Король и шут

             Минуты текли. В золотистых лучах света, косо падающих от большого окна, висели пылинки. Доносились чириканье и далёкая музыка с Поляны. Шелестел кондиционер.       Рука лежала в руке.       — Фабби, — нарушил тишину Адриан, — я ещё никогда так остро не ощущал, что люблю тебя. И что моя свадьба формальность. За все полтора года. Меня женили, и я жил, считал, всё нормально. Меня готовили так считать. «Ты инфант, ты должен думать о государстве». Когда мне сказали: «Пора жениться», я ответил: «Ладно, женюсь». Всего полтора года назад… Я мог бы попросить подождать, дать мне ещё нагуляться… И тогда сейчас я оставался бы свободен, и мне не пришлось бы тебе изменять.       Мы даже не познакомились бы, Дри. Мы встретились благодаря твоей свадьбе и твоей жене. Но этого тебе не могу сказать.       Фабиан сжал его ладонь.       — Сейчас всё равно пришлось бы жениться — тебе нужен прямой наследник.       — Сейчас я сам хозяин своей судьбы. Оттягивал бы до последнего.       — Ты просто хочешь в это верить. Вельможи надавили бы сразу, как ты сел бы на трон, чтобы в случае…       — Моей непредвиденной кончины у государства был следующий король. Знаю, Фабби. Я бы и без давления вельмож озаботился продолжением рода. Моя судьба — королевство. Несправедливо? Я хочу быть с тобой. Жить с тобой. Спать вот в этой постели. Держать тебя за руку не в тёмных чуланах, а в парадных залах… Я хочу переписать законы, чтобы это стало возможным.       — Мы знакомы меньше месяца, Дри, — напомнил Морелли. Улыбнулся, чувствуя, однако, печаль. — Ничтожный срок, чтобы оценивать крепость любви. Пусть пройдут те же полтора года. Вдруг страсть померкнет?       Адриан покачал головой.       — Не знаю, как объяснить, Фабби, но я испытываю к тебе больше, чем страсть. Не просто влюблённость — настоящую любовь. Ну, знаешь, часто люди не могут понять любят они или не любят, ходят к психологам, пытаются разобраться в себе… А у меня сомнений нет. Я знаю: то, что я чувствую — это любовь. Навсегда. Ты говорил, что чувствуешь то же самое.       — Чувствую, Дри, — отозвался Фабиан, носком ботинка водя по узору паркетной доски. — Чувствую. Любовь. Навсегда. И всё же ты женат. Я люблю женатого парня. Влезаю в семью, порчу настроение твоей жене. Не мне ты завтра изменишь с ней, а ей постоянно изменяешь со мной.       — Она тоже никогда не любила меня. Её так же, как и меня, выдали замуж по расчёту. И мы стали хорошими друзьями, любовниками, родили сына, а теперь… Мне она не нужна. Как женщина. С нежностью к ней отношусь, как к матери Шарля, с уважением, как к своей соратнице, и я бы, наверно, никогда не изменил ей ради развлечения… Но ты не развлечение, Фабби, ты даже не «нечто большее» — ты и есть это «большее». Ты всё, чего я желал от жизни. Ты сама моя жизнь. Прости меня. Прости.       Адриан повернулся, смотрел умоляюще. Фабиан сжал его холодную ладонь до хруста, чтобы физическая боль хоть на миг перекрыла душевную.       — Всё в порядке, я понимал, на что шёл, Дри. То есть, наверно, нет, не понимал… С первого взгляда на тебя эйфория захлестнула такая, что я ничего не различал. Краем сознания я помнил, что ты женат, но, чёрт… иногда я даже не помнил, что ты мужчина… что мы двое мужчин, и у нас неправильная связь… Нашёл родственную душу, вторую половину и растворился в ней. Белль воспринимал, как… ну, как невесту принца, жену короля. Не как жену своего парня. Дри, я до сих пор путаю вас… особенно по ночам.       Адриан собрался что-то сказать, Фабиан не позволил лёгким поцелуем. Продолжил:       — У меня была эйфория… Она и сейчас есть: любовь, секс, придворная жизнь, фотосессии, вечеринки… Я окунулся в сказку. Был весь в тебе, ничего не замечал. Упускал, что ты несвободен. Я люблю тебя, ты любишь меня, мы созданы друг для друга, и разве кто-то вправе нам мешать, вставать между нами?       — Никто.       — Реальная жизнь, Дри. Наши социальные роли. Законы. Совесть. Изабелла сняла с меня розовые очки. Она несчастна. Она… плакала.       — Плакала? — ужаснулся Дри.       — Она нуждается в тебе. Ты должен быть с ней. Как муж. Как любовник.       — Я знаю, Фабби. — Адриан забрал у него руку, подпёр обеими лоб, загородился кудрями. — Я знаю. Когда сижу с ней за завтраком или гуляю с сыном… Всегда, когда она рядом, мне… стыдно. Но должен ли я стыдиться, что люблю?        — Ты не должен стыдиться — не причиняй лишь боль Изабелле.       Фабиан обнял за плечи. Как он хотел рассказать, что Белль первая изменила, до свадьбы! Именно сейчас, в эту секунду, он вдруг полностью, до абсолюта, уверился, что Адриан не оттолкнёт, не осудит, не вознегодует за безрассудный поступок полуторагодовалой давности. Наоборот, он успокоится, перестанет себя корить. Надо! Надо рассказать!       Но блядское слово!       Зачем дал его Изабелле?       Адриан обвил руками под рёбрами, уткнулся подбородком в плечо.       — Мне так стыдно причинять боль тебе…       — Мне не будет больно. — Фабиан тоже хотел уткнулся подбородком, зажмуриться, стискивая до хруста, но внезапно понял, что выдаст своё враньё, и отстранился, оторвал Адриана от себя, отодвинулся, чтобы смотреть в глаза. Во влажные глаза безмерно любимого. — Мне не будет больно. Я тебя не к любовнику отпускаю, я сам прогоняю тебя к твоей нелюбимой жене. Гея отправляю к девушке. Дри, я знаю, что там будет только механика, вся твоя страсть будет со мной.       — Я буду думать о тебе, когда буду делать это.       — Думай о Белль, милый. Будь с ней душой и телом. Делай её счастливой, чтобы она меньше думала о нас.       — Удовлетворённая она и правду витает в… Господи, Фабиан, что мы с тобой обсуждаем? — Адриан схватился за голову, быстро смахнул слёзы. — Прости. Прости. Я сделаю всё, как надо. Белль не будет о нас догадываться. Никогда не догадается.       — Это лучше и для неё, и для нас.       — Да. Да.       — Будем беречь её вместе. Сколько раз в неделю вы обычно спали? Извини, бестактный вопрос.       Адриан протестующе нахмурился. Покачал головой.       — Столько раз я с ней всё равно спать не буду. Раза в неделю будет достаточно. Ну, двух раз.       — Но ночевать каждый день.       — Ты от меня избавиться хочешь?       — Блять, нет! Мы с тобой можем перепихнуться и днём. И… Дри, нам надо притормозить.       — В каком это смысле? — вот сейчас Адриан нахмурился по-настоящему, включил короля, вся поза стала угрожающей. — Отвечай!       Фабиан театрально вздохнул, возвёл глаза к потолку.       — В медицинском, сир, в медицинском и ни в каком больше. Мы с тобой круто разогнались, а рассказать, что бывает при частом анальном сексе? Я расскажу. Терминами засыплю. Пару глав из учебника перескажу, что я, зря в академии учился? Представляешь, как удивится твой врач, когда ты придёшь к нему с…       — Анальными проблемами, — закончил Адриан озабоченно. Подвигал, веселея, задом по матрасу. — Хватит пугать меня, доктор, я и так боюсь… Убедил. Хорошо, убедил. Я знаю много других способов получить удовольствие.       — Я тоже знаю, милый, — сказал Фабиан и осторожно опустил на матрас, наклонился, опираясь на руку. — Будем использовать. Осмотрительно. С умом. Перестанем рисковать нами. Ты будешь хорошем мужем для Белль, я — твоим шутом.       — Ты говоришь, будто прощаешься.       — Нет, Дри, — мотнул головой Фабиан, ощущения были, будто соврал, — нет. Нет.       Адриан поднял руки, схватил за шею, затылок и притянул к себе. Поцеловал. Медленно, жгуче. Языком раздвигая губы, посасывая каждую, прикусывая. Таких плавных поцелуев у них не было никогда. Это и вправду было похоже на последний раз перед разлукой.       Дри уходит к жене…       Фабиан перекинул ногу через его бёдра, обнял лицо ладонями, продолжая отдаваться неспешным касаниям губ, запоминал. Адриан запустил пальцы ему в волосы, придерживал, вылизывая рот. Корона свалилась на пол, зазвенела. Руки перебрались на плечи, под воротник, раздвигая его, касаясь кожи, лаская ключицы, шею. Фабиан не спешил разделить инициативу, наслаждался тягучестью. Член стоял, в животе закручивался томный узел.        Адриан добрался до пуговиц, расстегнул верхние по одной и стащил рубашку до локтей. Бросил губы, приподнялся, проходя поцелуями по изогнутой шее, груди. Так же медленно, прихватывая кожу, увлажняя языком.       — Люблю тебя… люблю, не хочу изменять.       — Не изменяешь — сохраняешь нашу любовь.        Адриан подался вверх и перевернул их местами, навис, одной рукой лаская, на вторую опираясь. Целовал в вырезе рубахи, бёдра ритмично вжимались. Маркиз обвил его ногами, подстраиваясь, вытащил из-за пояса брюк рубаху, проник ладонями к рёбрам, пояснице. Желание билось сладким пульсом, тело само выгибалось навстречу горячим губам, вырывались тихие стоны…       Господи, завтра его любимый будет заниматься сексом с другой…       — Я люблю тебя, Дри. Ты мой, Дри, ты — мой.       — Я твой, Фаб, ты — мой.       Адриан оставил губы и рванул оставшиеся пуговицы его рубашки.       — Дри, что ты?.. — испугался Фабиан, но Адриан заткнул его самым простым и приятным способом, и желание сопротивляться пропало. Целуя, любимый расправлялся с застёжкой ремня и ширинки. Расстегнув, сунул туда ладонь, погладил тёплую твёрдую плоть и освободил из белья, а затем съехал вниз, на пол между расставленных ног и взял в рот.       Фабиан охнул, толкнулся глубже, но потом упал на матрас, раскинул руки, цепляясь за атласное покрывало, закрыл глаза, погружаясь в ощущения. Адриан вбирал глубоко, спустив брюки и плавки до коленей, поддрачивал и перекатывал поджавшиеся яички, гладил под ними.       Было так хорошо. И так отчаянно.       Последний раз…       Хоть плачь…       Фабиан поднялся на локтях, глядя вниз, как Дри облизывает головку, насаживается ртом и, сжимая губы кольцом, скользит по потемневшему стволу. Смотрит на него, улыбается, не прекращая работы. Как пальцы его играют с яичками.       Дри. Дри…       Старательный. Неумелый.       Никому до него не делал минет. А получал много и первоклассные. Всё лучшее — для принца и короля.       А ему сосал с первого же дня, без условий и ответных просьб.       Это ли не доказательство любви?       А теперь приходится отправлять его в супружескую постель, трахать нелюбимую жену, совершать насилие над собой.       Несправедливо, что сейчас удовольствие получает он, а не Дри.       Морелли стремительно сел, отвлекая его от занятия. Не давая секунды на вопросы и удивление, задрал к себе лицо и завладел красными припухшими губами, чувствуя на них вкус своей смазки.       — Дри… господи, Дри, я так жесток с тобой… но так надо.       — Я тебя прощаю. Ты сделал бы для нас то же…       Нет, не сделал бы, не изменил. Духу бы не хватило. Не нужен никто. Какое счастье, что не женат.       — Любовь моя! — Фабиан поднял Адриана, посадил на кровать, сам спустился к ногам, на его прежнее место. Вдвоём быстро справились с брюками Адриана, судорожно спустили к щиколоткам вместе с бельём, и Фабиан нетерпеливо взял текущий предсеменем член в рот. Пощекотал головку и прошёлся кольцом губ к основанию и назад. Не то, чтобы он сам раньше сосал, нет, никому. Тоже учился в ускоренном режиме, по наитию, но ничуть не волновался, что не дотягивает в этом искусстве до бывших принцевых пассий.       Дотягивает и превосходит.       Потому что любовь умножает всё. Их с Дри нереальная любовь.       Адриан постанывал и толкался ему в рот, дотягивался и гладил кудри, снова откидывался на кровать. Выдыхал, подсматривал, комкал покрывало, запрокидывал голову в жарком стоне.       — Фабби… Фаб… Фабиан…       Фабиан старался пропустить в самое горло, перекатывал от щеки к щеке. Чтобы Адриану запомнилось, чтобы завтра с Изабеллой ему было о чём думать. Вспоминать о нём. Возбуждаться на него.       Фабиан запустил руку в карман до сих пор болтающихся на лодыжках брюк, достал коробку презервативов. Выпустил член изо рта и, спихнув штаны, оседлал бёдра Адриана. Целуя в губы, раскатал по его стволу презерватив и, мазнув себя слюной, аккуратно, закрыв глаза, насадился.       Облегчённо-болезненный выдох сорвался одновременно.       Адриан немедленно схватил за бёдра и насадил ещё глубже.       — Фаб… Блять! Люблю тебя… Тебя!       — Я верю, Дри, верю. — Морелли открыл глаза и плавно, раскачиваясь, задвигал тазом. Соединил их руки и переплёл пальцы, пригвождая к матрасу. Член распирал, неохотно ходя внутрь-наружу. — Я знаю, ты любишь только меня. Любишь впервые, как я.       — И никогда не полюблю ещё. Не хочу никого, кроме тебя. — Адриан рывком опрокинул Фабиана на кровать и сразу пристроился сверху, впихнул член. Навалился, бесконтрольно ускоряя темп. — Люблю. Люблю. Люблю. Люблю.       Его жаркое дыхание било в ухо, в щёку, смесь одеколона и пота лезла в нос. Завтра их будет чувствовать Изабелла. Его напряжённую плоть, горячую взмокшую кожу, рваные выдохи, запах волос, его тяжесть.       Но одного она не будет чувствовать.       Нет, не сладких испепеляющих ударов по простате, от которых хочется выть и терзать в клочья его спину. Нет, не истомы в яйцах, готовых взорваться и выдать щекотные залпы спермы.       Изабелла не будет чувствовать его любви.       Той отчаянной страсти, с которой их общий парень вбивается и шепчет лучшие в мире слова.       Она будет чувствовать его твёрдость внутри себя, его дрожь при оргазме, но не будет владеть им — его сердцем, мыслями. Всё это принадлежит одному ему, Фабиану Морелли, баронскому сыну, маркизу, шуту, и он не отдаст своё. Никому. Никогда.       Темп был помрачительным. Мысли плавились. Ноги соскакивали с плеч, покрывало скомкалось. Животы липли друг к другу.       Фабиан еле удерживался, чтобы не кончить, не трогал член. Нервы пронизывала жаркая нега, которой хватило бы на три оглушительных финала. Адриан пыхтел, срывал поцелуи, с его лба капало.       — Фабби, милый… любовь моя… с твоим именем на…       Адриан всадил глубже, мощнее. Задрожал и вскрикнул, опадая. Фабиан сжал его в объятиях, дал секунду очахнуть и перекатил на спину — тяжёлое, почти безвольное тело. Труднее оказалось нашарить презервативы. В комнате стемнело, под пологом вообще густела чернота. Он нащупал упаковку, разодрал фольгу, натянул. Всё трясущимися от нетерпения руками, боясь не вовремя спустить, оглядываясь на такого податливого, сексуально раскинувшегося Дри.       Любимого, который завтра здесь, в этой кровати, по его наставлению будет спать с другой.       Нет-нет-нет…       — Ты только мой.       Адриан шевельнулся, не расслышав.       — Люблю тебя, — шепнул Морелли, вставая на четвереньки над ним, наклоняясь целуя. Рукой проник между телами, снял аккуратно использованный презерватив, кинул на пол. Огладил бок, бедро, широко отведённое колено. Добавив слюны, помассировал промежность и вход, сунул палец, подготавливая, расслабляя.       Никто так не делал. Никому не было позволено проникнуть в святая святых. Только ему.       — Фабиан! Блять, — выгнулся, вцепляясь в покрывало, Адриан. — Ещё так! Пожалуйста!       Фабиан усмехнулся, надавил подушечкой пальца слегка на простату, поцеловал в живот и головку. Адриан охнул, глубоко задышал. Пятерни коснулись кудрей, почесали и свалились в бессилье на покрывало.       — Кайф, — пробормотал он, пытаясь обнять, — какой чистый кай…       — Я люблю доставлять тебе кайф, мой милый, любимый, — Фабиан вошёл ещё аккуратнее, чем насаживался сам. Перевозбуждённая плоть вспыхивала экстазом на каждом миллиметре вглубь. Под веками расходились круги. Адриан напрягся, вцепился в плечи, но льнул.       — Так ещё лучше, — глухо, сквозь зубы проскрипел он, выдохнул, привыкая. Кроткий, нежный, лакомый, послушный. Завтра он будет доминировать…       Завтра…       Фабиан не хотел больше думать о завтра.       Внутри было упоительно хорошо. Он сосредоточился на этих ощущениях, на том, как хочет своего Дри, как свободно имеет возможность своё желание исполнить, слиться в единое, быть рядом всегда. Ну почти.       Любить его. Обожать. Боготворить.       Ловить стоны, целовать.       — Мне хорошо, Дри… С тобой, Дри.       