Король и шут

      ***       Гелдер скорбел по почившему монарху. Робер Первый обрёл покой в королевской усыпальнице в аббатстве Святого Родерика. Улицы были заполнены плачущими людьми, проститься с королём стекались со всех провинций. Фабиан с друзьями находился на пути следования траурного кортежа, его родители присутствовали при погребении и на поминальном обеде. Дома мать всё повторяла: «Бедный мальчик, бедный мальчик», имея в виду нового короля, «У него такое горе, а надо страну на плечи поднимать. Он же возрастом, как наш Фабиан». «Наш Фабиан шалопай, — отвечал ей отец, — а инфант молодец, серьёзный, справится».       Фабиан ничего по этому поводу не думал. Если бы ему в наследство досталось королевство, он бы отбросил своё шалопайство и постарался стать достойным справедливым правителем. Но ему в наследство достанется разве что кот, как в той сказке, только неговорящий и без сапог, поэтому ни маркизом ему не быть, ни замка заполучить, ни на принцессе не жениться.       Впрочем, принцессы в их королевстве уже и не имелось.       Коронацию назначили на первое марта, спустя положенный период траура. В столице опять появились праздничные краски, увеселительные программы заработали в полную силу, и стар и млад славили молодого короля.       Фабиан осмелился потревожить Изабеллу накануне вечером, не разговаривал с ней с самого рождения ребёнка. Она не взяла трубку, но через полчаса перезвонила, взбудораженная и милая.       — Привет! Фабби, ты куда пропал? Как дела?       — Привет! Учусь, обложился справочниками… Не знал, можно ли вам теперь звонить, ваше величество.       — Звони и пиши, — разрешила Изабелла, — тебе я всегда рада.       — Спасибо, великая честь для меня… Белль, я опять звоню поздравить, но сначала, наверно, должен выразить соболезнования. Его величество Робер… Невосполнимая утрата. Меня сильно потрясла. Не представляю, что чувствуете вы с королём.       — Да, — протянула она, мрачнея, — спасибо. Адриан немного оправился от потери, но всё равно горюет. Ему трудно, столько всего свалилось. Он из кожи вон лезет, чтобы заменить отца, оправдать и его ожидания, и народа. Весь в работе, домой возвращается только спать. Вот, девять часов, а он до сих пор на совещании. А завтра коронация, у нас тяжёлый день.       — Ты выдержишь. Ты сильная. Зато станешь полноправной королевой. Уверен, замечательной. Принесёшь много пользы народу.       — Буду стремиться. Это ответственно. Я немного боюсь. — Белль смущённо хихикнула. — Придёшь завтра поддержать меня?       — Нет, — Фабиан потрепал корешок книги, — меня не пригласили. Только моих родителей. Они будут. А я буду с тобою мысленно.       — Жаль, ты хорошо смотрелся бы в моей свите. Или в свите Адриана. Вокруг него сейчас много молодых вельмож.       — Лестно. Спасибо. Но я не вельможа. Простой шевалье. И никогда не был при дворе.       — Что, — удивилась королева, — никогда?       — В шесть лет был, считается? Отец хотел моего старшего брата в пажескую школу определить, взял нас всех во дворец. Но что-то там у него не срослось, Рика не приняли, и отец больше не пытался. Ни его, ни других сыновей. Папа у меня не пробивной, не светский.       — А ты хотел бы быть пажом? — прониклась Изабелла.       — Все хотят быть пажами! — рассмеялся Морелли. — Жить во дворце, прислуживать королю!.. Но теперь я перерос, мне скоро двадцать пять. Что же, буду лечить детишек.       — Самая нужная профессия. Как молодая мама тебе говорю.       — Да, кстати… Как поживает его высочество? Прости, что сразу не спросил.       — Его высочество растёт. — Улыбку Изабеллы было видно сквозь расстояние. Так улыбаются женщины, которым разговоры о ребёнке доставляют огромную радость. — Уже уверенно держит голову, переворачивается на животик. И у него отменный аппетит… Ой, Фабиан, мне пора идти к нему. Молодец, что позвонил. Пока.       — Пока, — сказал Фабиан, но связь уже прервалась. Он отложил мобильный и пошёл налить себе кофе, чтобы потом опять погрузиться в учёбу. У его короля и королевы перемены в жизни, масса событий, а у него сплошная рутина.              Следующий день Фабиан тоже провёл с книгами, хотя по всей стране был официальный выходной и ребята звали кутить. Однако он должен, просто обязан был получить диплом с отличием, а они за красивые глаза не выдаются. Коронацию смотрел фрагментами, пока в перерывах между параграфами запихивал в себя бутерброды и разогретые в микроволновке колбаски.       Изабелла была восхитительна, а король контрастно торжественен и, чёрт, доброжелателен, все ритуалы выполнял с механической чёткостью.       Но как бы то ни было, главным отныне становился Адриан.       В его руки передавалась страна, в его руки передавались судьбы подданных. И судьба Фабиана Морелли тоже.       Фабиан готов был вверить ему свою судьбу. Всем сердцем вверял. Как бы он не относился к бывшему инфанту, безоговорочно признавал его своим сюзереном и королём. Адриан, как говорили в старину, помазанник Божий. Кто, если не он?              Утром после коронации его позвали родители, по приятным и не очень поводам зачастившие в столицу. Останавливались они всегда в апартаментах Рика.       