HO PAURA DI SPARIRE

      Музыка стала частью её жизни случайно, и называть эту случайность Марлена предпочитает не даром Божьим, а карой небесной. Отец за волосы тащил её от дури этой — музыка, — а мама предоставляла выбор большой куда более заманчивых профессий — учитель, врач или экономист. С упрёками, брошенными в спину, Марлена закрывалась в комнате, ревела, если уж что-то обидное в её адрес прозвучало из уст отца, и обещала себе, что однажды от восхищения они обронят челюсти.       В её потаённом шкафчике завалялись измятые листочки со стихами, которые она от скуки и вдохновения писала. Дурацкое домашнее задание от преподавателя литературы превратилось в увлечение самое настоящее. Кто бы мог подумать, что Марлене понравится писать всякую ерунду рифмующуюся, да ещё чтобы звучала она как у Данте Алигьери? До Алигьери ей, конечно, черкать и черкать, но выходило кое-что дельное. Она достала сложенные вдвое листы и пробежалась мокрыми глазами по аккуратным буквам. Писала о любви — ну какие же это пятнадцать лет, если не влюблена девчонка безответно? Вспомнила прекрасное лицо того парня, который столько красивых слов и рифм в её голову заселил, и схватилась за гитару, покоящуюся в углу комнаты. Музыкальное развитие её остановилось на стадии «до-ре-ми-фа-соль-ля-си кошка села на такси», и дядя-самоучка прошедшим летом в саду объяснял ей элементарное, учил бренчать на гитаре. Музыка получалась складная, даже под строчки душевные подходила, но не успела Марлена обрадоваться, всё прозвучавшее ей тут же забылось, а как записать выдуманное — чёрт его знает. Придумала знаки, одной ей понятные, играла и пела десяток раз одно и то же с улыбкой довольной и полная уверенности, что станет петь не только четырём родным стенам.       А для четырёх стен студии испытывал свой голос Дамиано, явившийся туда на удивление рановато. Спал и видел во снах предстоящее выступление, а нервничал по-настоящему и размыкал веки убеждения ради, что в уютном номере он, под тёплым одеялом, никак не за кулисой. В сновидении пел в одиночестве, преисполнившись гордыни, и, похоже, оказалось сновидение вещим— стрелка на циферблате перевалила за десять часов. Холодной ночью взял с Марлены обещание, что предстанет она обязательно на пороге студии, и, словно на слабо его взяв, ответила девушка просьбой ждать её в девять утра. Таковыми нынче стали подвиги — расстаться с постелью ранним утром после пьяной ночки. Глаза её тускнели в темноте, и провалилась бы в сон прямо на колючей гальке, но трезвость она разыгрывала мастерски — не мешал бы контекст — и, кутаясь в чужой пиджак, твердила строго, что никуда её не нужно провожать. Быть может, не дошла до места назначения, но это уже не его проблемы.       Если подвиги свершаются ради вас, то вы имеете полное право совершенно бессовестно переставлять назойливые будильники на пять минут вперёд, а после и вовсе на тридцать. E’la vita, la mia, — кажется, так пели они, исподлобья поглядывая друг другу в глаза, и так можно оправдать сию жуткую несправедливость. Марлена с недовольным лицом и хвостом, съехавшим на бок, явилась в дверях и застала Дамиано исполняющим а капелла песню на английском языке. Мимолётно взглянул, удивился, не подав виду, и снова прикрыл глаза, пропуская каждую строчку сквозь себя и Марлену цепляя на пару. Пел так, будто от банального выступления трёхминутного зависит жизнь. Она уселась на диванчик и вслушалась в самый идеальный тембр из всех, что приходилось слышать когда-либо. Хоть глаза спрячь под плотной тканью и не следи за манерностью в движениях пальцев и длинных ресниц, будешь очарована и откажешься верить собственным ушам.        — Заслушалась? — Дамиано усмехнулся, вскинув густые брови, и размашисто плюхнулся рядом.       Марлена в самом деле заслушалась и не обратила внимания на приближающийся стук каблуков грубых ботинок, которые казались в разы объёмнее на фоне худых ног вокалиста.        — Да, — улыбнулась и повернулась всем корпусом к нему. — Фальшивишь малость.       