама — встретили её с глазами, сверкающими от восхищения. Марлена выслушивала похвалу так часто, что спустя столько лет даже благодарить за это стало неинтересно. Её мечта была совсем не такой! Она бросила букеты в коридоре, отделалась перед семьёй привычным «спасибо» и закрылась в комнате. Одиночество порой необходимо. Перед ней всё так же сверкали при сумерках те фосфорные звёздочки, и она всё так же лежала неподвижно в кровати с мокрыми щеками. Что изменилось?.. Тогда ей было шесть — теперь четырнадцать, и ногой длинной она может до стены достать, подгибать иногда приходится. Душа по-прежнему, как восемь лет назад, искала верного пути, хотела большего. Не её это — танцы.       Она явилась на пороге репетиционной студии, до боли родной и любимой, и сказала, что уходит. Уходит и не собирается воплощать в реальность чьи-то тщетные надежды, что она когда-либо станет хореографом и вернется в студию, которая поставила её на пальцы, которая научила слышать музыку и синхронно двигаться с двадцатью другими девушками. На вопросы, как же так случилось, Марлена не отвечала: случилось и случилось, переклинило, вот и всё. Она уходила от своего хореографа, будто из-за неё в её жизни свершилось самое большое горе, потому что не хотела, чтобы кто-то её останавливал. Женщина пытала из девочки объяснения, желала знать, кто и что такого сказал ей, почему..? Хлопнула дверью и унеслась прочь, проглатывая острый ком в горле.        — Чего-то грустная ты сегодня, Марлена, — подметил Амадеус, явившийся пред ней при параде. Она подняла сияющие золотом веки и улыбнулась, маскируя этой улыбкой паршивое настроение.        — Вам показалось.        — Случилось что-то, — прищурился. — С Maneskin поладила? — Поинтересовался и прямо в яблочко.        — Да, прекрасные ребята, — соврала девушка, и Дамиано к прекрасным причислив.        — Пора на сцену, моя замечательная соведущая!       Марлена покривлялась перед зеркалом, убеждаясь, насколько идеально белый классический костюм сидит на ней, подкрасила кроваво-красной помадой уголки губ, встряхнула рыжими кудрями, едва достающими до плеч, и помчалась за Амадеусом. На два часа она забыла обо всём, тревожащем душеньку. Стоять на сцене самого громкого фестиваля итальянской песни рядом с самым известным ведущим — не об этом ли грезила шестилетняя Марлена? Не об этом, конечно, но и так сойдёт. Её лучезарная улыбка светила с экрана, транслирующего прямой эфир, на котором Maneskin высматривали очередных соперников. А, может, не только соперников.        — Какая она красивая, — не сдержался Томас и поймал на себе злобный взгляд Дамиано, громко жующего салат в дальнем углу комнаты.        — Мы сегодня идём в клуб! — Пританцовывая, крикнула Виктория и положила голову на плечо Итана, со сдвинутыми бровями наблюдающего за очередной певицей на экране телевизора. — Мы же идём? Напьёмся виски с колой и будем танцевать до утра.        — Вик, у нас завтра выступление, — ответил он ей. — Из напитков сегодня только чай с ромашкой.        — Томас, мы идём вдвоём, — фокус её внимания и ласки быстро сместился на гитариста, согласного на что угодно, лишь бы не протирать штаны на месте. — Дамиано уже и так перебрал, а Итан ложится спать в девять вечера.        — Я тоже пойду, — послышалось с того самого дальнего угла.       В клубе второй вечер толпятся участники фестиваля, и сегодня их стало вдвое больше. Не ленятся же, уставшие после выступлений, с нервами потрёпанными не бегут прямиком в отели, а кричат, что веселье только начинается. Томас и Итан — да, да, сон в детское время был прерван, — ушли раньше, а Дамиано покорно ждал, пока Вик напялит на себя кожаный комбинезон. Он был уверен, что его утерянный пиджак завалялся в том же клубе, где он успел побывать днём, поэтому не заморачивался с нарядом — пошёл с голым торсом.       