Мама сразу усадила завтракать. Отец уже поел и читал за столом газету. Кухарничала Лаура, которую они возили с собой. Она подала кофе и вкуснейшую запеканку с яблоками.       — Фабиан, — отложил газету отец, когда они остались в столовой одни, — есть серьёзный разговор.       — Внимательно слушаю, пап.       — Ты же знаешь, что сегодня все главы родов приносят клятву верности новому королю?       — Ну да. В Тронной зале в два.       — Да. И все дворяне должны принести клятву верности. Заочно. Подписав бумаги.       — На что ты намекаешь, пап? — глотнув кофе, прищурился Фабиан. — Эти прописные истины в первом классе проходят. Если ты думаешь, что я не подпишу бумаги, ты ошибаешься — я верноподданный.       Барон пожевал губами.       — Рад, что у тебя правильная позиция. Прости, что говорю с тобой, как с маленьким, но моя обязанность провести беседы со всеми представителями фамилии, я же даю клятву за всех. И вот, пока ты здесь… Наши предки всегда преданно служили королям и пусть не удостоились ни герцогства, ни маркизата, ни даже графства, мы должны доказать, что и бароны ничуть не хуже. Старшее поколение это понимает, но молодёжь… Король тоже молод, и вы можете проявить недостаточно уважения.       Ох уж это старичьё — всегда думают о молодых как о неразумных.       Фабиан отложил вилку и улыбнулся.       — Пап, я знаю, вы все — и ты, и мама, и Рикки с Клейем и Стинни считаете меня шалопаем, и я не претендую на звание самого умного, но я не пойду против его величества. Можешь не сомневаться, пап. Даже клясться нет нужды. Адриан Третий мой король, и я буду верой и правдой служить ему и воспитывать так своих детей. Я не запятнаю честь нашего рода. А если такое случится, отвечу по всей строгости закона. Понадобится, смою позор кровью.       В голове крутилась ночь с королевой. Ох и лицемер ты. Уже чуть не погубил свой род. Повесил над ним дамоклов меч.       Глаза отца потеплели.       — Фабби, Фабби… может ты и не самый башковитый мой сын, но самый искренний уж точно… Бланк в кабинете, когда доешь, заполни, пожалуйста. Я печатью скреплю и сегодня сразу в королевскую канцелярию передам.       Отец забрал газету и ушёл. Фабиан быстренько дожевал запеканку и отправился выполнять просьбу.              Стопка бланков на гербовой бумаге лежала на столе, а стол стоял у окна, и его заливал солнечный свет. Морелли коснулся верхнего и помедлил, желая в полной мере прочувствовать момент, запомнить его навсегда. В пятнадцать при получении паспорта он приносил клятву верности. Было торжественно и гордо, но не так, как сейчас. Робер Первый уже правил несколько лет, и клятва была формальностью, традицией, а сейчас он сознательно делает выбор в пользу наследника престола, оказывает доверие, вверяет свою жизнь. Наверно, так чувствуют себя жители демократических государств, голосуя за президента.       Фабиан поскользил подушечками пальцев по краю листа, обводя тиснение королевских магнолий, и отодвинул кресло, сел. Вынул из подставки перьевую ручку с чёрными чернилами и занёс над бланком, надеясь, что не поставит кляксу.       «Я, подданный, обещаю и клянусь дворянской честью перед лицом Всемогущего Бога верно и честно служить Вседержавному Государю Гелдера Его Королевскому Величеству Адриану Третьему Лаконси. Обязуюсь беспрекословно повиноваться Ему, руководствоваться единственно Его интересами и защищать их, не щадя своей жизни вплоть до последней капли крови, приносить благо Его государству, оборонять от врагов и всякой клеветы».       Да, он во всём указанном обещался и клялся.       Удостоверившись, что рука от волнения не дрожит, Фабиан вписал свои фамилию и имя, дворянский чин, дату рождения и паспортные данные. Перед тем, как поставил дату и подпись, в кабинет вошёл отец. Фабиан вывел росчерк у него на глазах, подул на чернила.       — Пап, я сдержу эту клятву.       — Охотно верю, непоседа мой, — отец любовно провёл по его волосам и плечу. — Тебе выпала великая честь родиться в один год с его величеством, у вас должна быть особая связь. Подчиняйся ему во всём.       Если бы ещё король знал о его существовании…       — Пап, а присяга попадёт только в канцелярию или в руки короля тоже?       Пусть король хотя бы прочитает его имя.       Отец достал из несессера печать и оставил синий оттиск, помахал листом.       — Не знаю. Вряд ли у его величества достанет времени просмотреть все тысячи бланков. Может, выборочно и посмотрит. Хочешь, чтобы он тебя заметил?       — В точку, — признался Фабиан, тронул нос.       Барон усмехнулся с отеческим снисхождением.       — Настоящая служба в показухе не нуждается. При дворе толкутся одни бездельники да выскочки. Будь выше этого.       — Как ты?       — Хотя бы как я.       Фабиан кивнул. Наверно, отец прав, аристократу нужно настоящее мужское занятие, а не праздное шатание за королём. К тому же, ему в силу известных обстоятельств лучше держаться от короля подальше.              Не успел он уйти из кабинета, как Лаура затащила его в одну из гостевых спален. На ней была короткая плиссированная юбочка, так что Фабиан не возражал. Отдался во власть поцелуев, и скоро они переросли в пылкие ласки на кровати.       — Фабби, женишься на мне?       — Что? — Фабиан поднял голову от наливных грудей, настроение трахаться пропало.       — Я хочу замуж, — пояснила Лаура мечтательно. — Хочу красивую свадьбу, как у принцессы с принцем. Хочу ребёночка. Хочу такую же прекрасную семью как у них. Такого же идеального мужа.       — Король Адриан — идеальный муж?       — Просто сказка — красивый, обаятельный, заботливый, всё-всё для королевы делает. И в постели, наверно, огонь. Хочу узнать.       Ах вот в чём дело.       Фабиан успокоился. Перекатился на бок.       — Так ты хочешь брачную ночь с королём, всего-то? Я уж возгордился, что меня считают равным ему.       Лаура закусила губку, невинно потупила глазки.       — Фабби, ты тоже идеален, но это же король! И с ним всего на одну ночь. Разве ты не поведёшь свою невесту к нему?       — Поведу: это великая честь. Просто… просто не думал ещё о невесте. Да и о Адриане в разрезе брачной ночи… не привык ещё. А, детка, скажи, если бы Адриан не был королевской крови, был простым дворянином, как я, кого из нас ты захотела бы в мужья? Или, ладно, просто в постель?       — Не знаю. — Лаура перевернулась на живот, поболтала ногами. — Не знаю, честно. Вы оба шикарные. Красивые, страстные… Ну, король кажется страстным. Думаю, он такой и есть.       Морелли в нём страсти ни капли не видел, но про внешность был согласен.       — И всё же? Кого?       — Не знаю! — Лаура села, стукнула кулаками о голые колени. — Как между вами выбрать? Вы как молочный и белый шоколад. Как ванильное мороженное и крем-брюле. Как «Сникерс» и «Марс», как «Пепси» и «Фанта». Ну как выбрать? Вы два обалденных парня.       — Но когда в дело вступает титул…       Фабиан встал, поддёрнул штаны. Лаура потянулась за ним.       — Ты обиделся? Ты недоволен? Прости!       — Да нет, всё в порядке. Просто от твоих сладких ассоциаций мне захотелось чего-нибудь шоколадного. С «Фантой». Кстати, я кто, «Сникерс» или «Марс»?       — Ты мой любимый мужчина, Фабиан, — вскочила с кровати стрекоза, махнула плиссированной юбкой. — Сейчас принесу тебе шоколад.       Она ускакала из комнаты, а Фабиан пошёл смотреть на себя в прикреплённое к дверце шкафа зеркало, игнорируя извинительное признание в любви. Его не злил проигрыш королю — молодой государь был красив и пригож, а он не фанател по своей внешности, не страдал нарциссизмом. Однако же у него был живой характер, подвижное лицо, смена эмоций, а Адриан — застывшая маска, как такой может привлечь?       Ещё как может. Потому что Лаконси.       Рядом с государем хотят быть все, не только незнатные провинциалки. Он, Морелли, чего уж греха таить, отдал бы всё за единственный взгляд «манекена», за одну доброжелательную улыбку. И даже половину улыбки.       Может, правда жениться, чтобы иметь честь принимать на свадьбе короля?       Лаура вернулась с кульком конфет, одну из них обещающе рассасывая за щекой.       Чёрт, жаль, родители ещё дома…              ***       После выпускного Фабиан отходил два дня, обещая себе, что пить больше не будет. Ни капли. Никогда.       Маркус с Лэнсом приползли к нему вечером, выглядели не лучше. Но в руках был бумажный пакет со снедью. И со спиртным.       — Брр, — Фабиана аж передёрнуло, когда он посмотрел на пузатую бутылку с янтарной жидкостью, желудок подскочил к горлу. Курьер, за минуту до них, прибывший с почтой, поспешил всучить стопку конвертов и бумаг и ретироваться в лифт, прочь из пентхауса.       — От тебя люди шарахаются, братишка, — прокомментировал Лэнс, — зелёный весь. Надо привести тебя в норму.       — Вы проходите, — махнул рукою Морелли, — но я в завязке. Больше ни-ни.       — Давно? Надолго?       Приятели привычно поплюхались на диваны, по-хозяйски подкатили столик, выставили контейнеры с едой и бутылку. Фабиан кинул рядом письма и сходил за стаканами. За тремя.       — Вот это наш человек! — пересчитав, потёр ладони Маркус и принялся разливать. — Потом можешь не пить хоть до старости, но сегодня за наш отъезд просто обязан.       Фабиан сел в кресло. Молча чокнулись и выпили. Проскочило хорошо. И закуска оказалась блеск.       — Эх, даже не верится, — жуя креветки, вздохнул Лэнс. — Неужели всё закончилось — бессонные ночи, зубрёжка, преподы-кровопийцы? Пять лет!.. И вот разъезжаемся. И каждый своей дорогой. Может, не поедем? Останемся? Ну её на хрен эту провинцию?       — Сколько уже об этом говорили, — поморщился Маркус, — не начинай. У меня контракт. Интернатура в больнице графства, а после три года надо отпахать.       — Фаб, может, ты передумаешь? У тебя диплом с отличием, что тебе в Озре делать, тебя в Верене с руками оторвут.       — Уже оторвали, — фыркнул Морелли, — посмотри в окно, там в очередь выстроились, чтобы меня оторвать.       — Как будто ты сам тут останешься, Марки, — заметил Лэнс. — Куда тогда твой папаша клинику денет, которую для тебя строит? Будем встречаться, не переживай. Вон, хоть на Середину лета давай, через три недели. Как вы?       — Я за, — сказал Фабиан. — Без проблем.       — Тогда и я за, — согласился Маркус. Поднял указательный палец: — Но я буду по вам скучать, черти. Блять, с кем я дома буду бухать? Я уже скучаю. — Он изобразил слёзы в три ручья с надрывным рёвом.       