Изобразила пальцами ту самую «малость», победно смеясь. Знать не знала, что за песню он так красиво пел и какой должна быть её музыка, а фальши и подавно не уловила, — ляпнула, чтобы не рассматривал он её горделиво, однако нарвалась на усмешку куда более громкую.        — Надеюсь, ты за ночь выучила текст, — он поднялся и отправился на поиски второго микрофона. — Или некогда было, может? — Марлена засомневалась, что долго выдержит заключённый меж ними мир, и как же жаль, что не выдавал Дамиано желания искренне посмеяться. Микрофоны он закрепил на стойках и взмахом руки не по-джентльменски подозвал её составить компанию. — Будем фальшивить вместе, лисица.       Подозревающий во всех грехах прищур зелёных глаз сразил наповал, но не сломил уверенности, что ни черта она не помнит, а если и помнит, то провалится с грохотом где-нибудь на втором припеве. Он-то мотив давно заучил, разбуди его среди ночи, за плечи потормоши и укажи петь — споёт без запиночки. На неравный бой Марлена шла твёрдой походкой, и никакие кроссовки не отняли модельного «от бедра». Лисица, самая настоящая лисица — охарактеризовал как нельзя точно и с опаской поглядывал на улыбку коварной затейницы.        — Могу сыграть партию Томаса, — предложила кокетливо, остановившись у включённого микрофона, и поджала губу, как провинившаяся маленькая девочка, желающая заполучить разрешение на очередную шалость.        — Нет, — возвысился хмурой тучей над рыжей головой, — а капелла.       Марлена услужливо пожала плечами, и лисья ухмылка её начинала раздражать Дамиано. Был уверен, что загнал в угол хитрого зверька, напугал хищной натурой и не станет этот зверёк пялиться на него не менее хищным взглядом, но стойким оловянным солдатиком оказалась эта девушка с именем его музы. Помнится, Виктория смущалась, улавливая на себе его тогда совсем ребяческий взор, и теперь робеет при виде карих глаз, выдающих страстный темперамент, только дразнится вдобавок, что растает сейчас же.       Дамиано нервно сжал в ладони микрофон, прошёлся по студии, силы и октавы в кулак собирая, словно петь будет перед строгим жюри, а не перед обычной девчонкой, которая в голове у него возникала олицетворением таланта, как бы упрямо ни отнекивался. И запел первые строчки, ни секунды не позволив Марлене настроиться. Нечестно! Замешкалась. Тоже боролась с навязчивым чувством, что стоит перед опытными профессионалами, решающими её судьбу. Он превращает дуэт в дурацкое соревнование, в котором из правил только те, что выдуманы им и не озвучены, а ей хочется спеть душой о какой-то сильной любви, приторно сладкой и опустошающей. Запела, выдыхая всякое волнение, красиво и без фальши. Слова не спутала, а Дамиано запомнил, где спотыкалась она вчера снова и снова, и так ждал, что без музыки наконец-таки упадёт. С просьбой любить остановился напротив, рассматривал так бесстыдно и вдруг понял, что таращиться в глаза старому музыканту в разы проще, чем в её — такие светлые и такие опечаленные чем-то неведомым. Он очарованно слушал въевшийся в горло текст, а Марлена гнала из мыслей прочь фразу, чёрным выбитую под его ключицами. Не замечала или не желала замечать, когда щеголял вокруг полуобнажённый и выпивший, а теперь не смогла не прочесть, чуть ли не вплотную разглядывая буквы, не прикрытые лёгкой майкой.       Зрители будут смотреть на него, на гитаристов и барабанщика, а Марлена Сальви — красивое дополнение, просто девушка, с которой Дамиано Давид соизволил поделить текст, потому что так следовало бы сделать. Ни для кого не будет удивлением скучная коллаборация. Перед Дамиано непопулярная певица, победившая на Сан-Ремо и бросившая всё к чёртовой матери, не позволившая услышать что-либо о себе после триумфа. Он никогда не натыкался на её имя и, втайне наслаждаясь сильным голосом, задавался одним лишь вопросом — почему? Подающая и не оправдывающая надежды — так опишет себя она, если вдруг кому-то станет интересно.        — Как красиво! — Голос Виктории не позволил прозвучать последним строчкам.       