Электричество сладкой волной пронеслось по позвоночнику, нервам до самих кончиков пальцев. Фабиан отпустил себя и громко застонал, сгребая Адриана в объятия, утыкаясь лбом в его влажную волосатую грудь. Тот ещё обвивал ногами, держал за шею, сплетаясь в клубок.       — Мне было хорошо с тобой, Фаб.       — И мне, Дри. И мне. Мне всегда с тобой хорошо.       Морелли сглотнул, увлажняя сухое горло. Отвалился на пустую половину кровати. Снял презерватив и перевёл дух, различая сквозь темень узор золотых магнолий на светлой парче балдахина. Осознавая произошедшее.       — Мы дураки, Дри. Что мы опять натворили? Это же твоя супружеская постель, а мы её осквернили. И мы хотели притормозить. Притормозили… Мы… Я не знаю, кто мы… Дураки. Нас спалят. Как пить дать. Окна не завешены.       — Ты жалеешь? — спросил Адриан, нашёл в складках покрывала его пальцы, легонько сжал. Конечно, его тоже волновали заданные вопросы, беспечность, с которой они относятся к серьёзным, по сути, вещам, но то, что случилось, уже случилось. И он вычленил главное.       — Нет, не жалею, — махнул головой Фабиан. Жалеет, но не так, как должен бы жалеть. Жалеет, что не завесил окна, что подверг Дри опасности, не растянув в нужной мере, а о сексе нет, не жалеет.       Он ведь отдаёт Дри, делит, оставляя себе меньшую часть проводимых с ним ночей, навсегда соглашается с ролью невидимки, добровольно обрекает себя на вечную боль, муки.       Но пока Дри лежит рядом. Утомлённый, расслабленный, пахнущий потом, задумчивый. Обнять бы его, сжать, уткнуться лицом в грудь, не выпускать, дать и ему сделать то же самое с ним. Лежать голыми, крепко сплетёнными и утолять тоску друг друга, давать друг другу силу, обмениваться поддержкой.       Но Фабиан не переходил от мыслей к делу. Им обоим тяжело, и они оба понимают, на что и ради чего идут. От того, что Дри узнает, как сильна причиняемая его изменой боль, никому легче не станет. Пусть лучше думает, что всё хорошо.       — Пора вставать, Дри, идти на Поляну. Тебя, наверно, потеряли на вечеринке.       Пора возвращаться в реальность, выползать из своего маленького мирка.       — Иду, Фабби. Пора. — Адриан сел. Наклонился, поднял трусы. Обернулся, скрытый темнотой. — Фабби… давай уедем в Рабацкий домик? Посмотрим шоу и сразу уедем? У нас же есть ещё одна ночь? Не будем трахаться, просто побудем вместе?       От его слов веяло тоской. Он просил, хотя мог приказать. Не таил свою горечь.       Они так никогда не притормозят, но Фабиан не мог отказать. Физически не мог быть далеко. Ему хватило дня в Озре, чтобы известись в разлуке. Он даже обрадовался, что их часу икс дана отсрочка.       — Уедем, Дри. Тогда поспешим? Покажемся на Поляне и махнём. Давай, собирайся, тут ещё надо прибрать.       Отбросив негатив, Фабиан вскочил, стал одеваться. Адриан последовал его примеру. Освещением служили отблески иллюминации и фонарей.       — Надеюсь, нас не засекли…       — Третий этаж, успокойся уже. И темно. Комната в глубине покоев — нас не увидят, и не услышат.       — А кровать у тебя правда бесшумная. Ни единого скрипа. Или я просто не тем увлечён был.       — Бесшумная. Королевская же. У тебя завтра такая же будет. Я со всем тщанием позабочусь. — Адриан, заправляя рубашку в брюки, подошёл к окну, выглянул через штору. — Всё спокойно, никого с биноклями нет.       Он улыбался, но выглядел несчастным, разбитым. Фабиан наблюдал за ним, и сердце ныло от жалости. Больше к нему, чем к себе. Но нельзя махнуть рукой, сказать, что бог с ней, с Изабеллой, забудь, отпусти, измени законы, разведись, будем жить с тобой, любить, наслаждаться, законный наследник ведь уже есть.       Нельзя.       Дело не только в кольце на пальце, не в Изабелле.       Ты, Морелли, замахнулся на птицу очень высокого полёта, самого высокого, теперь соответствуй.       И страдай.       Страдай молча.       Фабиан отвернулся, взял с постели корону, передал подошедшему королю. Встряхнул покрывало, одеяло.       — Давай помогу, — предложил Адриан и, встав по другую сторону кровати, принялся укладывать подушки.       — Я бы сам справился, Дри.       — Думаешь, я не умею? Я почти всегда путешествовал без слуг, особенно за границу. Если неофициально. Так что я вполне способен заправить кровать.       — Тогда ты идеальный король.       — А то! — белозубо усмехнулся Адриан, а глаза выдавали глухую тоску, желание выть. Фабиан его понимал. Ещё как понимал. И тоже фыркнул, поддерживая видимость беззаботного разговора. Собрал презервативы.       Они брызнулись одеколоном и улизнули через ту же дверь, тем же путём, что и пришли.              ***       Роковая минута наступила слишком быстро. Время не бежало вперёд, как сумасшедшее, наоборот, ночь за бутылкой коньяка и просмотром «Тёмного рыцаря» длилась достаточно долго, чтобы извести тоской душу, и день, когда король ушёл на свои заседания и аудиенции, тоже тянулся, выпивая радость до дна. Тянулись футбольный матч, прогулка с Шарлем и поездка в аквапарк. Но всё же вечер наступил неумолимо скоро.       Фабиан чувствовал себя, как перед казнью.       Когда в окружении фрейлин на Поляну явилась прилетевшая из провинции Изабелла, они с Адрианом сидели в открытой беседке у пруда, пили коньяк. С ними были Паоло и Тео. Ещё десятка два дворян толпились снаружи. Все трепались, хохмили, смеялись. Соранти, как всегда, был самым говорливым и чванливым, пытался удержать приближённое положение, выслужиться перед королём и кольнуть соперника.       