В него кинули скомканными салфетками. Фабиан подсел, обнял за плечи.       — Не реви, рёвушка, будем с тобой по скайпу бухать. Или приезжай ко мне в Озру, я тебе девчонок устрою.       — У тебя одни девки на уме, — треснул его по колену Маркус, отодвинулся. Фабиан вернулся в своё кресло, закинул в рот креветку в горчичном соусе.       — Ещё парни иногда, — сгримасничал Фабиан. — Я не разборчив в связях. — Он уселся удобнее, закинул ногу на ногу. — Вообще, я решил завязать со всей этой мирской суетой — с бухлом, с девками. Еду в Озру работать. Много. Усердно. Пройду практику по максимуму, потом устроюсь в поликлинику или больницу. Или сразу туда и туда. Опыта наберусь. Хочу стать великим врачом, чтобы весь мир знал. В Международный комитет Красного креста пойду или «Врачи без границ». Сложная работа плюс путешествия — шик. А к старости опять в Гелдер вернусь, буду преподавать, статьи в журналы писать. Да.       Приятели открыли рты.       — Ну и планы у тебя, братан, — повёл шеей Лэнс, — круче наполеоновских.       — И где в этих планах мы? — поддакнул Маркус. — Что-то я не услышал. Никак ты нас бросить собрался?       — С вами я только сопьюсь, — съязвил Фабиан и на автомате, пока ребята разливали, стянул со столика стопку корреспонденции. Счета, поздравления с окончанием академии, рекламные буклеты. Нужное он складывал обратно на столик, ненужное кидал на пол. Кучка у ног быстро росла и в неё чуть не полетел конверт без опознавательных знаков, только с его адресом печатным шрифтом. Придержать руку заставил штемпель: не круглый, как во всех отделениях страны, а в форме бутона магнолии, применяющийся только для почты из королевского дворца.       — Фаб, не спи, — Маркус подвинул к нему полный стакан. — Бери.       — Подожди, — оборвал Фабиан и внезапно задрожавшей рукой вскрыл конверт. Просунув внутрь пальцы, нащупал что-то глянцево-картонное. Помедлил. Сердце забилось. Что там? Повестка в полицию? Король узнал об измене?       Нет, тогда не стали бы слать письма — пришли бы конвой или группа захвата.       Скорее всего, в конверте какая-нибудь формальная чепуха типа о том, что «ваша присяга принята, благодарим за верную службу».       Друзья смотрели на него насмешливо. Фабиан только сейчас вспомнил о них и, состроив улыбку, потянул картонку наружу. Ею оказалась открытка. На обложке теснённые цветы и голуби, внутри крупным курсивом «Приглашение» и ниже стандартный текст и печати.       — Что это? — влез Лэнс, вытягивая шею.       — Приглашение, — опешил Фабиан.       — Ого, именное! — подсел к нему Маркус. — В Летний дворец! На королевский приём! Ого! Братишка!       Фабиан не выдержал, вырвался из душащих объятий и зашагал вдоль диванов. Открытка жгла пальцы, комната плыла перед глазами. Такого волнения он не испытывал давно. По крайней мере с тех пор, как ходил на кофе к будущей принцессе.       Королевский приём! Его позвали на королевский приём!       — Когда? — спросил Лэнс, больше у Маркуса, чем у него: Фабиан сейчас был не в состоянии отвечать.       — В День Мира и Согласия. Это, — Маркус подсчитал в уме, — через шесть дней. В воскресенье.       — Знаю я когда!.. А от кого?       — Ясен пень — от короля. Или… от королевы?.. Фаб, не мельтеши. Фаб, это от королевы?       Фабиан притормозил, крутанулся к ним лицом. Набрал целую грудь воздуха. Но так и не нашёлся, что сказать, выдохнул. Опустил плечи и руку с открыткой.       — Я не знаю, что делать, пацаны. Не знаю.       Парни недоумённо переглянулись. Поставили стаканы на стол.       — Чего тут знать, дубина? Тебя приглашают во дворец! В королевский! Надо идти!       — Но я не знаю… Как я пойду, я же туда не просился? Это же через неделю, а я собирался послезавтра уехать. И вообще в понедельник у меня собеседование в интернатуру, с утра.       — Доедешь ночью, — сказал Маркус. — На самолёте долетишь.       — Не знаю… Я никогда не был на приёмах. Облажаюсь. Как пить дать облажаюсь.       — Ты облажаешься, если не пойдёшь.       — Но… как я пойду без вас? Это нечестно.       — Сука, — хлопнул себя по колену Лэнс, притопнул, — вы гляньте!.. Давай я пойду? Можно там фамилию переписать?       Приятели оторвали задницы от дивана и, подскочив с разных сторон, положили руки на плечи, затрясли, раздирая на части.       — Блять, очухайся, Морелли, ты обязан идти: королевские приглашения не отклоняют.       Фабиан засмеялся от щекотки и вывернулся от шутников. Отнёс открытку на полку книжного стеллажа, чтобы она не помялась и не потерялась.       — Пойду я, пойду… не дурак же. Просто… просто как-то неожиданно и… Я правда не знаю от кого и почему.       — Да какая разница?! — ребята опять уселись на диван и долили в стаканы. — Ты водишь дружбу с королевой… С королевой!.. а прозябаешь в какой-то Озре. Давай, выходи в свет! Потусишь на приёме, пообщаешься с королём… Круто же!       Фабиан почесал лоб, возвращаясь к застолью.       — Не думаю, что король обратит на меня хоть каплю внимания — я никто.       — Ты дворянин! Ты служишь ему! Короче, кончай ныть и хватай стакан — за твоё внедрение к двору надо выпить.       