Гордость и Предубеждение и Саурон

Горе Манвэ было столь велико, что Эонвэ и правда сочувствовал его метаниям, но чем помочь, не знал. - Что случилось, Эонвэ? Майрон встречал его горячим дымящимся обедом - жаркое из мяса, нектар, налитый в бокалы, сырая кровь - словом, все виды подношений, что любят айнур. Он выслушал все его тревоги, узнал про Манвэ, но по понятным причинам особого сочувствия не испытал. - Все валар одинаковы. Они властны, они не знают никаких чувств, им неведома жалость. С Мелькором я испытал все это сполна. Я бесконечно творил ради него, бесконечно что-то давал, а он только и мог, что брать, брать, брать... - Валар - стихийные силы. Глупо ожидать чего-то, обращаясь к небесам, но хороший дождь способен полить посевы, - ответил ему Эонвэ. Саурон обнял его, гладя крепкие длинные маховые перья. - Они жестоки даже с нами, младшими братьями. А уж печали эльфов и людей для них - все равно что вода или сухие листья, что облетают с деревьев каждый год. - Теперь я понимаю, что чувствовал ты, когда вала Мэлько требовал своего раз за разом, - вздохнув в последний раз, проронил Эонвэ. Он тоже был скорбен, хотя ужин несколько улучшил его настроение, а теплые объятия Саурона разогнали тоску. Вопреки его опасениям, Манвэ, казалось, усвоил урок и более не простирал свои притязания так далеко, лишь изредка сетуя на то, что его лучший воин и глашатай предпочитает видеть на своем ложе низкое, искаженное существо. В остальном же отношения их оставались ровными и спокойными, Манвэ сиял Валинору днем, Варда - долгими ночами, Враг мира был заточен во тьму, и, казалось, установился мир. Эонвэ возвещал славу короля мира до самых его окраин, нес свет Валинора на лезвии своего меча далеко в Эндорэ, но старался не покидать Саурона надолго: опасался, что в его отсутствие Манвэ сменит милость обратно на гнев и заточит его избранника в Мандос, или, что хуже, выбросит за грань мира, к духу Мелькора. Стальные латы его сияли светлее дня, клинок в руках был неутомим, сокрушая темных тварей, расплодившихся неисчислимо, однако однажды, сражаясь, Эонвэ ощутил смутную тошноту. Списав ее на зловонный орочий запах и неустанный труд, которым ему приходилось заниматься, Эонвэ вернулся в Валинор, дабы предстать перед Манвэ в длинном ряду других светлых майар, чтобы возвестить ему очередной успех светлого воинства, собрался протрубить в свой рог... Воздуха отчаянно не хватало. Перед глазами его потемнело, и он рухнул наземь, говоря точнее, на беломраморный пол чертогов на вершине Таникветиль. И хотя они располагались так высоко, что воздух здесь был обжигающе чистым, дышать было нечем. Латы сковывали его тело, не давая встать. Он видел, как Манвэ хмурится, восседая над ним на троне, но ничего не мог сделать. - Простите меня, повелитель, - и веки его смежились. Манвэ испытал ничуть не меньшую тревогу. Приказав прочим покинуть их, он склонился над верным слугой. Он приготовился разразиться очередной обвинительной речью на тему вредного влияния Саурона, едва майа очнется, а пока старательно расстегивал ремни, удерживавшие его латы, и смочил его лицо и тело холодной водой. Под латами была тонкая рубашка, которая, задравшись, обнаруживала его мускулы и... небольшой животик? Манвэ медленно прошелся исцеляющей дланью вдоль его тела, а следом почувствовал маленькое пламя новой фэар. Нет, Манвэ не мог обманываться и по яркости нового огонька чувствовал, что то - именно его дитя. Ему стало страшно от того, что вскоре слишком многое станет всем кругом известно о его собственной невоздержанности, от того, что это дитя сможет занять трон короля мира, и он отчаянно корил себя. Затем он тревожно обернулся и испытал чувство, противоположное предыдущему, а именно, великую радость от того, что рядом нет Варды и она не знает о последствиях его... кгхм... страстного порыва. Однако требовалось действовать решительно, пока она не узнала ни о чем и не покарала своего излишне любвеобильного супруга. Он привел, насколько смог, Эонвэ в чувство и велел ему вновь встать перед собой, сам же имел вид испуганный и раздраженный одновременно. - Мне плохо, повелитель, - майа едва смог отдышаться и стыдливо прикрывался крыльями, нацепляя доспехи назад. - Мне горько не менее твоего, Эонвэ. Как же это произошло? Я искренне поражен в самом дурном смысле этого слова. Как ты мог понести от меня? Мне горько, Эонвэ. - Неужели вы не предвидели последствий своего порыва? Голос глашатая показался Манвэ непростительно дерзким, но действовать одной грубостью и силой о не мог, а потому привлек Эонвэ к себе, опаляя его своим ледяным дыханием - дыханием силы, что властвует миром и не особенно снисходит до терзаний отдельного айну. - Немыслимо, если эльдар узнают, что я подобен им в способности зачинать детей. Ведь я должен оставаться чист и непогрешим в их глазах! - со слезами взывал Манвэ. - И наконец, я совершенно не готов к отцовству. А потому нам необходимо избавиться от дитя. - Но господин! - Моя воля не закон для тебя, Эонвэ? Майа прижал руки к животу, хоть он и был