Музыка ударяла по барабанным перепонкам. Запах алкоголя всевозможного и дешёвого курева врезался в нос, стоит порог переступить. Немного виски для храбрости, и Вик тащит парней за руки в гущу дрыгающейся толпы. Она любитель отрываться ночь напролёт, терять счёт времени и ощущение пространства, а в выпиваемом алкоголе уступит разве что Дамиано, которого ничто не берёт. Они забылись в танце. Пререкались из-за дурацкого припева в студии, злились друг на друга, Вик с укором велела Дамиано извиниться перед Марленой, когда закрылась за ней дверь… Сейчас ничего этого не существовало и, наверняка, не будет существовать наутро. И так было всегда.       Марлена тоже, чёрт бы её побрал, решила в завершение эмоционального дня окунуться в расслабленную атмосферу с головой. Оставила сценарий где-то в гримёрке театра и направилась к бару. Потягивала не первый коктейль через тонкую трубочку и с расстроенным видом строчила длинные сообщения. Касание руки заставило её дёрнуться.        — Не пугайся, — Виктория с улыбкой, не выражающей всей радости, присела на соседний стул. — Скучаешь?        — Не думала, что вы тоже здесь, — призналась Марлена и с опаской оглянулась.        — Мальчики пошли в туалет пудрить носики, — смех Виктории и милый румянец на её щеках позабавили девушку. — Из тебя получилась крутая ведущая.        — Спасибо что ли, — пожала плечами, смутившись.        — Пойдём танцевать?       Марлена не успела подумать о недописанном сообщении, о недопитом коктейле и о нежелании танцевать, Вик схватилась за запястья и потянула её за собой, смеясь сквозь громкую музыку. Подумает завтра или когда-нибудь потом… Для Виктории она была простой девчонкой, которая не старше её ни на сколько, и не видела она в ней ни толики высокомерия или таинственности, о коих смели заикаться парни. С душой нараспашку и широкой улыбкой, обрамленной кроваво-красной помадой искушающей. Сияла в ней дерзость, била ключом притягательная энергия, и в танце не самом приличном, хихикая от наигранного смущения, стащила с острых плеч пиджак, обнажая ключицы. Дамиано наблюдал за ними очарованно и позабыл, кажется, что Викторию, ровно как и с парнями, нельзя с девушками наедине оставлять. Его взгляд Марлена поймала, и улыбка вмиг куда-то делась.        — Покурим? — Склонилась над блондинкой, страшась Дамиано из вида потерять.       Они вышли на террасу, хохоча над пьяными парнями, кидающимися странными комплиментами. Марлена прихватила из сумки сигареты с ментолом и протянула одну новой подружке. Кудри её огненные носились от порывов морского ветра, и она тут же стала приглаживать их.        — Не вернёшься к нам теперь? — Спросила Виктория, посматривая на неё сквозь длинную чёлку запьяневшими голубыми глазами.        — Нет, — ответила категорично и затянулась терпким дымом. — Не хочу, Вик. Раздражаю я вокалиста вашего. Он меня тоже, — усмехнулась и выдохнула дым из лёгких.        — Давай предположим, что ты, наоборот, нравишься ему, — Вик посмеялась с собственной идеи и привлекла к себе внимание Марлены. — Мальчишки, они же тупые. Понравившимся девочкам всегда особое внимание оказывают, обзываются, или хуже того.        — Пожалуй, лучше пусть он будет зол на меня.        — Он не всегда такой. Он хороший, правда, — она думала о нём и в миллионный раз убеждалась, что любит за всё хорошее и плохое. — Дурачок немножко, а на дураков не обижаются.       Недолго они наслаждались ночной свежестью Сан-Ремо — из здания вывалилась компания вдрызг пьяных ребят. Девушки вернулись в душный клуб. Виктория заметила в толпе родных и любимых, помчалась к ним и больше не поймала Марлену взглядом. И не пыталась, в отличие от Дамиано, невольно высматривающего рыжую голову среди незнакомцев. Может, виски ударило нехило так, может, осознал, что нагрубил незаслуженно. Вик потащила его на небольшую сцену и заказала какую-то дурацкую песню в караоке. Медведь на ухо наступил — да плевать, пела во всю голосину, его перекрикивала, а он не останавливался, изучал суматошно людей и сдерживал смех над чокнутой подругой.       