Фабиан перестал ломаться и сделал, как сказали. Тост ему нравился, только сомнительно, что одноразовая акция даст хоть какой-то результат. Поторчит три часа в толпе, и всё, ариведерчи.              Приглашение наверняка прислали по распоряжению Изабеллы — больше при дворе некому позаботиться о нём. Не Мартин же Шонти будет радеть о нём, да и у Шонти явно нет таких привилегий — список королевских гостей составлять. А королева могла приплюсовать ничем не примечательного выпускника медакадемии туда, куда обычно звали в чём-то отличившихся людей. В День Мира и Согласия собирали учёных, меценатов, духовенство, политиков, волонтёров и спасателей. Фабиан ничем, кроме диплома с отличием, похвастаться не мог.       Изабелле он написал только в полдень следующего дня, хотя спьяну хотелось поблагодарить её ночью, едва уползли друзья. Поболтать, рассказать, как она прекрасна.       Но ночью с ней был муж. Король.       Фабиан побоялся наворотить новых проблем и сдержался, пока окончательно не проспался и не протрезвел.       «Ваше величество, получил приглашение на королевский приём. Смею надеяться, оно от вас. Не знаю, за какие заслуги удостоился великой чести, но отчаянно благодарю».       Королева ответила через пятнадцать минут.       «Привет, Фабби. Да, это я включила тебя в список гостей. Ты недавно сказал, что никогда не был при дворе, и я решила, что пора исправить это упущение. Буду рада видеть тебя в Тронной зале».       «Я буду счастлив присутствовать там. Но, право, мне неловко. Я не заслужил быть там».       «Мне уговаривать тебя? Фабиан, ты стократ приятнее половины тех молодых аристократов, что составляют свиту Адриана».       «Прости. Не надо уговоров — я приду. Но король, если он увидит и узнает меня? Я о…»       «Я поняла. Поводов для беспокойства нет, всё по-прежнему тихо, он не интересуется этим вопросом. На приёме король будет слишком занят, вряд ли он запомнит каждого из трёхсот гостей».       Возможно. Но на всякий случай постарается не попадаться монарху на глаза.       Фабиан ещё раз поблагодарил Изабеллу и позвонил матери.       — Мам, — он почесал макушку, — я сегодня не приеду…       — Как не приедешь? — ужаснулась баронесса, не давая договорить. — Ты ведь получил диплом? Ты что-то от нас с отцом скрыл? Ты завалил экзамены?       — Мам… ну почему ты обо мне так думаешь? Я один из лучших выпускников, вам придёт благодарственное письмо от ректора…       — С друзьями, значит, загулял? Фабби тебе к интернатуре надо готовиться, к собеседованию с главным врачом! До понедельника пять дней!       — Я подготовлюсь здесь. Успею. Приеду к собеседованию. В ночь на понедельник приеду.       Мать охнула. Фабиан поспешил объяснить, пока она не принялась его распекать:       — У меня повод. Хороший! Выслушай же! Мам, меня пригласили на королевский приём в Летний дворец. Её величество. Я должен идти. Я хочу пойти.       Мать охнула уже по-другому — обрадованно. Фабиан вкратце рассказал ей что к чему.       — Приём начинается в три и продлится, наверно, часов до шести-восьми, — закончил он, — потом сяду в машину и поеду домой. Ещё поспать успею перед собеседованием, не волнуйся.       — Я уже о другом волнуюсь: тебе надо подать себя с хорошей стороны. Боже, Фабби, какая честь для тебя, для всей нашей семьи! Обязательно поблагодари её величество — она такая добрая, такая великодушная!..       — Уже поблагодарил.       — Ещё поблагодари! И постарайся произвести приятное впечатление на короля. Побольше кланяйся. И пониже. Говори учтиво. Заверь его в своей преданности.       — Мам, я не маленький, я всё знаю.       — И добейся чести поцеловать его руку, — мать пребывала в своих взбудораженных мыслях. — И не забудь сначала встать на одно колено. На правое. И не вставай, пока он не разрешит.       Да что ж такое!       — Мам, я думаю, король меня даже не заметит.       — А ты не жди, попроси королеву представить тебя… Ой, Фабби, только не влипни в историю!       — Мам, ну вот опять ты!.. Мне двадцать пять, почему я должен влипнуть в историю? Ты Августина взрослее считаешь.       — Потому что ты ко многим серьёзным вещам относишься легкомысленно. Ни с кем при дворе, пожалуйста, не ссорься. Не выпячивай там своего я, твоё мнение никому не интересно, при дворе есть только одно мнение — королевское. И смотри не назови его манекеном. Даже при уборщице. Держи язык за зубами.       — Хорошо, мам, непременно.       Фабиан выслушал ещё с десяток советов и сумел всё-таки отвязаться от лади Терезы, вообразившей себя светской львицей и докой в дворцовых делах. Однако опасения матери не были так уж беспочвенны, рот на замке всё же следовало держать. Сомнительно, что королевская свита до мозга костей благородна и чужда порокам. И у стен есть уши. Ненароком оброненное слово будет подхвачено и донесено до короля из простого желания выслужиться, получить похвалу.       Наверно, он всегда слишком идеализировал двор.       Может, не стоит туда стремиться?              ***       Едва в воскресенье Фабиан подъехал к Летнему дворцу, он переменил мнение — ему захотелось вращаться во всей этой пышной торжественной суете, что царила уже у ворот. Множество красивых машин, множество импозантных кавалеров и элегантных дам, сверкающие эполетами гвардейцы, чинные лакеи в ливреях с золотыми магнолиями, фотографы, репортёры. Были гости, так же как он, попавшие во дворец в первый раз, но десятки и сотни разгуливающих вдоль фонтана людей видят короля каждый день, имеют возможность перекинуться с ним фразами о спорте и погоде, обедать за одним столом, играть с ним в бильярд.       Даже находиться под одной крышей, если речь о слугах, тоже почётно. Менять его постельное бельё, выносить ночной горшок.       Нет, про горшок, конечно, загнул, но Фабиан позавидовал распоследнему сантехнику и лифтёру.       Он знал королеву, да. Очень близко знал, обогнал в этом познании самого Адриана Третьего. И именно по этой причине предпочитал сейчас не думать об Изабелле. Она была его величайшей гордостью и величайшей проблемой.       Из-за неё он сейчас суёт голову в пасть тигру и играет с судьбой. Прошло полтора с лишним года, но, наверно, лучше или честно рассказать королю, или держаться от него подальше.        Фабиан заблокировал негативные мысли и настроился получать удовольствие от пребывания в высшем обществе.       Машина подкатила к месту высадки гостей, лакей открыл дверцу. Морелли вылез из салона, стараясь держаться естественно, и водитель поехал на парковку, следуя указаниям регулировщика. Строгий распорядитель спросил приглашение и, зарегистрировав, предложил пройти в Тронную залу или прогуляться по аллеям.       Времени имелось с запасом, и Фабиан отдал предпочтение свежему воздуху, двинулся по самшитовому лабиринту, внутри которого прятались скамейки, узорчатые клумбы, топиарные фигуры и причудливо постриженные кусты. Старался идти не быстро, сливаясь в отстранённой вальяжности с завсегдатаями, и не слишком любопытно пялиться на их лица и наряды.       Белой вороной он себя не ощущал — знал, что безупречен. Образ подбирал со всей тщательностью, проконсультировался у трёх стилистов. Подобрал костюм из тонкой шерсти ярко-синего цвета с узкими брюками и приталенным, застёгивающимся на одну пуговицу пиджаком, белую батистовую рубашку, тупоносые туфли. Ну и, конечно, красного оттенка шейный платок — свой собственный изыск. Из аксессуаров — швейцарские часы, запонки и лёгкий парфюм.       Мастера красоты привели в порядок кожу, ногти, причёску и бороду. Так что отражение в зеркале ему нравилось. Он надеялся, что оригинал придётся по вкусу её величеству и кому-нибудь из фрейлин, с кем можно завести приятные знакомства.       Ему кивали, Фабиан кивал тоже и улыбался симпатичным лади. Встретились Эмиль Ливьетти и Сержио Тальвани, приятели Рика, но они были заняты разговором с каким-то важным господином и лишь махнули головами, приветствуя. Попадались придворные, которые часто мелькали в светских хрониках и клубных тусовках, на инстаграм некоторых он был подписан. С коротким интервалом мимо прошли две девушки, с которыми он спал, но у них уже были спутники.       Фабиан обогнул идеально ровные зелёные изгороди и оказался у каскада брызжущих тонкими струйками фонтанов. Здесь спасалось от жары гораздо больше гостей, гарсоны в малиновых с золотом ливреях разносили напитки, играли скрипачи и флейтисты. Он поймал на себе заинтересованные взгляды женщин и оценивающие, а потом и ревнивые — мужчин. Узнал виконта Соранти, разодетого в пух и прах, который увлечённо болтал с тремя дворянами, и они через секунду покатывались со смеху.       Морелли кивнул виконту, точно хорошему знакомому, и приблизился к мраморной чаше фонтана в паре метров от его компании. Разглядывая радугу на сыплющихся каплях, косился на молодого придворного, своего ровесника и пытался уловить, что такого смешного он говорит. И завидовал, да, опять — парню посчастливилось быть лучшим другом короля! Фабиана распирало уже от того, что созерцает его затылок и спину — будет о чём рассказать.       И вообще обо всём.       За каких-то полчаса впечатлений набралось столько, что не пересказать и за месяц. Здесь за ажурным забором королевской резиденции жизнь словно текла по-иному. Вне его царили шум и суета, присущие любому многомиллионному мегаполису, городскому муравейнику — все куда-то спешили, бежали, ехали, вели дела, учились. Аристократ порой не отличался от простолюдина, разве что дороговизной костюмов и автомобилей. Постоянный шум дорожного трафика, коммунальной техники, промышленных предприятий, людских голосов.       Дворец же словно куполом накрыли, защищая покой правящей семьи. На территории уже не было суеты, которая царила на входе, площадь и аллеи окутывала атмосфера размеренности, гуляющие дефилировали с истинной грацией. Нет, тишину не блюли, но и взрывы смеха, и громкие оклики, и музыка не нарушали умиротворённой идиллии, а вносили в неё острые нотки. Даже солнце светило ярче, будто двор с неба освещал сам король. Король-солнце, как Людовик Четырнадцатый.       Может, Адриан Третий станет ещё влиятельнее и знаменитее французского монарха. История покажет. Среди его предков много славных королей.       Фабиану захотелось, чтобы так и сложилось.       