Фабиана и без него тошнило. Он отбивал копья, но обратно в Соранти их не метал.       — Её величество! — раздался гневный голос фрейлины, и толпа не заметивших королеву дворян поспешно с поклонами расступилась.       Изабелла вошла в беседку, оставив девушек снаружи. Фабиан, Тео и Паоло встали и тоже поклонились.       — Здравствуйте, ваше величество.       Изабелла их не видела, сделала реверанс мужу.       — Ваше величество…       — Привет, Белль, — Адриан поймал её за руку и усадил рядом с собой, туда, где сидел Соранти. — Нормально долетела?       — Меня сопровождал племянник герцога Велони, — Изабелла стрельнула глазами в Фабиана.       — Простите, ваше величество, — поклонился ей Морелли, — я очень сожалею, что упустил возможность быть вашим спутником. Если это меня хоть как-нибудь оправдает, я исполнил вашу просьбу, которой вы меня удостоили накануне.       Придворные навострили уши, но объяснений не последовало. Изабелла перевела встревоженный взгляд на мужа, Адриан ответил мягкой невинной улыбкой.       — Простишь маркиза, дорогая?       — Да, конечно, — успокоилась королева. Вероятно, она ожидала грозы, недовольства.       — Тогда немного повеселимся, а потом пойдём отдыхать — ты, наверно, устала? Сегодня я ночую дома.       Изабелла метнула взгляд в Фабиана, будто не поверила мужу и искала подтверждения.       — Неужели, Адриан?.. Вы с маркизом пересмотрели все фильмы?       Придворные опять, почуяв жареное, среагировали на ее сарказм, превращаясь в слух.       — Нет, — растянул губы Адриан. — Но маркиз с сегодняшнего дня живёт во дворце, и у нас нет необходимости уезжать в Домик.       Изабелла помрачнела, ответ её явно не устроил, но прежде чем Фабиан успел сказать что-то сглаживающее, Адриан встал.       — Идёмте танцевать, господа. Уже десятый час, а я хотел бы лечь пораньше. Кто решит пожелать нам с королевой спокойной ночи, приглашаю проводить нас до спальни.       Не дождавшиеся разгадок дворяне и фрейлины вяло загудели, обещая непременно присоединиться. Адриан подал руку жене, помогая встать, и повёл из беседки. Его так и не присевшие больше друзья направились за ними. Морелли и Соранти столкнулись в дверном проёме плечами, каждый стремясь пройти первым. Виконт зашипел:       — Это моё право — идти сразу за королём.       — Увы, уже нет, — сказал Фабиан, проскальзывая вперёд. — Сразу за королём ходит шут. А ты любезно оставил эту должность мне. Не обессудь.       Соранти скрежетнул зубами за его спиной. Вышедший третьим Паоло шепнул ему не кипятиться. Рокарди представлялся нормальным малым.       Дальше пространство было открытым, они выстроились в одну линию и вместе догнали монаршую чету. Их окружили придворные, удовлетворившие жажду сплетен хотя бы маленькой стычкой двух любимцев его величества. Адриан Третий ни на кого не обратил внимания, шёл туда, где играла клубная музыка, сверкали цветные огни, и болтал с королевой, расспрашивал о её поездке, рассказывал, что у сына прорезался ещё один зуб и набух второй.       Фабиан не прислушивался ни к ним, ни к трепотне свиты. Шагал автоматически, стараясь смотреть по сторонам, а не на невольную соперницу, и думать на отвлечённые от брачного ложа темы.       Танцевать не было настроения, но он танцевал, держался естественно, шутил, потому что и Адриан танцевал и шутил, играя на окружавшую их публику. Они обменивались понимающими взглядами — взглядами двух приговорённых к мучениям.              Дождавшись медленной композиции, Фабиан пригласил Изабеллу на танец. Она так на него с момента прихода на танцпол смотрела, что он просто не мог игнорировать ее немой призыв поговорить. Легонько, в рамках приличий обнял и повёл в такт мелодии. Адриан, у которого он кивком спросил разрешения, закружил хорошенькую пышноволосую фрейлину.       — Фабби, — лежащие на его плечах руки Изабеллы подрагивали, будто на дворе было не лето. Музыка служила отличным занавесом словам. — Ты говорил с ним? Как он отреагировал? Ругался?       — Нет… С чего ты взяла? Видишь же — он спокоен. И весел.       — Он слишком спокоен. Мы влезли в его дела, а он… совсем не злился?       — Ты же сама говорила, что он прекрасный парень.       — Да, но Адриан… Разве не из-за моей просьбы он оставил тебя в Озре? По дороге он был нервный и дёрганный. Цедил сквозь зубы и метался, терзал свой телефон. И то, что дал в сопровождающие тебя… Я не знала, что думать. Что это такой урок, наказание, ревность.       — Нет, Белль, нет, — Фабиан рассмеялся. — Я не рассказывал в Озре, рассказал только вчера, здесь, во дворце. А в Озре мы не ругались. Просто услышали кое-что лишнее… Мои родители против, чтобы я был шутом. И всё. Я с ними объяснился, быстрее, чем полагал, и сразу уехал.       — Слава богу. А я уж испугалась… Когда Адриан позвонил и сказал возвращаться одной, подумала, что разозлился ещё больше и видеть тебя не хочет, отлучает от двора. Тогда и мне несдобровать… Удивилась, что ты с ним, а он улыбается.       — Белль. Почему ты такого плохого мнения о его величестве? Правда не понимаю. Он тебя обижал? Я чего-то не знаю?       — Нет, конечно, — отмахнулась Белль. — Он идеальный муж, заботливый. Но он… Он очень категоричный. Не терпит, когда на него пытаются влиять, лезут с советами. Он всех немедленно и твёрдо ставит на место. Он отдалил своего дядю, моих родителей. Он даже Тео с Паоло держит на дистанции после того, как возомнили себя гениями политики Гелдера… Я попросила тебя поговорить, на эмоциях, а потом сообразила, что подставила нас двоих. Прости, я виновата.       Её руки снова задрожали. Фабиан перехватил их, снял со своих плеч, удержал, сжимая. Медленная музыка давно кончилась, и он рад был бы уйти, да совесть опять не позволяла. Его приковывала к месту и своя вина — за то, что отбирает внимание её мужа, делает несчастной. Они в одной лодке, у них на двоих один необходимый человек.       — Белль, милая, его величество не злился, не ругался. Он сказал, что… соскучился по тебе, по вашим… ласкам. — Фабиан выталкивал слова из себя. — Он… любит тебя. Как хорошую… любовницу. И у него совершенно точно в этот месяц не было женщин. Так что сегодня он … весь твой. Прояви себя для него, превзойди себя, чтобы он не пропадал у меня целые ночи.       Господи, дай сил вынести столько боли.       Они единственные оставались неподвижны среди зажигающих танцующих. На них глазели и, наверно, гадали, что происходит между будущим шутом и королевой. Адриан наблюдал на расстоянии, двигался в ритм музыке, окружённый девушками и парнями. К нему лип Соранти.       Изабелла недоверчиво улыбнулась.       — Что в тебе такого особенного, Фабби? Почему Адриан слушает тебя? Только тебя? Как у тебя получается его убеждать без последствий?       Фабиан растерялся.       — Честно говоря, не знаю. Я думал, он со всеми так общается.       — Раньше. После того, как взошёл на трон — ни с кем. Отгородился этикетом. А тебя подпустил.       Просто влюблён. Значит, действительно влюблён. Ещё одно доказательство. Ура!       — Не знаю, — вслух ответил Фабиан, изображая смущённость. Оглянулся на прыгающую под мощный индастриал молодёжь, на нетерпеливо топчущегося короля. Повернулся к Изабелле: — Извини, пора расходиться, иначе вызовем пересуды. Позволь поцеловать твою руку и помни, что я сказал.       — Ему понравится сегодняшняя ночь. Спасибо, что поговорил с ним, взял огонь на себя.       — Это мой долг, ваше величество.       Фабиан аккуратно взял протянутую руку, запечатлел почтительный поцелуй и, низко поклонившись, протиснулся сквозь танцующих к королю. Лицемер. Какой же он лицемер. Спит с женатым парнем и даёт советы его жене, да ещё имеет наглость ревновать и считать себя жертвой. Эта прекрасная девушка — жертва, а он… а они с Дри завравшиеся уроды.              Адриан устремился навстречу. Перед ним толпа расступалась. Некоторые дворяне и прежде всего Соранти поспешили присоединиться и были остановлены требовательным взмахом руки.       — Фабиан, мне нужно выпить, — король сцапал его за рукав на плече и потащил прочь, — пойдём отсюда. Милая, — они поравнялись с Белль, — через пятнадцать минут у бара.       Морелли подумал, они пойдут туда, но, выбравшись с танцпола, король направился к беседке, в которой перед этим сидели. Ещё одним взмахом руки отсёк гвардейца, пристроившегося к ним, и всех, кто намеревался пойти.       — Коньяка, — бросил он слуге.       — Дри, что случилось? — спросил Фабиан, когда в радиусе пятидесяти метров не осталось никого.       — Я нервничаю. И начинаю, блять, психовать. Я чувствую, что поступаю неправильно. Против воли. Вот-вот совершу непоправимый поступок. Непоправимый, понимаешь? Ничего, блять, поправить будет нельзя. Отмотать назад. Я должен, но я не хочу. Ужасные ощущения, Фаб. Меня всего корёжит.       Они вошли в беседку, в которой успели убрать со стола. Адриан рухнул на скамейку. Фабиан опустился рядом. Обнять на людях и успокаивающе погладить по спине не мог. Тронул пальцами коленку. Заглянул в глаза.       — Ты поступаешь правильно. Запомнил? Повтори.       Адриан смотрел, как загипнотизированный. Потом нахмурился, моргнул, сбрасывая руку.       — Да иди ты! Фабиан, только не говори, что тебе всё равно! Может, сам её трахнешь вместо меня? Ты вон с ней как замечательно танцевал! О чём вы опять говорили?       — О тебе, конечно, у нас одна тема. — Маркиз заметил приближающегося с коньяком и бокалами слугу и подождал, пока он разольёт и удалится. Чокнулся. — Не ругай Белль, пожалуйста. Не вымещай зло. Оторвись лучше сейчас, на мне.       — Я не собираюсь отрываться на ней! — Адриан прожёг его взглядом. Потом стушевался, опустил глаза в стакан. Глотнул. — Ладно, Фабби, прости. Нервы. Я сделаю всё, как надо. Буду думать о тебе. Люблю тебя. И мне противно совать член в кого-то другого. Но надо, и я сделаю.       — Сделай, милый. Белль тебе поможет. Она может сделать всё сама. Наверно. Предоставь ей.       — Тебе точно не будет больно? Ты точно не бросишь меня?       — Совершенно точно.       — Я тебе не верю.       — Верь.       — Хорошо, — сказал Адриан, подсобравшись. Допил одним глотком, поставил стакан на столик и решительно встал. Передёрнул плечами, расправляя их. — Пойдём. Пятнадцать минут уже, наверно, прошли.       — Иду, — Фабиан тоже встал, отставил стакан, в котором на дне плескалось. Поравнялся с королём, и они направились вверх по склону, туда, где весело гудел ярко освещённый бар. Дворяне и дворянки пили, смеялись, флиртовали, заигрывали, целовались, не подозревая, как хреново их государю и его не совсем другу. Вся Поляна гремела музыкой, сверкала иллюминацией, на танцполе зажигала дискотека, диджеи раззадоривали толпу. У пруда, на каруселях, в других беседках было полно народу, счастливого, пьяного, беззаботного.       