Марлена стянула с ног остроносые лодочки, бросила на песок и пошла ближе к морю, пропавшему в ночной мгле. Никаких границ меж чёрным хмурым небом и морской гладью — жутко красиво. Дуновение свободы и бескрайности опьяняют разум не хуже коктейля, в котором намешано гадости всякой. Ветер не жалел её спутавшиеся волосы и обнимал холодом озябшие плечи. Ещё одна растеряшка, оставшаяся без пиджака, который пришёлся бы так кстати… Топ без бретелей не спасал от февральской прохлады, и Марлена обхватила себя руками.        — А чего одна? — От неожиданности она вздрогнула и с испуганными глазами обернулась на голос. Вообще-то сразу поняла, кто пожаловал, но не нужно было делать это так резко.        — Стоило тебя позвать? — Огрызнулась.        — Вполне, — Дамиано встал рядом, разглядывая с высоты роста её чересчур серьёзное лицо. Совсем не такая веселилась там, на танцполе с Викторией.       Он сливался в темноте со всеми оттенками чёрного — отрыл пиджак несчастный и запрятал тело татуированное. Марлена отвернулась. Не хотелось с ним разговаривать, и не лучший, наверное, вариант развернуться на пятках и уйти, как надутый подросток. Хотя… Да, она надутый подросток, которому двадцать один год недавно стукнул, и что дальше? Он, стоял, руки за спиной сцепив, отмалчивался, слов не находил, а она терпеливо ждала. Сорвала с шеи массивное колье из колец позолоченных, швырнула в песок и спустилась к воде бурлящей, заставив Дамиано наблюдать за ней с недоумением и забыть язык родной. Не сезон же! Затаив дыхание, прямо в брюках зашла туда, где воды по пояс, и с головой окунулась, пропала из виду, как в клубе среди сотни чужих лиц. Мышцы сведёт, дура! Дамиано торопливо стащил с себя немногочисленную одежду и нырнул в тёмную пучину, неуверенный, что наощупь найдёт её. Не знала, не думала она, что он ринется за ней, потому и напугалась в который раз, едва не хлебнула солёной водицы, когда схватили её сильные руки и потащили на поверхность.        — Утопиться решила? — Вопрошал, сплюнув воду, и зачесал пальцами липкие волосы.        — Может быть.       Марлена разглядывала его, странного парня, у которого не поймёшь, чего на уме творится, и закусывала губы дрожащие, будто так он не поймёт, что холодно ей дико.        — Вода ледяная. Пойдём на берег, — спрашивать согласия Давид не стал, впился пальцами в скользкую кожу и молча потащил её к берегу, как какого-нибудь непослушного синеющего ребёнка.       Дрожь пробрала до костей. Зачем полезла?.. Простудится теперь. Беги в отель, глупая, пусть отогревает тебя кто-то, к кому ты понежнее, нежели к Дамиано, небрежно бросившему твоё плечо. Она уселась на мокрую гальку, не думая, что брючки белые отстирывать собственными руками придётся, и пустыми глазами смотрела куда-то вдаль. Поганые коктейли. Дамиано с трудом напялил узкие штаны и взгляда не отводил от девчушки трясущейся и упрямой, как баран, да ещё и пьяной вдобавок.        — Наденешь? — Потряс пиджаком перед ней. — Я отвернусь.       Бросил вещицу ей на колени и отвернулся в самом деле, обняв себя за локти. Марлена пялилась ему в спину, на татуировки загадочные, наверное, каждая со своим смыслом, который ей точно не постигнуть, и глянула на пиджак, когда поймала себя на мысли: «Нашла, кем полюбоваться!» Она стянула тяжёлые, пропитанные водой брюки и утонула в пиджаке, пришедшемся ей как платьице.        — Я вел себя… нехорошо, — наконец, выпалил он и усмехнулся, уловив недоумение в её глазах. — Нашло что-то. Ты замечательно поёшь. Не обижайся, пожалуйста.        — На дураков не обижаются, — процитировала она Викторию, язва самая настоящая. Что-то ей подсказывало, что Дамиано едва сдерживается, сжав кулаки, лишь бы не ляпнуть чего-нибудь похлеще уже сказанного. И за эту сдержанность уже можно прощать.        — Мир? — Он протянул ей свой какой-то большой мизинец, а она ему в ответ свой — худой и когда-то давно даже сломанный.        — Мир.