Ему нравилось в этом филиале рая. Он пребывал в перманентом состоянии восторга. В какой-то момент понял, что чувствует себя среди всего окружающего великолепия как рыба в воде. Думал, что будет робеть и теряться, но нет, природная контактность победила, внутренний экстраверт взял верх, и он держался непринуждённо и с достоинством, гордо расправив плечи. Как виконт Соранти. А может быть, блистательнее него.       По крайней мере — обаятельнее.       — А у него прекрасная задница, — услышал Фабиан за спиной женский шёпот, получившийся слишком громким, и обернулся. Две юные девушки в воздушных длинных платьях, метившие на крошечное свободное пространство у фонтана, захихикали, покрываясь румянцем, скрывая лица в ладонях.       Комплимент привлёк внимание и мужчин, включая виконта, но поняв, что речь не об их пятых точках, они возвращались к разговорам. Соранти окатил Фабиана презрительным превосходством.       Фабиан не расстроился. Девушки всё ещё стояли перед ним, со слезинками смеха на подкрашенных глазах, миленькие и смущённые.       — Спасибо, — не растерялся он, — мне лестно получить одобрение от очаровательных лади. Пожалуйста, подходите, — Фабиан подвинулся, — тут места хватит. Надеюсь, моё лицо не заставило вас отказаться от мысли освежиться?       — Нет, — сказала одна из девушек, блондинка в голубом, судя по голосу, та, что шептала, — ваше лицо столь же прекрасно, как и то, что пониже…       Вторая девушка, шатенка в бирюзовом, потянула подругу прочь.       — Извините, лард, нам пора: приём вот-вот начнётся.       Лади, захихикав, быстро скрылись за самшитом. В голубом несколько раз обернулась, даря кокетливые улыбки.       Чёрт, даже не представился им и не спросил их имён. Досада.       Но девчонки правы — пора выдвигаться, чтобы успеть рассмотреть убранство и занять выгодное место.       Часы подсказывали, что у него двадцать пять минут, а глаза — что и другие гуляющие потянулись ко дворцу.              Фасад четырёхэтажной громадины Фабиан, как любой гелдерец, знал хорошо. Летний дворец, ставший постоянной резиденцией меньше десяти лет назад, сочетал классический и готический стили. Вероятно, какие-нибудь ещё — достраивался и перекраивался едва ли не при каждом правителе. В целом выглядел массивно и внушительно, как и должен выглядеть оплот властвующей фамилии.       А вот начинку Фабиан не знал. Когда его в детстве брали ко двору, Лаконси размещались в Приватном дворце на другом берегу Лероны. Да и те воспоминания стёрлись.       Поднимаясь по мраморной лестнице, он всё-таки не удержался и поднял взгляд к украшенным лепниной и барельефами стенам, остроконечным и прямоугольным окнам, резным каменным балкончикам. Это была мощь. Мощь и величественность, подавляющая собой простых смертных.       Созерцать было некогда — впереди и сзади шли гости, взволнованные и взбудораженные, по одному и группами, шептались, вертели головами. В их потоке Морелли переступил порог и словно бы окунулся в другую реальность. Он бывал в некоторых герцогских дворцах, но ни один из них даже на половину не приближался к великолепию Летнего. Высокие своды, круглые и квадратные колонны, позолота, антиквариат — и это только фойе!       Дальше залы были одна красивее другой. Фабиан только и успевал крутить головой да выхватывать яркие детали — картины, камины, диваны, статуи, рыцарские доспехи. Какой-то безукоризненный баланс старой помпезности и современного комфорта — и патетично, и обжито. Труднодостижимо, но достигнуто.       Ещё бы — ведь для короля.       По всем этим залам ходит король. Господи, король. Сам король.       И королева, да. Изабелла.       Заблудиться было невозможно — вдоль всей дороги стояли слуги в накрахмаленной униформе и направляли поток. В основном помощь требовалась тем, кто попал во дворец впервые. Однако Фабиан отлично разобрался сам, к тому же попутная экскурсия быстро подошла к концу — Тронная зала находилась не так уж далеко. На первом этаже, за анфиладой из шести зал и залитым солнцем вестибюлем.       В неё вели широкие двустворчатые двери, возле которых на карауле замерли гвардейцы в парадных мундирах, осанистые и строгие. Изнутри доносились приглушённый гул голосов и мелодичная музыка.       Фабиан расправил плечи и распахнул душу, входя в двери, — вот она его мечта, свершилась!       Возникло предчувствие чего-то чудесного, упоительного, волшебного.       Он увидит короля!       Манекена, но короля! Своего сюзерена!       Тронная зала была огромна и тоже залита солнечным светом. Высокие, отчего казавшиеся узкими окна располагались с двух сторон, и лучи словно перекрещивались, создавая ощущение божественной благодати. Своды подпирали изящные, белого мрамора колонны без вычурности. С потолка свисали многоярусные люстры, с лампочками-свечками. Повсюду была драпировка из бордовых и золотых тканей, вышитых магнолиями.       Напротив входа на возвышении стоял отделанный бархатом трон с подлокотниками в виде львиных голов. Рядом стояло кресло поменьше, для королевы.       