Изабелла приближалась к бару. Опираясь на руку Паоло Рокарди. За ними шлейфом тянулись дамы и кавалеры, парами, поодиночке.       Роковой час наступал. Фабиан каждым нервом чувствовал неумолимый бег времени, в голове стучал набат. Или это так гулко билось сердце.       Шедший на шаг впереди Адриан вдруг затормозил и резко обернулся. Схватил за рубаху, едва не выдирая пуговицы.       — Фабиан! Одно твоё слово, и я не буду с ней спать! Всё отменю! Только скажи!       Фабиан растерялся.       Одно слово. Сказать. Так легко.       И не будет мучений, мандража. Любимый останется только его. Они оба успокоятся, вздохнут свободно.       Только принять решение. Взмолиться.       Не делай этого!       Адриан смотрел в глаза. Молил. За них двоих.       Но нельзя.       — Мы должны, Дри, — сказал маркиз, отступая от удерживающей руки. — И отпусти меня — люди вокруг, не так поймут.       Адриан отпустил. Побито сжал губы. Окинул тяжелым взглядом и твёрдым шагом направился к Изабелле. Фабиан присоединился к свите. Пришлось улыбаться и шутить.       — Их величества отправляются отдыхать! — разнеслось над Поляной.       — Да здравствуют король и королева! — загремело на все лады, с разных концов лужайки заспешили придворные, вливаясь в ряды провожающих в спальню. Морелли участвовал в церемонии первый раз, но любопытства в себе не находил. Раньше, ещё месяца полтора назад руками и ногами ухватился бы за возможность увидеть, как король и королева отходят ко сну, с ума сошёл бы от гордости пожелать им спокойной ночи, а потом бы, наверно, полночи представлял, как они занимаются сексом, красивые, страстные, нежные.       Впрочем, ему это и так предстоит — представлять, сходить с ума. Только от терзающей сердце боли, от сделанного выбора отдать любимого его жене.       Изабелла взяла Адриана под руку, и все медленно потекли зелёными лабиринтами ко дворцу.       — Морелли, — рядом пристроился виконт Соранти, — что, потерял его величество интерес к тебе? Нелады у вас в последнее время, да? Скоро отдалит тебя, привыкай быть одним из многих.       — На собственном опыте совет даёшь, Тео? — Фабиану жутко не хотелось сейчас препираться. Он бы с удовольствием врезал виконту в зубы и свалил в какой-нибудь клуб хорошенько надраться. Не так, как пил по чуть-чуть с королём, а вот чтобы отключиться, вырубиться на полу, телепортироваться в следующий день и страдать лишь похмельем.       Они отстали в хвост свиты.       — Не ершись, Морелли, я тебе добра желаю. На что ты рассчитываешь? Тебе Адриану, кроме твоей провинциальной непосредственности, предложить нечего. Ты не девка, чтобы он с тобой каждую ночь проводил. Ты игрушка, Морелли, и его величество в тебя наигрался. Вместо обмывания твоей новой комнаты, он предпочёл секс с королевой. Так что забудь теперь про ваши ночные посиделки — он возвращается к жене. И не думай подкупить её лживой обаятельностью.       — Хорошо, я внял. — Желание дать в зубы стало непреодолимым. — Может, теперь отстанешь?       — Отхватил титул — отправляйся в свой маркизат и радуйся, что за такой короткий период в любимчиках хорошо наварился.       Ну всё, достал.       Фабиан выставил ногу в сторону. Виконт запнулся о неё и, влекомый инерцией, упал на спину впереди идущего Венса Вальчети, тот толкнул ещё пару человек. Раздалась брань. Громче всех матерился завалившийся на четвереньки Соранти.       — Гад! Гадёныш!       Фабиан не остановился. Догнал притормозивших монархов.       — Что там? — вытянул шею Адриан.       — Я не знаю, — пожал плечами Фабиан. — Вашему приятелю, кажется, кто-то подножку поставил, сир.       Его величество сразу догадался, чьих это рук… ног дело, строго посмотрел. Изабелла восхищённо улыбнулась.       Они уже подошли к дворцу, гвардейцы распахнули двери.       Адриан наклонился к маркизу:       — Фаб, разрешаю идти сразу к себе. Не провожай меня.       — Я в норме. Хватит уже. Я не девчонка, не зареву.       — Ладно. — Адриан вернулся к Изабелле, Фабиан вновь отстал, отдавая право быть рядом с королём тем, кто был лишён чести называться его друзьями. Дворян и дворянок скопилось много — всем в последнее время не хватало монаршего внимания, и они стремились пробелы восполнить. В первые ряды прорвались и неразлучные виконты. Ничего, кроме усмешки, они у Фабиана не вызывали. Соранти к тому же нёс полезную информацию — его нападки свидетельствовали, что гомосексуальная связь не стала достоянием общественности.       В королевских покоях придворные заполнили церемониальную залу. Няни принесли спящего принца, которого взяла на руки Изабелла, шуметь запретили. Слуги распахнули двери в спальню, открывая вид на кровать под светлым балдахином, где вчера происходило прелюбодеяние и где сегодня будет происходить исполнение супружеских обязанностей.       Фабиан мужественно смотрел. Хотел бы отвернуться и уйти, да не хотел, чтобы Адриана мучила совесть.       Теперь твоя участь терпеть, Морелли. Привыкай, лард.       Королева села в изножье устеленной парчой и атласом кровати, держа посапывающего принца в сгибе локтя. Король пристроился рядом, поправляя кружавчики на пижаме сына. Они не просто изображали счастливую семью на публику — они были ею, светились гордостью за своего крошку-наследника.       