Она, пылая всепоглощающей беззаботностью, с утра потащила непреклонного Итана и сонного Томаса на пляж и теперь явилась с обгоревшим носом и счастливой улыбкой от уха до уха в студии. Топ от купальника и мокрые волосы подсказывали, что притащилась она сразу с песчаного берега.        — Марлена! — Вик кинула плетёную сумку у двери и бросилась обнимать певицу, не придавая значения недовольной усмешке Дамиано. — Неужели ты передумала?        — Да, — кивнула и невзначай глянула на вокалиста.       Темнее грозовой тучи — такое описание мельком пронеслось в голове. Заметно поник. Хотелось сказать Марлене, что она рождена петь а капелла, но, увы, останутся эти слова на потом.        — Где парни, Вик? — Поинтересовался и уселся на колонку, сгорбившись.        — Плелись позади. Я не пойду больше с ними никуда, — надула губки басистка, подошла к нему и опустилась по-хозяйски на колени. Дамиано обнял её, как маленького капризного ребёнка, и приготовился слушать жалобу. — Не выспавшийся Томас — это просто кошмар! Вредный и вечно жалующийся на каждую мелочь. А Итан всюду искал душ, чтобы смыть с тела песок. Некомфортно видите ли!       О каком песке речь — непонятно, ибо Итан всё время провалялся на чистом шезлонге и не заходил в воду, а Томасу было слишком лень бесить его и пытаться закопать. Они отыскали душ и уже возвращались в студию, проклиная спонтанную идею Виктории, которая нежилась в объятиях Дамиано. Явились в коридоре с кислыми лицами, обсуждая что-то неважное.        — Стоять! — Вик сорвалась с места и метнулась к ним. — Закройте глаза! Закройте. Я кое-что покажу вам. Кое-кого!        — Боже… — Итан вздохнул, боясь предположить, чего такого интересного она им уготовила.        — Если твой сюрприз окажется плохим, я точно тебя убью, — пробубнил Томас и покорно опустил веки.        — Закрыли? Пойдёмте, пойдёмте, — она подхватила их под руки и затащила в студию, лучезарно улыбаясь.       Марлена и Дамиано за ту секунду один на один успели схватиться взглядами, и Виктория снова дала понять, что нечего друг на друга пялиться. Она подозвала Марлену жестом, не разрешая уставшим парнями подглядывать, и приобняла её за руку.        — Посмотрите, кто пожаловал к нам!       Мальчики заулыбались и признались застенчиво, что очень рады её скорому возвращению. Дамиано — любитель ломать комедию — подошёл и встал с ними рядом, плечом к плечу, паясничал и радость выражал, обзывая себя занудой.        — Это я уговорила её, — похвасталась Вик и засмеялась, — правда, не помню, что такого сказала. Скорее всего, извинилась за этого засранца и предложила вернуться.       Марлена уловила хитрый взгляд Дамиано и усмехнулась, не стала опровергать ошибочное мнение басистки, а Дамиано, как обычно, не удержался пред соблазном.        — Всем интересно, как же тебе это удалось, — изогнул густые брови и задрал нос, как тот самый человек, которому нагло лгут, а он знает правду.        — Я, кажется, перебрала с алкоголем, — призналась она, и щёчки её залились лёгким румянцем. — Мы много танцевали, а потом вышли на террасу, курили какие-то вкусные сигареты, и…        — И Виктория подтолкнула меня на мысль, что в одиночку Дамиано хреново справляется.       Марлена подыграла ей, и губы её изогнулись в той коварной улыбке. Подмигнула игриво Дамиано, который удивился, — хотя вряд ли это безобидное слово способно доходчиво описать его реакцию. Лиса. Она уже отшучивается, а не молчит, сверля взглядом паркет, — это мило. Подмигивает, улыбается и подступит выжидающе ближе, если он прекратит злобно играть мимическими мышцами, поглядывая исподлобья. Это тоже мило, но, чёрт, она ещё получит…        — Мы идём в кафе. Томас всю дорогу говорил только о еде. Ты обязана накормить его, Вик, за испорченный сон, — Итан показал пальцем на гитариста, развалившегося на диване, и продолжил расчёсывать свою изысканную, потрёпанную морским ветром шевелюру.       Виктория, смеясь, присела подле и потрепала Томаса за щёки, уменьшительно-ласкательно клича Томи, а в ответ получила признание в том, как сильно она ему надоела.        — Марлена идёт с нами, — Дамиано сначала подумывал спросить, но сказал так, будто предложение не терпит никаких отказов. Марлена отвлеклась от экрана смартфона и бросилась на поиски отмазок.        — Я не голодна.        — Я тоже, — пожал плечами вокалист, сунув руки в карманы чёрных брюк, — составишь компанию неголодным.       Упрямиться бессмысленно. В дневную жару в уютном кафе не насчитывалось и пяти посетителей, поэтому гул людских голосов не перебивал тихую ненавязчивую мелодию, играющую где-то над головами. Итан уже оплачивал заказ, пока гитаристы спорили, что лучше, вкуснее и вреднее из предложенного на прилавках, а питающиеся святым воздухом искали в зале такой столик, за которым можно сидеть на чём-то более мягком, нежели стул. Нашли. Дамиано расселся напротив Марлены и молча наблюдал, как она с чересчур серьёзным видом тыкала ногтями по экрану телефона. Не отвлеклась, когда ребята стали бурно обсуждать предстоящее выступление, когда Вик рассказывала, насколько красиво звучало их пение а капелла, и даже когда Дамиано заявил, что выступление их будет лучшим.       Спустя время Виктории удалось стать причиной её улыбки. Она заговорила её, и Maneskin наконец-таки узнали о ней что-то большее, чем просто имя. Да, теперь им стал известен её возраст — двадцать один год. И любопытная Вик смогла вытянуть тихое «нет» на вопрос, не замужем ли она. Перемывать парням кости — любимое занятие бас-гитаристки, поэтому Марлена захлебнулась бы её интересом, оказавшись с ней наедине. Или же… Нет, захлебнулась бы, если бы Дамиано не заметил её нежелания продолжать разговор и не заявил Вик, что ей пора замолкнуть. В зелёных глазах мелькнула благодарность. Однако Дамиано сделал это только потому, что интересовало его нечто иное, как оказалось, личное и неприкосновенное.        — Амадеус мне сказал, что ты побеждала на Сан-Ремо, — откинулся на мягкую спинку и помолчал секунду, замечая, как Марлена растерялась сразу же. Ребята вылупили удивлённо глаза. Стоило повременить.        — Правда?! — Вик рассматривала её так, будто сейчас же, радостная, бросится поздравлять с событием столетней давности.        — Правда, — сдалась. — Побеждала.        — Победители представляют Италию на Евровидении, — не угомонился, хоть и понял, что не по твёрдой земле ступает и не зря она всматривается куда-то в пустоту. — А ты, кажется, не представляла. Расскажешь?..       Дамиано прищурился. Дураку понятно, что кроется за завесой тайны захватывающая история, а, если в глаза опечаленные опущенные взглянуть, понятно станет и то, что не услышит он однозначного ответа.        — В другой раз, — натянуто улыбнулась ему. — Это совсем не то, чем мне хочется поделиться.       Боялась признаться себе, что польщена. До минувшей секунды никто не пытался вникнуть, разве что дяденька, которому предстояло отыскать кандидата на замену за три грёбанных дня. Он-то выпытывал из неё тогда объяснения, не отставал. Не делилась ни с кем и сомневалась, что сможет без дрожи в голосе. Рассказала бы с удовольствием, Дамиано, да реветь белугой от едва утихшей боли будет, не успокоите вчетвером. Он промолчал, кусая нервно щёки. Но если захочешь вдруг, то я выслушаю. Срывалось с языка любопытство, однако Дамиано всегда умел искусно строить из себя мистера равнодушие.       Чёрные тени, чёрная подводка. Причудливые белые блузки и корсеты с тонкими лентами. Не верится, что в группе на троих парней одна девчонка, которая делит всю эту красоту с ними. Экстравагантны и свободны, плюют на мнение большинства и взгляды, полные презрения. Виктория во всеоружии красила Дамиано ногти, явно пострадавшие от детской привычки тащить пальцы в рот, и рассказывала забавную историю, приключившуюся с ней на пляже, дабы скрасить повисшее в воздухе волнение. Он слушал её и махал руками, на ругательства Вик натыкался, когда объяснял чернявой девушке, колдующей над его причёской, как уложить и где пригладить. Образ — вот что важно. Показались бы банальными, приевшимися глазу, если бы нацепили на бас-гитаристку скромное платьишко и заплели короткие волосы в две косы — негоже девчонке быть бунтаркой вульгарной; если бы постригли Итана под ноль — мальчики не диснеевские принцесски с хвостом по пояс; если бы постеснялись Дамиано и Томас усаживаться на кресло визажиста и делиться идеями, как лучше подвести глаза. Не явился на сцене фестиваля (как и на любой другой) конкурент, способный похоронить заебавшие стереотипы и танцевать на надгробии тот самый танец жизни, который лицезрела Марлена на теле вокалиста. Стилист обещала вырядить её им под стать, с десяток раз употребив слово «pazzesco», а она улыбалась, кусая губу, и горящие глаза выдавали чистой воды истину, что скромница — это всего лишь образ.       