К ним вела широкая, метра четыре ковровая дорожка бордового же цвета. Вот вдоль неё и начали выстраиваться приглашённые, и Фабиан был не первым, не десятым, а хорошо, если сотым по счёту, кому пришла идея прийти пораньше. Он немного расстроился, но не надолго. Прошёл на правую половину и занял позицию уже в четвёртом от прохода ряду примерно посередине пути до трона, раскланялся со стоящими по соседству господами и дамами. Рост позволял неплохо видеть над головами, правда не так хорошо, как хотелось бы — мешали пышные причёски и шляпки.       До старта торжеств оставалось около пятнадцати минут, зала стремительно заполнялась. Фабиану больше не о чем было волноваться, и он продолжил рассматривать интерьер и людей.       В углу играл струнный квартет. Стены украшала галерея портретов королей дома Лаконси. Размерами выделялась картина с изображением Максимилиана Первого, основателя династии, остальные были одинаковыми. Ряд заканчивался Робером Первым, портрет Адриана Третьего, видимо, ещё не нарисовали.       Вдоль стен стояли мягкие скамьи и стулья — пожилым подданным разрешалось сидеть, но никто пока не воспользовался возможностью.       Справа от трона размещалась кафедра с трибуной из прозрачного пластика с гербом Гелдера на передней стойке.       Людей прибавлялось, среди них были знакомые лица. Толпа сжимала плотным кольцом. Слуги разносили воду в бумажных стаканчиках. Веял ветерок от кондиционеров.       Пять минут, и он увидит короля.       Сердце учащённо билось. Ожидание становилось нетерпеливее и мучительнее.       Вот бы остаться при дворе навсегда. Можно же найти здесь работу? Не врачом, конечно, но на какой-нибудь не требующей специального образования должности — в канцелярии, отделе торжеств, пресс-службе.       Или гвардейцем! Будет охранять короля, сопровождать его, открывать перед ним двери. Сложно, но почему бы и нет — он ведь хотел вместо медицинского идти в военный?       Так его и взяли, ага. Претендентов, наверно, полно, ко всем требования драконовские…       А если попросить о содействии Изабеллу?       — Да здравствует король! Да здравствует наш милостивый Адриан Третий!       Громкие выкрики, переросшие в восторженный гвалт, оборвали мысли. Фабиан вытянул шею, привстал на мыски, испугавшись, что пропустил появление государя, но на ковровой дорожке никого не было, только у дверей появились и выстроились гвардейцы.       Начинается.       — Да здравствует Адриан Третий! Да здравствует его величество! Да здравствует королева Изабелла!       — Да здравствует король! — неожиданно для себя выкрикнул Фабиан, хотя и не планировал упрямо молчать. Просто не думал об этом, о том, что будет всеобщее воодушевление и он поддастся ему. Окружающие заволновались, сдавили со всех сторон, напирая вперёд, к условной черте.       — Да здравствует Адриан Третий! Да будут долги его дни! Да благословит его Господь! Мира и согласия! Мира и согласия!       Музыканты заиграли гимн Гелдера. Из дверей вышел церемониймейстер. Поднял руку с золотым жезлом, и публика утихла.       — Его величество Адриан Третий! — провозгласил он. — Её величество Изабелла!       Толпа заколыхалась, как грозовое море. Фабиан, не чувствуя толчков, во все глаза смотрел на двери. По дорожке заскользили тени приближающихся людей, вот-вот и он увидит…       В залу вошёл священник в красной сутане и с крестом на длинной цепи — кардинал Санторини. За ним ещё трое в фиолетовом облачении епископов. Дальше маршал и два генерала с орденами и медалями во всю грудь, за ними какие-то гражданские… министры?       Где же король?       И вот Морелли его увидел. Он шёл в середине процессии, рука об руку с Изабеллой. В стелящейся по полу алой бархатной мантии с горностаевой пелериной. На тёмных, вьющихся волосах в солнечных лучах сияла самоцветами корона. Молодой, торжественный, прямой. Лицо без единой морщинки и суровой складки, улыбка… благодушная, доброжелательная… пластмассовая, как на всех фото.       Пусть!       Это его государь! Его сюзерен! Покровитель! Человек, за которого он не задумываясь отдаст свою жизнь! Так близко!       У Фабиана перехватило дыхание, и он едва не пропустил, что все мужчины склонились, а дамы присели в низких реверансах. И он тоже склонился, как наставляли мать и отец, звонившие каждый день и учившие, рекомендовавшие… Наклонил голову, прижав руку к гулко стучавшему сердцу, но не опустив глаза — жадно ловил малейший жест короля. Видел в процессии только его.       Вот бы удостоиться его кивка, которые он раздаёт налево и направо, его искусственной улыбки.       Ну почему! Почему не пришёл в залу раньше и не занял место в первом ряду!       Его величество уже почти поравнялся с ним и…       Как назло, отвернулся в другую сторону!       Господи! Господи! Он ведь так и пройдёт!       Он пройдёт…       Он проходит…       Чёрт… он прошё…       Король вдруг повернул голову и…       Фабиан утонул.       Утонул в его взгляде.       В сером, бездонном, бескрайнем. Во взгляде, помимо которого не существовало ничего. Время остановилось и рассыпалось, замерли пылинки, звуковые волны застыли, фотоны ударили по тормозам. Мир сузился до глаз напротив. До глаз.       Ярких, живых.       Глубоких.       Любимых.       Родных.       Своих.       До глаз, утонувших в нём. Не нужен спасательный круг, я не хочу выплывать…