совсем еще маленьким и незаметным. - Чем тогда вы отличаетесь от своего ненаглядного братца Мелькора? Он делал то же самое, сперва овладевал Сауроном, после чего приказывал ему избавиться от детей, после чего вы зовете его искаженным и грязной подстилкой тьмы, - вскричал Эонвэ, взмахнув крыльями и при этом походя на разгневанного орла, который целится схватить белоснежного лебедя. Манвэ поневоле отодвинулся. - Ты... ты не понял, Эонвэ, - он облизнул тонкие губы. - Ни к чему так гневаться, успокойся, - он сделал успокаивающий жест, мечтая лишь о том, чтобы Эонвэ сложил крылья и не махал ими так устрашающе. - Хорошо, твое дитя - моя вина, но, более того, мне страшно предвидеть реакцию моей дорогой супруги. Ты же не хочешь стать причиной страданий Варды, госпожи звезд? - Вы отвратительный манипулятор, под стать своему братцу! Вы две части одного целого, а потому... Он уже брался за эфес меча, как Манвэ, испугавшись вконец и понимая, что на своих, безусловно, красивых, но большей частью бесполезных и слишком мягких крыльях не сможет улететь от Эонвэ далеко, решился на последний шаг и сделал жест рукой, насылая на строптивого майа сонные чары, после чего тот с глубоким вздохом вновь опустился на пол. Манвэ тяжко вздохнул вслед за ним, поскольку совершенно не привык работать скальпелем и руками, а ведь именно за них ему предстояло взяться, если он только не хотел, чтобы кто-либо узнал об этом. Он взялся за тонкий нож, сделал первый надрез, и кровь выступила немедленно, сперва каплями, потом целым потоком обильно заливая белый мраморный пол. Манвэ почувствовал, что ему тоже дурно, и он вот-вот упадет на пол рядом. К счастью, его сил хватило на то, чтобы позвать слугу - эльфа из числа особенно верных ему ваниар. Ваниарский целитель принялся за работу, попутно изводя Манвэ расспросами о том, как подобное вышло, кто же отец ребенка, и всяким прочим. - О Эру, что произошло? Майа Эонвэ ранен? Кто сотворил подобное? - Я, - Манвэ несколько покраснел. - Но что же случилось? Почему вы решили... - Как ты понимаешь, - напыщенно повелел Манвэ своему слуге, - мы должны скрыть его деликатное положение и избавить его от нежелательного приплода. - Как можно, мой король! Разве не вы повелели всем живым существам под вашей рукой плодиться и размножаться? - в ужасе ахнул эльф-ваниа. - Айнур и без того многочисленны, боюсь, появление новых приведет к дисбалансу сил... И потом, подумай о самом Эонвэ! Он всегда был бесстрашным и несгибаемым воином, и та новая ипостась... Дитя может отнять у него силы, здоровье, ослабить его... - И все равно это негуманно. Не вы ли говорили, что при вашем царствии все силы будут пребывать в гармонии? - не унимался непонятливый ваниа. Манвэ кусал губы от досады. - Моя власть благодетельна, но этот плод любви порожден искажением, то есть, развратом, творящимся меж них. Искажение необходимо уничтожать. - Но это жестоко! Ни в чем не повинный ребенок... - Я клянусь тебе, это результат моего недосмотра. Подобное не повторится впредь, я клянусь и повелеваю тебе, как твой король, помочь Эонвэ избавиться от... - Так выходит, вы, мой король, призвали его к себе, дабы наказать за разврат, которому он предается совместно с майа Майроном? - расспрашивал златовласый ваниа. - Как же вышло, что вы увидели его обнаженным и заметили, хм, последствиях сожительства? - Ему стало дурно во время нашей беседы, - Манвэ испытал облегчение, ибо с этого момента мог поведать эльфу правду. - После того, как я освободил его от сковывавших его лат, я заметил, что он понес дитя, и решил избавить его от нежелательного положения сам, а уж после позвал тебя. - Но, быть может, дитя было желанным... Манвэ скрипнул зубами от досады вторично. Бесконечно вздыхая и соболезнуя великому горю майа Эонвэ, ваниа закончил свое дело, извлек и отмыл свои инструменты, оставив своего пациента отлеживаться, но Манвэ, опасавшийся бдительного ока Варды, выпроводил обоих, и эльф повел вверенного его заботам Эонвэ наружу, вниз, к солнечному свету. Вскоре они оба были на зеленом лугу у подножья Таникветиль, чему эльф был даже рад - все же в высоких чертогах стоял нестерпимый холод. Он убеждал Эонвэ отлежаться немного, чтобы кровотечение не открылось вторично, и спел ему исцеляющую песнь. К вечеру их встретил встревоженный Саурон. - Что произошло? - О, мне так жаль, - с глаз ваниа упало несколько крупных слез, - так жаль, что твоему избраннику случилось потерять ваше с ним дитя. Да, вала Манвэ столь строг насчет нравов... - Наше дитя? - Саурон недоуменно взметнул вверх брови. - Да. Неужели ты не знал? О, это такое горе - потерять жизнь, дарованную тебе творцом... Что ж, не буду мешать вашей обоюдной скорби, - и ваниа удалился. - Эонвэ, что происходит? - уточнил Саурон, когда они остались наедине. - Это было дитя Манвэ, и я осознал, как ты был прав. Он ничем не лучше Мелькора, и терзал меня ровно так же, как тебя Мелькор. Саурон подхватил своего избранника на руки, убеждая не напрягаться, и отнес в их жилище, где уложил на постель и дал прийти в себя.