В маленькой гримёрке она осталась наедине с разбросанными шмотками. Кейт не позволила Марлене даже мельком глянуть на платья и указала натягивать кожаные брюки, не то придётся плясать в шортах, которые заканчиваются, едва начавшись. И если длинные ноги никому не удастся сглазить этим вечером, то всё остальное нужно выставить напоказ сквозь полупрозрачный топ с чёрными вышивками на самых интересных местах, выдуманными во избежание цензуры. Воровка из порнофильма. Смеялась, шутливо ругала себя за то, что совсем растеряла крупинки чувства стыда, и мазала губы любимой кроваво-красной помадой. Вовремя остановила руку, срывающуюся черкануть алым по бледной щеке, когда заметила в зеркале владельца наброшенного на её плечи пиджака.        — Вау, — выдохнула и обернулась с яркой улыбкой. — Тебе так идёт макияж.       Дамиано был при параде и нервно ждал выхода на сцену. На комплимент ответил мимолётной ухмылкой и подошёл ближе.        — А тебе — этот пиджак.        — Прости, — засмущалась, прикрыв глаза. — Я собиралась вернуть, честно, но он так кстати пришёлся. Без него чувствую себя путаной со стажем.       Марлена засмеялась и тогда-то впервые услышала смех вечно угрюмого Дамиано.        — Не парься.       Всмотрелся, обнажая зубы. Ещё вчера перед ним стояла робкая девушка, молчалива и мнительна, опускала глаза, ругая себя за ошибки, которым он придавал излишне много значения, и язвила. А сегодня пылает страстью, претендует затмить тех, кому служит дополнением, и не от Дамиано, прилично одетого, теперь прёт развязностью. Чёрного над ресницами и на теле не хватало рыжей девчушке с гитарой, пародирующей кого-то, кого услышала случайно. К лицу ей рок.        — Трясёшься? — Поинтересовался, заламывая за спиной леденеющие пальцы.        — Нет, — соврала Марлена.        — Не волнуйся, — Дамиано снова красиво улыбнулся, и, наверное, означало это то, что прекратит отныне пялиться на неё, как на врага. И то, что должна и обязана она от улыбки этой сойти с ума. Протянул ей кулак и посмотрел в глаза забегавшие. — Всё получится, и споём круче, чем утром в студии, — Марлена кивнула и ударила ему по костяшкам. — Кстати, так и не сказал… а капелла ты поёшь невероятно, — она смущенно хихикнула, и показалось ей на секунду, что от роду и от пудры в придачу бледные щёки стали пунцовыми. Совсем не привыкла к похвале.        — Спасибо. А я так и не сказала, что не фальшивишь ты ни черта.       Посмеялись и с напутственными словами покинули тесную гримёрку. Ребята толпились в коридоре среди молодых артистов, ожидающих начала концерта, и плевать все хотели на правила, выдуманные в разгар пандемии. Томас и Виктория задыхались со смеху из-за шутки, понятной им одним, и Дамиано без особых усилий догадался, в какую сторону шагать. Вик замолкла, будто смешно ей не было вовсе, и взглядом вцепилась в знакомую вещицу на теле Марлены. Ей явно это не понравилось, да и выдумала себе лишнего, но не ляпнула ничего, что развеяло бы дружественную атмосферу между ними. Сдержанно улыбнулась и скупилась на комплименты.       Девятые. Сколько они томились в ожидании? Полчаса, час — почувствовалось мгновением, стрелки на циферблате, очевидно, лгут. Ведущий слишком много говорил. Говорил, говорил, говорил. А они стояли на сцене — музыканты сжимали от волнения инструменты, Дамиано рассматривал свою обувь с каблучком, а Марлена улыбалась, потому что ведущий говорил о ней. Наверняка, в опущенном сценарии Амадеуса упомянуто лишь её имя, но он добавил отсебятины, не упустил ни одного факта из тех трёх, что были ему известны.       