Жена давала Адриану то, чего никогда не будет у двух мужчин — счастья быть отцом, и только за это её стоило беречь.       Придворные умилялись, особенно девушки, влюблённые в красавчика-короля, шептали восхищённые слова.       Но кто-то подал знак, что пора уходить, и толпа на цыпочках попятилась назад. Оставались только пажи и фрейлины, приготовившие ночную одежду, расчёски, крема.       — Спокойной ночи, ваши величества! — желали тихо. — Спокойной ночи, ваше высочество!       Фабиан, разгибаясь, из лёгкого поклона, столкнулся глазами с Адрианом. Подмигнул.       — Да здравствует король и королева! — произнёс он неслышно, надеясь, что милый прочтёт по губам, и вышел в коридор.       Там на небольшом удалении его поджидали закадычные виконты. Соранти явно был настроен на месть.       Фабиан подумал, что в том опустошённом состоянии, в каком сейчас находится, непременно пересчитает придурку кости и тем самым сорвёт его величеству супружескую ночь, и демонстративно свернул в коридор, которым Дри вёл накануне. Ждал, что его станут преследовать, но графские сыночки не появились. Странно, что бывший инфант сдружился с такими зазнайками. Паоло ещё ничего, а Тео — ни в какие ворота.              Сейчас ненавистники занимали Морелли в последнюю очередь. Чуть не заблудившись, он добрался до своих апартаментов, нашёл ключ, вошёл. Загорелся, среагировав на движение, свет. Запах новой мебели защекотал обоняние. Днём полностью поменяли интерьер, навели уют, чистоту. Не как, конечно, в его пентхаусе. Лучше. По королевскому приказу, с королевским размахом, королевской щедростью.       Всего три жилые комнаты, но о них он мечтал целую жизнь. Личные апартаменты в Летнем дворце, в сердце государства.       Фабиан прошёлся по кабинету, гостиной, разглядывая стильную эргономичную мебель штучной работы, книги, поставленные на полки дизайнерами, подобранные скорее по цвету, а не содержанию, модернистские картины, сувениры. Ничего своего из дома он пока не привёз, а созданное специалистами по интерьеру ему нравилось. Ещё обживётся. Привязанности к каким-то своим подушкам, коврикам, фикусам нет, всё равно, где обитать. За месяц обвыкся в Рыбацком домике и по своей холостяцкой берлоге не скучал.       Он остановился у окна, отодвинул штору. Вдалеке за дорожками, кустарниками и ажурным забором текли мириады автомобильных огней, горели квадратики окон на небоскрёбах, сияла фасадная реклама, тонкой иглой вырисовывалась телебашня. Нормальный вид, сойдёт.       Фабиан покружил ещё и направился в туалет, после в ванную. Настроение было паршивым, упадническим, выпитый на Поляне алкоголь не расслаблял. Повернув вентиль, он разделся, рассматривая флаконы с косметическими средствами и себя в зеркало, и залез в тёплую воду. Опустил голову на бортик и закрыл глаза.       Непривычно. Чуждо. Не так он представлял первую ночь во дворце.       Но у него нет права присваивать себе Дри во вред Изабелле.       Они, наверно, сейчас уже легли. Или укладывают принца. Или тоже принимают ванну.       Мысли лезли в голову, давили на мозг, сжимали виски.       Фабиан пытался их заглушить, читал этикетки, напевал, но возвращался к одному — Адриан, его любимый, ласкает жену, притворяется, что хочет её, что ему хорошо, а потом ему на самом деле хорошо — такова уж мужская природа, оргазм неизбежен.       Мысли были невыносимы. Фабиан ёрзал, тёр себя мочалом, чтобы движением перебить болезненный ментальный поток, наконец не выдержал и встал. Наскоро обсушившись, покинул душное влажное помещение и зашагал в спальню. Не включая света, стянул покрывало и улёгся под одеяло. Без сантиментов.       Дри тоже сейчас нелегко. Ещё сложнее.       Они должны скрываться. Уводить подозрения от своих отношений. Механический половой акт не отразится на их любви. Связывающие их чувства в разы прочнее всех, когда-либо существовавших на земле.       Разрушить счастье может только…       Чувство вины…       Адриана.       Он начнёт корить себя. Совесть будет глодать, отравлять. Он станет оправдываться, реже искать встреч, избегать.       Нет, нельзя допустить, чтобы ему было плохо от измены, которая и не измена вовсе. Измена — она намеренная подлость, похоть, враньё, наплевательское отношение к прежнему партнёру.       Секс с Изабеллой — вовсе не измена.       Фабиан таковым его не считал. Не ревновал. Просто тосковал, что любимого и жутко необходимого нет рядом. А раз исправить беду нельзя надо спать. У них будут ещё тысячи ночей. В этой новой мягкой кровати, которая, кстати, не скрипит.       У них всё будет. Годы и годы безмятежного счастья, фейерверк страсти…       Фабиан взбил подушку, повернулся на живот, подогнул одну ногу, принимая удобную позу.       Удачи, милый. Пусть Белль для тебя постарается. Ты её муж, её король, тебе положено самое лучшее.       Неожиданно вырвался зевок.       Спать всё же хотелось, вот и пора отдаться сну. Не можешь повлиять на ситуацию — измени взгляд на неё.       Сейчас, когда пугающее событие то ли свершилось, то ли нет, ещё не так больно. Больно будет завтра, на церемонии пробуждения, когда станет известно точно.       Может, Адриан не переспит?..       Морелли, ну что за противоречивые мысли?..