Они пели так, будто делали это всю жизнь, будто за спиной больше одних суток репетиций, будто песня эта о них — познакомившихся накануне. Сухое пение в студии не предвещало такого всплеска чувств, разыгранных ими мастерски. Марлене хотелось плакать навзрыд, хотелось надышаться свободой и счастьем, витающими в искрящемся воздухе, потому что всё это напоминало ей о слабости, проявленной когда-то давно. На три минуты она вернулась к мечте, и больно покалывало за грудиной от гордости за этих крутых ребят, которые точно не опустят руки, и от благодарности за возможность стать частью чего-то непомерно величавого.       Дамиано привык вытворять на сцене всякое разное, взбредшее в сытую адреналином голову, от чего претили ему шаблонные выступления для телевидения. Сдержан, уязвлённое эго выражал в сильном голосе, срывающимся на хрипотцу и крик порой, и на контрасте с Марленой звучал так по-мужски, что самому нравилось безумно. По традиции неизменной крутился около музыкантов, наслаждаясь музыкой, и на секунду отказывался верить, что способны на такое совсем юные ребята. Сразу заметил, что заиграли иначе, отвлёкся от Итана и от шарма ударника профессионального и понял — опять эта чертовка занимается самодеятельностью. Одна Виктория, видимо, знала, что Марлена схватится за гитару, потому что таращились девчонки друг другу в глаза и улыбались заговорщицки, дергали струны и головы запрокидывали, растворяясь во власти музыки. Вернулась к микрофону, улавливая недоумение в карих глазах, и снова подмигнула — терять-то нечего.       Никогда не умела во весь голос, никогда бы не вытянула, а он научил за несколько часов, проведённых в уютной студии, потому что видел, что она может. Задыхались оба от одной на двоих любви — безумной любви к творчеству, — и не желали понимать, что истечёт последняя секунда.       Amami ancora fallo dolcemente       Дамиано подошёл вплотную. Каков актёр — во взгляде, полном нежности, наверняка, утонет не одна Марлена, если так же вплотную камера запечатлеет скуластое лицо.       Un anno un mese un’ora       Он протянул ладонь, увешанную десятками блестящих колец, будто коснуться впалой щеки собирался, и едва не отступил назад от неожиданности, надеялся, что не попала в кадр его робость, когда Марлена их пальцы переплела. Лиса.       Amami perdutamente       Снова как чёртово мгновение. Всё закончилось. Марлена шагала по тёмному коридору, тяжёлыми шагами разрезая спёртый воздух. Спустилась со сцены совершенно другим человеком, или, может, выдумал это опьянённый разум, — какая разница, если осознала вдруг, что́ потеряла. Дрожь пробирала до немеющих кончиков пальцев, словно опять она бросилась в ледяную воду, только на этот раз ничьи руки не потащат её к берегу. Maneskin больше не нуждались в ней, поэтому объятия, в которые на эмоциях её вовлекли, Марлена расценила как прощальные. Вик не раз твердила парням про клуб, очевидно, остаток вечера они, воодушевлённые и гордые собой, посвятят веселью. Она покинула их, улыбалась, не выдавая паршивого состояния, и хвалила искренне, с трудом проглатывая колкий ком, застрявший в горле.       Сегодня не так мрачен пейзаж, который можно понаблюдать с песчаного берега. На ясном небе тянулись последние отблески пунцового заката, и море заботливо подбивало к босым ногам пенящиеся волны. Марлена, зажимая между ног подол лёгкого сарафанчика, уселась на рукодельную лавочку, которую соорудили какие-нибудь наивные влюблённые, чтобы ночами сидеть на ней у костра. В номере отеля душно, тишина давит на барабанные перепонки, порывается вдавить вовнутрь, чтобы поделом ей, глупышке, было. Обвиняла себя бесконечно во всём, в чём виноватой не являлась, в волосы готова была вцепиться, да держалась. Объятая одиночеством осознала, что теперь, кажется, хочется. Дамиано обещал выслушать, правда, ей об этом оставалось только догадываться, Дамиано притащился из клуба, гремящего где-то за спиной, и Дамиано — дьявол проницательный — громко ухмыльнулся, уже так привычно и почти не раздражающе…